Василиса
Я собрала все свои вещи, которых было не так уж и много, в сумку. Совсем скоро за мной должны приехать родители, и я наконец-то окажусь дома. Вроде я должна быть бесконечно счастлива, ведь за время пребывания в больнице сильно соскучилась по родной комнате, но меня не покидает ощущение, словно должно произойти что-то ужасное. В палату зашел Мандигор. Он начал говорить наставления, давал советы, как лучше передвигать или что делать в случае приступа сильной боли. Так же он дал мне медицинскую карточку, в которой были расписаны дни, когда я должна посещать больницу, какие процедуры проходить, а еще была страница со списком лекарств, которые могут пригодится в обыденной жизни. В конце нашего разговора в палату зашла моя мама. У нее был очень уставший вид: бледная кожа, грустный взгляд, тоскливая улыбка. Она подошла ко мне, крепко обняла, а после немного поговорив с Мандигором, взяла сумку. Мы покинули палату, так и не обменявшись даже парой слов. Меня пугает это, но я стараюсь не выглядеть тревожной. Лисса помогла мне сесть, забрав костыли, она сложила их на заднее сидение. Все в той же тишине мы начали наш путь домой. — Василиса, — спустя некоторое время, когда уже не было видно больницу, начала разговор мама. Меня пугало то, как ее голос дрожал: она боялась мне что-то сказать. — Давай заедем в кафе перекусить. Я так давно тебя не видела, хочу поговорить с тобой в милой обстановке. — Да, конечно. Моя мама ненавидела есть в кафе. Она была готова лишний раз постоять у плиты, лишь бы не ужинать вне дома после какого-нибудь мероприятия. От осознания этого факта мне стало еще страшнее. Что-то должно произойти. Что-то происходит уже сейчас. Она остановила машину возле небольшого кафе, которое раньше я не видела. Лисса так же помогла мне выйти из машины, подавая костыли. Мы не спеша зашли в помещение, где пахло зеленым чаем. Одна из официанток проводила нас до небольшого столика с тремя стульями, на которые мы сели, а на одно я оперла костыли. Мама сделала заказ, но я особо не слушала, какую еду она выбрала. Меня пугала обстановка, упорное молчание и явно скрытый страх матери. Но нарушать тишину она пока не собиралась. Разговор начался лишь после того, как мы съели по салату. Хотя есть и не хотелось, я ела, дабы не расстраивать и не пугать маму еще больше. После она обычным тоном с легкой улыбкой, за которой скрывалось волнение, спрашивала меня о пребывании в больнице. Я рассказала, как меня веселили Драгоции, какой подарок сделали мне на день рождения, как Мандигор и Эрик помогали мне вставать на ноги. Я говорила, что все было хорошо, хотя самой хотелось кричать в отчаяние, ведь рядом со мной не было родителей. Когда я закончила рассказывать, а у мамы не нашлось больше вопросов, она заговорила на тему, которую так боялась. Я чувствовала это по ее дрожащему голосу. — Василиса… за то время, что ты лежала в больнице в нашей жизни, произошли некоторые перемены, — она говорила медленно, подбирая каждое слово. — Мне так стыдно, что я не могла навещать тебя чаще в такой важный для тебя период, но… у меня не было выбора. Ты уже взрослая девочка, и я знаю, что могу тебе рассказать правду, которую боялась так долго раскрыть. Мы с твоим отцом… разводимся. С конца апреля мы все время занимались не только рабочими бумагами, но и документами о разводе, делении имущества и прочей ерунде. Но самым сложным было решение, с кем оставить тебя. Мы оба тебя очень любим и боимся потерять тебя… — я смотрела на маму стеклянными глазами. Скажите, что это кошмар! Руки начинала бить мелкая дрожь, а из глаз матери текли слезы отчаяния. — Я не хотела идти на этот шаг, но мне пришлось… Ты будешь жить с отцом и его новой… новой женщиной. — Но как же ты? — перебила ее я, не в силах больше молчать. — Куда же денешься ты? Я не могу оставить тебя одну в такой момент! — Пойми, Василиса, сейчас моя задача — устроиться на новую работу и начать новую жизнь без Нортона. Я не могу тебя содержать так, как ты заслуживаешь, не могу следить за твоим здоровьем. Мне очень больно отдаляться от тебя, но у меня нет другого выхода, прошу прости меня. — она взяла мои ладони, словно искала в этом поддержку. Я уже и не заметила в какой момент из моих глаз текли горькие слезы. — Я буду приезжать, буду тебе звонить, как можно чаще! Я исправлю ошибки, совершенные за последние месяцы. Но прошу лишь не злится на меня и на отца. В голове никак не укладывался факт того, что моя семья разрушается. Как я могла упустить момент, когда мои родители перестали любить друг друга, как это было раньше? Почему они скрывали это от меня? Неужели они решили, что я закачу скандал? Или может они боялись, что я вновь начну резать свои руки… Ничего не