suffocate

      Юкхей считает Чону милым. Таким, какими обычно бывают котята или щенки. У него нежная улыбка, тёплый взгляд и очень красивые руки. Юкхей считает его милым даже тогда, когда он с тихим "привет" садится за их общий столик в кафетерии университета и проливает немного кофе на стол, нелепо смеясь. Когда он тянет тоненьким голоском "Люююкеееес". Когда творит какую-то херню, вроде флирта с тупо смеющимся Тэёном или лапает Юно, делая вид, что не замечает его самой гейской на свете паники и вопросительных взглядов.       Юкхей считает, что Чону не так прост, и где-то там, в блеске его глаз, можно уловить каплю хитринки. Юкхей не замечает, как из любования милым котёнком, его взгляд перерастает в нечто большее.       Юкхей понимает это только тогда, когда видит на своей ладони окровавленный белый лепесток ромашки.       - Слышал, как ты кашлял ночью.       Лукас замирает с открытым ртом и стаканчиком с какой-то быстрорастворимой жижей в руке. Он вопросительно смотрит сначала на Чону, а потом на небольшой розовый термос с пушином, который тот ставит перед ним на стол.       - Я говорил тебе одеваться теплее, - монотонно продолжает парень и с противным скрипом отодвигает стул, - столько заразы сейчас ходит, подхватишь ещё что-нибудь.       Чону садится напротив, закидывая ногу на ногу, и, не прекращая легко улыбаться, листает ленту в телефоне. Лукас только замедленно кивает и продолжает ковырять палочками уже остывший слипшийся рис.       Уже подхватил, - хочется ему сказать, - и эту заразу зовут Ким Чону. Но он только отодвигает поднос, встаёт из-за стола и, захватив термос, направляется к выходу. Он слышит из-за спины обеспокоенное "Юкхей?" и закрывает рот рукой, стараясь сдержать очередные позывы.       Хоть бы без цветов, пожалуйста, только без них.       Меньше всего на свете он сейчас хочет оправдываться перед Чону и видеть его взгляд. Тот самый, с сожалением и страхом, потому что по-другому на это смотреть невозможно.       Чай горячий, больно жжёт и без того травмированное горло, но Юкхей пьет. Он ромашковый и парню от этого одновременно смешно и очень несмешно. "Надеюсь, ты готовил его с любовью, Ким Чону" - думает он и горько усмехается.       Избегать Чону было бы легче, если бы они не снимали квартиру вместе, не учились на одном факультете и не проводили 90% времени вместе. Но Лукас решает, что это единственный правильный вариант, ведь если ты уже обзавелся безответной любовью с не очень приятным бонусом в виде проросших цветов в легких, то постоянно лицезреть рядом объект своего обожания будет явно нелегко.       Ещё легче было бы, если бы придурковатый ещё неделю назад Лукас не изменился так резко. Чону не дурак и все прекрасно понимает, он не знает, что ему делать. Просто ведёт себя как обычно. Вылавливает Юкхея на перемене между парами и на улице у главного входа - после, угощает его чаем и рассказывает, как прошел день. Улыбается так невыносимо сладко и смотрит так обеспокоенно, что Юкхей, кажется, больше не выдерживает. Он видит, что Чону ему не верит, не покупается на шутки и дурацкие кривляния. Он просто стоит перед ним и улыбается, а внутри вместе с цветами разгорается какой-то пожар, будто вот-вот случится что-то плохое, что-то, о чем он после будет очень жалеть. Оно копится и с каждым днём дышать из-за этого становится все сложнее, и держать улыбку на лице - тоже. А потом ты роняешь кусочек хлебушка на кухне и начинаешь плакать, потому что даже такой мелочи достаточно, чтобы плотину прорвало.       Но пока Юкхей только натянуто улыбается.       Они стоят у подъезда их дома и просто смотрят друг на друга.       -Ну вот мы пришли. Может, зайдёшь на чай? - Лукас делает голос как можно более весёлым и дебильно дёргает бровями вверх-вниз.       -Могу не заходить, - шепчет Чону, смотря ему прямо в глаза. Лукас все ещё улыбается.       Юкхею было бы легче, расскажи ему кто-нибудь раньше, что его ждет впереди и как это больно. Он не знает, почему, но уверен, что точно было бы. Он сидит, скрючившись над ванной и задыхается то ли от рвотных позывов, то ли от того, что цветы перекрыли гортань. Его прошибает мелкая дрожь, а паника накатывает с каждой секундой все сильнее. Почему ромашки? Почему не какие-нибудь лилии с их огромными лепестками, из-за которых он бы сразу задохнулся и не мучился? Почему сраные ромашки?       