in vino veritas

Зима. Метель. Это был один из тех вечеров, когда идти куда-либо совершенно не хотелось. Холодный неугомонный ветер завывал за окном, беспощадно сметая всё на своём пути. Вой то усиливался, то наоборот затихал, но, несмотря на это, в доме было довольно тихо. И лишь размеренный скрип моего пера нарушал тишину, воцарившуюся в комнате, и, казалось бы, ничто не могло быть прекраснее этого вечера... - Печорин! Печорин! Не спишь еще? Рука дрогнула, поставив на бумаге довольно безобразную кляксу, а я лишь с сожалением вздохнул и сразу же отложил свой дневник на стол. Поразмыслив пару секунд, я все-таки решил отозваться. - Не сплю. В последнее время Грушницкий (а это был именно он) стал заглядывать ко мне чаще обычного. Это удивляло и забавляло одновременно. Некое любопытство промелькнуло в моей голове, пока я не спеша отворял ему, но как только морозный воздух ворвался в помещение, я непроизвольно вздрогнул и сразу же захлопнул дверь. Грушницкий топтался на пороге, сжимая и разжимая покрасневшие от мороза пальцы, а потом протянул мне руку. Честно, я даже помедлил немного, но потом все же сжал его похолодевшую ладонь в своей, тут же отпуская. Судя по всему, вид у меня был такой, как будто я только что обжегся, так что он немедленно расхохотался, увидев это. Я покачал головой и развернулся, медленным шагом возвращаясь в свою комнату. Грушницкий и правда забавный малый. Несмотря на то, что я его почти уже изучил, некоторые поступки были мне непонятны. Когда я вынырнул из своих раздумий и поднял взгляд, то увидел, как гость мой торжественно ставит на стол бутылку красного вина. Сорвавшись с места, я еле-еле успел схватить со стола чернильницу, которую Грушницкий непременно бы опрокинул на мои записи. И, чтобы вы не подумали, что это всего лишь мои предубеждения, я наперед скажу, что такое уже было пару-тройку раз. Я тогда на него был жутко сердит, признаюсь, от залитых чернилами страниц проку мало, как и от Грушницкого в тот момент. Бережно переложив чернильницу вместе с остальными принадлежностями обратно в шкатулку, я перевел взгляд на гостя, который даже не заметил моего недовольства. В скором времени он сунул мне в руку бокал, который я с пристальным вниманием принялся рассматривать. - А что же, повод какой-то есть? - Отчего же обязательно повод? - удивленно отвечал Грушницкий, усаживаясь рядом, - совершенно без! Я молча отсалютовал ему бокалом. Время шло, Грушницкий говорил без умолку, а я задумчиво попивал вино, то и дело поглядывая в окно. Стемнело. В голове моей промелькнула мысль, что пора бы ему выдвигаться, и я тут же озвучил ее. - Грушницкий, а Грушницкий, не собираешься идти? Поздно, вдруг не дойдешь, - я с огромным усилием подавил улыбку, спрятав ее за бокалом. Не подразнить Грушницкого я не мог. Можно даже сказать, что день частично прожит зря, если я этого не сделаю. - А может я и не собираюсь вовсе идти, - он надулся и громко фыркнул, - Может я тут ночевать собираюсь, а? - О! Это дело другое. Только сразу скажу, что дополнительных спальных мест тут не водится, а своим жертвовать я не намерен. Могу предложить, - тут я наморщил лоб и показательно задумался, - пол! Тут уж я не выдержал и захохотал, наслаждаясь выражением лица Грушницкого. Вообразите, какую он состроил гримасу! - Печорин, досмеешься ведь! - тут он вытянул руку и толкнул меня в плечо, а я едва успел отставить свой бокал, чтобы не разлить его содержимое. Драматично прикрыв глаза рукой, я откинулся на кровать, принимая вид крайне трагичный и испуганный. Это и правда начало забавлять. Грушницкий, вероятно, решил отомстить мне, поэтому как только я принял лежачее положение, он тут же навалился сверху, упираясь руками мне в плечи. Я вновь захохотал, ведь при виде его нахмуренного и сосредоточенного лица оставаться серьезным было просто невозможно! Решив, что так открыто смеяться над ним - дело непозволительное, Грушницкий сощурился, некоторое время молча наблюдая за хохотом, а после наклонился и сжал мой подбородок пальцами. Признаюсь, в тот момент мой безудержный смех было трудно остановить, как бы я этого не хотел. То ли вино ударило в голову, то ли... А впрочем, это не так важно. Грушницкий уже готов был обидеться, это явно читалось в его глазах, как вдруг он наклонился еще ниже, замирая в паре миллиметров от моего лица. Его дыхание обжигало, а сердце мое почему-то забилось чаще, чем когда-либо. Я замер, в один момент переставая хохотать. Разумеется, я мог его оттолкнуть и начать смеяться вновь с удвоенной силой, но... Я этого не сделал. Тело словно окаменело, а сердце по-прежнему билось так сильно, что, казалось, готово было выпрыгнуть из грудной клетки. Пока я разбирался в себе, Грушницкий как-то незаметно сократил это ничтожное расстояние, и я почувствовал прикосновение чужих губ к своим. О, этот поцелуй был совершенно непохож на прежние, на те, что были спонтанны и до единого одинаковы! Он был особенным, каким-то пленительным, и я поддался этому порыву, прикрывая глаза. Привкус вина отчетливо ощущался на чужих губах, что придавало особую прелесть поцелую, а когда Грушницкий отстранился, я непроизвольно облизал губы. Сей жест был до ужаса глупым, как мне показалось, поэтому я даже закашлялся, мысленно поражаясь своему поведению. Стоило немедленно свести все в шутку, но я молчал, смотря куда-то в стену. Грушницкий начал первым, и ничего более глупого из его уст я не слышал. - Я ломал голову над тем, как же заставить тебя перестать смеяться, а оказалось - всего лишь поцелуй. Никогда не думал, что это смутит тебя, Печорин. - Вгонит в ступор, - я не собирался соглашаться. Какой вздор! - А по твоему виду и не скажешь, - он, кажется, тоже не хотел сдаваться. - По моему виду редко можно что-либо сказать. Мне казалось, что ты это уже давно уяснил, разве нет?.. Он многозначительно промолчал; я не стал продолжать разговор. Даже если он что-то надумал себе, то почему оно должно быть правдой? С другой стороны - отчего нет? Быть может, Грушницкий действительно верно расценил мои действия... Я начинал внутренне сомневаться. Ранее я упоминал, что это расположение ума не мешает решительности моего характера, но, если быть честным, обычно ни к чему хорошему не приводит. "Наши сомнения — это наши предатели". Все же есть в этом доля правды! Настойчивое сопение и дыхание в шею отвлекло меня от тяжелых раздумий. Пока я мысленно философствовал, Грушницкий довольно удобно, а самое главное - нагло, устроился сверху, уткнувшись мне носом в шею. Такой расклад меня немного озадачил, потому как буквально полчаса назад я твердо решил, что жертвовать своим спальным местом не намерен. Но вот уже не первый раз за день я иду на уступки, оказывается, многого я о себе не знал! И в который раз убеждаюсь в том, как глупо я устроен. Поразмыслив еще немного, я и сам не заметил, как заснул, утомленный сегодняшним днем.