***
Ему было восемь лет, и мать била его по щекам, так, что из глаз сами собой брызгали слёзы. Не из-за боли, а просто потому, что довольно сложно сдержаться, если тебя наотмашь хлещут раскрытой ладонью. — Сними это! Сними немедленно! Сколько раз я говорила тебе — ты мальчик, а не девочка! Она осела на пол рядом и заплакала сама, а Раон вдруг испугалась до головокружения: должно быть, мама ушибла руку, пока наказывала её, и теперь страдает от боли. Раон поползла к ней, путаясь в подоле длинного платья. Мама купила его полгода назад, и Раон не понимала, почему после двух мучительных лет, когда мать учила её ходить в девчачьем, заплетала ей волосы и отправляла играть в куклы, теперь ей было запрещено всё это делать. Мать раскачивалась, закрыв лицо руками. — Я больше не буду, — прыгающим голосом сказал Самном. — Я снова стану мальчиком. Только не плачь больше, мамочка. Мать крепко обняла его и заплакала ещё горше.***
— Как мне называть тебя как девушку? — принц смотрел на Хон Самнома затуманенными, завороженными глазами человека, переставшего считать блёстки и розовые облака безвкусицей. — Хон Раон, ваше высочество. — Хон... Раон. Самном чувствовал себя невесомым, как одуванчик, и таким же прозрачным. Прошли годы с тех пор, как он убирал волосы в косу и надевал платье. Завёрнутый в волны нежного шёлка и ярких лент, в нарядной обуви, с подвесками в волосах и на поясе... под восхищённым взглядом человека, в которого был влюблён настолько, чтобы рискнуть ради этого жизнью, Самном почувствовал себя до головокружения счастливым.***
Мать привела его к длинному, официального вида дому под неброской вывеской. Она крепко держала Самнома за руку, и почему-то это слегка пугало его. Мать сделала было два шага к двери, затем застыла, уронив на землю узелок с запасной одеждой и деньгами (Самном видел, как она собирала и завязывала его). Самном молчал, хотя ему очень хотелось разреветься. Инстинкт заставлял его сдерживаться изо всех сил: мать колебалась, напряжённо комкая свободной рукой юбку и решаясь на что-то прямо сейчас, и было опасно привлекать её внимание. У матери задрожали плечи, она вдруг порывисто наклонилась, обняла Самнома, стиснула так, что ему стало тяжело дышать: — Прости меня! Прости! Назад они уходили почти бегом, забытый узелок остался валяться во дворе дома под вывеской. Самном был ещё слишком мал, чтобы понимать, что такое «канцелярия евнухов».***
— Отлично, — процедила королева. — Прямо сейчас всё и проверим. Что ты застыл? Снимай одежду немедленно! Самном не осмеливался ни оттолкнуть её руку, ни хотя бы вцепиться в ворот собственного одеяния, несмотря на подступающую панику. Королева, больно дёргая за плечи, принялась сдирать с него одежду — она оказалась неожиданно сильна для женщины, и Самном мотался у неё в руках, как дерево под порывами ветра. В расширившихся глазах наследного принца мелькнул испуг. Он метнул взгляд в сторону дверей, явно ожидая чего-то, потом стремительно шагнул вперёд, и в этот момент плотная ткань под пальцами королевы треснула, расходясь по шву. — Ваше величество! К вам пожаловал старший евнух Хан! Дверь распахнулась, и в покои степенным шагом вступил старший евнух. Его лицо выражало спокойствие человека, пережившего трёх королей, пару крупных восстаний и один военный переворот. — Ваше величество, нет ничего сложного в том, чтобы раздеть подмастерье. Однако как может мать страны смотреть на голого мужчину, тем более, когда сама носит во чреве младенца? Это дитя — евнух, прошедший проверку. Прошу вас, не позорьте нашу канцелярию. Королева медленно разжала пальцы, растерянно глядя на трясущегося от холода и потрясения Самнома. Застывший взгляд наследного принца, смотрящего на его голые плечи и грудь, сейчас был почти таким же, как у его мачехи.***
