Такое.

Ночь. Колотящий по барабанным перепонкам стрекот этих жучков. Как их там? Сверчков? А нахер их, не так важно. Идешь, нет, ковыляешь по улицам спального района, мурлыкая под нос приевшуюся мелодию с радио. Хмыкаешь от собственной тупости и продолжаешь. Делаешь несколько шагов и прислоняешься к фонарному столбу на пустом перекрестке. Роешься в карманах и достаешь смятую пачку сигарет. Поджигаешь. Делаешь затяжку. Вкус – брехня. Едкий дым проникает в легкие и оседает там, обжигая все внутри. Тут же хочется сплюнуть мерзкий привкус на языке. Противно, но, знаешь, приятно. Гадкая привычка, которая приведет меня к раку легких, инсульту или, в конце концов, аневризму. От этой мысли хочется затянуться еще сильнее или подавиться слюной. Почему? Она сделала меня таким. Черт. Всего лишь мимолетное упоминание и я не могу устоять перед грудой мыслей о ней. Ее запястья такие тонкие с этими синеватыми венами на них под тонкой фарфоровой кожей. Хотелось целовать ее руки, длинные пальцы, которые никогда не сплетались с моими. Искренне, по-крайней мере, как рассказывали в детстве. Голубые глаза с крапинками смотрели прямо вглубь тебя, оставляя беззащитным, чуть ли не обнаженным перед ней. Эта пленяющая улыбка, как бы говорящая о том, что ты совершенно ничего о ней не знаешь и понятия не имеешь, кто она есть. Чувствуешь себя обезумевшим псом во власти сильной, ни в чем не нуждающейся Эффи. Эффи Стонем. Вот же блядство. Хотелось вскрыться от осознания того, что она выбрала другого. Предпочла не тебя. Но тебе ведь плевать, верно? Ты не поддашься этой слабости, так? Только вот от чего такой тугой узел в районе живота. Что-то едкое подступает к горлу. Он резко наклоняется и сблевывает всю свою горечь. Его рвет до такой степени, что становится трудно дышать. Рвет так, что собственная печень мерещится ему у носков ботинок. Новых, кстати. Это саморазрушение приелось, как сигареты и алкоголь, только в более изощренной форме. Иногда ему кажется, что, закончив выворачиваться на изнанку над тротуаром, он станет чище, станет другим. Хер там плавал. Резкий запах желчи будет с тобой, пока не почистишь зубы. Ему хочется блевать еще сильнее, но больше нечем. Он разгибается, слизывает языком рвоту, покалывающую в уголках губ, и сплевывает ее. Усмехается, сунув руку в карман. И идет дальше. Стабильно через каждые четыре шага делает глоток из бутылки, который брат стащил из запасов матери. Вкус уже почти не ощущается, но продолжает приятно обжигать изнутри. Это горячее чувство жидкости, медленно распространяющейся по твоему пищеводу, так дурманит. Прикрываешь затуманенные глаза от дикого блаженства и, наверное, наслаждаешься. Хочется думать, что наслаждаешься. Мысли – бегущая строка внизу экрана телевизора. Появляются так же внезапно, как исчезают. Да и он не усердствует, чтобы сконцентрироваться на одной из них. «Хлопотно» - думает он. Взгляд его цепляет знакомый косяк дома. Все его тело будто стремится идти дальше, но охмелевший разум побеждает. Он останавливается и пытается сфокусироваться на окне, из которого горит свет. Все размытое, но вполне разборчивое. Ее руки согнуты в локтях. Она поднимает их, а потом соединяет лопатки, будто потягиваясь. Затем крутит головой, чтобы размять шею. В ее комнате точно будет слышен – как же охрененно сильно я хочу его услышать – хруст позвонков. Плавность и простота ее действий снова въедается в память и хочется лишь зачарованно наблюдать за каждым ее движением, впитывать каждый жест, наполненный непринужденностью и легкостью. Она внезапно оборачивается на - более чем уверен - голос Фредди. Потому что больше некому. И снова этот тугой узел в животе, разрывающий селезенку. От ноющей и нестерпимой боли готов тут же прыгнуть на шоссе, чтобы в жалкое тело вмазался грузовик, колесами растирающий кровь по асфальту. Такое. Будто вшивый пес, ты готов тут же взвыть под ее окнами. Чтобы хоть так она взглянула на тебя. Пусть даже с недоумением, оскверненным жалостью. Сплюнешь вязкую слюну и зажмуришь глаза, громко выдохнув через нос. Иногда так горит положить на это все и просто перестать притворяться шалопаем без тормозов. Но образ настолько въелся в тебя, что уже не избавиться. Он течет по венам, его перекачивает кровь, а извилины перестали работать в нужном направлении. Тот самый случай, когда ты – никто без своего напускного бесстрашия. Или дебилизма. Разницы особо нет. Притворяться ради притворства? Не круто. Лучше вжиться в то, что сам себе обрисовал в больном воображении. Это лучше, это твое. Да ни черта. Голова наливается свинцом от напряжения извилин. Непривычно, правда? А тебе теперь с этим жить. Качаешь ей из стороны в сторону, запрокидываешь назад и хмыкаешь. Поднял руку с бутылкой и приник к горлу, сделав глотков больше, чем обычно. Так и идешь, принимая ничтожность своего пребывания в этом паршивом городке. Или в жизни Эффи. Пока не решил.