lovers never die

очень обязательно. вам понравится, обещаю: вячеслав шатун – можно тебя Когда Тони встретил этого мальчика, он умер. Пятого июня мир зашипел испорченным механизмом и перестал вращаться. Их познакомили на научной конференции, сухое представление – Тони Старк, без комментариев Стивен Стрэндж, подает большие надежды – и едва не добавили «переходим к следующему». Пальцы сцепились в рукопожатии, от чего по позвоночнику взбежали мурашки, от чего в груди вдруг свернулся комок, Тони посмотрел в чужие глаза и пропал. - Не хочешь немного поболтать? – сразу на ты, не разрывая взгляда. Тони взял его под локоть и бесцеремонно увел – прочь от липких рук и заученных гримас – подышать на воздух, мальчик не был против, мальчик улыбался нахально-ласковой улыбкой. - Ты всегда обходишься с малознакомыми людьми так, словно они твои лучшие друзья? - Брось, мальчик, мы знакомы вечность. - Стивен, – имя тянулось, оседало на язык горько-сладким, имя с привкусом зеленого чая и мятой постели. - Поедешь со мной, Стивен? Горячие пальцы переплелись, вселенная в недоумении застыла, ткнула в них пальцем и громко рассмеялась – что вы делаете, что вы делаете, что вы делаете. - Зачем? - Я думаю, я влюбился, Стивен. Серьезные глаза, глаза из изумруда и кварца – остро, можно порезаться – смеялись. - Поехали. Ветер путался в волосах, в мыслях, насквозь трепал сердце – у Тони был спорткар без верха, встречная пыль неслась в лицо, поэтому они обгоняли всех и каждого. Стивен бархатно смеялся и смотрел на него – так не бывает, так не бывает, так не бывает – Тони отключил телефон, Стивен забыл свой в кармане брошенного пиджака. Ветер становился теплее с каждой милей – Тони увозил их в Калифорнию. - Тебя не хватятся? – казался глупым вопрос. Кто вспомнит о них, если мир перестал существовать. - Нет. Они молчали всю дорогу – с остановками на заправках и бургерами в мак-экспрессе – они берегли миллионы разговоров на потом, как будто было это потом, как будто было будущее и прошлое, что-то кроме звенящего «здесь и сейчас». Небо на востоке алело, Тони вырезал в памяти картинку – профиль Стивена напротив рассвета, угадайте, кто красивее. Дома, в Малибу, Джарвис поприветствовал их с недоумением и любопытством, Тони отклонил все срочные вызовы и сообщения и добавил: - Нас нет, Джи. Они начали целоваться, не допив кофе, его панорамная гостиная наполнялась солнцем, его руки расстегивали чужую рубашку, очерчивали выступающие тазовые кости, впалый живот – Стивен был высокий и худой, бледная кожа легко темнела от поцелуев, они даже не пытались дойти до спальни – не зря Тони купил тот безумно удобный длинный стол. Сердце билось гулко и часто, Тони обнимал точеные плечи – и так было всегда. Горел его дом, горели его мысли, горели чужие губы. Они не заметили, как опять наступил вечер – несложно упустить время в объятиях. - Выйдем к океану? Не одевайся, там никого нет. Стивен – под закатное солнце – в одной накинутой рубашке, Тони не мог оторвать взгляд. - Давай купаться, – и мальчик первым бросился в воду, с разбега и с головой. У Тони морская пена осела в сердце, у Стивена мокрые волосы завивались в кудри, июньские волны ласкали песок. Они долго лежали на берегу, глядели, как тонет солнце. - Кажется, такое уже было. - Я же говорил: мы знакомы вечность. Предчувствия – это воспоминания наоборот, сказал кто-то, и их наизнанку вывернутый мир согласился. Брось, мальчик, мы знакомы вечность. Вместе принимали ванну, клочьями пены обводя чужое тело, вместе смотрели старый фильм, вдвоем поместившись на одном кресле, вместе готовили яичницу на ужин. - У тебя слишком пустой холодильник для миллионера. - Я ужасно готовлю. - Питаешься пиццей и китайской лапшой? - Я умею делать хлопья. С молоком. - Завтра покажешь свое мастерство, шеф. - Мы будем смотреть черно-белое французское кино с субтитрами? - Только после того, как я тебя – Яичница сгорела – пришлось заказывать пиццу, которую они не дождались – знакомый курьер услышал только стоны и оставил коробку в гостиной. Кино было невеселым, Стивен долго молчал, его длинные, красивые пальцы рисовали узоры на бедрах Тони – вдоль по линиям наизусть заученных вен. - Хиросима, моя любовь*. Они совсем такие же, как мы, – у мальчика был спокойный и ровный голос. Моя любовь. Двое в кино встретились однажды