***
На признания в любви Жиру Гризманн никогда не отвечает. Только кивает головой, впиваясь жадным поцелуем в искусанные им же губы Оливье, притягивая к себе за плечи и скрещивая ноги на пояснице нападающего, громко, гортанно стонет, призывая продолжать рваные дикие движения, и не выпускает Жиру из своих цепких объятий, как паук, поймавший в сети муху. — Я люблю тебя, — в который раз вымученно выдыхает Оливье в тонкие, изогнутые в удовольствии губы, и Антуан снова кивает, мелко-мелко дрожит, царапая короткими ногтями мускулистую спину, кратко целует форварда и прикрывает глаза, тяжело, размеренно дыша. Жиру смотрит в спокойное, умиротворённое улыбающееся лицо и, кажется, понимает, откуда взялось прозвище «Маленький принц». — Мне от тебя нужна не любовь, — внезапно размеренно произносит Гризманн, и Оливье хмурится, непонимающе хмыкает и кусает нижнюю губу. Антуан под ним ёжится, притягивает любовника к себе ещё ближе, так, что почти вплавляет его в себя, и внезапно заваливает на бок, вжимаясь лбом в грудь Оливье и успокаиваясь в таком положении. Жиру старается даже не дышать лишний раз, чтобы не спугнуть сонного Гризманна, обнимает его рукой за плечи, покровительствующе опуская ладонь между лопаток, и целует в тёмную макушку, вызывая этим довольное сопение. — Не любовь, — засыпая, бормочет Антуан, разморенный и убаюканный чужим (родным) теплом, — всё, что угодно, Олли. Что дашь мне? — Что дам? — переспрашивает Оливье и в ответ получает тишину. — Всё, чего захочешь, принц.***
Утром он просыпается первым и долго смотрит в стену напротив, на которой висит картина, изображающая нечто непонятное, квадратно-треугольное с кругом посередине. Одним словом, совершенно кошмарное произведение искусства. Антуан спит, как младенец, прижавшись грудью к широкой груди Оливье. Бережно скрытый от внешнего мира сильными руками, он словно чувствует защиту и неосознанно расслабляется, дыша мерно, спокойно и так тихо, что бодрствующий Жиру поначалу даже не слышит и не чувствует его. «Любовь ему не нужна, — отстранённо думает Оливье, продолжая вглядываться в чудную картину, — а что тогда нужно?» Что из такого, что он, Жиру, может предложить ему? Он хочет трахаться каждый день, как кролики, а наутро разбегаться с гордо поднятой головой каждый в свою сторону? Или дом, семью? Оливье горько усмехается, прикрывая глаза и погружаясь в спасительную темноту. У него уже есть своя семья. И у Гризманна тоже. Замкнутый круг из вопросов, не имеющий ответа. Антуан спит, и Оливье сильнее стискивает его в объятиях, боясь открыть глаза и увидеть вместо него пустоту. Он чувствует тёплое дыхание спящего у себя в области сердца, и что-то внутри болезненно сжимается, когда он думает о том, что, проснувшись, Гризманн уйдёт. И всё. И не останется, потому что кроме любви Оливье предложить ему нечего. Гризманн шевелится рядом с ним и ворчливо бурчит что-то, медленно, просыпаясь, поднимает голову и сталкивается затуманенными после сна глазами со взглядом Оливье. Тот смотрит, не отрываясь, и Антуан смущается, цокает языком и внезапно щекотно и коротко целует Жиру в шею. Сердце Оливье сжимается от щемящей нежности к этому мальчишке и тоски, и он бережно обнимает нападающего сильнее, стараясь не обращать внимание на застилающее разум желание обладать, которое, впрочем, появляется всякий раз, как он видит Гризманна таким. Когда он в принципе видит его. Антуан молчит долго, очень долго, молчит и не шевелится, и Оливье уже думает, что тот опять заснул, как вдруг Гризманн с усмешкой выдаёт: — Расслабься, Олли, расслабься и дыши, я не убегу. — Эй, — наигранно возмущается Жиру, отвешивая Антуану лёгкий подзатыльник, после чего тот виновато, как котёнок, вздыхает, — ты как со старшими разговариваешь? Старшими, ага. В тридцать-то один год сохнуть, как школьница, по пацану. Смешно. Антуану тоже смешно. Он хихикает, дотягивается до чужих губ и целует вновь, после чего хитро прищуривается и моментально скрывается под одеялом. Жиру не успевает спросить, что случилось, как ощущает плотно сомкнувшиеся на члене горячие губы и сжавшие его кольцом у основания пальцы. Он дрожит от удовольствия и слышит свои стоны словно со стороны, когда Антуан медленно, как ему удобно, отсасывает ему, умудряясь ещё и очерчивать кончиком языка набухшие вены. Сумасшедший. Сумасшедше идеальный. — Принц, — беспомощно выдыхает Оливье, когда Антуан заглатывает особенно глубоко и довольно стонет, посылая сводящие с ума приятные вибрации всему телу Жиру, — принц, умоляю, я сейчас… Он не успевает договорить. Гризманн впивается пальцами в чужое бедро и не даёт отстраниться, и Оливье в очередной раз поражается его силе, когда, конвульсивно содрогаясь от пронзившего его удовольствия, крупно кончает, изливаясь «принцу» в рот и сжимая в ладонях подушку. Антуан внизу ненадолго затихает, и Жиру начинает волноваться, но чувствует короткие, нежные поцелуи на своих бёдрах и животе, щекочущий кожу язык и тёплое, сводящее с ума дыхание. Гризманн выныривает из-под одеяла, довольно улыбаясь от уха до уха, и Оливье не может сдержать себя, когда видит остатки спермы на его лице, притягивает его к себе и глубоко целует, пытаясь вплести пальцы в короткие волосы на