понимаю. Лисса не сказала ни одного плохого слова в сторону папы. А значит… — Мама, а причиной развода стала… измена отца? — я обеспокоенно смотрела на бледное лицо матери. Никогда я прежде не видела ее такой измученной и потерянной. — Да… Я узнала об этом в марте, хотя могла и раньше догадаться о предательстве. Я даже могла простить его, если бы это был единичный случай, но… Нортон сам стал инициатором. Он больше меня не любит, а потому я не вправе быть для него грузом. Когда между влюбленными гаснут чувства, но они продолжают быть рядом, они лишь разрушают друг друга… — Ты ведь до сих пор его любишь? — прикрыв глаза, она кивнула. — И потому ты меняешь работу, чтобы чувства остыли, а боль прошла. Вы бы не смогли видеть друг друга и спокойно общаться, даже на работе. — Какая же ты уже взрослая… — после минутной тишины прошептала мама, аккуратно касаясь ладонью моей щеки. — Порой я ненавижу этот мир за то, что ты так быстро выросла, так и не побыв ребенком в полной мере.***
До дома мы ехали молча. Тишина помогала каждой из нас размышлять о проблемах, с которыми мы теперь столкнемся. Мне было сложно представить, как я буду жить под одной крышей с женщиной, которая разрушила брак моих родителей. Вообще, я боялась возвращаться домой. То, что я так долго ждала, сейчас кажется мне пыткой. Несмотря на то, что с мамой мы говорили достаточно спокойно, без криков и истерик, мне хотела выть от внутренней боли. Хотелось высказать отцу все, что я сейчас о нем думаю. Конечно, я его люблю, но не могу простить и принять такое отношение к Лиссе. Мама выглядела спокойно, хотя я осознавала, что на самом деле ей больно еще больше чем мне. Это ведь страшно, когда спустя столько лет любимый мужчина предает тебя, находит замену. Когда мы подъехали к дому, возле ворот меня ждал господин Эрн. Как не странно, но я была рада его видеть. Он достал из багажника сумку, пока я прощалась с мамой. — Василиса, обещай, что не будешь делать глупостей! Прошу, не вини себя ни в чем, поверь, ты была единственной причиной, почему отец не бросил меня раньше. На Нортона тоже не злись… ему стыдно перед тобой. Даже если он это не показывает. И помни, что я сильно тебя люблю… — она крепко обняла меня, а я схватилась за нее, словно за спасательный круг, игнорируя падение костылей. Сейчас мне было плевать на себя. Плевать на мое здоровье. Плевать на неполноценные навыки ходьбы. Для меня существовала лишь мама, жизнь которой в один момент изменилась не в самую лучшую сторону. — Я тоже очень тебя люблю, — утыкаясь в ее шею прошептала я, в попытках сдержать слезы. Лисса, придерживая меня, подняла костыли, подавая мне. А после села в машину и, посмотрев на меня еще некоторое время, уехала. Господин Эрн помог мне оказаться на территории дома. Но с каждой секундой становилось все тяжелее. Как я могу спокойно смотреть отцу в глаза? А на его новую женщину? Как бы не сорваться… Мужчина открыл дверь в дом, пропуская меня вперед, где меня уже ждал Нортон. У него был серьезный вид, даже через чур, отчего я вздрогнула. — Здравствуй, папа, — как можно спокойнее, даже радостной сказала я, слегка улыбаясь отцу. Ожидая увидеть ответную улыбку, я была не готова услышать следующую фразу. — Здравствуй, Василиса, — он поздоровался с такой интонацией, что мне хотелось убежать отсюда: серьезный, черствый, равнодушный. Это точной мой отец? Может я все-таки сплю… — Пройдем в гостиную. Видимо Нортон совсем забыл, что его дочь имеет определенные проблемы со здоровьем и даже снять обувь является отдельной проблемой. Хорошо, что Эрн заметил мое замешательство и предложил свою помощь, а после развязал шнурки и снял мои кроссовки. Он пошел в мою комнату, чтобы положить туда мои вещи, а мне так не хотелось идти в комнату, где меня ждал отец и по-видимому мачеха… Руки отчего-то дрожали, а потому было сложно передвигаться, опираясь на костыли. Но мне надо взять себя в руки. Я не должна показывать этой женщине свою растерянность и боль. Я должна ей показать, что ее появление не сломит меня. — Знакомься, Василиса, это… — стоило мне зайти в зал, как отец тут же решил мне представить эту змею. Иначе я даже не могла выразиться, ведь передо мной сидела светловолосая женщина, лет 35. Она была в зеленом платье, которое слегка блестело, словно чешуя. Смотрела с улыбкой, но настолько фальшивой, что внутри у меня что-то защемило от подобного. Ее взгляд был пропитан ядом. — Ну что ты, Нортон, — вставая с дивана, поглаживая плечо моего отца сказала женщина. Даже голос был с фальшивой добротой. Омерзительно. — Я и сама могу представить себя. Я Елена Мортинова. И теперь я буду жить тут вместе с вами, ведь мы с твоим отцом очень любим друг друга. Не так я представляла