Темноводье (Seishi)

      Мои размышления о происходящем и методах умарекавару не привели ни к чему хорошему.       Я наорала на ноутбук под веселый хохот Широ по ту сторону связи и в отчаянии упала обратно на стул, шмыгнув носом. Хорошо, что родителей дома нет. Я была готова действительно кричать и реветь, как маленькая девочка. Общество такого всемогущего Бьякурана плохо на меня влияет, однозначно. Наверное, он был прав, когда сказал, что я казалась сильнее. Хех, только казалась.       Мои размышления и поздно свалившееся осознание того, как легко нас сегодня дурил умарекавару, говоря уже о серьезных вещах, не привели абсолютно ни к чему хорошему.       Я тоже была хороша, конечно, но я была вынуждена действовать исключительно хладнокровно, я просто пыталась помочь! — Ну-ну, разве все так плохо? Разве раньше тебя не устраивали такие… тренировки? — Да, но, — осеклась.       Я рассказала Бьякурану про событие с болезнью в следующий раз, когда он вышел на связь. Я не хотела писать об этом, так что пришлось подождать почти день до звонка, но даже за это время моя внутренняя буря не утихла. Я взвесила, стоит ли говорить, и решила — стоит. Реборн переходил все границы, нахально пользовался нашей доверчивостью и нашим положением, нашей изоляцией от любой информации, кроме той, что он преподносит. И это событие с болезнью, это «повышение ставки» в игре просто шарахнуло меня по голове пыльным мешком.       Но сильнее всего меня, конечно, вывел Шамал. И даже не сам Шамал, а то, что было решено неожиданно впутать Киоко. Подругу настолько сильно хотелось защитить, что я даже не знаю, что сделала бы, если бы ее реально вынудили участвовать в этом цирке.       Первый поцелуй, вообще-то, у девочки.       Уроды.       Сегодня в школе Реборн, как обычно, иногда появлялся рядом с Тсунаеши, вылезая из самых внезапных мест, во всю пользуясь преимуществами своего роста. Я мельком отмечала, задумавшись в кои-то веки об особенностях детского тела, что он довольно ловок для своих лет.       Но большую часть времени я пыталась избегать его сегодня. Сама не знаю, что на меня так внезапно нашло, но это было острое чувство «бунта». — Но? — Раньше…       Раньше у нас действительно не было выбора. — Раньше я не задумывалась о том, что мы можем попытаться как-либо противиться ему. Что это неправильные методы. Мне казалось, что он помогает нам, — я вздохнула, — но теперь я даже не знаю. Ненавижу ложь и когда пользуются другими. Реборн использует специфические методы, пусть я и понимаю, что ему важно закалить нас и сплотить, но мы словно в информационном вакууме. Я не могу жить в мире, о котором ничего не знаю! Меня убивает чувство, что нас обмануть легче пятилетних детей. Болезнь? Легко. Что-нибудь про святую Вонголу? Легко. Случайность того, что все потомки Первых собрались в одном городе, судьба? Конечно, никак иначе. У меня все сильнее ощущение, что нас собираются использовать втемную. Главное, чтобы актеры верили в натуральность постановки, а остальное приложится. Ведь ясно, что Тсунаеши, пусть и называется «наследник», по факту — никто. Он ведь ничего не может, его слово ни на что не влияет. — Отчасти так и есть, Куро-чан, — он беззаботно улыбнулся по ту сторону экрана. — Что-то будешь с этим делать?       Что? Я? Задумываюсь, что можно сделать, и варианты какие-то не очень. — Хочешь, чтобы я разобрался? ~ — Хочу, конечно, — тут же осекаюсь, дополняя, — но что-то не слишком полагаюсь на твои собственные методы. Я не хочу, чтобы кто-то из моих друзей пострадал. И расставаться с ними не хочу. — Ну вот, ты совсем не оставляешь мне возможностей решить все быстро. — А ты можешь просто дать мне больше информации про пламя? У вас есть какие-нибудь учебники, что ли? И… ты можешь сказать, что на самом деле хочет от нас Реборн? — Ах, какие у тебя запросы, Куро-чан. С Аркобалено и его характером придется разбираться самостоятельно, разве что в его лояльности, насколько я знаю из других реальностей, можно пока не беспокоиться. Касательно пламени… что ж, думаю, это хорошая идея. Тебе нужно учиться использовать его, ты права. — А? Да я хотела просто теорию… — Я сейчас скину тебе немного информации об основах, для начального ознакомления, а затем, когда немного поймешь в терминологии, возможно, пришлю некоторые изыскания и идеи, над которыми сейчас думают исследователи. Будет интересно послушать твои версии, — я замираю, не веря.       Так просто? Главная загадка мира мафии — и вот, стоило только попросить, и мне ее откроют? Да еще и изыскания какие-то сразу, будто я вот прямо за пару абзацев выйду на уровень «исследователей», явно не первый год работающих по теме? Смешно.       Я все еще не привыкла, что Бьякуран настолько… настолько просто все выворачивает. Мне страшно от того, как все легко получается. Даже страшнее, чем от умарекавару с его тайнами.       