Кофе, квиддич и перемены

Неожиданно для самого себя Гарри заметил, что Гермиона сильно изменилась за лето. Она вдруг стала ярой поклонницей квиддича, хоть не менее яро это и отрицала. — Квиддич, как и вообще спорт, — назидательно говорила Гермиона, когда в обеденный перерыв они с Гарри сидели в министерской столовой и пили отвратительно сваренный кофе, — порождает дух соперничества, я никогда не видела в этом смысла. И ладно еще Кубок мира, когда за свою страну болеешь — гм, пока она не вылетит на стадии группового этапа… — но как можно болеть за какую-то определенную команду Английской Лиги? Вот чем, например, «Дружная лужа» лучше, чем «Соколы Сеннена»? — Ну… за «Лужу» Вуд играет, — осторожно подсказал Гарри. — Слушай, Гермиона, ты никогда не замечала, какой мерзкий кофе варят у нас в столовой? — Не уходи от темы! — сурово осадила его Грейнджер. — А если бы Вуд играл не за «Лужу», а за «Пушки Педдл», например? Ты бы за «Пушки» болел?! — Да я вообще ни за кого особо… — вяло начал Гарри, но Гермиона жестом руки велела ему молчать. Он закатил глаза, приглушив ладонью тяжелый вздох. Минувшим летом прошел очередной Кубок мира по квиддичу, и Гермиона после него стала сама не своя. Решительно отрицая ценность этого вида спорта, она, тем не менее, назубок знала каждого игрока каждой сборной, могла без запинки назвать счет любого сыгранного матча и мало того, что выучила все команды Английской Лиги и их составы, так еще и проштудировала несколько толстых книг по истории квиддича с древности до нынешних дней. Впрочем, Гарри подозревал, что это последнее она проделала еще в школе. Любовь к чтению — единственное, что навсегда останется в Гермионе неизменным, в противном случае он съест свою мантию. А еще Гермиона беспрестанно ругала Рона, вместе с которым следила за Кубком мира, — Гарри, большую часть лета просидевший над бумагами в Аврорате, смог посмотреть лишь финал. Он честно оформил подписку на газету «Квиддич сегодня», чтобы быть в курсе событий, но времени порой не хватало даже на это. К тому же, полгода назад Джинни уехала из страны, чтобы играть за одну из французских команд, и теперь, когда кто-то начинал разглагольствовать о квиддиче, у Гарри невольно возникали ассоциации с бывшей девушкой. — А Рон-то! — продолжала бесноваться Гермиона. — Такое чувство, что он вообще не разбирается в квиддиче! Когда чемпионат только начался, он заявил, что, кубок, мол, возьмет Болгария. А что в итоге? Болгария даже из группы не вышла! Я его тогда спросила: «А Исландия?» Он мне: «А что Исландия?» Я ему: «Ну, Исландия выиграет?» А Рон презрительно бросил: «Да ты что! Какая Исландия? У них там вулканов больше, чем игроков в квиддич! Не пойму, как они вообще на Кубок попали!» А еще он объяснил, почему к одному из уругвайских охотников никто из соперников приближаться не хочет. — И почему? — поинтересовался Гарри. Кофе уже не на шутку горчил и, к тому же, требовал выхода, но рассказ Гермионы неожиданно захватил внимание. — Да он, видишь ли, оборотень, — пояснила Грейнджер. Гарри вздохнул. — Мда, не повезло человеку… Ну а к квиддичу-то это какое отношение имеет? Не думаю, что ему разрешают играть в полнолуние! — Полнолуние полнолунием, а привычка кусаться никуда не делась… На прошлом чемпионате, например, он выгрыз целый кусок из предплечья итальянского загонщика… Ужас, да и только. А еще капитан португальцев по кличке Ныряльщик… К нему вообще лучше не подлетать, даже не чихать в его сторону, — со знанием дела произнесла Гермиона. — А что, он заразный? — Гораздо хуже! Он сразу упадет с метлы и заплачет, и черта с два ты потом докажешь судье, что не трогал его. — А, Малфой тоже все время так делал, — Гарри скептически пожал плечами. — Не удивлюсь, если такой есть в каждой команде. — Не в каждой, но очень во многих… — протянула Гермиона. — А Рон совершенно ничего в квиддиче не понимает! Он сказал, что этот Ныряльщик плачет после каждого матча, а он заплакал всего-то три раза за весь турнир! В первый раз португальцы проиграли Нигерии — Нигерии, представляешь?! — а во второй его укусил тот самый оборотень из Уругвая. — А в третий? — заинтересовался Гарри. — А, в третий он грустную песню вейл услышал… — махнула рукой Гермиона. — Но все равно Рон оказался не прав! — Получается, что так, — согласился Гарри, благоразумно решив, что с воодушевленной подругой лучше не спорить. — Да и Кубок в