Бродвей в Бейкон Хиллс

      Вероника Лодж — девочка Нью-Йорк до мозга костей. Манхэттен во всей своей красе: самомнение размером с Эмпайр-стейт-билдинг.       Она появляется в его заурядной, скучной жизни, словно только что сошла с пожелтевшей киноплёнки «Завтрак у Тиффани» в ближайшем кинотеатре, в новомодном слоумо и блёстках.       Вероника — Эллисон Арджент от кутюр, дива, случайно свалившая с подиума прямиком в Бейкон Хиллс.       — Не твоего полёта птичка, — хмыкает Малия, как бы припоминая неудавшийся роман, хотя поцелуй по пьяни и романом-то не назовёшь.       И правда, МакКолл по сравнению с Лодж и на Айдахо не тянет, шансов абсолютный ноль по Кельвину во всех направлениях.       Она обращает на него внимание по чистой случайности, они сталкиваются в коридоре, почти как в глупых клипах по заезженным музыкальным каналам или в рекламе Пепси десятилетней давности.       Но ситуацию это не меняет, Вероника — смесь Мадонны, Одри Хепберн и Мэрилин Монро, хорошо, хоть имя его запомнила. У Джексона явно было бы побольше шансов, если не брать во внимание факт, что Уиттмор, оказывается, гей.       — Забудь ты про неё, — говорит как-то Стайлз. — Так будет лучше.       Вероника въедается в сознание едким ментоловым дымом дамских сигарет на мундштуке и заоблачным образом искусственно усовершенствованной Эллисон Арджент, на минуточку, любви всей его жизни.       Но Скотт, вроде как, сильный, поэтому готовится отпустить прошлое, смешавшееся с настоящим; со стороны Ист-Ривер дует пробирающий до бегущих по позвонкам мурашек ветер перемен, пахнет чёрным свежемолотым без сахара и корицей.       МакКолл так старается расставить всё на свои места, скрупулёзно протирая застоявшиеся полочки от пыли, что забывает: такие девушки, как Вероника Лодж, не выводятся даже отбеливателем, пока сами этого не захотят.       Он встречает её на вечеринке у какого-то там совсем мало ему известного одноклассника, Скотт не любит тусовки, но Стайлз очень просил пойти с ним. Вероника на заднем дворе крутит в тонких пальцах серебряную зажигалку, Эллисон бы оценила. Ей явно скучно, ведь Бейкон Хиллс даже близко не пахнет Нью-Йорком; ни ночным, ни утренним.       — Не думала, что такие, как ты, ходят на вечеринки, — наверное, она замечает, что Скотт задерживает на её руках взгляд дольше положенных незнакомцам пяти секунд, поэтому и заговаривает с ним.       Фраза повисает где-то между «таких обычно не приглашают» и «ты лучше, чем всё это», Скотт путается; что в Эллисон, что в Веронике.       — Я тоже не ожидал тебя здесь встретить, — вот он точно имеет в виду «ты лучше, чем всё это», кажется, она лучше, чем вообще всё, что угодно.       Молчание нависает хлопковым кружевом неловкости, простукивая в ушах сигналы к бегству, и Скотт уже хочет сделать два шага назад, обратно в незнакомый дом, но у Вероники другие планы.       — Я знаю про Эллисон, — Скотт чертыхается про себя, давит позыв на поругаться, что-то в духе «не твоё дело» всегда актуально, и горько вздыхает; про Эллисон здесь все знают.       МакКоллу иногда кажется, что кто-то повесил на него неоновую вывеску «моя девушка сбежала с моим лучшим другом в Париж»; заклеймённый позорными знаками вечного сомнения.       — Будет легче, это лечится, — Вероника подходит ближе к нему и кладёт свою ладонь на его щеку.       Вероника Лодж — девочка Нью-Йорк до мозга костей. Манхэттен с золотым сердцем и серебряной зажигалкой в кармане — проходится своими вытканными сатином пальцами по его щетине, улыбается мерцанием мириад звёзд и удаляется в дом. И, может быть, Скотту и правда стоит забыть Эллисон с её Елисейскими полями, ведь Вероника уже ждёт его на Таймс-сквер.