Смысл жизни

      Мою мастерскую уже полностью заволокло дымом от паяльника, но я этого не замечал — моё зрение уже давно привыкло различать даже самые мелкие детали в этой сероватой пелене. Каждый день я работаю в пыли, дыму и металлической стружке. На моём месте многие давно бы полегли от рака лёгких, но, видно, эта работа была моим призванием. Однако возраст всё-таки даёт о себе знать, и мои лёгкие уже не так хорошо всё это "переваривают". Отчасти меня выручает фильтрующий противогаз, но я всё равно частенько кашляю. Наверное, надо переходить на изолирующий, хе-хе. А ещё говорили, что респератора мне будет достаточно. Когда я проходил учебную практику в институте, я занимался примерно тем же самым — сортировкой деталей. Тогда мне это казалось ужасно скучным, и в своём будущем я видел море прекрасных свершений с интересной работой, карьерным ростом и, возможно, с мировой славой. В таком будущем просто не было места какой-то там сортировке. Разве можно стать заслуженным сортировщиком? Разве сортировка может принести столько же пользы, как создание чего-то нового? Так я думал тогда, когда был молод. Юный я был безусловно прав, просто отношение у меня к этому теперь поменялось. В моей жизни была интересная работа, но я в ней ничего не добился. Я даже очень многое потерял — нервы, время, возможности. Я был так поглощён работой, что видел в ней смысл жизни. А нашёл только разочарование. Я всегда был только винтиком в огромной системе, и в этом нет и не было ничего плохого, но мои юношеские амбиции заставляли меня страдать и верить в пустое. Так много пережито, пережёванно и выжжено временем. Знал бы я тогда, что все мои старания были напрасными. Сейчас я стар, небогат и никому особо не нужен — вся родня либо померала, либо позабыла обо мне, или я о них забыл. У меня нет семьи, закадычных друзей и почетателей, о которых я так нагло мечтал. Вспоминаю себя и смешно становится. Или стыдно. Скорее, смешно, потому что улыбка прямо сейчас возникла на моём лице. Моя жизнь у многих может вызвать жалость, мол, столько лет впустую. Меня на полном серьёзе жалели, и это так омерзительно! Никакие годы не потрачены впустую и меня устраивает то, что я один. Да, я ничего не добился, но разве только я такой? Помимо растраты душевных и физических сил, у меня были и некоторые приобретения. Я доволен своей судьбой, но чужое недовольство, которое называется "жалостью", загоняет меня в петлю. К счастью, мне и на это становится плевать. Раз я живу лишь для себя, то другие мне определённо должны быть не интересны. Но ведь задевают же!       Между прочим, моя работа просто чудесная. Однообразность действий только успокаивает и позволяет думать о своём. Главное, чтобы эти мысли не были удушающими. В любом случае, у меня теперь гораздо больше времени и тот самый дурацкий "смысл жизни" стал моим хобби. Я могу спокойно заниматься своими разработками, чего мне попросту не давали на "интересной" и "перспективной" работе. Вряд ли я сам и в таком возрасте, да ещё дома, создам что-то путное. Но это и хорошо, что на мне нет обязанностей и пустых надежд. Я свободен. И ежедневно я чувствую себя вечно молодым, а не неизбежно стареющим, как лет тридцать назад. Ну и что, что я изобрету велосипед? Это будет мой "велосипед", единственный в своём роде. А деньги я получаю за разборку техники и сортировку деталей, которые либо выкинут, либо переработают. Иногда мне поручают починку, несложную, например — что-то спаять, как сейчас. Во всём этом и заключается моя польза. Этим я зарабатываю на свой хлеб.       Однако в молодости я был не прав на счёт того, что не может быть заслуженных сортировщиков. В нашем отделе я особо важное звено, имеющее доступ к коммерческим тайнам. Так что, жизнь удалась!       Ко мне с грохотом вломились двое работников. Я даже не дрогнул — дверь не была заперта и мне постоянно что-то заносили. Оба держали за концы огромный свёрток — кажется, я догадываюсь о его содержимом.       — Снова эти R-2E? — спросил я на опережение.       — Да, — ответил один. — Только уже, считай, окончательный вариант — с "обшивкой". Можно его положить сюда? Работник вскинул голову в сторону моего стола. Я замялся — сейчас у меня были дела поважнее, нежели разборка неудачно построенного робота. Мне бы не хотелось сейчас стеснять своё рабочее место и как-то отвлекаться на него. Всё равно на разборку R-2E даётся достаточно времени. Поэтому я ответил:       — Нет, киньте его вон туда — к остальным моделям.       Вдоль одной из стен образовалась целая братская могила R-2E. Какие-то были уже почти полностью разобраны, какие-то — ещё сохраняли свой первоначальный вид. Они напоминали по своей форме скелеты людей, только из металла с кучей дополнительных деталей и проводов. У некоторых моделей присутствовали глаза и ротовая полость, неотличимые от человеческих. Я прекрасно и понимал, и знал к чему всё это ведёт.       — Нас попросили, чтобы вы на него сначала взглянули, — по-деловому предупредил работник.       Выпрямившись, я устало вздохнул.       — Ладно.       Носильщики положили запакованного робота на пол и стали освобождать место на столе. Я нехотя отложил свой ремонт и проследил за тем, чтобы ребята не натворили дел, перекладывая мои вещи не туда куда надо и ненадлежащим образом.       Пятьдесят три раза мне сдавали металлических уродцев. Но на пятьдесят четвёртый...       Чтобы сбить напряжение я попытался отшутиться:       — Вы мне чей-то труп принесли? Я механик, а не патологоанатом.       Мы коротко рассмеялись.       — Вот видите — прогресс не стоит на месте.       — Вижу-вижу, — проговорил я. Передо мной лежало нагое бездыханное тело юноши. Ни мысли, ни язык не поворачивались, чтобы назвать это искусственным изделием, машиной. Ни что на это не намекало — не было ни стыков, ни швов, ни разъёмов.       Анатомическая достоверность, текстура кожи и волосяной покров сбивали с толку. Я поднял руку андроида за запястье и окончательно потерялся. Рука была расслабленной и абсолютно настоящей на ощупь. Просто удивительно! Такой результат — предел мечтаний. Андроиды сейчас не редкость, и помощников частенько делают в виде людей, но всё это было не то. Пятьдесят четвёртая модель оказалась исключительной.       — Чудесное исполнение. Передайте от меня, — спокойно сказал я, жадно исследуя робота своим взглядом.       Атлетическое телосложение и мягкие, правильные черты лица наводили на мысль, что этот андроид — игрушка для богатеньких девочек. Но я-то знал, в рамках какого проекта создаются R-2E. Дизайнеры хорошо постарались. Внешность искусственного паренька не просто приятная — она ангельская. Густые светлые волосы нарочито намекали на это. Его умиротворённое лицо успокаивало меня, уменьшая мои шок и удивление. Под губой с правой стороны у него были две родинки. К чему такие детали? Может, его ваяли с натуры реального человека?       Другой работник внезапно заговорил, тут же вернув меня из раздумий в нашу действительность.       — Да, это действительно похоже на чудо. Но образец неудачный, и его нужно ликвидировать, изъяв полезные детали. Всё как обычно, только ещё шкуру надо снять, да и внутри есть какие-то изменения. Скоро Вам принесут инструкцию.       — А что с ним не так?       — Какие-то системные сбои.       — И нельзя было перезагрузить, поменять прошивку?       — Перезагружали — никаких результатов.       Я с грустью посмотрел на андроида. Мне стало его искренне жаль. Или жаль труд людей, которые создавали такую безупречную красоту. Не могу понять — я ничего подобного раньше не испытывал. Вот, что может делать внешность — сводить с толку. Он просто машина, внутри него тот же мусор, что скопился вдоль стен, но его разборку я себе не представляю.       Кажется, это будет выше моих сил.       — А вы его видели в действии?       — Да, немного. Туповат, конечно, но от человека не отличить — двигается очень натурально и голос приятный.       — Туповат? — усмехнулся я.       — Наверняка это из-за тех сбоев, — пожал плечами носильщик.       Но его напарник возразил:       — Не, если он и туповат, то как всякий новый робот. Тут дело было вроде бы в том, что он не может индефицировать хозяина и, следовательно, выполнять его команды.       — Ну, туповат.       — Нет, тупость здесь ни при чём.       — А что же тогда?       — Не действует система регистрации. Если бы она функционировала, он бы не тупил.       — Так её можно поменять. Скорее уж это множественные сбои, которые делают из него полного идиота.       — Не может быть множественных сбоев у прототипа. Наверняка его система регистрации не подлежит замене. Я слышал...       Меня их спор начал утомлять.       — Уймитесь! — всплеснул я руками. — Раз сами ничего знаете, то и не спорьте. Сбои и сбои — кому они теперь нужны? Может, я сам с ними разберусь. Точнее, найду их. И то, это никому ничего не даст.       — Что верно, то верно, — согласился один. — Какая теперь разница? Но всё это интересно, согласитесь.       А другой промолчал, трагично глядя в потолок.       Я только шумно вздохнул.       — Ладно, уходите. Мне бы хотелось всё-таки доделать другую свою работу до того, как мне принесут инструкцию. Грузчики попрощались, отвесив по поклону, и ушли.       Я бы мог попросить их убрать андроида со стола, но поздно спохватился. Что ж, мне и не нужно было много места. Накрыв его плёнкой, я уселся рядом и продолжил паять. Я сейчас был взбудоражен и взвинчен. И это было нехорошо, но... Прекрасно! Гораздо лучше самопоглощающих мыслей, которые просто травят тебя изнутри.