и навсегда, Тони и Стивен тоже встретились однажды и навсегда – не было и никогда не будет другой жизни, я любил тебя всегда, я буду любить тебя всегда, мальчик, мы знакомы дольше, чем вечность, вечность – слишком мелочное слово. Тони захлебнулся нежностью. Такого никогда не было – встретить человека и уже любить его, смотреть на него по утрам и не помнить ни одного утра без него, не уметь оторваться друг от друга, словно они безмерно соскучились за те десятки лет, что по какой-то ошибке были врозь. Второй день они говорили, говорили, говорили от внезапной потребности не то что бы знать – вспомнить – все друг о друге. - Сколько тебе лет? - Двадцать. - И ты уже заканчиваешь медицинскую школу Гарварда? - Закончил. Я прохожу интернатуру по нейрохирургии. - Ты гений. - Не я один, – и два одинаково восхищенных взгляда заставляли на время забыть о разговорах, Тони целовал чужие пальцы – талантливые, гениальные пальцы – целовал бьющуюся сонную артерию на шеи, целовал виски, боже, чем он заслужил это чудо. - Покажи мне свою лабораторию. И Стивен прикасался к новым моделям, рассматривал детали – это место разбилось и заново построилось для Тони, потому что теперь Стивен был здесь, и все носило отпечаток его присутствия. - Познакомься с Дубиной. - Ты собрал его в семнадцать, да? - Он немного обновился с тех пор. Нет, нет, не пей это! Что в этот раз, Дубина? Опять машинное масло? - Кофе по рецепту Старка? - Ага, мои личные батарейки, – он не мог оторвать взгляд от легкой-нежной улыбки, от острых скул, он так любил его. – Поехали кататься ночью? - Ты романтик, Тони. И снова ветер бил в лицо, Стивен смеялся, ветер подхватывал его смех и уносил прочь, Тони выжимал максимальную скорость. - Быстрее! Быстрее, быстрее, быстрее – чтобы остановится у обочины, погасить фары и притянуть к себе этого невозможного человека. Прикосновения жгли, не хватало воздуха – в целом мире не хватало воздуха для них двоих. И падали вникуда звезды над пустым калифорнийским шоссе, звезды падали, а Тони не загадывал желаний – все желания сбылись. Что делать с этой нежностью, с неподъемной тяжестью в груди – Тони умер бы за этого мальчика, Тони убил бы за него, будь у Тони вся вселенная, он бы вложил ее в эти теплые, сумасшедшие руки. - Я люблю тебя. Стивен смотрел в глаза – изумруд и кварц – с внезапным неверием больно улыбался. - Я люблю тебя, – повторял Тони, и Стивен тихо заскулил, уткнувшись носом куда-то ему в ключицу, сжав крепко и судорожно. Тони сломал им обоим жизнь. На третий день они совсем забыли, что познакомились недавно. - Подай сахар, пожалуйста. - Поцелуй меня. - Нахал, – и целовал, заставляя на пять минут отложить завтрак. – Тебе сегодня на занятия? - Да, если я уже не опоздал. - Долетим за полчаса. - У тебя личный самолет? Глупый вопрос, конечно, у тебя личный самолет. - Забрать тебя в семь? - Да, пожалуйста. - Останемся в Нью-Йорке, у меня завтра какая-то важная вечеринка. Пойдешь со мной? - Куда угодно. Не мешать ему, пока Стивен пробегал распечатанные страницы, моментально выхватывая и запоминания все нужное, Тони любовался зрелищем – гениальный мальчик, гениальный доктор, он будет, наверное, спасать десятки людей (однажды он будет спасать тех, кому оружие Старка раздробит череп, застряв осколком в мозгах). - Я люблю тебя, я говорил? - Я люблю тебя больше. Смех царапал горло, Тони не мог удержаться – обходил стол и обнимал со спины. Роуди перехватил их на выходе, долго и упорно ругался – Тони не слушал, неотрывно глядя на профиль Стивена – а мальчик смотрел на океан за окнами. - Ты меня вообще слушаешь? – спросил Роуди, устало сдаваясь. - Да. Нет. Роуди, знакомься, это Стивен, – Джеймс будто только сейчас заметил новое присутствие, окинул скептическим взглядом их обоих, и что-то неосознанное щелкнуло в его голове, взгляд стал недоуменным, растерянным и больным. - Стивен Стрэндж. Приятно познакомиться. - Взаимно. - Я подожду тебя в машине, – Стивен, уходя, машинально коснулся его руки – так же естественно, как дышал. - Это закончится катастрофой, Тони, – Роуди смотрел с ужасом. - Это никогда не закончится. На вечеринке они ослепли от вспышек и выкриков, после – от чужих взглядов. - Со мной что-то не так? Почему все смотрят на меня? – Стивен волновался, волнение бродило где-то под самой кожей, легкое и