Умарекавару учит, как хочет. Бьякуран помогает, обращая внимание на мои интересы.       Мы можем быть уверенными хотя бы в том, что умарекавару нанят Вонголой. Я не могу быть уверенной, что однажды Бьякуран не попросит плату за свою бескорыстную помощь или же не… сделает что-нибудь еще, считая, что мне так лучше. Я не знаю.       Я могу абсолютно доверять Кёе, я делала это и раньше, даже зная, что он близок к преступному миру, могла сколько угодно раз закрывать глаза, когда на белоснежных манжетах его рубашки появлялась кровь. Я привыкла к чему-то человеческому, я знала, что Кёя привязался ко мне, как и я к нему, так что точно знала, что друг не навредит мне. Никаким образом не навредит — и мне не нужно беспокоится о том, какие он ведет дела.       Кёя был адекватен. Бьякуран, казалось, не очень, но это никак не проявлялось — и было самым страшным. Бьякуран был взрослым, как и умарекавару, и оба они вполне могли действовать более хитро и расчетливо. Оба они занимали особое место в мире мафии, имели больший опыт.       Широ, конечно, не навредит мне — наверное. Не сейчас точно. Но его цели крайне расплывчаты. Человек, который прекрасно понимает, что проживает жизнь в сотне реальностей, не может не быть немного безумен. Для него этот мир — всего лишь один из, это уже ломает восприятие. Но сильнее всего меня пугает то, что «маркером» этого мира являюсь я. Главное развлечение. Чем это грозит? — Чтобы ты получила все, но не привлекла кое-чье внимание, нам придется перевести переписку на другой ресурс, более защищенный. Сейчас объясню, что делать, — тем временем, процесс моего обучения действительно должен был вскоре начаться. — Постой. То, что ты мне сейчас скинешь… я могу поделиться этим с ребятами? — Если захочешь, — беспечный хмык, уверена, он пожимает плечами, будто не предлагал мне сейчас зашифровать переписку каким-то хакерским способом. — Но я бы посоветовал быть осторожнее, попробуйте скрыть это от Аркобалено, если получится. Я предпочту не привлекать к тебе внимание, пока не прибуду в Намимори, чтобы представиться лично. — Хорошо. Так и правда будет безопаснее.       Немного теории, чуть больше фактов про свойства и структуру пламени. Несколько примеров использования. Со вздохом я завела отдельный альбом, в который зарисовала типы пламени как небольшие огоньки, исходящие из определенного источника. Следующие семь страниц подписала под каждый тип и… стала планомерно выписывать всякие важности. Информация, которая подтверждала мои домыслы и слова умарекавару, была просто бальзамом на душу. К слову, на изображениях пламени, которые были прикреплены к файлу, источником, из которого оно исходило, обычно являлось кольцо — как я поняла из «позже расскажу», это некоторое усовершенствование, помогающее более продуктивно использовать пламя в будущем. Хорошо.       В следующий наш разговор я обсудила с Широ все, что прочитала, и это было действительно интересно и полезно. Он прислал мне в этот раз информацию по двум темам — применение пламени Грозы и контроль пламени в целом. То есть тренировки, которые позволяли развить его, действительно были. И я с ужасом поняла, что умарекавару… снова был прав. То, что он делал с Савадой, определенно, в ужасно извращенной форме, было тренировками. Он заставлял его повышать выносливость, использовал пули, которые заставляли разгораться очаг пламени, он внезапно втравливал Тсунаеши в ситуации, в которых ему нужно было проявить всю свою решимость — и это могло дать толчок пламени, заставить проявить его самостоятельно.       Это было… слишком. Я предпочла сидеть по нескольку часов и заниматься медитацией. Хотя это скорее можно было назвать многочасовой попыткой прислушаться к себе, а не медитацией — очищением сознания тут и не пахло. Психанув, я купила маленький электрошокер. Просто купила электрошокер. Давно планировала, но как-то все руки не доходили.       Если статья не врет, то некоторые Бовино вовсе могут пропускать через себя высоковольтное напряжение, что-то вроде Семейной ачивки.       Всего лишь маленький заряд тока, я даже додумалась не трогать кабель, хотя сначала хотелось. Вдох…       Щелк-бзз-шурх.       Ни о каких тренировках с током не может быть и речи.       Осторожно отложив шокер, я медленно села обратно на кровать и передернулась. И еще несколько раз передернулась. Кошмар. Какой кошмар. Бр-р-р. Но что-то в себе я, кажется, все-таки ощутила во время удара. Наверное, это сердечко екнуло, напоминая, что если я продолжу — оно остановится.       Или пламя Грозы.       Но знать мне это не слишком важно. Повторять еще раз я точно не хочу. Подходил к концу сентябрь, и, думаю, теория мне пока будет полезнее, чем практика — так я пыталась успокоиться и отговорить себя от очередной убийственной идеи. Просто потому что для практики я слишком нетерпелива — не было еще гения, что освоил бы пламя за месяц, а у меня и месяца-то еще не было. Ну, в принципе, если не считать тот дурацкий эксперимент с электрошокером — у меня и прогресса не было. Справедливо. Но неприятно. Мне хотелось это исправить.       