Все будет хорошо

— Отъебись! — Нехорошо такие слова говорить, малыш. — Убери руки! Отъебись! Отъебись! — Так уж прямо и убрал. — Пусти! — Аххх! Факен говнюк! Ноэл с тоской рассматривает свою ладонь, на которой наливаются алыми лунками следы зубов. Лиам тяжело дышит, кое-как скомкавшись в углу. Он ненавидит своего старшего брата всем жаром своего четырнадцатилетнего сердца. Ноэл наконец поднимает от ладони глаза — и взглядом встречается с другими — полными злобы и страха. — Все в порядке. Мне просто надо посмотреть, Лиам, — деланно спокойно говорит он куда-то поверх головы малого. — Не надо смотреть. Я не прошу смотреть. Ты уже смотрел. Ты обещал не смотреть, — скороговоркой бормочет тот. — Просто посмотреть. — Ты обещал! — Просто… Малой орет про «обещал» раз пятнадцать кряду, заходится криком до синюшного лица. Ноэл хмурит брови. — Если кто другой увидит, то будет гораздо хуже, сам знаешь, придурок. Лиам затихает. Ноэл молчит, Лиам молчит — они смотрят друг на друга пристально, с опаской, и каждый ждет от другого подвоха. — Ладно, — голос Лиама сухой, будто он наелся песка, — Последний раз. Последний раз. Он медленно, нехотя, целую вечность снимает шорты, и сильно морщится, когда Ноэл прикасается к внутренней стороне его левой ноги. Там, между ягодиц, где мягко проходятся непрошенные пальцы, набухает мокрая рана, которой, по прикидкам Ноэла, положено было зажить уже неделю назад. — Выглядит вроде получше, — Ноэл нервно чешет затылок. Вид у раны совершенно отвратительный, кажется, еще чуть-чуть — и она начнет подгнивать. — Это ты виноват! — малой снова синеет лицом, и как можно быстрее натягивает шорты — Оно болит, оно постоянно болит! — Да, я знаю. — Не знаешь! — Успокойся. — Не знаешь! — Не знаю, — соглашается Ноэл, потому что не знает, что сказать. — Я не хочу умирать! — Ты и не умрешь. — Я не хочу умирать из-за такого! — Да не умрешь ты, долбоеб! От этого не умирают. — Может лучше рассказать? — Не лучшая идея. Ноэл смотрит на Лиама будто бы рассеянно, но слышит каждое слово, несмотря на то, что в груди ребра скомкались, а сердце колотится так, будто выскочит через горло. Ему страшно понимать, что он позволил случиться чему-то очень-очень плохому. Страшно, что все узнают. Страшно, что Лиаму тоже страшно. — Я честно никому не скажу, что это ты сделал, — голос малого трескается, как лед на весенней речке, влажные глаза уставились в пол. — Что? Что ты говоришь? — Ноэл вздрагивает, будто очнувшись от тяжелого сна, — Тебе надо к доктору, наверное. — Я не пойду…с таким — малой беспокойно машет головой. — Кому тогда ты что хочешь рассказывать? — Я.я не знаю. — Вот и я не знаю. Они потерянно смотрят друг на друга. Словно вдвоем застряли на необитаемом острове — никого нет рядом. — Давай подождем еще денек, самый последний — предлагает, наконец, Ноэл, потому что молчание режет голову бритвой. — Ты уже это говорил. — Последний, честно. — Уже говорил. — Клянусь. — Уже говорил. — Прекрати, — Ноэл срывается на крик, — Заткнись нахрен! — Тоже говорил, — Лиам тоскливо смотрит на него, и редко когда Ноэл видит в его глазах столько осознанности. Лиам выходит из комнаты; там сразу становится свободнее — малой поневоле всегда занимает слишком много места. Ноэл садится на трескучую кровать, и с минуту разглядывает наизусть заученные рисунки на стареньких обоях. Синяя машинка едет по кривоватой дороге вверх, и Ноэл думает о том, что ма хотела переклеивать обои еще лет пять назад. Думает о Лондоне — через неделю они должны ехать с Полом к его друзьям. Думает о клее — вроде осталось еще немного. Думает о песнях — в голову пришла накануне недурная строчка, но к ней нет пока рифмы. Через пару минут Лиам все же вернется, и тасуя, словно растрепанную колоду карт, неловкость с близостью, Ноэл будет обнимать его, лопающегося от слез, вздрагивающего от каждого прикосновения, пустозвоня что-то про «все будет хорошо». На вечер Лиам ему поверит — потому что устал, потому что все еще ребенок, потому что хочет доверять. А на утро веры вновь не останется, и снова придется отвечать на многочисленные вопросы — по большей части молчаливые, не озвученные ни криками, ни слезами, ни словами.