Scar Tissue

«Мой дорогой Уилл, вы должны были уже вылечиться... по крайней мере, внешне». Первую неделю Чилтон и Уилл целенаправленно избегают друг друга. Впрочем, не совсем «избегают» – скорее Уилл вызывающе игнорирует присутствие Чилтона, пока тот хандрит в гостевой комнате, засев за своей огромной коллекцией книг. Чилтон стал двигаться медленнее после того, как вышел из комы. Его трость всегда поблизости от него – он либо тяжело опирается на нее, либо безотчетно теребит ее набалдашник кончиками пальцев, когда сидит. Что касается его зарубцевавшейся щеки, то он либо поворачивается ей к стене, либо держит ее в тени, как и ожидаешь от склонного к драматизму засранца вроде него. Уилл мог бы указать на это в разговоре... вот только он и сам не может больше смотреть на свое нагое отражение. Вторжение в его дом не беспокоит его так, как должно бы. Возможно где-то между выблевыванием уха в кухонную раковину и скармливающим его собакам куски своего лица Мэйсоном Вержером это место перестало ощущаться как его убежище, вместо этого став больше походить на продолжение того красного шрама, что тянется поперек его живота. (В конце концов, что такое дующийся на его территории психиатр против человека, ввалившегося к нему через окно в костюме медведя?). Но живое напоминание о ранах, нанесенных Ганнибалом, действует ему на нервы. У Чилтона есть свои шрамы и Уилл не может выносить это отражение сделанного с ним больше, чем свои собственные. Так что, каждое утро он уходит до рассвета, забросив рыбацкое снаряжение на заднее сидение машины. Иногда он и впрямь идет рыбачить. Но гораздо чаще нет – он сидит на какой-нибудь парковке, наблюдает за людьми, проносящими свои жизни мимо него. Иногда он уходит в лес. В другие разы – в бар. Куда угодно, только не в дом в Вулф Трап, Вирджиния. Он возвращается после заката. Огни в доме горят сквозь туман, словно осуждающие глаза, что не могут простить то, что видели. Обычно Уилл съедает наскоро сделанный ужин и идет чинить лодочные моторы, пока не онемеют руки. Чилтон читает, и читает, и читает. Когда в ФБР осознали, что взяли не того, ему вернули то имущество, которое у него еще оставалось, ну а Чилтон вышел из комы и обнаружил, что у него остались только деньги на банковском счету (весьма солидная сумма) и те личные вещи, которые ФБР изъяло в качестве доказательств. Он остался без работы, потому что кого-то другого уже наняли на его место. По-видимому, у него не было живых членов семьи – или друзей, судя по тому, как Чилтон отсиживался в гостевой комнате. При переезде Чилтон привез с собой из вещей две коробки одежды и десять коробок книг. Уилл не может осуждать его за то, что он цепляется за оставшиеся части себя-прошлого, но разбросанные по всему дому медицинские журналы с ехидными комментариями на полях понемногу начинают раздражать его. Он готовит себе еду, а Уилл готовит себе. Едят они отдельно. Ни одному из них не нравится, если кто-то стоит у них за спиной. Чилтон спит с ночником. Уилл отпускает или отдает Алане весь свой рыбацкий улов, потому что в тот единственный раз, когда он пытается распотрошить рыбу, он стоит в кухне Ганнибала Лектера, удерживая свои кишки в животе, пока рядом с ним истекает кровью Эбигейл. Его паническая атака заканчивается только тогда, когда Чилтон входит в кухню и выругивается так громко, что Уилл приходит в себя. Они пялятся друг на друга, оба бледные и трясущиеся на разных концах комнаты с дешевым кафелем, с полураспотрошенной рыбой на кухонной тумбе между ними. В тот момент Уилл думает, что Чилтона вырвет там же на месте, но Чилтон разворачивается на пятках и выбегает – передняя дверь захлопывается за ним. «Надеюсь, что вы не слишком уродливы». Спустя шесть месяцев и четыре хирургических операции, Кейд Прурнелл стучит в дверь. Она осматривается, принимая во внимание собак и захламляющую полки немытую посуду. Она задирает бровь, но ничего не говорит. Уилл задирает бровь в ответ, без стеснения указывая ей на кресло с наибольшим количеством собачьей шерсти на нем. Губы Прурнелл поджимаются, но она садится, приглаживая