Широ смеялся почти до слез с моей самодеятельности. А затем неожиданно поделился информацией, что немного управляется с Грозой сам. Рассказал, что однажды его версия из другого мира помогла версии из третьего мира, выступив Хранителем Грозы для него. Что-то как-то мутно это выглядело, да и я не совсем понимаю, как возможно «вытащить» человека из одного мира в другой. Как сказал Бьякуран — никак, и лучше такой опыт не повторять.       Главным в той истории был факт, что, когда он приедет — поможет мне с тренировками. Широ сказал, что лучше показать один раз, чем сто раз объяснять, пусть ему и не жалко.       Но по объяснениям у меня все равно не получалось. Я пыталась, конечно, и не собиралась забрасывать, но с тренером-то всяко быстрее должно пойти. Так что второе его пришествие я ждала с еще большим нетерпением.       К слову, как бы ни был высок во мне уровень «хомяка», тренировалась я не только сама и информацию от близких не скрывала.       На следующий же день я передала всю доступную мне на данный момент информацию Кёе. И даже выпросила у Бьякурана статью по пламени Облака с более расширенными объяснениями. Он предупредил меня еще раз, чтобы мы были осторожнее, но согласился предоставить еще несколько статей довольно легко. Просто потому что на самом деле ему было, мне кажется, совсем наплевать, как мы справимся с конспирацией. Ему просто было весело. Он просто ничем не рисковал, что бы ни сделал. И когда я шутила раньше про комплекс Бога, кажется, в шутке все-таки было больше правды, чем казалось.       Если относительно других ребят я еще подумала, после чего поделилась информацией еще с Такеши и Киоко, то на счет Хибари у меня даже мимолетного сомнения не возникло — на следующий же день зазвала его к себе с флешкой и сидела, перекидывая все, что прислал Бьякуран. Остальным отдала дубликаты своих конспектов с кратким описанием каждого типа и более конкретным описанием именно Дождя и Солнца. Почему Киоко? Потому что она объяснит все Рёхею и найдет, возможно, кое-что для себя — Солнца были хорошими медиками из-за свойств своего пламени, так что моя миролюбивая подруга вполне могла заинтересоваться такой возможностью оказать помощь.       Почему не Тсунаеши и не Хаято? Первый находится под постоянным присмотром Реборна, а второй — не уверена, что сможет рассудить, что сделать с информацией. Исключительно из соображений «правильности» Гокудера может как понять и принять конспирацию, так и спалить все Тсунаеши при Реборне. Или же вовсе вмешаться — я не могла рисковать предупреждением Широ и постаралась просто незаметно следить за структурой нашей команды и функциями всех ее членов, не вмешиваясь, но незаметно подкидывая идеи.       Так, когда Саваду неожиданно решили выдвинуть капитаном в дурацкой игре «удержись на столбе» во время школьных соревнований, я не скрывала гордости, вместе с Кёей наблюдая — Дисциплинарный Комитет невозмутимо бдел за порядком и не принимал участие в состязаниях — как наша параллель разносит две другие команды. Пробивной Рёхей брал на себя атаку противников, вместе с командой бравых парней-спортсменов нанося атаки по сопернику, Хаято занимал стратегически важное место прямо рядом со столбом, отвечая за сохранность босса и отдавая указания, если нужно было, а Такеши уверенно защищал столб от атак других команд, командуя несколькими бейсболистами и парой ребят из клуба кендо, с которыми в последнее время я его довольно часто замечала. Не думаю, что он бросит бейсбол, но вот тренировками школьного клуба он явно заинтересовался — насколько я знала, его отец был довольно хорош с мечом, он еще в далеком детстве рассказывал. Полагаю, Дождь себе оружие уже выбрал.       К слову про оружие: не так давно Тсунаеши отменил свой приказ и Хаято снова ходил, обвешанный динамитом, пусть и в намного меньшем количестве. И не спешил доставать его при любом удобном случае. То время, что он был вынужден, подчиняясь приказу Джудайме, ходить практически беззащитным, неожиданно хорошо сказалось на Гокудере — вжившись в роль обычного школьника, он не видел больше в обычных конфликтах угрозы достаточной, чтобы достать оружие. И это было крайне приятно осознавать. Но, все же, вновь получив возможность использовать оружие, Хаято разом стал увереннее и начал вести себя более дерзко — приходилось одергивать его, напоминая, что причин для агрессии нет и нужно держать себя в руках.       