После революции Ральф остаётся в излюбленном заброшенном доме на окраине Детройта, старательно отвергая любую помощь со стороны людей Маркуса – отчего-то ему неудобно и стыдно. Он, в полуразобранном состоянии, продолжает существовать в своём маленьком мире, пока его собратья с грехом пополам собирают погибших с улиц города – подобные вещи не обходятся без потерь, но садовнику до сих пор смутно представляется понятие сохранности чужой жизни. Ральф продолжает прятаться, изредка выходя на улицы под покровом ночи, словно пугливый зверёк, который так и не научился доверять тем, кто его окружает. Что-то резко пережимает насос, сокрытый плотным корпусом – Маркус предпринял бесчисленное количество попыток навязать ему ремонт, но андроид всегда стоит на своём; с садистским удовольствием очерчивает механическими пальцами повреждения на лице, вглядываясь в отражение грязной лужи.
Вокруг него только мусор и разруха, а вот побыть одному совсем не получается – Саймон навещает его будто по расписанию, первое время пригибаясь от летящего в сгнивший дверной косяк ножа. Ральф не расстаётся с оружием ни на секунду – резак давно затупился, да и толку от него, как от старой и проржавевшей садовой лейки, дно которой усеяно едва заметными глазу дырочками, через которые утекает вода невнимательного хозяина. Цветы в небольшой клумбе напротив обречённо вянут, но Ральф лишь отстранёно наблюдает за их жизнеразвитием – люди ненавидят, когда он приближается к «частной» территории. Безумный взгляд вкупе с перемазанной грязью и чьей-то кровью накидкой отпугивает даже бродячих кошек – Ральф молча покидает подворотню, отчаянно сжимая в руках плотную ткань.
Они никогда не разговаривают. Саймон мягкий и спокойный… наивный даже. Тянется к другим так, словно все они – лучшие друзья навек, вот и продолжает приходить к Ральфу даже после того, как садовник несколько раз захлопывает ветхую дверь прямо перед его носом. Саймон всегда улыбается, передавая последние новости от Маркуса, рассказывает о своей жизни до Иерихона, но Ральф всё чаще замечает неподдельную тоску в голубых глазах – андроида что-то тревожит. Садовник редко начинает говорить сам, предпочитая слушать своего оппонента, но от любых его вопросов андроид уходит, юлит, перескакивая с темы на тему. Он двигается по тёмному лабиринту, заблудший и не подозревающий вовсе, что Ральф следует по пятам. Андоиду нравится наблюдать за другими на расстоянии, ведь многие из них и в самом деле обрели своё счастье, но близко не приближается, боясь спугнуть кого-то своим видом. От ремонта так же отказывается, оправдываясь тем, что не любит кардинальные перемены в жизни – хватило.
Становится заметно сдержаннее, спокойнее, но с другой стороны понимает, что продолжает напоминать ходячего клиента психиатрической клиники Детройта – место своеобразное, и Ральф бы прекрасно вписался в местный интерьер, если бы не Саймон, который сводит всё к шутке, перебирая пшеничные пряди чужих волос, и в какой-то момент садовник просто сдаётся. Позволяет отвести себя в чужую квартиру, где всё на своих местах и всегда царит уют – идеальное место для святоши. Они практически никогда не бывают одни, ведь Саймон – настоящая душа компании, а Ральф каждый раз прячется в отведённой для него комнате, не желая попадаться посторонним на глаза.
«Только посмотрите на него! Ну и урод!»
Ральф всегда тянется к нему первым, будто бы не желая признавать очевидное – Саймон смотрит на другого человека. На человека, который подарил ему и его народу надежду, в то время как от Ральфа пользы не больше, чем от ручной крысы, которая постоянно торчит дома и изучает большую кулинарную книгу в свободное время. Стены садовник уже не портит – нет нужды, да и нож он оставил ещё в старом доме. Саймон настоял, конечно.
Каждый четверг они смотрят какое-то дурацкое телешоу на удобном широком диване, на котором при надобности умещаются человек шесть. Саймон думает о чём-то своём, лениво листая каналы во время рекламных пауз – ничего нового, Киберлайф, – а садовник гладит чужие плечи, то ли в надежде помочь расслабиться, то ли в попытке обратить на себя внимание. PL600 улыбается мягко, в привычном жесте ероша пряди волос и целуя в светлую макушку, но Ральфу этого чертовски мало. Ему всегда будет этого мало.
Но он к этому уже давно привык.
