Когда Барнс первый раз называет его «детка», Брок скалится и прописывает ему по морде. Рычит про охуевшую тварь и обещает все кары небесные, если тот ещё хоть раз такое брякнет. Потому что это так явно по-пидорски, что сводит зубы, и — серьезно блять — ему же за сорок! Не двадцать, когда Брок выглядел мелким бесоватым дрищом и вызывал желание выебать его, чтобы элементарно заткнуть. Не тридцатка, когда ему вслед оборачивались даже натуралы, которых вело со звериного шарма и Рамлоу знал, что его хотелось в постели либо согнуть и подчинить, либо привлечь внимание, чтобы самому подставиться. Блядский боже, сколько было разбитых сердец, грязных предложений от обремененных властью и похабных шуток. Роллинз, нахуй, мозоль на языке стёр добавлять к половине фраз: «…если тебя не выебут сразу».
Не то чтобы это не льстило, не грело самолюбие. Ещё как грело. И чего греха таить, иногда здорово помогало и на гражданке. Но больше все-таки мешало. Потому что не только Барнсу приходила в голову «пиздатая» идея давать Броку прозвища. А Брок это ненавидел. Потому что приобретенный опыт, связанный со всякими «котиками», «мачо», «жеребцами» и «детками», кстати, тоже, был сплошь неприятный. Вот только Зимний — чёртов больной ублюдок — вовсе не считает чужое недовольство аргументом. Потирает скулу, щерится очередной сомнительной шуткой, словно и не замечая неловкого молчания среди всех, кто слышал и видел это всё. И неотрывно наблюдает за Рамлоу всё оставшееся время тренировки.
Это привычно — чувствовать на себе взгляды. Особенно бывшего (ну-ну) Зимнего Солдата — тот всегда прикипал к хендлеру глазами намертво, с прибором положив на стороннее мнение. Ему было важно знать, что с командиром всё в порядке, что он не упустит негласный приказ, изменение настроения или какую-то потребность. Именно поэтому Зимний работал с хендлерами так эффективно — это была убежденность Пирса. Насколько понимал Рамлоу — Зимний знал про себя что-то такое, что заставляло его буквально впаивать себя именно в Брока. Это играло на руку, и это же вызывало странное чувство в солнечном сплетении. Впрочем, Рамлоу не возражал, молча позволяя. И так же молча приглядывая за «лучшим оружием», как за одним из «своих».
Но Гидра ушла в мрачное для обоих прошлое, а вот привычки остались. У каждого из них свои. У Барнса — цеплять словно на прицел командира, хуярить препятствия металлическим кулаком и игнорировать чье-либо мнение. Даже Романова иногда срывалась, а вот прибором, с которым клал на всё Барнс, можно было пробить ворота Асгарда. У Рамлоу прижилось не сраться от пристальных взглядов, подписывать все свои вещи и брать две порции сразу — Солдат все равно жрал только из его тарелки.
Бесило, сука, до невозможности. Особенно теперь, когда за столик Рамлоу к Барнсу стягивались по цепочке эти клоуны. Мстители, то есть. Сначала Роджерс, чтобы не терять из виду своего ручного киборга, за ним Романова (то ли из исследовательского интереса, то ли просто в качестве разнообразия). К ней Бартон, но тому вообще было пофиг где и с кем жрать, лишь бы побыстрее и сразу завалиться в койку — дрыхнуть; сюда же периодически подваливали два брата-пиздабола Уилсон и Лэнг. Когда к завтракающим Рамлоу и Барнсу бесшумно подсела Ванда, настороженно сверкая глазами как шуганая много раз кошка, Брок уже просто подвинул к ней тарелку с едой, а Джеймс налил чай.
Дни шли за днями, сменялись задания. Брок и думать забыл о выходке Зимнего, как однажды утром, перед дверьми лифта, тот сунул ему огромный пакет со словами:
— Твой завтрак, детка.
Брок мгновенно ощутил вспышку ярости и острого желания надеть ему этот пакет на голову, а после — придать ускорения пинком под зад в противоположную от себя сторону. Но Барнс — хитрый сукин сын — уже рысью припустил к лестницам, предпочтя закрытому пространству наедине с озверевшим командиром — бодрый, но вполне безопасный подъем пешком, пусть и на тридцать восьмой этаж отдела баллистики.
У себя в кабинете Рамлоу сунул нос в пакет, который сначала хотел
выбросить нахер, и признал, что Барнс не совсем лопух — по крайней мере, ненавистных шоколадных кексов в пакете не было, только безопасные для психики блинчики с мясной начинкой. Разные, в большом количестве и одуряюще пахнущие. Брок вспомнил про сломавшийся ночью холодильник и своё блядское утро. Подумал, что оно того не стоит и наугад вытащил одну из картонных упаковок.
