Игры для взрослых

      Глеб с задумчивым видом сидел у окна, просушивая только что выкрашенные в алый короткие, аккуратно спиленные ногти, и, думая о своем, загадочно улыбался.       — Па, почему, глядя на тебя, мне кажется, что грядет буря? — уточнил Андрей, его сын, забежавший на кружку чая ненадолго. Сложно было не отреагировать на пятьсот смс с приглашениями.       — Сынуля, — нараспев начал Глеб, сдувая со лба ярко-алую прядку, — я тут подумал, — Андрей напрягся, Май, что приехал за своим избранником, сжался еще сильнее, — что раз уж вы с Маюшкой решили пожениться…       — Мы не решали, па.       — Так он все еще не сделал тебе предложение?!       — Па?..       — А если детки пойдут? — все так же встревожено.       — Откуда они, простите, пойдут?.. — уточнил Май, Андрей, прикусив губу, сдержал улыбку.       — Андрюша, он не хочет от тебя детей, он не твой истинный.       — Бать, завязывай с чтением порнокниг, а? — попросил Андрей, виновато поглядывая на Мая. — Ты говорил что-то про "живем вместе".       — Ах, да… Хочешь, я перееду к вам?       — Э…       — Ладно, шучу. Но то, как у вас обоих перекосило рожи, меня обидело. Так вот, раз уж мы теперь семья, я решил познакомиться с родителями Мая… — Повисла немая пауза. — А что? Будет здорово. Вот увидите!!!       — Я хочу ослепнуть… — прохрипел Май, плавно стекая в кресло такой же кричащей леопардовой расцветки, как и сам хозяин комнаты, сейчас укутанный в халат из тончайшего шелка, не оставляющий ни грамма простора для фантазии, демонстрируя стройное тело.       — Я уже почти собрался, — вывернув кисти, продемонстрировал во всей красе яркий лак. — Андрюша у меня и так хорошенький, а Май… — скептически осмотрев парня, закутанного во все черное, скривился. — Шарфик повязать?       — Угу, — сморгнул Май. — На горло и потуже.       — Брось, вдруг они поладят?.. — предпринял последнюю попытку Андрей. Май нервно хихикнул, потом еще раз, зажал себе рот руками, выходя в коридор, и уже там расхохотался во все горло.       Когда они подъехали к высотке, где сейчас проживал отец Мая, Андрея заметно потряхивало. Папка болтал без умолку, старался шутить, по большей части стебясь над Маем, не замечая, как сгущаются краски.       — Мальчики, я вас прошу, не позорьте меня, — попросил вежливо, поднимаясь по лестнице и придерживая подол мехового пальто дичайшей окраски. — Мы должны произвести впечатление на нового члена семьи.       — Я боюсь, па, после нашего пришествия его уже мало что удивит.       — Думаешь, я ему понравлюсь? — уже к Маю, тот честно сказал: «Ну коне-е-е-ечно» - и зачем-то извинился, нажав на кнопку звонка.       Дверь открыли не сразу. Спустя пару минут с хмурым видом и уставшим взглядом на них смотрел статный мужчина в расцвете лет (на вид ему было не больше сорока пяти, хотя по подсчетам ближе к полтиннику), и по мере того, как он осматривал собравшихся, его полуприкрытые сонные глаза округлялись все больше и больше, поражая глубиной темно-карего насыщенного цвета, но вместо присущего его внешнему виду благородства он хриплым басом выдал, ткнув пальцем в папку:       — Май, твоя баба?..       — Познакомься, это Глеб, — сухо произнес Май, оттесняя отца плечом и протискиваясь в квартиру, утаскивая за собой покрасневшего Андрея.       — Знакомлюсь, — кивнул тот, продолжая рассматривать человека перед собой. — А Глеб где?       — Па, — изрядно нервничая, попросил Май (а отец Андрея просил называть его только папа и никак иначе), — покажи ему член, чтобы он успокоился.       — Я не хочу показывать ему… — Федя замялся… отцов то два.       — А я могу, — быстрее отошел второй, прикинув в уме, что силы примерно равные, и скользнул внутрь, скидывая пальто на пол, и как был в розовых лосинах и черной майке, так и остался разносить к чертям психику остальных, потому что белья на нем не было, а вещички были ой, какие обтягивающие.       — А вас, уважаемый, как зовут?.. — похлопав ресницами, уточнил Глеб, глядя хозяину квартиры прямо в глаза.       — Федя… Я… — после недолгой заминки. — Мы, наверное, выпьем?..       Выпить было плохой идеей. Вместо разрядки стало только хуже. А хуже стало потому, что Глеб освоился на новой территории и уже предлагал внести некоторые коррективы в дизайн помещения. Федя молчал до последнего, терпел, даже иногда кивал, только вздрагивал, когда Глеб, оказываясь рядом, приобнимал его «по-дружески» и щипал за жопу.       Потом еще выпили. А потом он все же задал вопрос, который давно зрел в голове:       — Май, ты педераст, что ли?..       Май, несмотря на внутреннюю силу да и хоть и небольшой, но богатый жизненный опыт, стыдливо опустил глаза. Андрей, понимая, что не всем повезло так, как ему, подбадривая, сжал его плечо.       — Почему сразу педераст? — вспыхнул Глеб, на какой-то миг с него даже слетела эта маска надменности и коварства, которую он никогда не снимал. — Ну чпокаются не по схеме, разве это делает его плохим человеком?       — Плохим — нет, — отпив из пузатого стакана еще пару глотков, Федя выдохнул. — Педерастом — да.       — Говорят, это по генетике передается, — не смог смолчать Андрей.       — Ну ты же нормальный пацан! — вспыхнул Федя, подскакивая на ноги.       — Вообще-то, это мой отец, — кивнув на Глеба, который сразу радостно замахал рукой, Андрей обреченно выдохнул, — и пидарастится ваш сын со мной. Мы как бы вместе.       — А этого чего так… ну… переломало?       — Он всегда был такой, — пожал плечами Андрей, Глеб расправил челку, подтянул лосины повыше, так, что отчетливо стало видно правое яйцо, закатившееся в штанину, и пошел тараном на Федю. Тот, не отрывая взгляда от яйца, стал пятиться, прикрывая своё.       — Может, мы уже пойдем? — предложил Май, перекрывая дорогу Глебу и закутывая его в плед, на котором сидел. — В другой раз повидаетесь.       — А можно я останусь? — спросил Федя, конкретно теряя себя в пространстве, второй папаша был под тем же градусом и в той же плоскости, которая затерялась во вселенной.       — А может, их тут обоих закрыть, а?.. — предложил Андрей, совершенно трезвый и слишком злой на отца за спектакль; на Федю, которого раньше не знал и еще столько бы не знал, раз он так груб с сыном, хотя сразу не послал, значит, хотя бы выслушает; на самого Мая, что вообще согласился на эту поездку, и на себя, что влез в чужую семью и боялся ее разрушить.       — Они поубивают друг друга, — напомнил Май, резко разжимая руки и отшатываясь, когда Глеб, устав стоять в покрывале и обездвиженный, укусил его за плечо.       — Па, ты как? Будешь дружить с родственником? — уточнил Андрей.       — Ес-с-с-с-сестно!       Когда захлопнулась дверь, за окном вспыхнула молния, резко сгустились сумерки, в раскате грома не было слышно усмешки Глеба. Собравшись с духом и расправив яйцо, он медленно стал приближаться к распластанному по креслу Феде, улыбаясь все шире, все откровеннее и даже зло. С лица словно стерлась клоунская маска, даже кричащий рыже-красный цвет волос померк — перед Федей стоял абсолютно другой, настоящий мужчина, которого он стал постепенно вспоминать.       — Гай?.. — залитый алкоголем взгляд с трудом различал черты лица и вместо мужчины, что стоял перед ним, видел совсем еще молодого парня, которого знал двадцать лет назад. — Этого не может быть, — для достоверности он даже растер глаза руками, стрессанувший организм не хотел расставаться с притупляющим чувства алкоголем и трезветь, но Федя видел то, что видел: тот же рост, те же пропорции, такой же жилистый и худощавый, стройный, не поддающийся возрасту вечный подросток, только взгляд стал жестче. — Что за?..       — Значит, говоришь, геев не любишь?.. — голос Глеба стал жестче, в нем послышалась сталь, которая царапала по нервам, и все внутри сжималось.       Приподняв ногу и легко оттолкнув Федю обратно, прижав ей же к спинке кресла, медленно стянул с себя майку, отбрасывая ее в сторону. Возраст совершенно не тронул Глеба, он был все таким же подтянутым и жилистым. Глаза Феди заблестели нечеловеческим животным азартом, и в то же время в них плескался страх.       — Ты же… Тебя же… — потянувшись руками, попытался отодвинуть его ногу, но, почувствовав давление, откинулся обратно. — Не может быть.       — Ты уходишь от темы, — почувствовав власть и свободу действий, Глеб отстранился, стягивая с себя последний элемент одежды и представая перед мужчиной обнаженным.       — Тебя все так же ломает, Федяев? — Глеб зло усмехнулся и отступил назад, когда к нему потянулись горячие руки. — Вижу, что да, — отойдя еще на шаг, Глеб уперся спиной в спинку дивана и медленно развернулся задом к Феде, тихо смеясь. — Сколько же ты сдерживался, а? Год? Десять? Или все время, пока меня не было? — Глеб уже слышал тяжелое дыхание за своей спиной, слышал чужую страсть, которая никак не умещалась в теле, слышал даже стук чужого сердца и то, как его самого разносит на атомы, и он словно возвращается на десятилетия назад, когда был совсем пацаном и уже тогда мог управлять этим зверем, державшим в страхе все начальство.       Наклонившись вперед и прогнувшись в спине, Глеб шире развел ноги, стараясь раскрыться максимально. По пояснице, едва касаясь, прошлись пальцы, оказавшиеся просто ледяными. На лопатке остался легкий поцелуй, в котором слышался плач куда сильнее, чем желание.       — Ты же против всего этого? — напомнил Глеб, дразня и провоцируя, отклячив зад, притираясь к чужому твердому паху, ласкаясь через ткань плотных брюк. — Май же поступает неверно… Ох, бл… — Глеб задохнулся вздохом. Перестав его слушать, Федя опустился ниже, широкими ладонями огладив спину, сжав их сильнее на пояснице и остановившись на ягодицах, раздвигая шире, чтобы было удобнее достать языком.       Приготовив еще более красочную речь, Глеб замолчал, в горле встал ком, и его не удавалось проглотить, все чувства, испытанные ранее, вернулись с удвоенной силой, и он снова ощутил себя перевозбужденным подростком, на котором взрослый, по его понятиям, мужчина испытывал в однополом сексе всё, не стесняясь в ласках. Так и сейчас — Федя вылизывал ему задницу, мял судорожно ягодицы и сам тихо постанывал, толкаясь языком все глубже в упругие мышцы.       — Хватит, — попросил Глеб, ноги стали подкашиваться, в них не осталось сил, но вместо того, чтобы внять просьбе, Федя развернул его и теперь, с некой злостью и сумбурностью, вылизывал яйца, бедра, отсасывал член, заглатывая его по самое горло, пальцами толкаясь сзади.       — Хватит! — уже требовательнее, интонацией, которую невозможно было ослушаться. Федя с неохотой и влажным чмокающим звуком выпустил член изо рта и поднялся на ноги.       На небритом лице вновь засияли глаза, теперь искрящиеся внутренним теплом. По припухшим губам стекала струйка слюны, Глеб бережно стер ее, а после засунул пальцы себе в рот, посасывая их демонстративно. Большего приглашения не требовалось. Развернув обратно и уложив животом на спинку, Федя пристроился сзади, хватая за бедра и насаживая на себя, толкаясь внутрь, едва дыша, пока член не погрузился полностью.       