***
— За победу? Гризманн салютует ему бокалом вина и откидывается на кровать, разглядывая белоснежный потолок. Он жертвует своим праздничным застольем со сборной ради Оливье, и Жиру это ценит, садится рядом и касается ладонью плеча Антуана. — За победу, — кивает он, едва отпивая вино и тут же отставляя бокал на тумбочку. — Может, отставим уже алкоголь и перейдём к более интересным вещам? — стараясь казаться сооблазнительным, подкатывает Оливье, но Антуан не поддаётся и вздрагивает от сдерживаемого смеха. — Ну нет, интересные вещи ты и так получаешь каждый раз, — обиженно бурчит он, одной рукой отталкивая лезущего к нему Жиру, а другой удерживая свой бокал от падения. — Сегодня я хочу что-то особенное. Антуан не договаривает то, что и так известно им обоим. Сегодня их последняя совместная ночь. Сегодня они в последний раз видятся вот так, свободно, не ограниченные никаким расстоянием. Сегодня они просто в последний раз видятся, потому что дальше до Чемпионата Европы ждать ещё долгих два года и надеяться, что в сборную их всё же пригласят. За Антуана Жиру не боится, знает, что не может Франция без своего талисмана, а вот за себя… А за себя реально стоит бояться. Оливье покорно кивает и ложится на спину рядом, переставляя переданный ему бокал рядом со своим. Антуан молчит, погружённый в свои мысли, и Жиру не знает, о чём он думает, поворачивает голову и легко целует нападающего в щёку. Гризманн лениво отмахивается от него и тяжело вздыхает. — Олли, — практически неслышно начинает он, и Оливье приходится действительно напрячь слух, чтобы разобрать слова, — то, что ты сказал на поле… Это правда? Конечно, да. Если бы у Жиру был выбор тогда, несколько лет назад, он бы не вставал на колено перед своей будущей женой и не протягивал ей обитую бархатом коробочку с кольцом. Нет, выбор — не то слово. Если бы он познакомился с Антуаном раньше, он бы вряд ли вообще жену эту встретил. Потому что Гризманна невозможно не любить. Кажется, что его любят все, кто встречает, ибо по-другому объяснить всплеск неповторимого счастья каждый раз, когда Антуан забивает гол, Оливье не может. Да, он рад за сборную и всё такое. Да, он бы ради Франции и не тому радовался, но… Он радуется не один. Радуется вся команда, но не только забитому мячу. Радуется настолько, что после гола скрывает мальчишку под собой, набрасываясь всей толпой и стараясь дотянуться, потрогать, как какой-то музейный экспонат. А ведь Гризманн реально мальчишка. Кто в здравом уме даст ему его двадцать семь? Да тут на двадцать еле тянет, если говорить по-честному! Конечно, это правда. И Оливье готов эту правду повторить ещё, только в более официальной обстановке со всеми составляющими её элементами. Он не знает, правильно ли то, что они делают, но знает, что это не запрещено. Знает, что может со спокойной совестью оставить дочь у её матери и знает, что Дженнифер — незлобивый, понимающий человек. Он всё это знает. Только дочь без отца оставлять не хочется, а Антуана — без защиты. И это обиднее всего. — Эй, — робко трогает его за плечо Гризманн, и Оливье вздрагивает, — почему ты молчишь? Он молчит? Он до сих пор ничего не ответил? Оливье поднимается на локтях, заглядывая в растерянные, испуганные возможным отказом глаза Антуана, наклоняется и целует в приоткрытые губы, осторожно касаясь ладонью его груди. Его сердце колотится, как бешеное, когда Жиру целует его, и внутри Оливье что-то внезапно болезненно сжимается, когда он понимает, какому сильному личному горю Гризманна был и остаётся главной причиной. — Конечно, да, — выдыхает он в покрасневшие губы, и Антуан неловко ёрзает, запрокидывая голову и открывая Жиру длинную, изящную шею. — Я не шучу с такими вещами, принц, — продолжает Оливье в перерывах, покрывая дразнящими поцелуями нежную бледную кожу, и Антуан не выдерживает, цепляется пальцами за плечи Жиру и притягивает к себе ближе, практически вжимает в себя, как утопающий. — Я передумал, — хрипло стонет он, прикрывая глаза, — я… я передумал. Я хочу сегодня что-то интересное, как всегда. Потому что… Потому что это и есть особенное, не договаривает Антуан, и Оливье понимает его без слов.***
— А ты бы правда вышел за меня? Гризманн нервно оборачивается на Жиру, вертя в руках паспорт. Оливье провожает его на самолёт до Мадрида, и Антуан не хочет показывать того, как ему на самом деле не хочется в Испанию. Как отчаянно не хочется. — Нашёл место, — шипит он, озираясь по сторонам, — сейчас с камерами набегут, и тогда уже никто ни за кого не выйдет. — Принц, — перебивает его Оливье, — мне плевать. Он может оставить семью, если Антуан сейчас скажет, что это правда. Может оставить «Челси» и перейти в «Атлетико», если Антуан ответит согласием и сейчас. Может оставить всех и уйти к своему маленькому принцу просто потому, что так правильно. Так он хочет. И так будет. И Гризманн понимает это. Оглядывается ещё раз и, убедившись, что в этом углу на них внимания обращают ровно столько же, сколько на остальных, подходит ближе, утыкаясь носом в скрытое синей толстовкой плечо и неловко прижимаясь к широкой груди. — Да, — бормочет он так тихо, что Жиру почти не понимает, лишь обнимает в ответ и жадно, как оголодавший зверь, тянется к своему Антуану и целует в макушку. Гризманн поднимает голову, и Оливье целует его в лоб, нос, щёки, губы, заставляя забавно фыркнуть и улыбнуться. — Эй, — шепчет он, сталкиваясь глазами с отстранённым несчастным взглядом Антуана, — я приеду. Слышишь? Приеду в Мадрид. Возьму отпуск и приеду на две недели прямо туда, к тебе. Эй, принц, я обещаю. Ты веришь? Вместо ответа Гризманн быстро кивает. Конечно, он приедет. По-другому просто не может быть.