я выбираю тебя

Кажется, это виски. Но вкуса она не чувствует, только как становится горячо, а потом снова наступает немота. Серый, синий, опаловый, — кто-то раскрасил свет и теперь всё выглядит размытым и резким, и снова размытым, и снова горячо. Она смеётся, потому что вспоминает, как хлеб падал в воду и птицы стремились к нему, как расходились круги на воде друг за другом, друг за другом. Только рука всё держалась на весу, будто нажали на стоп. А ветер развевал её волосы, и на фоне серого свинцового неба она выглядела умиротворённым божеством. Но когда дело касается Дагбьерт, так легко перепутать умиротворённость с хладнокровностью. Стелла перестаёт смеяться, перехватывает горло. Тяжесть тела практически непреодолима, и всё же она наливает ещё стакан, опрокидывает, по-прежнему не чувствуя фенольного и немного подкопченного вкуса, которого так жаждала. Но это ложь, жаждала Стелла забвения на короткий срок, чтобы немного полегчало, чтобы под рёбрами перестало бить и дробить кости. — Я выбрала тебя. Так же горячо, как от виски. Эти слова гулким звоном отдаются в сознании, оседают на тонких нитях памяти подобно росе, и Стелла думает, вместо того, чтобы забывать. А не сорвавшееся в тот момент «я выбрала тебя тоже» жжёт язык и теперь. Кажется, там где-то прямо сейчас закат. Перед глазами снова обрывки картинок, на плечах ощущение чьих-то рук. Дагбьерт будет держать её до конца. Пока человечность и милосердие не отступят в тень, отдавая власть любви к жестокой женщине. Но Стелла ничего не знает о любви. Она знает, что руки Дагбьерт пахнут сладостью беззвёздных ночей, потому что помнит, каково скрывать в них своё лицо, и как под губами они становятся в тысячи раз горячее, куда там солнцу. Она знает, что кожа сильнее обтягивает подвздошные, когда Дагбьерт выгибается, тогда сердце заходится в трепете от гладкости, которую можно бесконечно пробовать языком. Она знает, что пальцы ещё долго хранят тепло и влажность чужих волос, и хочется целовать собственные руки. Сцеловывать память о прикосновениях. Она знает, что Дагбьерт самая жестокая женщина в этом чёртовом мире, и всё же продолжает любить саму мысль о её существовании. Потому что она отправила на казнь семью лучшей подруги, а потом кормила уток в пруду. И снова вплетала в жизнь Стеллы это своё «я выбрала тебя». Она не помнит, как сначала долго ждала ответа по телефону, как молчала, принимая решение, прямо сейчас в этот момент, пока голос на том конце связи ещё спрашивает, будет ли она сражаться за справедливость или переступит черту. Но помнит, как открывала дверь, впуская обжигающую свежесть и горячий запах соли, камней, выбеленных под солнцем, которого так мало в Исландии, лёгкую горечь полыни и сладость мокрых цветов, помнит вкус горящих полей и церковной пыли, когда губы вспыхнули, накрыв чужой рот в поцелуе. И снова горячо, безвольно и непростительно горячо. — Я выбираю тебя, я выбираю тебя, я выбираю тебя, — словно эхо звучат слова, тягостные и бесстрашные, пока губы целуют, руки гладят, а воздух раскаляется от тяжести дыхания. — Я знаю, Стелла, — отзывается Дагбьерт. — Я всегда знала. Нужно было только подождать.