(Не) моё Солнце

      Чудеса — это что-то, что случается редко и, что самое главное, когда ты этого совсем не ждёшь. Со мной чудеса, редко, но происходили, но самое яркое из них меня настигло… совсем недавно! Тогда я… вы не поверите, но я… почти прикоснулась к Солнцу. К самому настоящему, яркому и горячему Солнцу.       Солнце (мое, мое сияющее Солнце…) ехало на поезде совсем рядышком со мной. Обычный плацкартный вагон. Моя полка — верхняя. Ее — нижняя напротив. Вы не ослышались, именно её, ведь моё Солнце — восхитительная дива.       Я не могу вспомнить, когда была так очарована человеком, но когда я просто краем глаза увидела её, я поняла, что значит чарующая внешность. Мое сердце начало отстукивать такой быстрый темп, что престо в сравнении с ним могло бы показаться черепашьими бегами.       Я наблюдала за ней, тихо, незаметно — вот это нежное создание обнимает смуглыми загорелыми (зацелованными солнцем!) руками младшего брата, о чем-то говорит с матерью, кажется, о предстоящем отдыхе в Анапе, а я только притворяясь, что читаю (Чак Паланик, ты очень интересен, прости!), смотрю за ней краем глаза, будто околдованная лесной мавкой. Я слежу за каждым жестом, жадно, будто хищник в засаде: вот она резко взмахивает рукой, или чуть крепче обхватывает брата, что всё так же сидит у нее на красивых коленях. А мне только и остаётся, что яростно метаться в своих мыслях, подобно бешеному зверю в клетке, лишь лелея светлую надежду вместо этого мальчугана оказаться так близко к Солнцу.       Эта пьянящая мысль не покидает меня, и я, как в горячке, брежу ею даже во сне. В этом выдуманном воспалённой фантазией влюблённой дурочки мире, где меня обнимают её горячие руки с ровным загаром, где я вижу ее всегда чуть прищуренные игриво глаза близко-близко! Мутно-бирюзовые, как капельки росы на росточках травы ранним туманным утром. Я вижу, как зарываюсь бледными, в сравнении с её, пальцами в пшеничные, немного ломкие, жёсткие волосы, утыкаюсь в них носом и дышу, долго, насколько меня хватит. Этот запах, запах лета: свежескошенного сена, горячего песка и, кажется, зацветшего мака, — он такой… знойный, манящий, очаровывающий. Кажется, им можно напиться и опьянеть сильнее, чем от медовухи, которую варил дед (семидесяти градусная штука, это вам не шутки!).       И, просыпаясь, я лишь кусала губы от обиды, от осознания того, что это всего лишь простой и глупый сон, что это лишь пьянящая и травящая мою наивную душу фантазия. А после, чуть отойдя, поражалась сама себе. Я видела ведь её впервые. Я знала о ней лишь… а что я о ней знала? Только имя. Смешно. «Ли-а-на». Перекатывая это на языке, я лишь размышляла о том, насколько же это прекрасно. Сплошные мягкость и мелодия, певучесть и экзотика. «Ли» — легко, на улыбке; «а» — широко-необъятно, будто внутри неё весь мир; «на» — твёрдо, прямо, будто этот самый мир она полностью, без остатка, отдаёт.       … Отдаёт кому угодно, но только не мне. Я слушаю её повседневные разговоры, пытаясь уловить хоть что-то знакомое, но… нет. Ничего. Пус-то-та. Мы просто… наверное, разные? Да, разные. И это даже обидно. Моё милое солнышко Лиана и в самом деле оказалась Солнцем. Ведь его тоже можно любить только на расстоянии, робко фантазируя себе внутренний мир, который оказывается, как-то обычно и бывает, совсем иным, нежели в реальности.       Но я всё равно, пусть чуть-чуть и разочарована, всё равно, прежде чем сияющая до боли в глазах Лиана сойдёт на горячую южную землю, любимую Солнцем столь же сильно, сколь любима она, робко подхожу и робко бормочу: — Лиана… у тебя такая красивая улыбка. Можно я её сфотографирую?       Она смотрит удивлённо, ошарашенно хлопает глазами-росинками, а после кивает и улыбается.       Её улыбка ложится на губы так легко, что выбивает всё, кроме эпитетов в её честь. Ласковая, мягкая, чуть лукавая с этим прищуром глаз. Я запечатляю её, мысленно сетуя, что в жизни красивее, и киваю. Готово.       Лиана сходит с поезда. А моё сердце всё равно предательски пропускает удар.

Прощай, моё Солнце. Я буду скучать