затылке. — Блять, — раздражённо рычит он, когда это не получается, — зачем ты состриг волосы? — Отрастут, — тихо отвечает Антуан, поглаживая ладонью подтянутый живот Жиру и прослеживая изгиб каждого мускула, — не волнуйся, успеешь ещё. — Успею что? — притворяется дурачком Оливье, и Гризманн тихо хмыкает. — Натрогаться, — терпеливо поясняет он. — Натрогаться, Олли. Оливье улыбается, но улыбка сразу же меркнет, когда он слышит следующие слова: — Мне пора идти. Антуан смотрит виновато, из-под по-девчоночьи длинных ресниц, и копошится, стараясь извернуться из крепких объятий. Детский вопрос «Зачем?» мёртвым грузом повисает в тишине, и Жиру непонимающе смотрит на Гризманна, но всё же убирает руки и позволяет форварду встать. — Я хотел зайти к Мбаппе, — неловко объясняет Антуан, словно стараясь разбавить тишину словами, бессмысленными для него, но много значащими для Оливье. Последний, сам не осознавая этого, напряжённо вслушивается в сбивчивую речь Гризманна, стараясь не упустить из неё ни единого важного для него момента. — Он просил зайти, — повторяет Антуан, быстро, хаотично одеваясь и пятясь к двери, — я… я пойду, Олли. Мбаппе, он ждать не любит. Он вообще… такой. Когда дверь за Гризманном захлопывается, Жиру со вздохом откидывается на подушку, бездумно разглядывая потолок. Тупая, тянущая боль в груди комом подбирается к горлу, но он не плачет и даже не всхлипывает, лишь давит на шею ладонью, как в детстве, когда, пытаясь загнать боль обратно и не заплакать, незамысловатыми движениями массировал себе грудь, точно успокаивая, убаюкивая своё горе. Так и сейчас. Из-за любви Жиру никогда не страдал. Даже в школе девчонке, которая ему нравилась, нравился он сам, и потому никакой драмы с разбитым сердцем Оливье не переживал. До этого времени. Если бы раньше ему сказали, что он будет тащиться по мальчишке, в какой-то степени сопернику, в какой-то — однокоманднику, Оливье бы решил, что все вокруг сошли с ума, а он среди них — единственный разумный человек. Но потом завертелось всё само собой. Сначала было падение, причиной которому являлся Жиру, а следствием стал разбитый нос и содранные колени. Антуан кашлял, высоко запрокидывая голову и захлёбываясь собственной кровью, и Оливье почти на себе тащил его в медицинский отдел, всю дорогу беспрестанно извиняясь и ругая Гризманна за то, что так беспечно бросился ему под ноги, отбирая мяч. Потом — поражение в финале Евро-2016, после которого он нашёл Антуана стоящим после игры на поле и растерянно смотрящим в ворота, гол в которые он так и не смог забить. После — их первая ночь, когда Антуан в Оливье находил спасение от душивших его слёз и отчаяния. Кто бы что не говорил на его счёт, «маленький принц» после поражений действительно казался маленьким, беззащитным и таким слабым (первое впечатление всегда обманчиво, ха-ха), что во всех окружающих его всегда просыпалось желание скрыть, спасти, уберечь от безжалостных колебаний внешнего мира. Оливье не стал исключением. Более того, он даже прошёл чуточку дальше, чем все остальные. Просто потому, что захотел, а не потому, что ему было это разрешено. После Евро пошли бесконечные звонки, сообщения, редкие вырванные встречи в городах по всей планете и постепенное отвыкание Жиру от собственной жены и семьи в принципе. Он понимал, что влюбился, как сопливый мальчишка, лишь краешком сознания, но никогда не признавался в этом никому. Ни ему, ни себе. Зачем усложнять? Усложнить всё же пришлось.***
Когда по всему стадиону разливается приветствующая футболистов музыка, Оливье тяжело оглядывается назад, выискивая среди синей французской ленты знакомые светлые глаза. Гризманн гордо поднимает голову, расправляет плечи, и взгляд его пересекается со взглядом Жиру. Антуан внезапно подмигивает ему и улыбается, но не виновато, как прежде, нет — в беспечной, немного застенчивой улыбке сквозит неприкрытая нежность и любовь, и Оливье понимает, каким был идиотом, считавшим, что только слова являются правильным выражением истинных чувств человека. Это осознание обрушивается на него как снег на голову, и он улыбается в ответ, поднимает вверх большой палец. Сковывающее с утра напряжение разглаживается, отступает, сменяясь безграничным счастьем. Антуан может говорить (или не говорить) всё, что угодно. Увиденное один раз не забудется ни за что, Жиру уверен. Он чувствует сбивающее с ног облегчение и лёгкую злость на собственный непроходимый тупизм. Как можно было так долго сомневаться и не догадаться просто посмотреть? Не говорить, что-то утверждая и ожиданием требуя этого в ответ, а посмотреть? Но сейчас Оливье хорошо, как никогда, а виновник этого состояния продолжает ласково, по-детски улыбаться и смотреть на него, не отрываясь, втайне ото всех любуясь тонкими морщинками в уголках лучистых тёмных глаз. Поворачиваясь обратно, Оливье сталкивается глазами с хмурым, мрачным взглядом волнующегося Луки Модрича, и в низу живота появляется тянущее предвкушение скорейшего финального матча. Когда дают свисток, означающий начало игры, и с мячом оказывается неугомонный, быстрый Мбаппе, Жиру вздыхает полной грудью и ищет мелькающую среди чёрных футболок свою синюю «семёрку». Оливье находит. Они выиграют. По-другому просто не может быть.