живой-мертвый

Маркус думает. Смотрит в стеклянные голубые глаза и не может их закрыть. «Надо его похоронить» — тихо подсказывает что-то. Точно, так ведь делают люди, когда хотят почтить память. Маркус отрывается от неподвижного лица и смотрит в небо, тусклое и серое. Разве хотел бы Саймон лежать в земле? Разве ради этого он сражался? Карл говорит, что люди не умирают. Что они продолжают свою жизнь. Их хоронят, закапывают в землю, и на могиле прорастают цветы, прямо из мертвых тел. Удивительно, мертвое рождает живое. Не в этом ли секрет мироздания? Пытаясь коснуться, Маркус убирает кожу с пальцев и тянется к чужому лицу. Сенсоры слишком остро ощущают холодное ничего. Пустоту. — Сердце работает исправно, Саймон, — он садится рядом, опираясь спиной на недавние баррикады. — Будто оно мое. «Оно и было твоим» Небо висит низко и тяжело. Падает хлопьями снег, кружится на ветру, опускается на холодные тела. Зима пришла. Маркус прикрывает глаза и нащупывает чужую руку. Рецепторы ощущают обжигающее холодом ничего. — Чувствуешь? Бьется, — он тянет чужую ладонь к себе, прижимает к груди, к сердцу, где теплится и бьет ключом жизнь. Удивительно, как рядом со смертью остро чувствуется она. Так остро, что ранит до глубин. Карл наблюдает за рисующим Маркусом. На картине — Саймон, протягивающий зрителю руки с живым трепещущим сердцем. На фоне — ночь и огни бойни, революции, а в прозрачно-голубых глазах — звезды и свет. Карл внимательно вглядывается в картину. — Возьми королевскую голубую для глаз, — говорит он. Маркус резко поворачивается, задевая стол с палитрой и растворителями. — Он вырвал своё сердце и отдал его мне, понимаешь? — почти кричит он, бросая кисть. Карл смотрит спокойно, легко сжимает подлокотники своего кресла. — Стоит рассказать, не так ли? У Маркуса трепещут крылья носа, когда он вдыхает слишком глубоко, чтобы успокоиться. — Мне кажется, что мы оба умерли там, — тихо отвечает, судорожно сжимая ткань на груди. Сглатывает ком в горле, почти как человек. И хрипло шепчет: «Мое сердце мертво». Карл прижимает его к себе, гладя по напряжённым плечам. — Он — это твоё живое сердце. Ты жив, и твой андроид теперь навсегда с тобой. Маркус сжимает губы, стискивает в ладонях металл коляски, пытается удержать горе в себе. — Надо забрать его оттуда, хорошо? Он заслужил этого. Маркус кивает, упираясь лбом в сухое плечо Карла. Маркус и так знает, что холодная промерзшая площадь не место для Саймона. Знает, но боится идти туда, боится вновь увидеть холодное ничего в пустых глазах. Мертвых. — Карл хотел бы увидеть тебя, — говорит Маркус, не поднимая взгляда. — Ты всегда заслуживал лучшего. Где-то там ходят остальные, подбирая павших. Деталей и запчастей у них все равно не хватает, даже после победы. Маркус встаёт и осторожно тянет холодное тело на себя, легко подхватывает на руки. — Маркус! Он же… — подоспевшая Норт обрывается, глядя на пустоту в груди. Подходит и аккуратно, почти трепетно целует Саймона в бледную щеку. Отворачивается, легко стирая слезу. Ещё один павший. Маркус устало кивает и уходит. *** Саймона он оставляет в оранжерее, рядом с окном в пол. Безжизненно глядят голубые глаза в прозрачное стекло. Маркус хочет их закрыть, как и положено, но не может. В этих глазах когда-то горели звезды. — Это и есть твой особенный андроид? — тихо спрашивает Карл. Маркус кивает, сжимая ладони в кулаки. — Я должен вернуться к своему народу. Это ненадолго, но… ты присмотришь за ним? — спрашивает он, с трудом отрывая взгляд от дыры в груди. Карл кивает. *** Когда Маркус возвращается, проходит пару недель. Карла он находит в оранжерее. Солнце пробивает тёмные тучи, заливает тёплым золотом окна и фигуры перед Маркусом. — Я же говорил, что мы не умираем, — тепло усмехается Карл, не поворачиваясь. Маркус подходит ближе и резко замирает. Сердце заходится в бешеном ритме, а кровь будто вскипает. На Саймоне, неловко сидящем в той же позе, что его и оставили, растут голубые как весеннее небо цветы. Прямо из тёмной дыры в груди пробиваются нежные соцветия. Они ползут по груди, оплетают плечи, руки. У бледного виска качается нежный бутон, отражается в прозрачных глазах. Искусственные ноги дрожат, и Маркус падает на колени. — Мертвое рождает живое. Или все же не мертвое? — Карл кладёт свою сухую кисть на чужое плечо. — Не мертвое… — улыбается сквозь слезы Маркус, стискивая своё-Саймона бьющееся сердце. Он снимает искусственную кожу с ладони и тянется к цветам, растущим из чужой груди. Касается и чувствует — живое.