Наша параллель вынесла соперника неожиданно быстро, действуя благодаря ребятам очень организованно. Кёя одобрительно улыбался на попытки в дисциплинированность, я же восхищенно вздыхала, вспоминая, как один из семпаев из нашей команды, видимо, дзюдоист, восхитительным ударом снес столб соперника-сумоиста. Это было красиво. А падение тяжеловеса вышло эпичным и немного забавным. Плохо, конечно, так смеяться, но было реально очень забавно.       И все бы было хорошо, если бы умарекавару не продолжал с каким-то извращенным наслаждением втравливать нас в стрессовые ситуации. Все, чего он мог добиться подобным — ранняя седина, но, увы, пока что никаких седых волос лично на мне не появилось, чтобы можно было ему предъявить.       Когда Реборн однажды сказал, что Такеши — прирожденный убийца, мы все посмеялись. Когда умарекавару невозмутимо собрал нас всех одним прекрасным утром у Савады и представил нам заплаканного Тсунаеши рядом с трупом, сказав, что в нем проснулся первобытный инстинкт — смешно от подобной формулировки не было уже никому. Возможно, действительно изменилось время, что от безобидных объяснений и иногда не слишком смешных игр и шуток он перешел к действиям, а, возможно, с меня просто слетели розовые очки.       Но это было уже не смешно.       Это был уже перебор.       И в этот раз я не могла посмотреть на него и опровергнуть очередную ложь. Потому что он не говорил ничего, не юлил, просто стоял и смотрел, а труп — настоящий, осязаемый — просто лежал и смотрел в пространство застывшими глазами. Его нельзя было защекотать, сказав «попался!», он просто… был мертв.       Ранения не было. Остановка сердца. Савада до смерти напугал вора-домушника.       Когда был брошен «призыв» я пришла самой первой, после встречи с Широ морально все еще находясь в состоянии «уже через час я могу оказаться там, где и представить не могла». Так что я сорвалась с места в выходной почти сразу. С очаровательной улыбкой из дома вышла Нана-сан, сказав, что отправляется на весь день по магазинам. Мы мило перекинулись с ней парой фраз, ничего не предвещало беды — разве выходят с таким беззаботным лицом из дома, в котором что-то не так?       Быстро подбежал и Хаято, едва я успела зайти за калитку. Он живет дальше меня, удивлена, как быстро добрался. Хотя, возможно, у него тоже с утра не было дел, а проснулся рано. Мы с ним прямо как группа быстрого реагирования — переглянулись понимающе и вместе вошли, извинившись за вторжение. Нам никто не ответил, но от Тсунаеши это можно было ожидать — я бы не удивилась, если бы он вообще спал. Поднялись по лестнице. Тсунаеши не спал.       Такеши пришел совсем чуть-чуть позже. Так же вошел, не получив ответа поднялся наверх и замер в дверном проеме, как статуя. Я сидела на корточках перед мертвецом, каким-то стеклянным взглядом рассматривая его, Тсунаеши просто сидел, обхватив руками колени и уткнувшись в них, а Хаято суетился вокруг тела — проверял дыхание, пульс, слушал сердцебиение, проверял зрачки на свет. Атмосфера была откровенно угнетающей с каждым новым «merde» от Гокудеры. — Да брось ты, — заставляю себя заговорить, когда Хаято уже по пятому кругу стал проверять жизнеспособность трупа.       Подойдя к нам, Такеши неожиданно глубоко вздохнул, а затем осторожно положил руку мне на плечо. Сначала я не поняла, в чем дело, а потом… мягко сбросила с плеча чужую ладонь, улыбнувшись, и кивнула на Саваду. Кивнув, Дождь осторожно подсел к нашему «убийце», весьма панибратски приобняв его за плечи.       Наверное, это было читерством, но Такеши научился выпускать пламя. Я так понимаю, пока только через физический контакт, но уже научился использовать одно из свойств — «успокоение». Как? Без учителя невозможно так легко освоить. Он тренировался до этого? Умеет медитировать? Использует неосознанно? Тсуеши-сан что-то скрывает? Или это все-таки я бездарность без таланта?       Это было однозначно интересной темой, но сейчас меня больше интересовал вскинувшийся Хаято. Грубо толкнув Ямамото в плечо, он попытался заставить того отстраниться от Тсунаеши, снова ругнувшись на итальянском, после чего перейдя на японский — проехался по беззаботности и несерьезности, призывая сделать что-то полезное, хотя бы предложить идею.       И Такеши сделал.       Несмотря на растерянность, Хаято не был так удивлен и напуган, как мы. Он выглядел как человек, который столкнулся с неизбежным, но просто слишком рано — неожиданно. Он выглядел как человек, который почти разочаровался в чем-то едва-едва принятом, у которого вот-вот целый мир рухнет. Я вспомнила свои догадки — Хаято бежал от мафии к Тсунаеши. К человеку, который всегда был против грязи, добр, заботлив. Хаято бежал от мафии к мысли, что Джудайме — лучше, выше, светлее, чище. Хаято не был пока готов принять факт, что его Небо может быть чем-то запачкано, в его идеальную картину, которой он так усиленно пытался обмануться и которую потихоньку воплощал в действительность, открываясь и привязываясь уже по-настоящему, это просто не вписывалось.       