Придумай светлый мир

По укрытому тьмой городу проносятся редкие машины, настороженные и нахохленные от ночного холода одинокие пугливые прохожие торопливо перебегают от одного тусклого жёлтого фонаря, к другому, о мутное стекло которого стучались мотыльки, ломая крылья, опасливо вглядываясь в непроницаемый мрак дворов и подворотен, а на сетчатых опорах моста сидит едва видная на сероватом небе фигура, лишь неяркий огонёк выдаёт её присутствие. Закрывая тлеющий кончик сигареты от ветра, Фрэнсис вглядывается в рябь на тёмной воде, словно бы ищет там ответ. Он не собирался оканчивать свои мучения, а с ними своё существование, по крайней мере не за этим он сюда лез. Когда истрёпанные нервы вновь сдавали ощутимо больше нормы, Фицджеральд на сутки-двое бесследно пропадал куда-то, не отвечал на звонки и игнорировал все попытки связаться с ним или найти его, пока он, чуть менее нервный и измученный, чем до этого, не соизволял по своей воле показаться людям. Причиной очередного загула стали новости из дома, они уже больше года были либо ужасающими, либо гнетущими, либо ошарашивающими, но никогда - хорошими: состояние Зельды ухудшалось ещё стремительнее. Хотелось запрокинуть голову, громко и протяжно выть, до крови закусив губу. Искра летит вниз, исчезая на полпути к воде, силуэт обессиленно откидывается на балку, почти сливается с паутиной перекрытий. Негромко, хрипло Фрэнсис вторит плавной мелодии в наушниках, на лице кривой оскал, какой, должно быть, у беспокойных, мятущихся душ:,,Ты себя поместил в нарисованный мир, но художник устал''. Он прислоняется лбом к холодному железу, истерически клокочет, смех - слишком светлое слово для того, что происходит в его душе. Он выдумал себе надежду, врал даже самому себе, что будущее ещё может быть светлым, кропотливо строил иллюзию того, что счастлив, что может жить дальше. Но с каждым днём, с каждой весточкой из дома старательно выставленная им пелена блёкла, и уже не могла скрыть того, что за ней. Нарисованное благополучие дало трещину, сквозь привычные колкости и насмешки пробивалось всё больше боли. ,,Придумай светлый мир, в нём кто-то улыбается тебе, за собою маня,'' - голос дрожит, с подбородка срываются слёзы, оставляя на рубашке следы его слабости, а перед глазами ясный, намного более настоящий, чем бездушный, суетливый город под ним, образ его дочери. Не уберёг. Это лишь его вина. Не только Зельда живёт иллюзиями. Вера Фицджеральда в возможность всё исправить даже более нелепа, чем нежелание осознать и принять смерть их дочери. В его мире теплится несуществующая надежда, его поиски Книги ничем не лучше фальшивых писем из Лондона, одно из них, недописанное, лежит в нагрудном кармане, ожидая новой порции обмана. Смерть всё больше манила его, давала забвение, избавление от страданий, но жизнь Фрэнсиса более ему не принадлежала. Он не может оставить ту, ради которой сделает большее, чем пожертвует собой. Ради неё изо дня в день превозмогает боль и, хромая, идёт вперёд, ради неё не пустил ещё пулю себе в висок. Он не может умереть. Не может сдаться, показать слабость и боль. Фрэнсис тяжело встаёт, держась за балку с шершавой, облупившейся краской, с вызовом смотрит в светлеющее небо. ''Огонь в душе уйми, иди навстречу ветренной судьбе, никого не виня.'' Судьбе? Фицджеральд напишет её сам, на измученном лице появляется былая дерзкая улыбка. А затаённая боль сжигает его изнутри и вскоре прогрызёт путь наружу.