young God

«You just never know  We might dance slow at somebody's wedding that we used to know  At a picture show, at a funeral  You're two rows behind me and it's hard to not turn around …» © Amy Shark «Don`t turn around» Бывают ангелы, что тащат тебя в ад; бывают демоны, что тащат тебя в рай. А ты (мне) кто? Вмазаться. Повернуться на тебе, абсолютно иррационально и безнадежно, с кайфом и придыханием, это как явиться на бракосочетание старого приятеля в неподобающем, накрепко обдолбанном виде — не самая лучшая идея, согласен. Но что тут теперь поделаешь. Химии внутри столько что можно банчить кровь мою, как поет коллега по лейблу. Но ты никогда не узнаешь насколько правдива эта его строчка. В Пасадене влажность восемьдесят семь процентов и ветрено. Здесь пахнет идеальной луговой травой и по тонким синим венам длинных рук бежит вишневый сок. А ты все еще холодным гиннесом жжешь мои губы и зеленым стеклом режешь всегда вдоль. Чтобы наверняка. Чтобы не зашили. Все многочисленные подружки невесты традиционно в одинаковых платьях романтичного оттенка лайлак скай, все веселые друзья жениха — в одинаковых смокингах с лиловыми поясами из оставшихся лоскутных отрезов. И тебе даже идёт. Я же нахожу свой прикид излишне чопорным и «не про меня». Но эти пиджаки, бутоньерки и лиловый роднит нас — хотя бы на время, на эти пару дней, включая репетицию — и это единственное, что меня радует. Я ясно ощущаю как горит кожа на твоей груди — в районе новой, так неловко засвеченной в интернете, татуировки. Крылатый бог солнца. Я хочу увидеть лично. Хочу потрогать. А пока… просто чувствую как больно, как жжет, как чешется, как мешает эта проклятая белая рубашка… Вся эта стесняющая одежда. Знаю как никто. А ты? Ты чувствуешь? Как мне. Нет. Да. Нет. Каким бы не был твой ответ. Personal Амон-ра. Ври кому-нибудь другому. Мне не нужны бесконечные репетиции… В отличии от Элис и Джейка. Я устал. Солнце вплеталось в твои кудри вяжущего рот оттенка бургунди, нагло отражалось в глянце глубоких нефтяных зрачков и никогда — никогда — не признавало другого Бога. Слышишь? Мы могли быть верными. Только тебе. Жаль, что ты не оценил. Когда чайки оглушали воплями, когда белой послушной пеной набегала очередная волна и справедливо казалось, что горячий сухой песок был везде — в разодранном ангиной горле, в носу, в соломенных волосах и в тугих плавках… Когда мы искали камыши и ракушки. А находили на губах кислый привкус скорого конца и впечатляющие закаты цвета охры…. Синим прозрачным утром ревную тебя к барберу, укладывающему твои волосы. В полдень к святому отцу, что кладет на твой розовый язык гостию. Тягучая карамель преломленных церковными витражами солнечных лучей, традиционная евхаристия для галочки, оттенки сосновой стружки в тяжелом кирпичном воздухе… В моих наушниках та самая правдивая untouched от the veronicas — и она идеальна для гула органа и оливкового запаха елея на твоем лбу. I just can't resist you … Это не напишут ни в одной Библии. Goin' crazy from the moment I met you... Это не выдадут ни на одной исповеди. I miss you. Это набьют бронзой на моей гранитной плите… Блестит масляный крест на загорелой коже, второй металлический болтается на ладонь выше солнышка. Алая рубашка на двух нижних пуговицах… Ты классно стоишь на коленях, но еще лучше врешь, что «чист», что причастившись тайн Христа — ты, наконец, выдал все собственные… О, мой бог… I feel so untouched and I want you so much. Столб прозрачного легкого света падает косо, в нем беззаботно порхают пылинки. Здесь от каменных стен еще отражается твой приглушенный, тихий смех, плитка помнит по-кошачьи мягкие ступни без конверсов, а дерево скамей пахнет твоей солоноватой кожей, божьим порицанием. Отрицанием. Грехами. Заповедями. Нашими пошлыми шутками, упрямо бьющими в пульсирующие виски. Та последняя в ряду — как задняя парта — выцарапанные ключом инициалы. E&M Мы как прогульщики, как вечные двоечники, как те, кто вечно опаздывают на важные жизненные уроки. Твоё: "не преследуй меня" Моё: "не снись мне" Вернись ко мне. Объясни — в чем смысл. Наконец. Помнишь, ты читал, твой любимый Лето спросил бы у Бога: Explain, please. Я не он. Я никто. Но я же могу просить у тебя? Услуга за услугу. Но, видимо, я просил слишком многого. Ты сжимал губы и сосредоточенно молчал, слушая монотонную проповедь. Я же мечтал тебя трахнуть. Или поцеловать. Или коснуться четкой линии подбородка, плеча… Как повезёт. Ведь Бог — и есть любовь. Я встаю в конец внушительной очереди, за широкобедрой дамой в широкополой шляпе, гостьи со стороны нашего друга Джейка, ...а потом и вовсе ухожу, незаметно выскальзывая за массивную дверь. Срываю дурацкий пластиковый браслет-перемычку с веселым и опознавательным best man, оттягиваю жгущий ворот футболки с влажными пятнами пота… Вдыхаю знакомый запах скошенной травы и чувствую как ветер с океана шадяще проходится по моей шее. Приятно. Там внутри слишком воняет ладаном и твоим кристальным враньем. Там внутри слишком много тебя и твоего приятеля Иисуса. Братья-близнецы. Просто дыши… Дыши сам. А я устал. Я бежал, быстро и далеко, не останавливаясь, сминая ногами высокую траву… Цепляясь, разрезал руки… Я падал лицом на воду. Я изо всех сил хотел не грести… но инстинкты… они ведь сильнее. Но ближе к четырем пополудни я все же зачем-то надевал свой смокинг и ту самую пластиковую перемычку.