Такеши просто окатил его пламенем — когда Гокудера снова попытался толкнуть его, перехватил руки и сжал, выпуская волну, что задела даже меня, едва-едва чувствующую пламя. Растерянный Хаято отшатнулся и медленно опустился на пол. — Успокоился?       Возможно, Реборн был прав, когда говорил, что Такеши — прирожденный убийца. Возможно, Такеши просто не понял пока что, насколько все плохо — прирожденный убийца, который всю жизнь был обычным гражданским и словно не встречался еще с чем-то подобным так близко. Я тоже была гражданской, но ужас произошедшего осознала сразу, оцепенев. Вспомнила пятый класс, казалось, совсем дети — вспомнила Кёю и темную-темную ночь, кровь на его рубашке и очень холодные руки. Я, в принципе, знала с тех пор, что такое еще произойдет — кто знает, когда и с кем, но рядом с нами обязательно должно было подобное случится. Однако… слишком просто, слишком быстро — я растерялась. А Такеши нет. Нужно брать себя в руки. — Да, — сквозь зубы цедит Хаято, действительно успокаиваясь. — А ты, Тсунаеши? — подаю голос. — Я в порядке, — нет, он вообще не в порядке, но я киваю, принимая подобный ответ. Савада медленно поднимается, задумчиво осматривая нас.       Мы все пытаемся не смотреть на труп, что лежит на полу посреди комнаты. — И что дальше? — не успели придумать.       Звонок в дверь заставил всех дернуться, будто сама мафия вот-вот ворвется в наш дом вместе со спецназом и начнет карать. Подскочив и подбежав к окну, Савада высунулся, а затем упал прямо там, где стоял, не сдержав очередного крика и отчаянно вцепившись в волосы — пришли Киоко с Рёхеем. В соседней комнате, разбуженный воплем Тсунаеши, что-то сонно спросил Ламбо.       Ребенок тоже был проблемой. По его утверждениям, Ламбо — киллер, однако эти полгода мы все активно подводили его к мысли, что это не так. Ламбо — обычный ребенок, в следующем году пойдет в первый класс младшей Намимори, если все получится с документами. Ламбо — капризный мальчишка, которого никто не воспитывал, кроме нас, группки подростков, на разный лад объясняющих, казалось бы, самые обычные вещи. Почему нельзя бросаться оружием, почему не получится сразу выполнить очередное «хочу», почему нужно уважать друг друга, почему нужно чистить зубы, даже если не хочется, почему нужно расчесать волосы, почему конфеты должны быть в фантиках. Большую часть объяснений, так уж вышло, занудно взяла на себя я, как самая, блин, опытная в разговорах с детьми, но, на самом деле, огромный вклад внесли все. Даже Хаято, что постоянно ругался и ворчал, помогал мальчишке. И пусть сказывалось то, что он сам вырос практически беспризорником с восьми лет — это сказывалось в нежелании как-либо помогать пацаненку адаптироваться — Гокудера все равно ненавязчиво подсказывал Ламбо слова, помогал с языком, иногда что-то говоря на итальянском. Ламбо в свои пять был удивителен, зная разговорный японский и разговорный итальянский, однако от этого довольно часто сбивался и начинал реветь, коверкать слова, выкрикивая их как можно громче, и вовсе не имел особо крупного словарного запаса. Сначала я, кхм, подумала, что он немного недоразвитый из-за отсутствия воспитания, но почему-то только потом до меня дошло — не без помощи Хаято — что ребенок, вообще-то, итальянец. Алфавит — катакану и хирагану — Ламбо изучал только японский, кстати, пусть и знал его ужасно, а доучить — ленился. Но ведь кто-то его с ним учил. Но ведь кто-то готовил его к поездке в другую страну. Планировалось ли изначально отправить его в одиночку? Бросить вот так, даже не сопроводив — это вызывало во всех острое возмущение вперемешку с сочувствием, но на вопрос «кто виноват?», конечно, нам никто отвечать не собирался. Жизнь, блин, виновата.       В общем, все понимали, что ребенок всего, во что его втравили, не заслужил.       А также никто не собирался втравливать Киоко.       Я как никогда четко увидела разницу между нами — мягкой, нежной Сасагавой, что стояла на лестнице, и мной, что, в окружении мальчишек, пыталась уговорить ее не идти к Тсунаеши в комнату и посидеть с Ламбо, при этом не называя причин.       В этом делении «соври своим близким для их же блага» мы оказались по разные стороны.       Ей — врут. Я — вру. Она смерила нас всех, бледных, испуганных, странным взглядом, а потом мягко, понимающе улыбнулась. Она сама выбрала «тыл» — и черта с два это легче, чем «передовая». Почему-то сейчас Киоко неуловимо напомнила Нану-сан, что так же спокойно, напевая мелодичный мотивчик, уходила заниматься домашними делами, создавая ощущение… стабильности посреди всей происходящей разрухи.       Киоко ничего не спросила. Я бы так не смогла. Киоко послушно развернулась в сторону комнаты Ламбо, пообещав, что все будет под контролем и попросив нас быть осторожнее и потом объяснить ей все, когда закончим. У меня бы не получилось так легко смириться с какой-либо тайной, согласиться остаться в стороне. В моей манере лезть напролом, а потом убегать, но не идти осторожно.       