where r u?

Чжевон не раздумывая скажет, что его самое любимое место в этом городе — это студия Ханбина. Вселенная по вечерам-ночам сжимается до размеров крохотной комнаты с диваном, сложной аппаратурой и слабым золотым светом, растекающимся по потолку кругами как по водной глади. Чжевон приходит третий раз за неделю и просто заваливается на диван, скользит глазами по этим световым разводам и улыбается уголками. Здесь дышится так легко — возможно, только здесь — полными легкими, так хорошо. Так правильно. Он просто лежит и залипает на все, до чего может дотянуться взглядом — эта комната ни к чему не обязывает: проходи, располагайся, выдыхай — и снова дыши. Ханбин пишет тексты карандашом в блокнот и фоном ставит какую-то классную музыку, Чжевону нравится его вкус, и не только в музыке. Ханбин вообще весь такой классный — Чжевону с ним так классно, скулы отзываются усталостью, сколько можно улыбаться. Лидер группы iKON, харизматичный рэпер БиАй — это груз ответственности, бессонные ночи, круги под глазами, тяжелый взгляд и кровь из носа от переутомления. А чжевоновский Ханбин такой уютный, что не раздышаться. Он сутулится, сидя за столом с подтянутыми к груди ногами, что-то тихо начитывает под нос и кивает головой в такт. Натягивает рукава худи на пальцы. Покусывает карандаш и хмурит брови. Пишет, пишет, пишет. Чжевон не спрашивает, не заглядывает за плечо, не просит прочитать — Ханбин сам потом протянет исписанные страницы, немного неуверенно, как всегда, и разве что не с краснеющими кончиками ушей. А Чжевон задохнется опять, захлебнется кислородом между карандашных строк. Постоянное чувство гипервентиляции легких — это то, что Ханбин творит с Чжевоном, даже когда не рядом. И так это хорошо. Он садится и подползает к столу, устраивается головой на своих локтях, уложенных совсем рядом с блокнотом Ханбина. Чжевон вытягивает руку и гладит костяшкой указательного ямочку на его запястье — Ханбин поднимает глаза растерянно, а через пару секунд улыбается так широко и честно, искренне счастливо. Преданность оглушающая. Чжевону кажется, что он ослепнет от Ханбина, он фыркает и тянет его ладонь к себе за безымянный палец, прячет в ней лицо. Они сбегают на крышу, когда начинает светлеть. Чжевон лежит на спине, смотрит в летнее предрассветное небо — оно уже окрашивается в пудрово-розовый, в нежный персиковый — скоро проснется солнце. Ханбин рядом лежит на животе, приподнявшись на локтях, смотрит в страницы блокнота. Они переговариваются лениво, смеются почти беззвучно, а потом Ханбин вдруг начинает тихо напевать «Comfortable». Чжевон умирает где-то глубоко внутри с этой ханбиновской улыбки и голоса, так подходящего песне и предрассветному лету, б о ж е — он перекатывается и утыкается лицом в предплечье Ханбина, прячет улыбку — не раздышаться — и подпевает. Они лежат так еще какое-то время, и уходить так не хочется. Небо розовеет сильнее, а Ханбин взгляда не может отвести от лица Чжевона: как расцветающее небо рефлексирует на бледной коже, как отражаются в глазах облака. Чжевон вообще безумно красивый, на него хочется смотреть и страшно прикасаться лишний раз. Но Ханбин не верит страхам. Голос у Чжевона тихий и мягкий, с какой-то особенной интонацией — разрастается в легких хлопковыми цветами и кружит голову нехваткой кислорода. Он смотрит в небо этим своим мечтательным взглядом, улыбаясь уголками, а у Ханбина белые облака в груди. Ханбин запрещает себе думать и подается вперед, нависает сверху, прижимается ко лбу. Чжевон смотрит ему в глаза пару мгновений с тем же мягким выражением, выдыхает прерывисто и чуть поворачивает голову — целует первым. Ханбин неловкий, отвечает нервно, но расслабляется немного, когда Чжевон скользит ладонью под худи и футболку, гладит успокаивающе по горячей пояснице, чуть выше по спине. Ханбин не смотрит в глаза, только щекой прижимается и выдыхает в ухо растерянное и сиплое: «ох, черт», — первые поцелуи всегда застают врасплох. Чжевон обнимает второй рукой по острым лопаткам, по мягкой ткани худи, не справляется с глупой улыбкой и целует Ханбина в висок.