***

Длинный шлейф кружевного платья Элис. Пьяный от счастья Джейк, еле стоящий на дрожащих от волнения ногах. Церковные благовония настойчиво втискиваются в легкие вперемешку с призвуками табака и мятной жевачки ригли. Бокал для храбрости, бокал для смелости… Пока петлял дворами, надеясь (не)встретить тебя. Надеясь не разглядеть среди лиц местных попрошаек на паперти твоё… Желая не узнать тебя… Пройти мимо и не обернуться. Я просто стараюсь не дышать, не выдавая себя греховным перегаром, хотя на затылок невыносимо давит недовольное око Христа… Но плевать же… Плевать. Важно что ты… Ты где-то совсем рядом. Чуть опоздав к началу церемонии, преодолеваешь проход как привычную ковровую дорожку крупными, размашистыми шагами… И я не знаю куда смотреть — то ли на твои блестящие ботинки, то ли на эти сумасшедшие вишневые пряди… Символично, что ты появляешься перед невестой… И все ждут только вас. Чуть опережаешь Элис, готовую пройти к богатому алтарю следом. Улыбаешься. Невнятно, еле уловимо… Я как осел сдерживаю нетрезвую, непонятную лыбу и думаю: «если это моя судьба, то можно я скажу «согласен» без унылых прелюдий падре?.. Внезапно наши глаза встречаются, я незаметно вздрагиваю, ты спокойно отводишь карий взгляд уже через мгновение, оставляя на моем новом смокинге глубокие порезы… а что там с сердцем? А с сердцем ничего. Только, знаешь, под этим храмом как будто бы пролегает метро, поезд идет прямо сейчас и пол неистово трясется. И это знаю — чувствую — только я. Мои наручные адски спешат. Ты хлопаешь жениха по плечу, успокаивая… Снова улыбаешься. Встаешь ко мне спиной. А я, сглатывая ком подступившей нервной тошноты, впервые в жизни по-настоящему не знаю что мне делать… Что мне делать, если всё, чего я хочу — видеть на распятии не Иисуса, а тебя. Не на кресте, распятым в моей скрипящей кровати с видом на Сан-Габриэль. Музей Нортона Саймона. Мадонна кисти Рафаэля. Ты мог трепаться об этом часами… Странно, еще на репетиции мы придумывали мальчикам из хора смешные прозвища и плевались черешневыми косточками в потолочные фрески, а сейчас ты помогаешь девчонке в лиловом с корсетом и легко заставляешь ее краснеть, шепча в аккуратное ушко какие-нибудь джентльменские непристойности. Но ты никогда не был джентльменом. Это подло. На пару с уличным бэндом громко распеваешь альфавилевский «forever young», когда все строятся в линейку перед фотографом. Как в школе… Общая фотография выходит смазанной — я на ней все еще по-дурацки торчу. С края и по тебе. Ты вольный художник — горяч до безумия не смотря на прогрессирующую астению, постоянную гипотанию и нарушения сна. Жарко. Всё ещё одет, но для меня как будто бы нет. «Не будь моим лекарством от бессонницы… просто будь ей» Можно задушиться, повиснув на проводах? Что мне делать? Если всё, чего я хочу — слушать твое сердце и в полудреме путать его шум с океаном… Что мне делать... Если всё, чего я по-настоящему хочу — однажды просто не сказать тебе «приятно познакомиться, я — Егор» , сжимая худую кисть в своей. Всех разбили по парам — все по закону Всевышнего. Каждой твари… Где же наш спасительный ковчег — я не понимал и к концу вечеринки, возвращаясь из уборной, пряча гриндер во внутренний карман. Эбби — сахарная девочка. Бабочка. Мотылек. Она еще не знает, какие газовые горелки ты носишь в своих карманах. Какие иглы спрятаны под твоим языком. Какими бархатными подставками заполнен твой дом. Как много в тебе стекла… Ей только предстоит узнать. Я завидовал Эбби. Она не сводит с тебя глаз, выглядит так, будто сейчас заплачет, у нее глаза на мокром месте и трясется подбородок. Не замечал? Этого покорного благоговения ты всегда хотел? Этого ты ждал? Этого ты жаждал? В дрожащих отблесках свечей я, прищуриваясь, катал во рту горчащий вермут. Ты давно оставил пиджак