Рёхей зашел и замер столбом. — ЭКСТРЕМАЛЬНО не смешно! — воскликнул он, а где-то внизу в дверь постучала Хару.       Вот ее здесь точно я видеть не хотела. Мы переглянулись. — Что-то мне подсказывает, что вся толпа намеренно собирается для проверки реакции, — вздыхаю, пусть и звучит это до отвращения цинично. — Тсуна-сан! Простите за вторжение, я вхожу! — по лестнице уже понималась Миура, заставляя нас нервно переглянуться.       Прежде, чем Рёхей еще что-то выкрикнул, Хаято резко зажал ему рот ладонью, а Такеши неожиданно мягко рассмеялся, после чего пообещал проследить за девчонками и успокоить их, уходя встречать новую гостью.       Мы вернулись в комнату и закрыли дверь.       А на подоконник запрыгнул, прямо с забора, Хибари Кёя. Мазнув взглядом по всем, он на мгновение замер, увидев труп, после чего невозмутимо выдал: — Я пришлю парней из Дисциплинарного Комитета за телом.       И это было последней каплей. Я нервно хихикнула.       Наверное, последний паззл, последний «свидетель» к этому нелепому убийству. Кёя был лаконичнее, чем обычно, и в этой лаконичности был страшен — ни привета, ни вопроса о происходящем, ни тени сомнения. Просто факт — он пришлет людей.       Я знала, что это не так, что он не столь спокоен, как показывает, я помнила пустой испуганный взгляд шестиклассника-Кёи, но тот же Хаято вскинулся, смотря на него с непониманием, а затем, горько усмехнувшись — почти с ненавистью. Как на монстра или чудовище, как будто это Кёя во всем виноват. Была и плохая сторона искренности Гокудеры — будь он послушной собачкой Десятого, не повисло бы этого тягучего темного чувства над всеми.       Это чувство было похоже на звук чего-то разбившегося, будто бы стекла. Длинная ломаная полоса, что делит нас всех на два лагеря прямо сейчас — гражданских, что всячески отрицают произошедшее, и тех, кто уже увяз.       Я не была в этот раз на стороне Кёи, на которой, впрочем, находился и Гокудера. Я не была на стороне Рёхея, что сжимал кулаки, и Тсунаеши, что серьезно обдумывал сейчас что-то, отчаянно переводя взгляд с одних на других.       Вместо того, чтобы уйти, сделав свое дело, сыграв свою роль, Хибари ловко спрыгнул на пол в комнате Савады, прислонившись спиной к ближайшей стене и сложив руки на груди.       Я заставила себя собраться. — У нас будут проблемы с законом? — Нет, — хмыкает. — Нужно определить, кто это, — Тсунаеши, — у него могла быть семья.       Мы замираем. Стеклянная поверхность, по которой прошла трещина-делитель, трескается и ломается, осыпается хрустальными снежинками-осколками. Рёхей сжимает кулаки.       Савада неожиданно тихо выдыхает и будто бы всхлипывает едва-едва различимо, быстро утерев лицо рукавом.       Савада делает глубокий вдох. Савада выдавливает какую-то изломанную улыбку. — Началось, да? — Да, — кажется, началось. Не год, как обещал умарекавару, но никто не застрахован от неожиданностей. — Посмотрим, что дальше. — Простите, ребята, — Тсунаеши извиняется искренне, Тсунаеши сожалеет о нашем будущем почти так же, как о мертвом человеке — если не сильнее.       Тело, за которым никто особо не следил — а зачем? — все так же спокойно себе лежит. — Ничего, — Рёхей отвечает, будто отмахивается, очень рублено и коротко, неожиданно тихо.       Рёхей обеспокоенно смотрит в сторону дверей, он словно не с нами. В соседней комнате Такеши с девчонками и Ламбо. В этой — труп. В соседней комнате Такеши, его сестра с подругой и пятилетний мальчик-мафиози. — Нужно рассказать Киоко, — неожиданно говорит Тсунаеши.       Рёхей так же неожиданно бьет Тсунаеши по лицу. Тот падает, едва не ударяясь затылком о маленький столик, сейчас сдвинутый в сторону. Вот это было опасно.       Хаято вскидывается, вставая между ними и готовясь защищать Джудайме, но боксер уже отворачивается, а Савада хрипло выдыхает: — Все в порядке, я заслужил.       Пытается улыбаться, подбадривая нас, но как-то болезненно. Тсунаеши не отвечает на удар Сасагавы, Тсунаеши тоже волнуется за Киоко. Я бы не смогла так — просто перетерпеть, не ответить в такой ситуации, не выпятить собственное положение, что ничуть не лучше. Я бы не смогла это сделать — но не Савада. Казалось, он ждал от Рёхея подобного — знал, что однажды тот ему врежет. И сейчас смотрел почти облегченно.       Возможно, это была какая-то мужская логика. Возможно, следуя ей, Тсунаеши только что показал, что все равно не отступится.       И дал Рёхею выпустить пар. — Хибари-сан, можно ли как-нибудь оформить бумаги, чтобы… его можно было похоронить официально? — Ты правда собираешься видеться с его родственниками? — Кёя выгибает бровь.       Савада отворачивается, не зная ответ на этот вопрос, но затем поворачивается обратно и решительно кивает.       