Самном спал и ему снился сон. Мать говорила за тонкой стенкой, то громче, то тише, ещё Самному был слышен шелест ткани и звяканье посуды. — Я сделаю это, клянусь. Если вы не оставите нас в покое, я доведу дело до конца. Пусть лучше он будет евнухом, чем мертвецом! Тогда вы и ваши приспешники хотя бы не потащите его на этот проклятый трон, и он не закончит, как его отец! Убирайтесь из моего дома. Я не нуждаюсь ни в вашей помощи, ни в вашей защите. Самном натянул одеяло повыше на голову и зажмурился.***
— Я, я думал что ты девушка, — принц сидел прямо на полу библиотеки, привалившись спиной к стене, и безостановочно крутил, дёргал, теребил браслет на запястье. На руке Самнома был точно такой же, только с розовыми камнями, а не с голубыми. — Девушка, — беспомощно повторил он. — Вы сказали, что вам известна моя тайна. — Ну да, — пробормотал принц. Он избегал смотреть Самному в лицо. — Я видел тебя в женском платье, когда ты переоделся у себя в комнате. — Ясно, — вялым от потрясения голосом сказал Самном. — Я не девушка. Но и не евнух. Мастер, которому меня продали, был пьян и наутро даже не смог вспомнить, что не проводил кастрацию. У меня не получилось сбежать из дворца, и я всё время боялся, что правда откроется. Самном сел рядом с принцем и обхватил колени руками. — Но этого не происходило и не происходило, а потом я подумал, что моя мать когда-то собиралась отдать меня в евнухи, и, может быть, это судьба. Что я таким образом выполняю её волю, понимаете? Я даже не знаю, почему она хотела так поступить. Мы были не настолько бедны, чтобы другого выхода не оставалось. Возможно, она решила, что сын-евнух при сытной должности лучше, чем сын, которому нравится носить платья и румянить лицо. Самном замолчал и спрятал лицо в коленях. Ему хотелось исчезнуть или хотя бы стать как можно меньше, чтобы взгляд наследного принца больше никогда не останавливался на нём. Всё это было невыносимо стыдно и унизительно, а ещё он чувствовал себя обманщиком — как будто специально ввёл принца в заблуждение. На этом фоне история с его настоящим обманом меркла и казалась незначительной. Он ведь даже смирился с тем, что рядом с его высочеством будет Чо Хаён, умница, красавица, дочь министра и настоящая девушка к тому же. Он считал себя счастливчиком, потому что был одарен искренней любовью. А принц всё это время просто заблуждался, купившись на женский наряд точно так же, как королева и посол Цин... Хон Самном встал. Он чувствовал себя тряпичной куклой из уличного театра, вроде той, которую для него пошил Ким Бёнъён. Браслет выскальзывал из-под пальцев, всё никак не хотел подцепиться как следует. — Погоди! — принц схватил его за руку с такой силой, что наверняка должны были остаться синяки. — В тот день, когда я увидел тебя в платье, я написал тебе письмо. Он вытащил из-за пазухи смятый лист, свёрнутый вчетверо. — Вот, — тихо сказал принц. — И, знаешь что... кажется, я сейчас начну икать. Извини. И он икнул. В другое время Самном бы высмеял его, и принц даже посмеялся бы с ним вместе: ему нравилось, когда наедине Самном обращался с ним по-дружески. Но сейчас Самному почему-то вовсе не было смешно. Он смотрел в лицо Ли Ёна с болезненно заломленными бровями, на его пальцы на своём запястье, на письмо в своей руке, и больше всего ему хотелось разреветься, как в детстве, когда мама ещё была рядом. Хон Самном держал за руку человека, в которого был влюблён так сильно, что готов был рискнуть ради этого жизнью, и всё ещё был счастливцем.