на спинке стула, закатал рукава рубашки и взлохматил волосы талантливой пятерней — и даже этот беспорядок выглядел шедевром. Твоя отличница Эбби накручивает русый локон на пальчик и заливисто, льстиво хохочет на твои вроде как смешные шутки. Ты никогда не умел шутить. Ключи, кредитка, кольцо на тонкой цепочке, забытое на моем столе… И нет даже дурацкой записки, знаешь, как в банальном кино. Ты никогда не был банальным. Моя Джесс с глазами цвета черничного варенья безразлично сминает атласный подол и легко прикуривает тонкую сигарету, скидывая под стол опостылевшие босоножки. Выглядит так, будто недавно трахнулась с шафером в исповедальне. Хохмит как заправский дальнобойщик, злоупотребляет спиртным и хрипло ржет, как лошадь в стойле… От нее за версту прёт сексом и пролитой в декольте стопкой кактусовой водки… Мечта. Ты — выкаченный (воздух) в центр свадебный сливочно-ягодный торт, с кислинкой. Ты — амстердамский кекс с гашишем. Нет, ты лучше… «Мэкс. Мэкс.» Она произносит это так. Доносится с того конца стола. Звонко. Но лучше бы мне оглохнуть. Веранда слишком большая и ты в противоположном ее углу. — Что, нравится? Эбби, конечно. Духи как клубничные капкейки… Чулки в мелкую сеточку, в дневнике хорошие отметки. Выпускает дым дрянная черничная, перехватывая мой слишком предвзятый, если не сказать хищный, упоротый волчий взгляд: «Я.Хочу.Тебя. Хочу всего тебя. Хочу всего с тобой.» Я беру с подноса новый бокал и сбиваюсь со счета, на самом деле… Всё крутится. Всё вертится… и ты дергаешься — распадаешься на космические части как лего… И я не знаю что ответить. И…я не хочу ничего отвечать. — Не думаю, что это подходящее слово. «Нравится» — это не то, что нам с тобой подходит. — Просто предъяви свои права. — Было бы на что. — На любовь. На эту ночь. На него, в конце концов. Я давлюсь коньяком. Мои черничные ночи слишком проницательны. — Потанцуем? Дышу её дымом. Путаюсь в её платье. Без босоножек она удивительно подходит мне по росту. Невнятный блюз шелковым тентом сквозь наступающую ночь делает только хуже. Ты тоже помнишь это, так? Это бегущее с мокрых волос напряжение… Скользит. Можжевеловая смола, жжение в груди, ток в пальцах. Бьет. Татуировки, языки, костяшки пальцев в ковры, содранные жестким ворсом колени. Тянет. Помнишь. Помнишь. Помнишь. Мэкс. (Мой) молодой бог. Не-мой-бог. Молчишь. И смотришь. И даже не на меня. Виноград, тюбик холодящей смазки с анестетиком под диваном, замедляющиеся лопасти вентилятора на потолке, содовая с лаймом. Мечты разбросаны по полкам как несвежее белье. Везде твой голос, твои крики, твои улыбки. Ноющая спина по утрам. Пропущенные службы. Экстренные номера. Один выученный на память. Пробежки якобы помогут. Музыка якобы напишется. По факту — молиться. Молиться. Молиться. Помогаешь жениху с тортом, проводишь пальцем по ножу, собирая сливки… отправляешь в рот. Специально. Дразнишь. Стекло бокала хрустит в моем кулаке. Черничная смеется. Сексуально… Черт её дери. Обнажающе, откровенно… Опасно. Что ты делаешь? Со мной. С ней. С нами. Со мной. Носи знак радиационная опасность и я первым запишусь в добровольцы по устранению катастроф. Ты еще пахнешь пеплом с этих Пепельных сред и влажной хвоей … Прибрежной солью. Миндальными меренгами и мастиковыми фигурками Джейка и Элис на творении кондитеров. Ты пропитан причастиями, тошнотворным сладким кагором и сорокадневными постами со своей трехдневной на впалых щеках. Ты пропитан загруженными улицами, здешними развратными клубами и целомудренными музеями искусств с проводами-венами аудиогидов. Ты соткан из несдержанных обетов и воздержанием до звона в паху. Полураздет тогда — разложен по клеточкам телефонной галереи — но я не выложу в Инстаграм и, знай, мне никогда не хватит 140 символов. Под гирляндами фальшивых звезд я