Труп неожиданно шевелится и садится. Все хором орут, Кёя бьет его по затылку тонфа и тело падает обратно, едва приветственно махнув Тсунаеши рукой. Мы все как-то нервно, истерично смеемся от неожиданности, отползаем или отходим — кто в каком состоянии — к стенам комнаты, оставляя тело лежать в центре, как и до этого. — Джудайме, он был жив! — Хаято неожиданно подскакивает, весь его вид говорит об облегчении. Он почти с обожанием смотрит на Саваду. — Вы не убийца! — Ха-а, и правда… — Какого черта происходит?.. — выдыхаю. — ХИБАРИ, ТЫ ЭКСТРЕМАЛЬНО СДЕЛАЛ ГЛУПОСТЬ! — Сасагава подскакивает к упавшему телу, осторожно бьет чувака по щекам, приводя в чувство.       А он быстро сориентировался. — Это Моретти.       Умарекавару.       Мы все замолкаем — не то, чтобы мы бурно что-то обсуждали до этого, но в повисшей паузе четко улавливается хоровой посыл. Даже Рёхей замирает. Мы не спрашиваем — ничего не спрашиваем. Кёя осторожно перемещается ближе ко мне. Также смещаюсь в его сторону, позволяя загородить себя от репетитора. Он молчит, ожидая от нас реакцию, но мы ожидаем от него того же.       «Это Моретти» приходит в себя. Здоровается вполне мило, с улыбкой объясняет — залетный он здесь, он часть Вонголы и решил продемонстрировать будущему Десятому свою коронную технику «Addio», умение входить в состояние клинической смерти. — Ха-х, заставили же вы меня напрячься, чтобы не потерять маскировку, — он поправляет шапку и несколько неловко пытается удержать улыбку, встретившись с нашими кислыми взглядами. — А где, кстати, Бьянки? — неожиданно спрашиваю. — Она разве не должна… — Охранять дом от мафии, — заканчивает за меня Савада, требовательно глядя на репетитора, — и где эта охрана, Реборн?! — Уехала за новыми ингредиентами для своей отравленной кулинарии. — Довольно халатно, — раздраженно фыркаю. — Используя эту технику травоядное могло уже давно убить зверька, стоило всем потерять бдительность, если бы было врагом. — Я бы этого не допустил, — умарекавару самодовольно хмыкает, после чего поднимает пистолет, — и что за тон, Никчемный Тсуна? — Да правда, зачем защита от посторонних, если ты скорее сам кого-нибудь пристрелишь! — Тсунаеши подскакивает. — Тон?       Неожиданно в комнате холодает на десяток градусов разом. Моретти пытается осторожно ретироваться, однако Рёхей смещается так, чтобы загородить путь к двери, а Хаято оказывается рядом с окном.       Неожиданная пауза после почти удивленного вопроса Савады звенит. Он щурится, расправляет плечи, становясь будто бы на полголовы выше, и смотрит на репетитора сверху вниз, холодно и зло, совсем непохоже на себя.       Он оборачивается на нас и смотрит на каждого несколько секунд, после чего мимолетно улыбается и резко, уверенно отвечает, вновь вернувшись взглядом к умарекавару: — Это тон будущего Дечимо Вонголы, которого ты воспитал. Как будущий Десятый я ставлю тебе условие, — Тсунаеши сжимает кулаки. — Это последний раз, когда моя Семья терпит такое отношение. Я не позволю тебе использовать моих близких для своего развлечения и врать нам, пусть даже для «тренировок». Реборн, я ведь запомню все, что ты творишь, и однажды стану сильнее, чтобы дать тебе отпор.       Наблюдая за рассерженным Тсунаеши, я не могла не отметить, что ситуация задела его больше, чем предполагал Реборн, видимо, выстраивая ее план у себя в голове. Мой внутренний маленький мерзкий резонер потирал лапки, предвкушая наши совместные действия по борьбе с недооцениванием.       Я бросила на умарекавару задумчивый взгляд, после чего мы все понятливо стали освобождать территорию. Савада ничего не сказал, но как-то совсем по-взрослому, как настоящий босс махнул рукой, призывая всех исчезнуть сейчас на какое-то время.       Кёя почти невесомо хлопнул меня по плечу, после чего выскочил через окно самым первым. Я заметила, на какой выступ он опирался, и…       Выскочила через окно следом, махнув на прощание рукой остальным, оставив их разбираться между собой и расходиться. Ничего важного уже сегодня не намечалось. У нас было время, возможно, до завтра, чтобы придумать план.       Мы были больше всего похожи на обиженных детей, но разве стоило нас обижать?       Приземлившись на газон, я подняла взгляд на ошарашенного моей выходкой Хибари, весело ему подмигнув, и двинулась к калитке, чуть морщась — ступни побаливали, все-таки я не была готова к такому паркуру по этажам.       Кёя невозмутимо шагал рядом, видимо, решив проводить меня. — Зайдешь? — на середине пути предлагаю, нарушая нашу задумчивую тишину.       Вопрос остается без ответа, но я, звякнув ключами, придерживаю дверь, заходя домой, и друг проникает в дом следом. Еще день, да даже если бы уже был вечер, я не боюсь, что Хибари разрушит атмосферу «семейного ужина». Скорее, без его присутствия ее разрушу я, после подобной встряски не готовая к семейным милостям.       