***
Юнги медленно опускает ладони, и клавиши скрываются под белой крышкой пианино. В небольшом актовом зале все мягкие темно-синие кресла сейчас пусты - он как всегда уходит домой последним. Не то, чтобы этот инструмент нравился ему больше, чем свой, родной - стены комнаты Юнги определенно живые и когда-нибудь его съедят. Парень думает об этом каждый раз, когда пускает кольца дыма прямиком им в лицо. Но один - это всего лишь иллюзия, здесь обязательно есть еще кто-то. Юнги разрывается между двумя вариантами - поклонница или маньяк. И оба проигрывают, потому что в этих рисунках таится кое-что большее, чем одержимость. Они кричат об этом каждой плавной или обрывистой линией, каждым резким штрихом. Кто сейчас на самом деле одержимый - это Мин Юнги, который не рассыпал пеплом еще ни одного из этих набросков. Он постоянно напоминает себе об этом - но ему почему-то кажется, что стены умолкают в их присутствии. Идиот. Юнги поднимается со стула как можно тише; сделать это почти нереально - доски на школьной сцене на малейшее движение отзываются противным скрипом, но ему все же удается. Парень направляется в общую раздевалку, где на стуле с полуразваленной спинкой лежит его потертый черный рюкзак, стараясь идти бесшумно. Возможно, сейчас он застанет этого самого человека врасплох. Не зря же он изучал ее или его статистику: если Юнги оставляет вещи в раздевалке, то найдет рисунок возле рюкзака - этот маньяк оказался слишком вежливым, и даже не трогает замок; если оставить вещи в зале и уйти с ними домой сразу же - рисунок будет на клавишах под крышкой - все равно это пианино кроме Юнги больше никто не трогает. Все просто. Говорю же, одержимый. Длинные худощавые пальцы аккуратно отодвигают темно-синюю - в цвет стульям - штору, которая разделяет зал и раздевалку - и Юнги замирает на обрывистом пороге. Наверное, в любом другом случае, этому человеку нужно было бы хотя бы повернуться. Но волосы-то ведь не спутаешь. - Ты что делаешь? - для более любезного приветствия Мину нужно больше времени. И с приличного расстояния Юнги замечает, как дрожат у этого паренька руки - рисунок то и дело пытается ускользнуть из маленьких пальцев. Но он все же поворачивается к Мину лицом, тщательно скрывая ладони и то, что в них находится, за спиной. Копна волос цвета сладкой ваты прикрывает и так опущенный в трухлявый пол взор парня - он стоит, словно провинившийся ребенок. - Дай сюда, - Юнги подходит так близко, что чувствует колотящееся сердце паренька, и силой выдирает бумагу у него из рук, которые на ощупь словно шелк. Соберись. Он всматривается в черно-белый рисунок не больше, чем несколько секунд. Герой рисунка сидит за пианино, повернутым к залу почти что спиной, но Юнги больше чем уверен, что это именно он. Кто еще, кроме него, садится за этот инструмент? Парень содрогается от каждого громкого слова Мина: - Я тебе, по-моему, еще раньше сказал держаться от меня подальше. Что это такое? - Юнги вставляет рисунок между их лицами. - Как тебя зовут? Парень мямлит в ответ что-то тихое и несуразное, еле раскрывая губы. - Еще раз. Голос Юнги твердый, но в любой момент готов оборваться. - Чи... мин. Мин резко бросает рисунок, но не на пол, а на стол из светлого дерева. Расстояние между ним и Чимином стремительно сокращается - как и интервал между ударами сердца этого паренька. Краем глаза Юнги замечает, что маленькие ладони упираются в край стола. Они примерно одного роста, но Мин не может прекратить смотреть свысока. - Слушай меня сюда, Чи-мин. Я хочу знать, зачем ты это делаешь. Зачем ты меня преследуешь? Пухлые губы в тон волосам еле шевелятся. Голос этого Чимина предельно тихий, но каждое слово больно врезается в голову Юнги громким эхом. - Я думал, ты уже понял. Пока Мин пытается собраться с мыслями, что и когда он должен был понять, Чимин пытается ускользнуть из его клетки. Но тот намного быстрее - пальцы Юнги быстро хватают его за оба запястья, которые напоминают нежный к резким прикосновениям хрусталь. Интересно, сколько будут сходить эти синяки? В левом уголке губ все еще покоится тень предыдущего шрама - Мин уже и забыл, когда оставил его там. Это было настолько давно, что, казалось, прошла вечность. - Что я должен был понять? - Юнги всматривается прямо в глаза Чимину, который старательно избегает зрительного контакта. Еще лучше у него получается