юбку к своим коленям. Ей удается проделать этот жест так, что он выглядит бросающим ему вызов, а не выражающим дискомфорт. – Как успехи с преследованием, агентка Прурнелл? Глаза Прурнелл сужаются. Уилл прекрасно знает, насколько преследование успешно на сей момент. – Прямо сейчас мы изучаем другие варианты. – Вы никогда его не поймаете, – говорит Уилл. – У нас был шанс. Мы его упустили. – Вы его упустили, – говорит Прурнелл. – Мы пытаемся прибрать за вами. Вами и Джеком Кроуфордом. Это удар ниже пояса и ощущается им, как удар в челюcть. Прурнелл умна. Она знает, сколько имя Джека все еще весит для него. – Чего вы хотите? Прурнелл наклоняется к нему. – Мы хватались за каждую наводку в хаотичной и глупой погоне, но сейчас очевидно, что мы не поймаем Ганнибала Лектера, обыскивая каждый угол Европы. Мы будем знать, где Ганнибал Лектер находится, только если он сам придет к нам. Вы можете себе представить такую вещь, возможно единственную вещь, ради которой он бы мог вернуться? Это не вопрос. Никогда им не было. «Какая у тебя должна быть коллекция шрамов». Когда Чилтон впервые видит гостевую комнату, он с неприязнью принюхивается и бросает свои сумки на кровать, пряча мимолетное содрогание от того, как натягиваются мышцы его живота, пострадавшие милостью Абеля Гидеона. – Ну, могло быть и хуже. Уилл опирается о дверной проем и сердито поправляет очки на носу, приподнимая их. – В комнате могли бы быть полусъеденные трупы. – И еще вполне могут быть, – угрюмо произносит Чилтон. – В зависимости от того, во что выльется этот план. К собственному удивлению, Уилл издает смешок. И вопреки его надменным комментариям, непохоже, что Чилтон часто пользуется кроватью. По ночам Уилл слышит, как он ходит наверху. Он не может его винить. Даже если забыть про то, что Чилтону доводилось просыпаться, чтобы обнаружить рядом распотрошенных офицеров полиции (один раз), в отделении интенсивной терапии (дважды), и будучи заторможенным от лекарств, которыми его накачали серийные убийцы (два раза – в двух отдельных случаях. Боже), мысль о том, чтобы быть живой приманкой, не то чтобы способствует беспечному сну. Уилл и сам спит мало. Пусть Ганнибал Лектер и за океаном, части его все еще остаются в его голове, и его голос сильнее всего в ночи, когда шепчет в уголках разума Уилла, пока тот лежит в темноте, подавляя желание отвечать, поднимающееся в его глотке, как желчь. – Хорошо, – говорит Ганнибал, улыбаясь, стоя в дверном проеме, все сильнее и сильнее наклоняясь к нему с порога. – Хорошо, Уилл. Той конкретной ночью борющийся с подражающей Ганнибалу улыбкой Уилл слышит приглушенный крик сверху. Он дергается на кровати, а Ганнибал исчезает, как темный шелк в полуночном ручье, пока отзвук громкого удара отдается в оконных проемах. Собаки вскакивают, некоторые пугаются до лая. Если у Уилла и были сомнения насчет того, как ему стоит действовать, те исчезают, как только он хватает пистолет с прикроватной тумбочки и бежит наверх, пропуская ступеньки, и наиболее храбрые из собак следуют за ним. Он ногой открывает дверь в спальню, водя по комнате ружьем по порядку, вмуштрованному в него давным-давно, еще в полицейской академии. В комнате нет никого, кроме Чилтона, который сидит на полу, запутавшись в простынях. Он тяжело дышит, в его глазах стоит непроницаемая пелена паники. На его лице слезы. Уилл бездумно шагает вперед, но Чилтон дергается назад, врезаясь спиной в стену. – Сейчас без пятнадцати четыре утра, – говорит Уилл, опуская пистолет на пол и вяло поднимая руки. Чилтон смаргивает, его взгляд расчищается. – Вы в Вулф Трап, Вирджиния. Ваше имя Фредерик Чилтон. – Доктор Фредерик Чилтон, – говорит Чилтон срывающимся голосом. – Может, я и лишился всего своего имущества в этом мире, моего положения и моего достоинства, но у меня все еще есть мой титул. Чилтон тяжело дышит, трет лицо руками. Уинстон выходит из-за спины Уилла и рысью пересекает комнату, чтобы лечь под бок к Чилтону. Рука Чилтона машинально тянется к нему, зарываясь пальцами в мех Уинстона, когда тот опускается на пол рядом. Уилл отводит