Мы выходим из дома минут через пятнадцать, абсолютно ошарашенные и будто бы сбежавшие.       Хотя, почему будто?       Я действительно сбежала.       Жизнь неразрывно связана со смертью. Обнаружив с утра у Савады труп, уже днем, вернувшись домой, я застала неожиданно радостных родителей и «гипотетического третьего» члена нашей семьи. Счастливые, поглощенные друг другом, они смущенно отпрянули в разные стороны, сидя на диване, стоило мне зайти в гостиную. На тумбе лежал мамин тест на беременность, на который они посмотрели как-то испуганно, переводя взгляд на меня и на него.       Не то, чтобы я была так шокирована, просто одно дело знать и слушать разговоры о том, что в семье планируется пополнение, а другое дело узнать, что оно реально будет.       Кёя, вышедший следом, невозмутимо замер за моей спиной. От меня ждали реакцию — я бросилась поздравлять родных, улыбалась, смеялась, даже «понимающе» подкалывала их той позой, в которой застала. И пообещала сегодня переночевать у друзей, подмигнув матери.       Я смеялась, а, выйдя из дома вместе с Кёей, что скромно поздравил всех и подождал в стороне, неожиданно поняла, что едва могу дышать, так сбилось дыхание, стоило покинуть дом.       Я втяну их в это дерьмо. Я не заслуживаю такую любящую и дружную семью, я безразличная эгоистка, мне так стыдно за застывшую на губах улыбку, ведь она в такой радостный момент была до омерзения искусственной.       Мы до вечера бродили по городу. Забравшись куда-то в парк, купили немного кошачьего корма, после чего я сводила Кёю на места, где обычно подкармливаю редких бродяжек сама.       Из-за мусорных баков вылез мой давний кошачий знакомец с расцарапанной рожей. — Разве он не прелесть?       Я погладила животное, несмотря на протесты. Котяра то выпускал когти, уворачиваясь от моих рук, то сам тыкался широкой мордой в ладонь. Непонятное животное. — Разве тебе не следовало выбрать кого-то более милого? — стоя рядом с телефонным столбом, выгибает бровь Кёя.       Я смотрю на бандитского вида зверье и понимаю, что выглядит он и правда страшненьким. Отмыть бы, сводить к ветеринару, почистить глазки и ушки хотя бы — тогда можно и «прелестью» назвать, а так…       Кот резко царапает меня по пальцам, оставляя на них кровавые полосы. — Знаешь, если судить по тому, с кем я общаюсь… — насмешливо хмыкаю, тряхнув рукой, после чего неожиданно снизу вверх смотрю на друга, поднимая голову.       Это Кёя предпочитал безобидных милых зверушек, почему-то искренне уверенный, что со своей любовью к мультфильмам я тоже должна отдавать им предпочтение. Но я просто любила животных.       А еще я, кажется, и правда имела какую-то особую любовь к сложным характерам. На мой комментарий Хибари промолчал, мимолетно дернув уголком губ. Кошак неожиданно выгнул спину, когда я, снова протянув к нему руку, полагаю, погладила по «запретной зоне» где-то на грудке, после чего яростно царапнул меня по ладони еще раз. — Чем вреднее и агрессивнее, тем лучше, — не взирая на протест кошака, я потрепала его между ушей, ехидно ухмыляясь. — Я понял, — прохладу в голосе я будто не замечаю, растягивая губы еще шире, пользуясь тем, что друг меня не видит, и продолжаю запутывать пальцы в густой кошачьей шерсти. — Такие ведь интереснее. — Я понял, — резко повторяет.       Я мельком поднимаю на него взгляд и неожиданно складываю пальцы пистолетиком, «стреляя». Вредное и агрессивное существо: — Например, ты.       Честно-честно, его лицо дрогнуло, будто его распирал смех или смущение, а потом, от переизбытка чувств, полагаю, Кёя резко шарахнул по ближайшему столбу.       Столб треснул, хрустнул… и разломался, с грохотом и пылью повалившись на дорогу. — Воу-воу, — я нервно закашлялась, подскочив, а кошак удрал подальше от буйных нас.       Неловко посмотрела на столб, затем извиняющийся взгляд бросила на Кёю. — Пошли домой, травоядное, — фыркнув, он отвернулся и невозмутимо двинулся дальше по улице.       Какое-то время я смотрела ему вслед, неосознанно начав улыбаться. Кёя рушит огромные бетонные столбы, смущаясь, Кёя кормит бездомных животных, Кёя знает, куда прятать трупы, Кёя поздравляет моих родителей и уходит со мной из дома — я могла бы попроситься к Киоко, но вопрос, где я буду ночевать, даже не поднимается после этого позорного «бегства» из семейного гнездышка.       «Пошли домой, травоядное». Сморгнув, я бросилась догонять друга, широко улыбаясь и беспечно заводя очередной «раздражающий» разговор. — У тебя есть что-нибудь вкусненькое? — Конечно, нет. — Давай зайдем по пути, купим. Уверена, ты дома вообще не питаешься, нормальной еды тоже нет. Приготовлю что-нибудь, может. — Ты? Готовка нормальной еды? — холодно выгибает бровь. — Пф, не делай такое лицо, будто я ем только какую-то гадость. — … — Иностранная кухня это не гадость! — … — А если мясо?       Так и живем.