Хэппи-энд?

       Он стоял, спрятавшись в закутке между домами от смертоносного пламени, бушевавшего за углом. У него ничего не осталось: ни мыслей, ни чувств, ни боли. Ничего, только всепоглощающий раздирающий, заполнивший всё его существо, голод. Голод и кровавый туман, отныне ставшие его постоянными спутниками.        Его вёл древний как мир инстинкт - выжить. Выжить любой ценой!        Недалеко от него на земле лежал клочок бумаги, когда-то бывший фотографией счастливой семьи. Огонь уже обуглил края и вот-вот поглотит остальную часть.        Он и сам не объяснил бы, даже, если бы мог, зачем он подобрал его? Это даже нельзя съесть, оно не пахнет едой. Он спрятал поднятое фото на груди в лохмотьях одежды, когда-то бывших вполне обычной одеждой цивилизованного человека, а теперь грязных порванных и заляпанных кровью, капающей с его клыков.        Почему-то ему казалось чрезвычайно важным не повредить это фото своими когтями и не испачкать кровью. Желание, противоречащее древнему инстинкту.

***

       Спустившись в бывшее метро, он бежал по перрону. Его вёл запах еды, манящий, сводящий с ума. Еда была хитрая и быстрая, но он был быстрее и хитрее.        И вот, он их увидел. Они стояли совсем недалеко, в каких-то жалких двадцати метрах, дразня его и без того раззадоренное обоняние своим запахом, нужно только сделать рывок. И он его сделал.        Подбегая, он предвкушал, как запустит свои руки и зубы в их мягкие тела, наполненные тёплой кровью, и, наконец, утолит мучающий его голод. Кровавая слюна заполнила его рот и стекала на одежду. Белки и зрачки глаз окончательно потонули в красном мареве.        В шаге от цели он резко остановился, как-будто наткнувшись на невидимую стену. Его остановило одно единственное слово, выкрикнутое его жертвой:        - ПАПА! - В этом крике слились вся боль, отчаяние и последняя призрачная надежда.        На него смотрели большие испуганные глаза, в которых, тем не менее, было что-то, что заставило его остановиться, помимо крика.        Мальчик стоял совсем близко, только руку протяни. Девочка постарше и с автоматом стояла чуть подальше. Одним рывком он мог бы достать обоих и автомат не был бы препятствием.        "Фотография, спрятанная на груди, картины счастливой жизни, эти дети, жена, разорванная его руками". Кадры сменялись так быстро в его затуманенном мозгу, что заставляли кровь кипеть.        Схватившись руками за голову и громко зарычав, Дон принялся метаться из стороны в сторону, совсем как тогда в блоке с женой. Тогда он пытался выцарапать заразу, поселившуюся в нём после последнего поцелуя. Сейчас Дон пытался избавиться от воспоминаний, причинявших ему физическую боль. Он катался по перрону, рыча и воя. "Вот же еда, тёплая и живая! Бери! Утоли свой голод! Закончи свои муки!" Но что-то его не пускало. Дон не мог дотянуться до детей, парализованных страхом и сжавшихся в комок в метре между ним и стеной. Он раз за разом кидался на них, капая кровавой слюной. И раз за разом, словно кто-то оттаскивал его от них.        Иногда в метро забредали другие заражённые, привлечённые запахом людей. Тогда Дон кидался на них с такой яростью, словно это они были преградой между ним и детьми, как-будто это они не давали ему утолить, мучивший его голод. Одним ударом чудовищной силы он сносил им головы, ломал шеи. И снова возвращался к своим жертвам, в безуспешной попытке, наконец, разорвать их.        Дети предпринимали попытки бегства, но вынуждены были возвращаться, преследуемые другими заражёнными. Всё же какая-никакая, а тут была защита.        Во время своих вылазок они приносили воду, еду и одежду из разорённых магазинов и домов. Сколько это продолжалось никто из них не мог бы сказать: часы, дни, недели.        Когда Дон совсем обессилел и лежал без сознания, дети отмыли его лицо и волосы, сняли заскорузлые от крови лохмотья, надели чистую одежду, разожгли костёр и пытались по капле поить его тёплой водой и супом, который им удалось приготовить.        Тэмми оттолкнула ком лохмотьев, снятых с отца, подальше от них с братом. Что-то выпало, какой-то клочок бумаги. Девочка подобрала, чтоб рассмотреть поближе. Это была та фотография, принесённая ими из их дома, Энди её нашёл, чтоб помнить лицо матери. Брат потянулся посмотреть, что в руках у сестры. Тэмми обняла Энди и расплакалась, не сдержал слёз и он. Так они и сидели, обнявшись и плача, смотря на фотографию.        Это было их самое великое сокровище, напоминание о тех днях, когда всё было хорошо и они были счастливы.        В одну из вылазок Тэмми принесла фоторамку и бережно положила в неё их драгоценное фото. Под стеклом оно будет в безопасности.        Возня с бесчувственным телом отца и заботы о хлебе насущном помогали детям отрешиться от того ужаса, что творился снаружи. По какой-то неведомой причине другие заражённые их больше не беспокоили.        Первое, что увидел Дон, очнувшись от забытья, было то самое фото, где они с женой улыбаются, обнимаясь.        Он проиграл, как и тогда в блоке. Но неожиданно, поражение обернулось его победой. Зараза всё ещё жила в нём, но теперь он взял её под контроль. Больше никто и никогда не причинит вред его семье! Он сумеет их защитить!