Искренность

Обидное поражение. Пенальти — абсолютно непредсказуемая штука, как это уже доказал не первый матч. Казалось, тут на все воля случая, и сейчас он решил обойти сборную России, но все равно горечь поражения сушит горло и сжимает тисками сердце. У Игоря шумит в ушах, и напряжение скапливается тяжестью где-то в груди, наливая свинцом ноги, пока уже бывшие соперники восхищенно празднуют победу. Он остается сидеть у вратарской, мысли витают в голове, но попробуй зацепиться хоть за одну — пустота. Игроки отдают себя на поле. А Артем умирает там. Акинфеев против воли находит взглядом Дзюбу, сердце неприятно сжимается и становится еще хуже. Он мог поймать, он должен был, а сейчас он смотрит на команду, на Артема, убито склонившего голову, и ловит только одно лишь осознание — подвел. Артем и в правду словно остался там — на поле, среди дикого шума фанатов, летящего мяча и ослепительно зеленого газона, от которого мутится взгляд уже на сорок пятой минуте. «Я буду вспоминать это перед смертью», — говорит Артем на интервью, едва сдерживая слезы и все-таки беря на себя эту нелегкую задачу. Игорь держит все в себе, не давая волю эмоциям и стараясь оставаться серьезным, как того требует его должность, но сердце буквально кровью обливается, когда он встречает потускневший тяжелый взгляд Артема. И… *** -… И Сборная России выходит в четвертьфинал! Они впервые делают невозможное, обыгрывая испанцев и проходя вперед. Нет, пролетая, как тот мяч, отбитый ногой Игоря Акинфеева. Игроки, вся команда и тренер выбегают на поле, накрывают его волной безудержной радости и трепета победителей, а трибуны буквально взрываются от восхищения. Эмоций столько, что кажется нелегко устоять на ногах, когда былая усталость, накопившаяся во время матча, неожиданно пропадает и будто бы открывается второе дыхание. Игорю кажется, что он действительно способен взлететь в этот момент. И он и правда взлетает, отрывается от земли на несколько долгих мгновений, когда чужие руки крепко подхватывают его под бедра и тянут вверх. Это Артем, конечно. На него можно было бы нацепить мешок, оставив прорези только для глаз, и даже тогда его невозможно было бы не узнать, ведь его глаза сейчас горели. — Игорек, мы победили! Мы сделали это! Слышишь! Это все ты! — сквозь шум на поле слышен его голос, а Игорь залипает на чужих сухих губах, читая его слова, и едва слышно смеется, вплетая собственные пальцы в его влажные волосы на затылке. Артем — это бесконечные эмоции, бешеный энерджайзер и непреодолимая вера в команду. Игорь ныряет в него с головой, не то, чтобы он не был способен это испытывать, но так, как переживает это Артем — не переживает никто. У Акинфеева дрожь расползается по телу, а счастью и любви, кажется, уже не хватает места в его груди. — МЫ сделали ЭТО, ТЫ сделал, — еще громче говорит Дзюба и подхватывает Игоря поудобнее, чтобы покружить его несколько раз, словно бы показать — вот он, Игорек, стадион. И весь он сейчас — твой. Но Игорь не может в этот момент оторвать взгляда от Артема, он будто подвисает в этом мгновении, лишь машинально поглаживает пальцами чужой затылок и приоткрывает рот в беззвучном «да». Нет, это не стадион его, это Тема. Он восхищен, он гордится им, и это непередаваемое чувство. Игорь тонет в серо-голубых глазах напротив. Остальные ребята подлетают к ним через несколько секунд, Черышев что-то радостно орет, повиснув на шее Фернандеса, а Головин машет рукой Акинфееву. Момент разрушается, и Игорь наконец-то выкрикивает радостное «Да!», спуская руки на широкие плечи Дзюбы. Артем тоже, кажется, приходит в себя, облизывает пересохшие губы и несильно встряхивает вратаря в своих руках, чтобы потом окончательно опустить того на землю. Героя