глаза. – Полагаю, будет бесцеремонным поинтересоваться, не припрятано ли у тебя что-нибудь, что можно выпить? – спрашивает Чилтон, вытирая щеки. В итоге они сидят на кухне, пьют дешевый виски Уилла из фляжки. Уилл предлагает Чилтону достать стакан, но Чилтон отпускает грубый комментарий о питье низкокачественного спиртного, под которое отводят только нижние полки в магазинах, из стакана для питья воды. Уилл игнорирует ту ремарку – по большей части из-за того, как сильно у Чилтона трясутся руки. Он не говорит ничего, сидя за столом напротив. Через минуту, Чилтон протягивает Уиллу фляжку, как бы предлагая присоединиться. Уилл, сильно удивленный, берет ее и неуверенно принимает предложенную ему благодарность в виде его собственного виски во фляжке. Товарищество между ними хрупко, но ненарушено, пока они сидят вместе, с собаками, улегшимися у их ног, до тех пор, пока солнце не проглядывает сквозь занавески. – Было бы подозрительным со стороны, если бы двое мужчин, между которыми подразумеваются близкие отношения, спали бы в разных частях дома, – говорит Уилл, не отрывая взгляда от кухонного окна, глядя, как солнце поднимается за деревьями. Он чувствует на себе неверящий взгляд Чилтона и отказывается встречаться с ним. – Вам правда стоит спать внизу. На другом конце стола тяжелая тишина. Углом глаза Уилл видит, как Чилтон отправляет в себя остатки виски. – Ладно. Ради поддержания легенды. Уилл кивает, потому что его собственное чувство нервозного облегчения не дает ему что-либо ответить вслух. «Никогда не забывайте, кто дал вам лучшие из них, и будьте благодарны». Уилл не думал, что Чилтон согласится. Но видимо на момент, когда Прурнелл вела переговоры с ним, он уже согласился. Уилл как-то спрашивает Чилтона на этот счет за нарезанием био-моркови для его претенциозного веганского блюда, требующего обжарки на раскаленном масле. Со спины заметно, что Чилтон напрягается. – Почему нет? Я до конца жизни буду оглядываться через плечо. При таком раскладе я, по крайней мере, буду делать это, будучи окруженным хорошо вооруженными офицерами полиции. Помнится, не все прошло гладко в последний раз, когда я решил пойти против Ганнабала Лектера solo. Они вместе едят в тишине. Уилл не припоминает, когда это стало обыкновением для них, но не чувствует нужды заговорить об этом. – К тому же, – говорит Чилтон половину ужина спустя, – мой дом – место преступления. Куда бы еще я пошел? – Чилтон пытается ухмыльнуться, но гримаса неубедительна. До того, в госпитале, стиль Чилтона был старательно подобран так, чтобы отражать профессионализм и утонченность с помощью элегантных костюмов, в которых часто виделось эхо гардероба Ганнибала Лектера, а также педантичной уложенной прически и столь же педантично ухоженной растительности на лице. Уилл смотрел на Чилтона сквозь решетку своей камеры, в «бочке для макания», и видел дорогие костюмы, билет в театр на одного, одинокие ужины, съедаемые в слишком большом доме, на который, вероятно, ушло слишком много денег, отчаянные попытки показать себя, исступленную нужду в одобрении, которая возникает, когда всю твою жизнь тебе говорят, что из тебя никогда ничего не получится, и крикливую заносчивость интеллектуала, который точно знает, что ему есть мало что предложить миру, помимо своего интеллекта. С самого первого момента их знакомства Чилтон не был в состоянии что-либо скрыть от него, не был в состоянии манипулировать Уиллом так, чтобы он не предвидел его ход задолго до того. У Чилтона душа на распашку, все его желания стоят у него в глазах, а эмоции проступают на лице. Уилл понимает, с заново обретенной ясностью, что ему никогда не придется бояться чего-либо исходящего от Чилтона – никогда не придется бояться тайного умысла или деликатного растаскивания по кусочкам психики Уилла. Чилтон представляет из себя многое, но незаметность в него не входит. Это одна из причин, по которым он согласится на это. Одна из них. («Вы не убийца, Фредерик».) Сейчас Чилтон одевается иначе. Шелковые галстуки и узорчатые костюмы (все конфискованы и изучены на наличие улик) заменены простыми