глотаю свой мутный алкоголь и мечтаю кому-нибудь исповедоваться — но церковь окончила свой прием. Темные ресницы вверх-вниз. Вверх… Вниз. Damn, your eyes … Повторяю за голосом из колонки позади. Ты как будто делаешь мне знаки или мне следует внимательнее считать свою выпивку. Ты всего лишь делаешь мне мозги. Хочется поиграть в гляделки… Хочется тысячу раз проиграть. Конечно, тебе … Выглядишь до безумия свободным и пьяным Брендоном Ури, перепевающим «старбой», хотя ни брал ни капли … а у меня та самая паника на дискотеке … Танцуешь с белозубой Элис, трогательно придерживая ее тиару… Я морщусь… Ты весь такой… божественно уёбищный. Ангельски блядский… Меня стошнит за массивной колонкой и нарядными буквами J&A. Покрести их будущего ребёнка ещё. В очередной раз солги, что готов заботиться о ком-то еще… кроме себя. Солги, что готов любить. Зажмуриваюсь то ли от едкого огненного спирта, обжигающего глотку, то ли от наваливающейся, оглушающей лжи… «В богатстве и бедности, болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас…» Обещания. Признания. Тосты. Паленый алкоголь. Безголосая певичка, пародирующая твою любимую Ри, кажется, единственная, кто не врет в этот вечер. We found love in a hopeless place… Но на «we» это как-то совсем не похоже. Жёлтые бриллианты вспышками фейерверков взрываются перед глазами. Взрываются в мозгу, разрывая черепную коробку. Когда я вижу как ты ведешь крошку Эбби к дому переодеваться, когда та проливает на свое лиловое платье приторный вишневый сок…. Эбби мечтала расстаться с девственностью еще на выпускном. Повезло сейчас. Звезды замирают на уставшем небе с дымком, полыхая никому не нужным колючим серебром конфетных оберток. Гости медленно расходятся, я медленно впадаю в кому за праздничным столом, среди остывших блюд и оставшихся бутылок. Закинув ноги на соседний стул, сняв ботинки и носки… Позже я съеду с шоссе в дерево на новеньком корвете, угнанном у счастливого, засыпающего на жене Джейка. Окончательно сорвусь с бухлом. Окажусь в хозяйском винном погребе. Окажусь в Джесс, так опрометчиво решившей прогуляться звездной ночью до туалета… Кончу в свою черничную в одном из загроможденных подсобных, и сойду с ума от ее хриплых стонов в мое мокрое от ее обильной слюны левое ухо… Вылизывает шею страстно — особый фетиш. — Секс с геями - моя слабость… — Секс с шлюхами - моя тупость… Ее пощечины заводят. Ее помада гадкая на вкус. Ее вагина растянута как тысяча остальных. Двигаюсь в ней — ее спина методично встречается с гвоздем на мареной сосновой балке. Больно. И мне не жалко. Подхватываю под колени, толкаюсь грубо. Кусаю шею, зажимаю сосок зубами до болезненных спазмов, уродливого кровоподтека… Я думаю о том, как там у вас с Эбби… Плевать на Эбби. Я думаю о тебе. Ты как Караваджо — у тебя никогда не было черновиков — ты оригинал до рези в глазах и этих слез, конечно от ветра. — Не плачь, зайчик… — Красные ноготки по-матерински стирают с щек слезу, как только черничная приходит в себя после оргазма. По ее лопаткам течет кровь и застежка бюстгальтера испачкана. — Забавное послание ты здесь ему оставил... Я хлопаю по юркой ладошке, скользнувшей к низу живота. Ты как моя новая витая татуировка ниже ватерлинии — края брючного пояса и даже резинки трусов — горячий Лос-Анджелес … Несколько точек на карте, предсказуемо образующих твои координаты. Твою сущность. Тебя самого. Young God… но только из песен Weekend`а, не больше. Я — как окруженная винным блюзом, эта прохладная ночная Пасадена — всегда на 19 кэмэ к северо-западу … не доезжая до левого крыла твоего Бога… Точка на карте бьется сейсмически … тук-тук… и всё это и вправду не больше, чем инстинкты… Я изо всех сил хотел не грести. ...И я больше не грёб. ...In the name of the Father, the Son and the Holy spirit. Amen.