сегодняшнего матча обступает команда, а стадион не прекращает взрываться радостными криками болельщиков. Этот сумасшедший день и не думает заканчиваться. Все медленно тянутся с поля, не желая уходить от болельщиков, но дальше их встречают назойливые журналисты. На них нет возможности злиться, не в этот день. На удивление, Игорь оказывается в раздевалке один из первых. Он жадно глотает ледяную воду и брызгает ею на лицо, а потом дверь открывается, впуская Дзюбу, как ни странно оставившего журналистов и остальных ребят. Акинфеев посмеивается, замечая, как бешено сверкают Темины глаза, как весь он светится словно бы изнутри, ошарашенный эмоциями. — Игорек, блять, как же это охуенно! — Дзюба вновь заключает Игоря в объятия, только на этот раз его лицо, плотно сжимая широкими ладонями его щеки и затылок, слегка встряхивая. — Охуенно! Акинфеев наигранно жмурится из-за потока мата и, не сдержавшись, смеется во весь голос, поддаваясь сметающей все на своем пути искренности Дзюбы. — Да, Тем, да, знаю, — улыбается вратарь, опуская ладони на чужие кисти. — Мы это заслужили! — Но как же ты охуенно отбил, Акинфеев, чудо, — восторженно добавляет Артем, и впору снова тонуть в его глазах, которые вспыхивают гордостью и уважением. — Да, Тем, да, — повторяется Игорь, тихо усмехаясь — он словно бы успокаивает душевнобольного, но как же, простигосподи, охуенно. — Это ж ты научил, не помнишь? — Помню, конечно. Яркое пламя в глазах напротив смягчается, будто теплеет, как бы странно это не звучало, Игорь вновь ощущает приятную дрожь по всему телу, а потом их обоих словно бы хлопком заключает в другую вселенную. И вот снова — глаза в глаза, с замершим на губах вздохом. И так неожиданно приятно это чувство близости и единения. Игорь словно сквозь пелену сна слышит шаги других футболистов за дверью, или это кровь так колотится по венам — он не сразу понимает, но осознание того, что их момент может вновь быть разрушен в любую секунду до Дзюбы доходит быстрее. Игорь все еще как в трансе смотрит в глубину серо-голубых глаз, окутанный чужими эмоциями, и безропотно поддается под уверенное движение ладоней на своем лице. Секунда — и Игорь громко выдыхает и тут же сбивает вдох о чужие губы. Артем буквально вжимает его в себя, обдавая жаром своей кожи, опаляя слегка отросшей щетиной и сухостью губ, которыми касается Игоря. Это происходит всего лишь несколько секунд, а потом с резким хлопком двери все прерывается, ребята наполняют раздевалку, хлопая друг друга по плечам. И Тема тоже. Гладит по спине, смотрит ошалело, даже не до конца осознавая произошедшее, но довольно, словно объевшийся сметаны кот. Так же улыбается, что-то говорит и тут же оказывается в круговороте других игроков, исчезая из поля зрения. Игорь слегка заторможено отвечает на радостные оклики Черышева, обнимает поочередно ребят, с кем-то перебрасывается шутками, а после всех собирает Черчесов. Эйфория захлестывает очередными волнами, победа кружит голову, а ощущение чужих губ на собственных не отпускает Игоря весь оставшийся день, как и чужой взгляд. *** ...И он вспоминает тот день, когда они победили, тогда у Темы горели глаза, а сейчас Игорю было слишком тяжело в них смотреть. Тогда он был одной из причин его счастья, а сейчас он мог бы сделать лучше, но проебался. Не было абсолютно никакого гнева в сторону Фернандеса, ведь без него бы не было и пенальти, как и не было его к Смолову. Они не просто команда, они все семья. И он по себе знает, что футболист накажет сам себя жестче, чем кто-либо. Ведь они умирают на поле, и не всем суждено фениксом возродиться из пепла. На этот раз он уходит из раздевалки одним из последних. Никто из ребят не хочет надолго задерживаться здесь, они вяло