несущественное, Тони знал это волнения и смеялся от мысли, как быстро оно исчезнет – и тогда не дай бог кто-то рискнет задеть его мальчика. - Просто ты самый красивый человек здесь. - После тебя. - Мы серьезно собираемся спорить на эту тему? - Да, если ты сейчас же со мной не согласишься, – в глазах из изумруда и кварца плясало жгучее веселье. - Я не согласен. Предлагаю оставить спор на более уединенную обстановку. - Где здесь уборная? - Мы не будем трахаться в туалете. - Не будем? - Нет. Да, – голос срывался в хриплые вдохи-выдохи, прикушенную ладонь и бархатное, – тише. После все смотрели едва ли не более пристально – или это их совесть создавала такую иллюзию, детское ощущение преступления на кончиках пальцев, от которого хотелось глупо смеяться и целоваться в темных углах, когда никто не видит –они так и делали. Тони никогда никого не любил так, Тони никогда никого не будет так любить. - Когда ты получишь диплом, я увезу тебя на край света. - Хоть сейчас. Когда ты получишь диплом и начнешь жизнь, я не трону тебя и пальцем, мальчик – Тони никогда никого не любил так, Тони никогда никого не будет так любить, поэтому легко было понять, что самый прекрасный человек на свете – не для него. Тони проснулся раньше, долго смотрел на чужое лицо и чувствовал себя вором. Что ты делаешь, что ты делаешь, что ты делаешь – он знал, что эта мысль замучает его до смерти, но не думал, что так скоро. Они были вместе ровно неделю. Тони взял неделю взаймы у чужого сердца, Тони отдал все сполна. Он встретил этого мальчика и умер – это была не шутка. Это была – такая жестокая и честная сделка с целым миром. Встретить его, любить его – на несколько минут, на один глоток, потому что больше нельзя – у мальчика впереди жизнь из нежностей и побед, у Тони впереди – бутылка. Не то что бы он не мог все бросить ради Стивена. Не то чтобы он не мог стать другим человеком ради Стивена. Мальчик рвался у него из рук, мальчик – любил смотреть на океан за окнами. Тони любил его так сильно, так запрещено любить, такие истории заканчиваются красиво и больно: кто-то разбивается на полной скорости, кто-то остается, кто-то спивается, кто-то уходит в никуда. У Тони не было ни одной причины, у Тони не было другого выхода. На следующий день он не забрал Стивена после занятий, сам не вернулся домой – он пил весь вечер, он где-то кого-то целовал – все увидели, никто не остался без фото, оно облетело твиттер и новости, оно облетело весь мир и бумерангом ударило его в спину, пробив насквозь лопатки и ребра, кости с мясом и кровь – все, все, что осталось от них. Он сломал им обоим жизнь – он хотел как лучше, Стивену только двадцать, Тони тридцать три – он хотел умереть в тридцать три, чтобы Иисус хотя бы это ему зачел, он – крошились кости под тяжестью навязанного «надо», Тони твердил себе – он железный, он железный, он железный и ржавый, мальчик – выше неба. Не его, не для него – мальчик, который выше неба. Все, что осталось от них – Стивен корчился на полу в своей квартире, куда сбежал, забыв немногие вещи. С каждым вдохом легкие разъедало, с каждым выдохом ломалась грудь. Он кричал что-то бессмысленное и беззвучное в потолок, ему никогда раньше не разбивали сердце, но он знал, что оно бьется не так – нет, так не бьется сердце, так умирают люди на операционном столе, за секунду до надежды, под чьими-то неопытными руками, по чьей-то нелепой ошибке. Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я – Стивен не злился, Стивен не ревновал, Стивен не хотел разбить обманчиво-пьяное лицо – только обнять, потому что так сошлись звезды, и он вместо глупой, первой влюбленности, вместо проходящего увлечения, он – привязал себя крепко-накрепко, не оставив ни выбора, ни выхода – мне теперь всю жизнь тебя любить, понимаешь, что ты сделал со мной? Тони пил и плакал, потом – только пил, потом – часами смотрел в потолок, ему едва ли было больно, к боли он быстро привык, как привыкают ко всему, отчего не надеются избавиться, что с первого взгляда осталось с тобой на всю жизнь. Тони было пусто и легко, пусто и легко – отпускать и любить, я не перестану тебя любить, я знаю тебя – неделю? Нет, конечно. Вечность. Я не перестану тебя любить – всю эту долгую, бессловесную вечность. И когда Тони видит его снова, у него одна мысль в голове – я все еще люблю тебя.