На абордаж

— Марко! — окрик с кромки поля будто бы возвращает в детство. «Марко! Завтракать!» «Марко! Пора домой!» «Марко! Где ты так изгваздался!» — Поло! — привычно отзывается Марко и убегает к воротам, поближе к растягивающемуся Тьяго. Краем глаза он наблюдает за происходящим на бровке: Златан недоумённо хмурится, а Максвелл сжимает его запястье и что-то объясняет. Марко тяжело вздыхает и падает на газон. — Что, сбежал от папочки? — ехидно интересуется Тьяго, с размаху садится ему на ноги и ощутимо толкает в бедро: мол, пресс качай, не отлынивай. — Да какой папочка, мама-утка, блин. Почему такой сонный? Почему почти не ел? С кем вчера был? Тьяго — вот предатель — лишь посмеивается да с лёгкостью удерживает. Ну конечно, чего бы не смеяться — это же не его за каким-то чёртом вроде как неофициально усыновили. Не Тьяго выслушивает постоянные «А вот я в его возрасте», прерываемые «Ты в его возрасте был кретином редкостным, чему ребёнка учишь». Так-то Златан лез со своими историями ко всем одноклубникам, но за Марко он (а вместе с ним, разумеется, и Максвелл) чуть ли не сталкерил. Поначалу такое внимание от самого Ибрагимовича даже льстило, после — стало немного пугать, ну, а теперь просто до тошноты надоело. А потом Златан вдруг на целый месяц затих, и это было до ужаса жутко, потому что не предвещало ничего хорошего. Даже Максвелл стал поглядывать на Марко с плохо скрываемой жалостью: явно знал, какие тараканы пируют в повёрнутой голове его дружка отбитого. А вот Марко предпочёл бы не знать, но кто его спрашивал. Позавчера Златан всё-таки что-то для себя решил и припёр к стенке — отнюдь не в переносном смысле. И вот уже два дня Марко старательно избегает Златана по мере сил и возможностей. А заодно и Максвелла, потому что выслушивать «Ну он же просто волнуется за тебя, да, выражает это по-мудацки, не обижайся на него, он по жизни обиженный» нет никакого желания. «Что там у тебя с Лавесси?» Ничего, ясно? Ни-че-го. В этом и проблема, Господи. — Приятель, полегче, куда разогнался. Всё в порядке? — Тьяго смотрит обеспокоенно и садится рядом. — Даже не пытайся, третьим тебя всё равно не возьмут, — огрызается Марко, хоть и знает, что Тьяго ни в чём не виноват. Ему, может, ещё сложнее. Это у Марко влажные сны да идиотские мечты, которых хватит на десяток дамских романов, а у Тьяго вполне себе живой и реальный Давид покоряет Лондон, и до сборов ещё два месяца. Не то чтобы они открыто это обсуждали, но Марко пару раз случайно слышал их болтовню по фэйстайму да и дураком всё-таки не был. — Где ищут третьего? Я готов, — шутливо отрапортовал невесть откуда взявшийся Почо и тут же обнял Марко. Проклятые тактильные аргентинцы. С их проклятыми сильными руками и татуировками. На другом конце поля Златан уже сделал стойку и точно подбежал бы, не вцепись в него Максвелл мертвой хваткой. Иногда Марко им даже завидовал. Ну, не тому, насколько они отбитые (и непонятно ещё, кто больше: сам по себе отбитый Златан или до сих пор не убивший и не бросивший его Максвелл), а тому, как они без слов понимают друг друга. Марко часто ловил их на том, как они просто сидят рядом и молчат, порой только переглядываясь и улыбаясь. — Ты чего загрузился? Пошли, там парные упражнения начались, поможешь. Марко гордится тем, что ни разу не запинается и не ошибается. Потому что он профессионал, ясно? Он умеет абстрагироваться от идиотских мыслей, а ещё очень любит то, чем занимается. И он почти что не залипает на жаркие ладони и переплетение забитых краской узоров. Вечером он сдаётся. Понимает, что заснуть всё равно не сможет, так что заказывает такси и едет к Ибрагимовичу. На пороге его встречает Максвелл: ни о чём не спрашивает, хлопает по плечу и проводит в гостиную. Златан на удивление не разбрасывается самодовольными «А я же говорил», зато обнимает крепко, будто сына. Марко вообще-то взрослый и самостоятельный, но в кольце рук спокойно и безопасно, никакие мысли не проберутся. Максвелл тем временем приносит с кухни ещё одну чашку и коробку с эклерами — плевать, что нельзя, ну пробежит пару кругов лишних, зато сейчас просто необходимо — и, судя по виду, жутко гордится ими обоими. Марко обжигает губы горячим чаем и рассказывает всё сам. Засыпая в гостевой спальне, он даже не думает о том, что в Италии, когда между ними были сотни километров и шапочное знакомство, было гораздо проще. Не менять же клуб из-за нелепой и абсолютно нелогичной влюблённости, верно? Поменять клуб ему хочется спустя неделю, когда Златан прижимает Почо к шкафчику и при всём честном народе — к счастью, в раздевалке лишь они с Максвеллом да замешкавшийся Тьяго — спрашивает о его намерениях по отношению к Марко. Сам Марко старательно пытается слиться со стенкой и вообще провалиться сквозь землю, потому что Златан громко и с чувством распинается о «жарких и непристойных взглядах» Почо, а ещё о том, что «я ещё в Италии понял, что ты за фрукт!» — Ты как? — тихо спрашивает его Максвелл, осторожно присев рядом. — Серьёзно? Как ты вообще ему позволил устроить этот цирк? — Потому что он три вечера в красках рассказывал, как убьёт Лавесси, а потом закопает так, что не найдёт никто, — вздыхает Максвелл. — Так что это вроде как адекватная реакция, лучше бы уже не вышло. — Лучше было бы вообще не реагировать, — бурчит Марко, потому что в этот момент Златан вещает о том, что «бедный мальчик и так настрадался, чтобы ты ему ещё мозги пудрил». — Ладно, вроде выговорился, — щурится Максвелл, треплет Марко по ёжику волос и идёт оттаскивать счастье всей своей жизни от раскрасневшегося Лавесси. Марко не представляет, в каком месте Златан выговорился или успокоился, потому что взгляд у него такой же безумный, а хватка всё ещё угрожающая, но, в конце концов, не он живёт с ним вот уже десять лет, не ему судить. Ибрагимович не сдаётся без боя, но всё же позволяет себя увести. Тьяго же мудро ретировался ещё на середине бесплатного концерта. Марко тоже хотел бы сбежать, но сидит на лавке, будто приклеенный, и не может даже взгляда поднять, хотя тут же вскидывается от жаркой ладони на шее. — Вообще-то я как раз из-за Ибры боялся нормально поговорить, — Марко впервые видит смущённого Почо, и зрелище ему определённо нравится. Как и всё в этом проклятом аргентинце, господи, да как же он так влип. — Но раз уж он мне уже всё высказал, и… Не хочешь сходить куда-нибудь вечером? Сердце у Марко колотится, как сумасшедшее, а потом внезапно успокаивается, и дышать становится легко — впервые за уже долгое время. — А что, если хочу? На следующий день Марко упорно натягивает ворот просторной футболки, пытаясь скрыть яркий засос на шее, и, не сдержавшись, показывает средний палец смеющемуся и жутко довольному собой Златану. Вечером он приезжает к ним с Максвеллом вместе с Почо.