переговариваются, но поддерживают друг друга все так же крепко, а после один за другим уходят, чтобы собраться через минут 15-20 в общем автобусе. Игорь дольше всех стоит под душем — уставшие мышцы тяжелеют, словно камни, и даже горячая вода практически не спасает. Так сильно все отличается от того раза, когда эмоции буквально окрыляли. И его «крылья» обнаруживаются в раздевалке в полном одиночестве. — Тем, — тихо выдыхает Игорь, подступая к Дзюбе со спины и мягко опуская ладони на чужие плечи. Неловкости и смущения не было после того случая в раздевалке, но недосказанность всякий раз витала в воздухе, перетягиваемая, как канат, от взгляда к взгляду. Но сейчас самым важным была поддержка, как долг капитана, друга и простого сопереживающего человека. — Страна нами гордится, — вспоминает интервью и уверенно произносит Акинфеев, не сильно сжимая плечи и со вздохом натыкаясь на закаменевшие мышцы. Голос слегка дрожит. — Тем, я тобой горжусь. Ну же! Посмотри на меня, загляни в глаза — они горят, потому что ты и твоя искренность — самое прекрасное, что я видел. Поверь мне! Игорь с неким отчаянием сильнее давит на плечи, разминая их и некстати вспоминая про то, как удобно собственные ладони ощущаются на них. И тут Артем двигается, медленно поворачивается корпусом к вратарю и поднимает голову. Серо-голубые глаза поддернуты дымкой, они слегка опухшие, но в них так ярко читается благодарность, что Акинфеев слабо улыбается, все еще не убирая ладоней. — Впереди еще так много всего, и мы уже прошли такой путь, — его голос постепенно крепчает, становится более уверенным и серьезным. — Впереди Евро — это тоже не хухры-мухры, но мы справимся. — Речи достойные капитана, — как-то глухо хмыкает Дзюба, обрывая вратаря. — Ну, а что ты сам скажешь? Игорь застывает, и вот в этот самый момент взгляд напротив твердеет, дымка куда-то пропадает, как и отрешенность. Кажется, Артем цепляется за самую душу, затопляет разум, и Игорь почти не жалеет, что сдается.  — Да блять, — плечи вратаря резко опускаются, и сам он устало роняет голову на грудь, будто бы внутри ломается некий стержень, как у фарфоровой куклы. — Я хотел бы увидеть тот твой взгляд. Почувствовать все те эмоции снова. — «Хотел бы, чтобы нами гордилась вся страна». — Я чувствую, что ответственен за это. — «Перед смертью я буду вспоминать». — Я чувствую вину и.. Игорь приподнимает голову, встречается с взглядом напротив и вздрагивает. Дзюба смотрит жестко, но с гордостью и непонятно откуда берущейся теплотой, и весь этот коктейль эмоций будто бы топит Акинфеева как в смоле, он застывает. — Искренность это не только то, что ты показываешь, когда счастлив, — медленно кивает Артем и улыбается. А потом его рука тепло так обхватывает чужую шею и уверенно тянет вниз. — Тема, — только и успевает пробубнить Игорь, опуская ладони на широкую грудь нападающего, прежде чем их губы встречаются. Поцелуй выходит почему-то нежным, медленным и вдумчивым, Артем совсем не жжется, а лишь приятно ласкает теплом, ладонью проводит по чужой щеке, поглаживает шею и ерошит волосы на затылке. А Игорь вовсе не плавится — тает, и к своему удивлению — отвечает. Мягко толкается языком в Темины губы, сам, первый, отчего тот шумно выдыхает, позволяя. На этот раз это не жесткое соприкосновение ртов в спешке, сейчас это уже нельзя списать на эмоциональный накал, сейчас — что-то более серьезное и обдуманное, хотя никто из них по-настоящему не касался этого вопроса. Это словно бы признание, что обоюдная искренность создает притяжение. Самое необходимое сейчас. И ни одни морали и установки мира не могут встать перед этим. Это за пределами сознания, но оказывающееся таким простым для понимания в нужный, в самый правильный момент.