Порочная метель

Он пришёл как всегда под утро. В стареньком замке, который, казалось, хранил ещё незримые призраки пропавших жильцов, стояла глухая тишина. Лучи солнца изредка проникали в заколоченные деревянными досками окна, напоминая обитателям крепости о существовании другого мира – мира внешнего, живого и по-своему прелестного. Где-то скрипнула половица. Послышался неясный шорох в углу. Испуганный крысиный писк — писк коренных обитателей забытого не только человеком, но и богом места – ознаменовал приход чужака, если не опасного вторженца. Девушка, сидящая у камина на верхнем этаже, вздрогнула от резкого звука. Нетерпеливо, но, тем не менее, не нарушая более тишину, незнакомец поднялся по холодным каменным ступеням и переступил порог комнаты, проход к которой единственно не затянулся белесым пологом паутины. Слишком громко, как ему показалось, скрипнула проклятая деревянная дверь. В комнате не было окон. Он прищурился, ещё не совсем привыкнув к сумраку, и наконец различил стройные контуры тела, опущенного в тёмное, потёртое кресло. Она сидела у стены, ловя кожей редкие блики полуистлевших угольков в камине. Пришлось признать: за те два года, что он её не видел, она стала только прекраснее. Лёгкая худоба мягко подчеркнула черты её лица, обозначив скулы и не затронув при этом пухлые, томно приоткрытые губы. Бледность — последствие тысяч ночей и дней, проведённых без солнечного или лунного света — придала стальным голубым глазам её мечтательную отчуждённость. Она вся, весь её образ казался загадкой неразрешимой и потому притягательной. Тайна опустевшей, но не сломленной тяготами отшельнической жизни души принуждала роптать, наделяла девушку верховенством над пошлой обыденностью, над всяким мирским существом, посмевшим ворваться в замок – эту мрачную обитель смерти и ветхости. Итак, она сидела прямо перед ним: уставшая от самой жизни, отвыкшая от радости, бледная, но, как и прежде, прекрасная. Он подумал, она отзовётся на его немой взгляд, обвинит его в годах одиночества... Но девушка лишь молчала, глядя на угли в камине. — Привет. Он не знал, стоило ли заговаривать первым, но надеялся на снисхождение. Его не было около двух лет — неплохой повод для обиды — и всё же забыть место, с которого всё началось, девушку, что обучила его мастерству, он не смог бы даже по прошествии куда большего времени. — Я принёс кое-что. Тебе понравится, — он порывисто выдохнул, представляя тепло её бархатной кожи на своих грубых мазолистых пальцах и, приблизившись, в абсолютном забытьи поцеловал обнажённое хрупкое плечико. Она вздрогнула от нежданной ласки, обвила изящной, по-детски маленькой рукой его сильное, привыкшее к любым лишениям тело, провела ладонью по колючей щеке и тонкой линии губ. — Я знала, что ты вернёшься. Её голос звучал бесчувственно, но обольстительно, звинел, словно разбитый лёд, и тут же согревал каким-то яростным душевным пламенем. Он торопливо достал из кармана ожерелье, инкрустированное тремя светящимися от едва уловимого света рубинами, и украсил им хрупкую шею возлюбленной. — Ты знаешь, зачем я пришёл? Он уткнулся лицом в её макушку, вдохнул тягучий аромат надушенных волос и отдался весь забытым чувствам. Неутолимое желание охватило его. Он смотрел уже не с нежностью – вожделением и страшной, почти дикой страстью. — Да, я знаю. Он томно втянул пыльный воздух в себя, борясь с возбуждённым рассудком, качнул головой и отстранился с величайшим трудом. Предстояло о многом поговорить. — Ты слышала обо мне… Ну конечно, это объясняет, почему ты не злишься. Я отомстил. Убил всех вампиров того клана, пронзив их прогнившие сердца осиновым колом. Теперь, когда дело сделано, я нуждаюсь в тебе. Прошу, расскажи, что знаешь о других кланах: где они скрываются, какими уловками пользуются, в чём их слабость… В его глазах блеснул маниакальный огонёк. Он сильнее сжал её руку, но даже не заметил этого. — Ты же поможешь мне? Плевать, если на это уйдут годы. Мы сможем быть вместе, когда всё будет кончено, и мы покинем это ужасное место. Видя, что она сомневается, он переместил её руку к своим губам и трепетно поцеловал. — Нет, конечно, это больше не займёт столько времени. В конце концов, теперь я многому научился.