Он содрогается в новом рвотном позыве и всё-таки кашляет. Лёгкие горят, а ванную окропляют красные разводы и уже такие же красные лепестки.       Он любит лилии и ненавидит ромашки, ненавидит себя за свои тупые чувства, ненавидит за то, что не успел закрыть дверь. Ненавидит взгляд Чону в отражении зеркала напротив.       -Мы что-нибудь придумаем, - Чону еле говорит, гладит Юкхея по спине, и растерянно смотрит по сторонам. Ощущение, будто он не до конца понимает, что происходит или ждёт какого-то подвоха, ждет, что Лукас засмеётся и скажет: "Ну ты и лошара, братан, так легко купился."       Лукас смеётся. Но лучше бы Чону этого не слышал. Надрывно, хрипло, будто в любую секунду снова закашляется. Он вытирает ниточку слюны с подбородка трясущимися руками и очень не хочет, чтобы Чону видел его таким жалким. Потому что, больнее цветов в груди, может быть только его взгляд. Испуганный, сочувствующий и виноватый. Лукас только сейчас понимает, что боялся именно этого. Все это время он не говорил только потому, что боялся, что его мальчик будет чувствовать себя виноватым. Когда ты разбит один, с этим можно справиться. Хуже только, когда вас двое, и никто не соберёт вас по кусочкам.       - Сюйси... - рука все ещё на его спине, а он не понимает, от чего во рту так солёно - от крови или от слез.       Он ненавидит ромашки и очень хочет ненавидеть Чону. Но не может. И кажется, говорит это вслух, потому что:       -Тогда я попробую полюбить тебя.       И Юкхей разбивается окончательно, роняет голову на бортик ванной с громким стуком и содрогается в то ли плаче, то ли смехе, то ли в новом приступе кашля. Та самая последняя капля. Тот самый кусочек хлебушка на полу кухни и прорванная плотина.       Утром Чону с торжественным видом, самой милой улыбкой на лице и красными от слез глазами, заявляет, что теперь они встречаются. Юкхей впервые за все это время искренне прыскает от смеха.       Их жизнь практически не меняется. Они все так же ходят в универ, готовят ужин на двоих, валяются вечером на диване перед теликом. И если это всегда выглядело так, Лукас теперь понимает, почему когда-то пол универа думали, что они пара. Он чувствует себя снова пятилетним с этой бесконечной заботой и контролем от Чону. Он ходит за ним 24/7, готовит чай в розовом термосе, сидит по ночам в ванной, поглаживая по спине, держит за руку и улыбается так, что плакать хочется. И Лукас не против, если бы не одно "но". Лукас с ним вроде как теперь в отношениях и, будь бы ситуация немного иной, он бы проявлял инициативу как только мог, но цветы в его груди говорят о том, что эта инициатива Чону нахрен не сдалась. Лукас думает, что лучше бы он ушел, бежал как можно скорее, не плакал бы больше по ночам и не тащил на себе этот балласт в виде умирающего парня. Но Чону в очередной раз лежит у него на груди вечером перед теликом, держит за руку и очень-очень пытается исполнить своё обещание. / /       В комнате темно настолько, насколько хватит лишь для того, чтобы увидеть силуэт Чону и нездоровый блеск в его глазах. Юкхей дёргается и окончательно просыпается. Он смотрит перед собой мутными ото сна глазами и пытается привстать или пошевелиться, но Чону, как вдруг оказалось, достаточно тяжёлый.       -Что ты делаешь? - хрипит Юкхей и не узнает собственный голос, на секунду ему кажется, что он сказал это не достаточно громко. Но Чону слышал.       -Лечу тебя, - говорит на выдохе. Тихо, мягко, практически как шелест.       И опускается к его лицу. Губы у Лукаса немного сухие, тёплые как печка, и с привкусом крови. У Чону выступают слезы на глазах и начинает жечь где-то в районе солнечного сплетения, когда он думает о том, откуда она и из-за кого.       