Пройтись Барнсу по мозгам он ещё успеет.
От кулачно-прикладной части объяснений Зимний теперь уворачивался, на мат и другие возмущения не обращал внимания, а на попытки прояснить, что за хуйня, отвечал невинно и до омерзения честно:
— Ты охуенный, детка. Давай встречаться?
И хоть тресни. Знал бы Рамлоу, что ухаживания — охуеть можно — продолжатся, Барнсу он бы всё-таки треснул, вдруг бы охоту отбил. Или последние мозги, тут уж не знаешь, что лучше.
***
— Утро, детка, — и стакан кофе оставляет след на только что написанном вручную — сука Роджерс — отчёте.
Брок считает до тринадцати, мысленно разбирает и собирает Калашникова, что с ухмылкой притаранила ему Романова из Тулы вместо пряника. Он успокаивает себя тем, что до некоторых просто не сразу доходит чёткое и вкрадчивое «я тебе не «детка», пошел вон».
***
— Детка, подбросить? — Брок медленно выдыхает, медленно закрывает капот и медленно раздельно проговаривает:
— Я. Пешком.
***
— Блядь, детка, вот это руки, — походя урчит блядский Барнс, и Брок мысленно поздравляет себя — он даже не уронил штангу от неожиданности.
— Спасибо, — довольно выдыхает Рамлоу, но только потому что от злости выжал четвертый подход.
***
— Детка, осторожнее, — спокойно говорит Зимний по общему каналу связи, снимая снайпера.
Старк свистит и улюлюкает — скотина лощеная — интересуясь, когда свадьба. Бартон только хмыкает, а Роджерс закатывает глаза. Рамлоу даже не злится уже, только делает жест Джеку, что путь свободен, можно начинать штурм.
— Спасибо, блядь, — цедит Брок сквозь зубы, не вовремя словив рикошет, и просто мечтает пустить профилактическую противотанковую на демагогию Старка о том, что «блядь» в этом случае не междометие, а ласковое постельное прозвище. — Чтоб тебя замкнуло, урод, — бубнит Брок дома, после операции, вспомнив отвратительные шутки разошедшегося гения, плейбоя и так далее.
***
Рамлоу с ужасом понимает, что привык, когда Барнс не унимается и через два месяца:
— Детка, пойдём в кино? — Брок усилием воли не дернулся, почувствовав как Барнс облапал его плечи и спину возле зеркала в душевой.
— Если сходим, ты отъебешься? — устало потирая глаза, спрашивает Рамлоу.
Жизнь и армия его к такому не готовили, честно. К пыткам и плену готовили, к пустыне Ирака готовили, к предательствам и взрыву свето-шумовой тоже. К подкатам Зимнего Солдата — нет. Рамлоу уже готов был читать курс: «Как контактировать с Барнсом и при этом не охуеть через два дня».
— Нет, — честно ответил Зимний. — Я тебя люблю.
— Тебя не интересует, что я не хочу никаких отношений?
Зимний помотал головой. Отлично. Просто охуеть. Санта-Клаусу на Рождество загадывал.
— Так что насчёт кино?
И смотрит невинными голубыми глазами, напоминая скучающего гризли. Брок все же скользит взглядом по ярким губам, сильной шее, крепкому (и пиздецки тяжёлому) телу, понимая, что чисто физически Барнс сложен охуенно, и Броку определённо нравится то, что он видит. Это повод наконец согласиться. Правда, еще Брок принимает во внимание уверенную позу и умение Барнса выжидать того результата, что его устроит. И выдыхает.
— Нахуй. Завалимся ко мне, посмотрим нормально дома, а там разгребем, хуле, — махнул рукой Рамлоу.
Барнс расплылся в счастливой улыбке, помолодев лет на десять, облапал в объятьях и поцеловал так горячо и жадно, что Рамлоу моментально выключило соображалку. Пока Брок, всё ещё ошалевший, стоял и хлопал глазами как тупая домохозяйка — Барнс наговорил сводящих зубы нежностей (видимо, пользуясь случаем, а может от неожиданности) и свалил, едва не подпрыгивая на ходу.
Брок очнулся, лишь когда больно ударился костяшками о раковину, собираясь почесать щёку. Глянул на свою бандитскую рожу в зеркале, свежий засос на шее (когда только успел, сука) и пошёл одеваться.
Судя по всему, думать о катастрофически отсутствующей ебле ему сегодня не придётся. Лишь бы Барнс не звал его больше «детка». Бесит — пиздец.