молчать. Прямо в эту секунду. Мин хмыкает. - Наверное, я должен был понять, что тебе что-то от меня нужно. Не так ли? В ответ - тишина. Блять. - Пусти, - наконец выдавливает из себя тот. - Ну уж нет, - Юнги кивает головой. - Пожалуй, я начну с догадок. Резкий выдох прямо в легкие Чимину. Его губы такие же мягкие, как и ладони, которые еще секунду назад показывали тщетные попытки освободиться, а сейчас сдались. На вкус они, словно сахарная вата. Черт, этот парень словно создан из сахарной ваты. Такой же сладкий, мягкий, а еще легкий - худощавый Юнги без особых усилий вжимает его в холодную стенку. Мин делает поцелуй более глубоким, плавно касаясь то нёба Чимина, то его языка, все еще не подавая желания отпустить его от себя. Первый вдох - Юнги легко прикусывает его нижнюю губу, но не рассчитывает силы, и на ней выступают первые крошечные алые капли. Вкус сладкой ваты резко разбавляется чем-то мокрым и соленым - но кровь ведь не могла?.. Черт. Выражение лица Чимина заставляет наконец освободить его из своего плена. Паренек заливается слезами, поджимая прокушенную губу. Юнги чувствует, как начинают чесаться глаза. Понимание. Юнги, ты - ебанутый на всю голову. Чимин вырывается из насильственных объятий Мина, убегая к выходу из раздевалки. Юнги успевает заметить мелькнувшие темные отпечатки пальцев на белых запястьях парня. Наверное, слишком долго. Когда Юнги выбегает за Чимином, громко хлопнув входной дверью школы, слезы текут по его щекам быстрыми реками. Первый раз он благодарит вселенную - теплый дождь, напоминающий о наступившем лете, сливается с его слезами воедино. Только он переступает порог, то понимает, что Чимин уже скрылся за густой водяной занавесью. - Прости! Эхо отражается от пустынных тротуаров и серых стен зданий. Серых, как комната Юнги. Серых, как эта пелена дождя, разделяющая парней. Серых, как горькое понимание произошедшего, разливающееся внутри Юнги. Он так и стоит на школьном пороге, не решаясь ступить еще шаг, пока дождь не смывает все его - и не его - слезы.***
Громкий смех эхом отражается от выкрашенных в бело-красные тона стен школы. Каждый занят чем-то своим - кто-то болтает без умолку со своими друзьями, кто-то в последние секунды пытается сделать домашнее задание; с разных уголков доносятся звонкие ноты закрывающихся шкафчиков - каждая больно ударяет Юнги по вискам. Он, как обычно, думает о чем-то своем, даже находясь в компании друзей, которые, кажется, разговаривают с ним. Вчера вечером был концерт, на котором выступал Юнги. Все, как один, твердят, что его часть была замечательной, но парень не перестает грызть себя сомнениями, за которыми медленно наполняется чаша разочарования в себе. В последнее время он все больше чувствует себя неполноценным, даже когда его пальца касаются клавиш. А еще эти рисунки... Словно кто-то следит за ним. Юнги понимает, что должен чувствовать себя неуютно, но еще ни один лист он не выбросил, идя домой по серым кварталам. Мин отходит от компании, чтобы положить тетрадки в свой шкафчик. Не успев громко хлопнуть дверцой, он краем глаза замечает мелькание розовых прядей на грязно-голубом потертом фоне. Кажется, сейчас опять кто-то нарвется. Юнги всегда было жаль этого худощавого мальчишку в растянутом свитере: он редко ходил с кем-то в компаниях, становился объектом для издевательств старшеклассников, а еще эти синяки под глазами, резко выделяющиеся на фоне бледной кожи... Казалось бы, такой человек должен сливаться с серой массой, быть ею - но этот парень почему-то не спешил этого делать, и даже не из-за волос цвета сахарной ваты. - Мне очень понравилось твое вчерашнее выступление, - тихий голос был еле слышен из-за общего шума и препятствия в виде все еще открытой дверцы. Юнги лишь вздохнул. - Ты очень красиво играешь. Мин медленно убрал препятствие. И что в этом парне особенного? Холод когтистыми пальцами защекотал донышко души Юнги: стены вдруг из бело-красных превратились в дымно-серые, с каждым биением сердца сужая коридор, давя всем своим весом, заставляя задыхаться, словно от быстрого бега. Люди превратились в свинцовые силуэты, медленно плывущие по холодному кафелю. Единственное серое, что было у этого паренька - блеклые графитовые пятна на маленьких ладонях. Синяки приобрели цвет ночного моря. Юнги моргнул. И что подсыпают в эти сигареты? - Слушай, малой, - так принято