Он целует так медленно, насколько может, будто пытаясь дать Юкхею шанс оттолкнуть его, врезать по лицу и выгнать из комнаты. Сказать: "Эй, Чону, ты же не любишь меня. Давай без жертв." И это было бы, наверное, самым правильным решением сейчас. Но Юкхей перестал принимать правильные решения, когда начал кашлять цветами. Он не отстраняется, не делает ничего, просто замирает прям так, с вскинутыми вверх руками и открытыми глазами, смотрящими куда-то в темноту. Куда-то где должны быть глаза Чону.       В груди что-то давит и копошится, Юкхей чувствует, что вот-вот начнет кашлять и просто зажмуривается до ярких вспышек перед глазами и болезненных спазмов в веках. Он размыкает губы с рваным выдохом, позволяя языку Чону проскользнуть внутрь, и сдается.       Поцелуй влажный и соленый, с каждой секундой все более уверенный. Чону на нем горячий и хрупкий, он ёрзает и пытается расстегнуть неслушающимися пальцами его рубашку, но, кажется, будто с каждой пуговицей они только слабеют. Лукас впервые прикасается к нему, еле заметно проводит ладонями по его плечам, ведёт вверх-вниз, будто боясь обжечь или сломать.       Но то, что уже сломано, второй раз не ломается.       Он стирает большими пальцами непрекращающиеся слезы с его щек, успокаивающе гладит по спине и шепчет на ухо: "тише-тише". А Чону так тошно от этого, что он заходится новым приступом плача. Юкхей не должен жалеть его, только не сейчас. Он не должен приходить к умирающему Юкхею ночью и искать утешения.       Чону просто кладет голову ему на грудь.       -Прости, прости, прости...       Хочется кричать, но он лишь беззвучно вздрагивает и чувствует, как рубашка на груди парня намокает ещё сильнее, а где-то внутри пока ещё колотится сердце.       Он не помнит, как засыпает, но несколько раз просыпается от громкого кашля. В первый раз - все ещё лёжа на Юкхее, просто вздрагивает и делает вид, что все ещё спит, ведь Юкхей всеми силами старается сдержать кашель, чтобы не разбудить. Во второй раз Юкхей выходит из комнаты и утром Чону находит окровавленные лепестки на кафеле в ванной.       И думает о том, как хорошо, что ночью он выплакал все слезы.       Юкхею становится одновременно лучше и хуже где-то на третью неделю его болезни. Хуже - потому что теперь он, кажется, физически чувствует, как растут стебли внутри него. Лучше - потому что он успокаивается. Он вспоминает о своей "проблеме" только тогда, когда начинает кашлять, в остальное время он живёт как жил раньше. Возможно, он прошел все те дебильные стадии чего-то там и наступила стадия принятия, он не знает, но чувствует умиротворение.       Они с Чону смотрят фильмы про супергероев и играют в приставку. Чону проигрывает и обижается, а после ещё пару часов наблюдает кривляния Лукаса, который, на пару с плюшевым мишкой, пытается развеселить его. Лукас больше не видит Чону с красными глазами на кухне по утрам и обещает себе, что сделает все, чтобы тот оставался счастлив. Для этого, как минимум, нужно, чтобы Лукас оставался жив.       Он закрывает сессию довольно прилично, несмотря на своё состояние. Носит тряпичную маску и говорит преподавателям, что схватил осложнение после простуды и справка, конечно же, будет. И она будет. Юкхей уезжает на летних каникулах в Китай всего на несколько недель. Неудачно шутит, что постарается не умереть там, и получает за это по голове. Чону каждый вечер шлет ему свои фотки и кучу смайликов, желая сладких снов и пишет, что скучает, а потом бежит встречать в аэропорт прямо в дождь.       Они кое-как добираются до своей квартиры, Чону стоит на пороге, даже не разувшись, и смотрит на Лукаса так, будто не видел его много лет. С Чону градом капает вода, он шмыгает носом и немного покашливает. Лукас ругает его за то, что выбежал встречать его в такую погоду, ставит чайник и стягивает насквозь мокрую толстовку.       Чону понимает, что ошибочно думал, что то, что уже сломано, второй раз не ломается, когда видит у Юкхея огромный шрам вдоль грудной клетки.       Он всеми силами старается не смотреть, ждёт, пока парень накинет что-нибудь и очень надеется, что его лицо достаточно мокрое от дождя, чтобы Юкхей не заметил слез.       Он все ещё продолжает улыбаться, смотрит пустым взглядом куда-то перед собой и сжимает в руке потрёпанный лепесток лилии.