***

Она рассказала ему всё, что могла. Сначала о Джоре – немногочисленном клане, осевшем в Туманных Топях, затем о Рэйге – гибридном клане вампиров-оборотней, и, наконец, о Шаксе – самом прожорливом и жестоком клане из всех. Снова и снова её гость отправлялся в путь, возвращался с новыми ранами и, словно позабыв о себе, бросался в бой через несколько дней. Она лечила его и ухаживала за ним, стойко терпела его раздражительность и вспыльчивость, отвечала на каждый вопрос, не утаивая ничего, и, как будто предчувствуя, заранее исполняла любую его прихоть. Не раз можно было услышать, как тяжело вздыхает она, задумчиво просиживая у камина. Образ жизни – беспощадный, обременённый заботами и постоянными неясными переживаниями – дал вскоре знать о себе нездоровой костлявостью, впалыми щеками и побелевшими, чуть ли не обескровленными губами. Утомлённая и нездоровая, всё чаще опускалась она в кресло без сил – и спала: почти всегда плохо и подолгу. Она никогда не удерживала его. Он, в свою очередь, уходил без лишних терзаний и тем скорее, чем хуже становилось ей. Уверенный в пользе своего отсутствия, он не удивлялся, обнаружив покинутую если не вполне здоровой, то, по крайней мере, посвежевшей и отдохнувшей. Однажды он пропал на месяц и вернулся не утром, как это случалось до сих пор, а в полнолуние. — Ловушка с безымянным младенцем не сработала. Чёрт подери! Они оказались не такими глупыми, как я мог ожидать!.. И всё же справился. Справился, благодаря собственной силе и не столько твоим советам, сколько собственной находчивости. Теперь, мне кажется, я мог бы назвать себя удовлетворённым. Он обнял её прежде, чем она что-то сказала, и тут же смял мягкие податливые губы властным поцелуем. Они провели ночь вдвоём. Но даже в такой час мысли – мрачные, кровавые мысли о мести – не оставляли его. Когда гнев утихал, он с упоением рассматривал хрупкие плечики, тонкие руки и пушистые длинные реснички прелестного кроткого существа, лежащего рядом, вспоминал всё, что приключилось с ним за последние десять лет и чувствовал потребность выразить свою безмерную благодарность. Никто, кроме неё, не поддерживал его. Никому он не доверял так, как доверял ей. Они росли вдвоём. Они делили любое чувство на двоих. Они жили одним. — Скоро я увезу тебя отсюда, как ты всегда хотела. Вот увидишь, мы начнём новую прекрасную жизнь. Один клан остался. Один!.. Расскажи о нём. Я немедленно отправлюсь в путь. Он устроился так, чтобы слышать её звенящий хрустальный голос, чтобы видеть, как она дышит, как хмурит бровки при упоминании каждой поджидающей его опасности. Он хотел ласкаться к ней, как мальчишка, он обожал её и, непременно, покрыл бы всё её тело поцелуями, если бы не опасался дать слабину. Немедленно отправиться в путь и воротиться как можно скорее – лучшее, что он мог подарить ей сегодня. Она долго молчала, прежде чем начала. —  Те, о ком ты спрашиваешь... Они не живут в кланах. Это вампиры-одиночки, которых сложно обнаружить и ещё сложнее убить. О них не известно почти ничего, — она провела рукой по его щеке; глаза её наполнились слезами. — Не нужно... Оставь!.. Тень недовольства и задетой гордости легла на его лицо. Он помрачнел и тут же поднялся с кровати, когда понял, что она собирается настаивать. Тонкая, по-детски маленькая рука виновато опустилась на выдубленную шкуру, долгое время служившую единственным источником тепла в этом обдуваемом северными ветрами замке. — С твоей помощью или без тебя, эта месть должна свершиться. И он ушёл, в этот раз даже не изъяснившись в любви, без обещания вернуться. День пролетал за днём. Солнце садилось на западе, вставало на востоке бесчисленное множество раз, и всё это время она ждала. Наконец, ожиданиям настал конец. Он тихо вошёл в её комнату с поникшей головой, разбитый и уставший. Она встретила его чуть заметным блеском нетерпения в голубых глазах. — Я не нашёл их. Никого. Ни одного вампира. Раздавленный, униженный, он сам опустился в кресло у камина и позволил обнять себя. В замке оказалось сыро и зябко. Холод пробирал до костей. На улице свирепствовала метель. Снег уже должен был засыпать все дороги к замку. Уйти отсюда до завтра означало обречь себя на верную смерть. Она укрыла его выдубленной шкурой. Той самой, что хранила ещё воспоминание об их телах, разгорячённых и сплетённых воедино. Где-то скрипнула половица, зашуршали в углу комнатушки крысы, мелькая на свету догорающих угольков своей серой шерстью. Он посмотрел на её непривычно холодную, почти ледяную руку. Она же тем временем аккуратно склонилась над ним и нежно поцеловала в шею. Черты её прекрасного лица тут же исказила какая-то неясная судорога, передавшаяся всему телу. Он попытался отстраниться, но прежде чем это произошло, она настойчиво прокусила мочку его уха. Он рванулся вперёд, к камину, обернулся и тут же поймал её насмешливый взгляд. В голубых глазах не было привычной ледяной отчуждённости – в них отражался лишь нечеловеческий, вампирский голод. — Не стоило заходить так далеко. Я ведь дала понять, что мы тебе не по зубам. Он попытался дотянуться до оружия и осознал вдруг, что не может пошевелиться. Маленькая капелька отравленной крови неторопливо спустилась с прокушенной мочки уха на шею, закатилась за ворот рубашки. — Тебе следовало дослушать, почему нас так сложно обнаружить. Мы преследуем своих жертв годами, терпеливо ожидая подходящего момента. Мы — гурманы. Раскрыть мир человека, чтобы потом его разрушить, — наша высшая ценность. И совершенно невозможно отличить нас от других людей, пока мы сыты. Она широко улыбнулась, чего не делала до сих пор никогда, и обнажила длинные острые клыки. — Я не ела уже несколько недель.