Глеб глотал кислород широко раскрытым ртом, Федя себя контролировать уже не мог, вбиваясь в горячее тело все сильнее, не сдерживая эмоции, грубо постанывал, отвешивая раз за разом тяжелые шлепки, пока самого держали ноги, пока были силы в руках, с каждым разом все сильнее насаживая по самые яйца.       Пот по вискам и все тело в испарине, дрожью на каждое движение, и сжимается все внутри, дрожит, и теплом от колен вверх по бедрам и жаром в пах, до фейерверка и ряби в глазах. Глеб, кончив, обессиленно растянулся на спинке, Федя упал на него, прижав и все еще дыша тяжело и обрывисто. Федя, последовав за Глебом, до последнего оставался внутри жаркого тела, пока член опадал, и только тогда отстранился.       — Федяев, ты не меняешься? — рассмеялся Глеб, хватаясь за поясницу и постанывая теперь уже от боли.       — А ты очень, — Федя осторожно разогнулся и помог любовнику. — Даже очень… просто очень-очень. Гай, а что за маскарад, а?       — Я так живу, — легко ответил Глеб, возвращаясь обратно к своему амплуа — без защитного лоска ему становилось неуютно и даже дико, словно он обезоружен перед этим миром.       Тогда, двадцать лет назад, молодой сотрудник, числящийся на хорошем счету в органах, был более чем перспективным, а потом у него родился сын, рожая которого умерла любимая жена. Каждый горе переживает по-своему. Глеб — бросил все, побоявшись, что как отравили жену при родах, так же могли убить и сына, инсценировал смерть и уехал в другой город под другим именем, благо с деньгами никогда проблем не было. Там ему пришлось стать Андрюше и папой, и мамой — так и родилось его второе «Я». Федя его таким не знал и не узнал бы, не покажи парень себя настоящего.       — Ну так что, Федя, — Глеб загадочно улыбнулся, подмигивая старому-новому знакомому. — Будешь Мая гнобить? Если мой Андрюша будет из-за этого грустить… а он будет… я сверну тебе шею, — и снова улыбка, которой можно растопить Ледовитый океан, только вот Федя почему-то напрягся, а по спине пробежали мурашки. Наверное, потому что знал: Глеб… нет, в этот раз Гай, сделает, что обещает.       Помотав головой, Федя улыбнулся. На хмуром, но уже не таком уставшем лице осталась тень улыбки, а взгляд словно помолодел.       — Ма-а-а-альчики мои!!! — папка залетел в дом, повиснув сразу на обоих. — Как же вы по мне соскучились!       — Еще как, — признался Андрей, разглядывая отца и молчаливую черную, абсолютно демоническую тень за его спиной. Федя стоял в саже и с чемоданом. Глеб улыбался.       — Папуль, а что папа Федя тут делает? — спросил Андрей, папа Федя выронил чемодан.       — А у него квартира сгорела. Май, прикинь, твой папа бомж, а я его все равно принял в семью.       — А при каких обстоятельствах это произошло? — поинтересовался Май, Андрей на всякий случай встал перед ним, виновато улыбнувшись злому Феде.       — Ой, да не начинай, — отмахнулся Глеб, снова скидывая пальто. Все закатили глаза. — Небольшое происшествие, чего уж там, поживем вместе.       — И все же? — не унимался Май.       — Завтрак, — сказал как отрезал Федя и, молча подхватив чемодан, пошел вверх по лестнице, оставляя черные следы на белом кафеле.       — Пап, ты готовил? — Андрей был в шоке.       — Я… пытался. Оказывается, это не моё. Все же я создан для любви.       — Кто бы сомневался, — буркнул Май и пошел вслед за отцом, походки у них были одинаковые.       — Кстати, — окликнул его Глеб, обнимая и тиская своего сыночку, — твой папка тоже голубятничает, — чемодан снова упал, теперь уже падение было долгим, он летел и кувыркался по лестнице, засрав ее окончательно. — Что?! — На него косились все без исключения. — Мы же семья, у нас не должно быть секретов!