обращаться к шестнадцатилеткам, когда ты выпускник. - Иди отсюда, пока не нарвался. Прошлые синяки зажили что ли? Было немного поздновато - сзади уже слышались звуки наступающей толпы. Юнги закатил глаза. Предупреждал ведь. - О, ты смотри, кто к нам пожаловал. Небось, за новой порцией. - Ты хоть бы цвет волос поменял уже, пидор мелкий. - В честь пятницы можем немного пожалеть, да, ребята? - Та ну тебя! Один из выпускников толкнул паренька в хрупкое плечо, но тот удержался на ногах, чуть пошатнувшись. Юнги заметил на себе взгляд. Черт возьми. Мин ухватил парня за свитер и резко оттянул в сторону от компании. Сжатым кулаком Юнги ощущал его учащенное сердцебиение. - Иди отсюда, еще раз говорю. Не нарывайся. С такого расстояния, на котором сейчас находились их лица, легко было заметить разбитую губу и странный блеск в глазах. Мин почувствовал, что мгновение затянулось. - Пожалуйста. Это слово он выдохнул прямо в ухо пареньку, для зрелищности оттолкнув его от себя на расстояние френдзоны. Компания сзади заулюлюкала. Юнги постоял так еще секунду, а потом вернулся к шкафчику, где еще остались незаконченные дела. Школьный шум странно не напоминал о себе все это время, но потом послышался глухой удар. Хруст кости послужил для него своеобразным звонком. Мин резко обернулся, когда мальчишка уже поднялся с четверенек и убегал в другой конец коридора. - Ай, блять, - Юнги чувствовал раздражение - его усилия были напрасными. - Зачем было это? Пожалели бы уже в честь пятницы. - А тебе не все равно? - сдвинул плечами наносивший удар парень. - И ты что, снова с нами? Громкий смех возвратился, словно и не исчезал никогда. А и правда, почему Юнги не все равно? Когда они уже дошли до аудитории синхронно со звонком, Мин понял, что опять наступил этот момент. Стараясь быть как можно менее заметным, Юнги проскользнул за дверь мужской уборной. Когда он подошел к зеркалу, щипание в глазах уже перешло в покрасневшее лицо и мокрые от слез дорожки на щеках. Парень ухватился за края треснувшей раковины, не имея сил больше смотреть на себя самого. Вода из крана набиралась в капли и разбивалась о пожелтевшую керамику; его слезы повторяли ту же схему. Громкое, обрывистое дыхание напомнило ему об одиноких вечерах в собственной комнате, когда начинается вторая пачка сигарет, дым непрерывно клубится, цепляясь за обесцвеченные стены, а слезы все так же текут из глаз не по своей воле. Наверное, если бы Юнги был таким же страдальцем, они бы не дожили до встречи. Хочет ли он знать своего соулмейта? Если это поможет ему наконец перестать реветь? Да. Если это будет требовать от него проявление чувств?***
Юнги вышел на балкон, чтобы не создавать в комнате еще более удушающую атмосферу. Ветер легонько взлохмачивал его волосы. Дома еле выделялись на фоне ночного неба, растворяясь в темноте все больше с каждым угасающим светом в окне. Что-то белое мелькнуло, двигаясь за черными тучами - прямо к земле летела звезда. Юнги затушил окурок об ограду и вернулся обратно в комнату, задернув за собой занавески. Последнее окно - и все слилось в единую мрачную массу. Засыпать в кресле не слишком удобно, и вряд ли у него это выйдет. На подушке Юнги раскинулись локоны цвета сахарной ваты, резко контрастируя с темным постельным. Маленькие ладони Чимин засунул под подушку, словно ребенок. Тихое, мирное сопение было единственным звуком, который сейчас существовал. Звезда уже, наверное, должна была сгореть за горизонтом. Из шкафа Мин вытянул теплый плед, который, к счастью, еще не успела уничтожить моль. Мурашки на запястьях Чимина начали исчезать; остались лишь багрово-синие следы от крепкой хватки Юнги, которые когда-нибудь все же уйдут вслед за мурашками. Останется царапина от когтистых пальцев на душе у обоих, но по крайней мере, парень уже не плачет. Юнги мог бы целую вечность и после корить себя за: то, что не понял раньше, тот насильственный поцелуй, дрожащее от слез и дождя тело Чимина, кутающегося в бескрайние просторы свитера. Но зачем жить этими мрачными воспоминаниями, если это не имеет никакого смысла? Люди не меняются за один день - особенно такие, как Юнги, но нужно ли корить себя за попытки все наладить? Копаться в себе в надежде найти что-то настоящее, придется немало времени, но дышать уже легче. Юнги первый раз верит. В то, что это начало. Стены медленно отступают.