конце концов выиграла Италия — та, в которой вулканов больше, чем игроков в квиддич. — Исландия, Гарри! — нетерпеливо поправила его Гермиона. — Италия — это которая на сапог похожа. И ничего она нынче не выиграла. Ну что ты так на меня уставился? Ну перепутал немного, с кем не бывает… Я же все понимаю! В Хогвартсе географию не изучают — и очень даже зря, как я считаю, — а Дурсли вряд ли показывали тебе карту мира… — Да нет, я просто… — Гарри улыбнулся и смущенно откашлялся. — Ну неужели после этого ты все еще будешь утверждать, что не интересуешься квиддичем?! * * * На следующий день он снова собирался провести обеденный перерыв с Гермионой и, возможно, послушать еще несколько историй о квиддиче, но не нашел ее ни в столовой, ни в Отделе магического правопорядка. Одна из коллег Грейнджер, пухлая блондинка с вечно сонным выражением лица, сказала, что Гермиона, решив подождать с обедом, направилась в атриум украшать фонтан. Кажется, министр ожидал каких-то важных гостей из Норвегии, но блондинка не была в этом уверена. Она была уверена лишь в том, что хотела крепкого кофе и булочек с сахарной пудрой. Тем не менее, Гарри удовлетворился ответом и двинулся прямиком в указанном направлении. Атриум, как всегда в обеденные часы, был полон снующих туда-сюда волшебников в разноцветных мантиях; кто-то спешил в столовую, кто-то — на улицу, где неподалеку от красной телефонной будки располагался маггловский киоск с пончиками. Гарри огляделся по сторонам, отыскивая глазами подругу и тоже уже начиная думать о пончиках, когда вдруг заметил ее. Гермиона на метле парила под потолком и украшала голову каменного кентавра цветами, чьи лепестки, длинные и зазубренные, меняли цвет с синего на оранжевый, с оранжевого на зеленый. Но не лепестки привлекли внимание Гарри в первую очередь. Никогда прежде он не видел Гермиону в воздухе, кроме первого курса, когда мадам Хуч учила их летать, и теперь не мог не отметить, что держалась Грейнджер вполне уверенно. — Гермиона! — он крикнул, не рассчитывая, что она услышит его на такой высоте, да еще и при том, что толпившиеся в атриуме сотрудники все как один гудели, щебетали и громко шаркали обувью. Но она услышала и тут же развернула метлу. — Ты могла бы делать это с земли. Волшебной палочкой, — вдруг сообразил Гарри. — Могла бы, — согласилась Гермиона, снижаясь. Он заметил, что она улыбалась, и в голову пришла неожиданная догадка. — И давно ты летаешь? — Не очень. Всего пару месяцев, — смущенно призналась Гермиона. — Так это же здорово! — Гм, наверное, — она мягко спустилась с метлы. Гарри попытался разглядеть, что это за модель, но Гермиона почему-то спрятала транспортное средство за спину, словно нашкодившая девочка, которую поймали за чем-то пакостным. Тем не менее, глаза ее лукаво блестели. — Ты не любила летать, — зачем-то заметил Гарри. — Я не любила летать, — эхом повторила Гермиона. — Чувствуешь, чем отдает? — Чем? — Прошедшим временем. И тут Гарри понял, что именно в ней изменилось за лето: у Гермионы выросли крылья. Фонтан они закончили украшать вместе, после чего вместе же отправились в столовую пить очень гадкий кофе. — Я не испытывала ненависти к полетам, — медленно произнесла Гермиона, когда они примостились за маленьким угловым столиком. — Наверное, я просто боялась, или не считала нужным тратить на это время, или не понимала, как это здорово, или все сразу… — Это не столь и важно, — заметил Гарри, наблюдая за тараканом, который резво пробежал по столешнице и скрылся в неизвестном направлении. — Не важно, — согласилась Гермиона. — И за какую команду болеть — тоже не важно. Говорят, это придет со временем. Твоя команда найдет тебя сама, и с того момента никакой другой ты уже не отдашь свое сердце. — А мне? — спросил Гарри, прежде чем успел прикусить язык. Он глянул на Гермиону опасливо и заметил, что на лице ее появилось недоумение. — Что — тебе? — Ничего, — буркнул Гарри, спрятав глаза в своей чашке с рисом. Они долго молчали, после чего Гермиона вдруг подняла на него острый взгляд: — Да. — Что — да? — удивился Гарри. — Ничего. Пора приступать к работе, — бодро произнесла Гермиона, поднимаясь и стряхивая крошки с колен. — Ты идешь? Гарри, кивнул, мол, да, иду, и поспешил за подругой, дожевывая рис на ходу. Со временем он стал замечать, что тоже сильно изменился. Хоть и не за лето, но — несомненно. Потому что любовь меняет людей.