знакомство, но что я могла ожидать? Мне стало даже обидно, что папа променял маму на нее… Слишком наигранно. Слишком лживо. Слишком противно. — Здравствуйте. — как можно более равнодушно ответила я. — Прости, отец, но я пойду в свою комнату. После больницы я совсем устала и хочу отдохнуть. Мне хотелось как можно скорее покинуть зал, чтобы не видеть эту кобру рядом с моим папой. Не эта женщина должна стоять рядом с ним, а мама. Не она должна обнимать его, мило улыбаясь, а мама. Наверное, только сейчас до меня начало доходить осознание, что это не сон. — Да, конечно. — так равнодушно. Так больно. —Только пришлось перенести твою комнату на втором этаже… — Что? — мне не хотелось устраивать истерик. Не хотелось показывать себя, как избалованного ребенка, но и быть марионеткой я не собиралась. Зачем ему это понадобилось? Почему без моего разрешения кто-то трогал мои вещи? — Ты прекрасно слышала, — грубо ответил Нортон. — Елена решила, что неправильно, если твоя комната, в отличии от остальных спален, находится на первом этаже. А потому было принято решение переселить тебя наверх. — Ты думаешь мне так просто будет подниматься по лестнице? Я месяц назад только начала учиться ходить, а ты уже даешь мне шанс сломать себе ноги? — Ну что ты, Василисочка, — меня сейчас стошнит от такого обращения этой крашенной курицы. — Я понимаю, что после больницы ты хотела оказаться в своей комнате, но ты же не прислуга, чтобы жить отдельно от остальных? Тем более будет тебе лишняя тренировка для практики передвижения. А еще мы немного изменили дизайн, а то этот жуткий черно-белый интерьер вреден для подростка. Правда твоя мать дала разрешение лишь менять комнату по ее дизайну. Боюсь, что вышло не так красиво, как хотелось, но тут уже вини ее. Я точно сейчас или расплачусь, или взорвусь от злости. Кто дал ей право говорить в моем присутствии о маме? Кто дал ей право решать что-то за меня? Кто вообще разрешил ей рушить мою жизнь? Я хотела высказать все, что думаю об этой женщине, но стоило мне открыть рот, как меня прервал отец. — Хватит закатывать истерики. Если Елена приняла такое решение, ты не вправе его осуждать. И привыкай, что теперь ты должна слушать не только меня, но и ее. Госпожа Фиала, — позвал он женщину, что тут же вышла из кухни. — Проводите Василису в ее новую комнату. — А где Виктория? — Она больше не работает в нашем доме. — Я решила, что работницами не могут быть молодые девушки, а потому пришлось отстранить ее от былых обязанностей, — с какой-то коварной улыбкой проговорила Мортинова. Она рушит все. Я молча развернулась и пошла вместе с госпожой Фиалой в свою новую комнату. Меня радовал факт, что дизайн выбирала мама, а она точно постаралась бы для меня. Лестница стала для меня настоящей проблемой, но медленно я все же смогла подняться. Руки жутко болят, а ноги требуют отдыха. Оказалось, что моей комнатой стала самая дальняя спальня, которая раньше была гостевой. Я открыла дверь и зашла в своей новое логово. Мебель была выполнена в серых тонах. Слева находилась кровать и туалетный столик, справа — рабочий стол, комод, телевизор и небольшой стеллаж. Посреди дальней стены было большое окно с широким подоконником, на котором можно сидеть. Меня удивило, что тут были еще две двери, к которым я тут же подошла: первой комнатой оказалась гардеробная (не очень большая), а второй — ванная (тоже не огромных размеров). А я и не знала, что в гостевых были собственные душевые. Даже в родительской спальне не было персонального санузла. Но меня это радовало: меньше выходить из комнаты — больше шансов не видеть мачеху. Фу. Мерзко от одного упоминания о ней. Я подошла к кровати и, аккуратно сложив костыли, упала спиной на мягкий матрас. Да, комната была просто шикарной в сравнении с прошлой, но разве мне это было нужно? Я была бы готова жить в каморке, лишь бы мама была рядом. Лишь бы все было как раньше. Это похоже на какой-то неудачный розыгрыш или слишком реалистичный кошмар. Но ведь это все происходит в самом деле. Стоило мне найти настоящих друзей, снова встать на ноги, как разрушилась моя семья. Может я не заслужила счастья? Может чтобы я не делала, все будет оборачиваться в худшую сторону? Я обреченно заплакала, кричала в голос. Мне было все равно, что мою истерику может слышать кто-то еще. Мне стало на столько плевать на все вокруг, лишь бы выпустить эту боль из сердца. Наверное, было бы легче жить, если бы я ничего не чувствовала, была такой же равнодушной, как сейчас отец. Что с ним вообще произошло? Неужели он никогда не любил ни маму, ни меня? Может он строил лишь иллюзию счастливой жизни?За что? Почему?
Слезы жгли кожу, неприятно щипали глаза, но это никогда не сравниться с болью в моей груди.