застегивающимися на пуговицы рубашками под темными свитерами и повседневными слаксами, которые чаще всего покрыты собачьей шерстью. Стратегически нанесенный запах дорогого одеколона исчез некоторое время назад, оставив после себя только естественный запах Чилтона, мешающийся с мылом и приставшим к нему запахом старых книг. Это далеко не уилловы узоры в клетку и джинсы, но все равно ощущается уходом от напряженной проекции того, кем Чилтон пытается быть. Он все еще носит это несносное кольцо. По-видимому, его он выбрал для себя сам. «Наши шрамы имеют силу напоминать нам, что прошлое реально». Чилтон инициативный чистоплюй в лучшие дни и чертов ураган в худшие. Уилл не неряха, но его дом никогда не был безукоризненно чистым. – То, что мы живем с собачьей стаей, не значит, что мы должны жить, как они, – говорит Чилтон, ухитряясь выглядеть снисходительным стоя за пылесосом. До сих пор Уилл не вмешивался в то, что Чилтон делал, ингорируя чистые ковры, вымытую со шваброй древесину паркета, отдраенный туалет и сияющие окна так же, как игнорировал все остальное вторжение в его жилое пространство. Но теперь он берет в руки посуду, которую Чилтон передает ему, и вытирает ее сухим белым полотенцем, покупку которого не помнит. Для них типично работать в запое некомфортной тишины, но сегодня вечером Чилтон задает ему вопрос. Это вопрос, который, Уилл знал, должен был быть задан, и озвучивания которого Уилл боялся. Он думал о том, чтобы солгать, и о том, чтобы сбросить его с себя пренебрежительным комментарием с острой кромкой, который бы гарантировал, что Чилтон никогда бы об этом не заговорил снова. – Почему ты согласился на это, Уилл? – Чилтон снова смотрит на него в этой своей неловкой моргнуть-и-уставиться манере, как делал в госпитале, вызывая у Уилла тогда желание не то засмеяться ему в лицо, не то задушить его. Сейчас это отзывается скручиванием чего-то у Уилла в груди, чего-то знакомого и нового, от чего Уилл стискивает челюсть. Когда он отвечает, он говорит правду. – Если бы Ганнибал хотел, чтобы я умер, он бы убил меня. Вместо этого, он оставил меня кровоточащим и выпотрошенным на кухонном полу, пока все, кого я любил, умирали вокруг меня. – Уилл откладывает тарелку, вжимаясь ладонями в тумбу. – Он хотел разрушить меня, забрать у меня все, потому что раз он не смог заполучить меня, – Уилл прерывается, выхватывая стакан из рук Чилтона и швыряет его в стену. Он разбивается и разлетается стеклом. Собаки бросаются в разные стороны, а Чилтон отпрыгивает, глядя на него с опаской. – Я не принадлежу ему, чтобы он разбил меня, – тихо говорит Уилл. После этого следует долгое молчание. – Что же, – говорит Чилтон, отворачиваясь обратно к раковине. – Как бы там ни было, убирать это за собой будешь ты. – О, – произносит Уилл, неловко меняя положение. – У нас есть метла? Чилтон закатывает глаза. «Мы живем в примитивное время, не правда ли, Уилл?» Сперва Уилл идет спать на диван. Чилтону мешают спать боли в животе, а Уиллу его бессонница. Иногда, когда Чилтон засыпает, Уилл разглядывает его. Он обнаруживает, что подстраивает свое дыхание под дыхание Чилтона, когда вбирает в себя его расслабленное лицо, черты которого разглажены сном, и его подергивающиеся пальцы. Его веки тяжелеют. Ему лучше спится с другим человеком в комнате. Чужое присутствие, как будто бы отодвигает шепотки и нежеланные вторжения в определенные воспоминания. Приходит весна и жаркое лето за ней, но следов Ганнибала Лектера все еще нет. Дни становятся жаркими и спертыми, и ночи не дают отдыха. В середине июня кондиционер издает шумный низкий звук, заставляющий Чилтона и Уилла обменяться беспокойными взглядами над занимающими их книгой и частями двигателя. – Ты знаешь, – протягивает Чилтон, которому каким-то образом удается саркастично нависать над ним, пока Уилл возится с вентиляционным агрегатом, – есть такие люди, которых зовут профессионалами. Я уверен, что мы могли бы найти их имена и номера в той телефонной книге, которую ты предпочитаешь держать вместо Интернета в этой Богом забытой хибаре. Уилл стискивает зубы. – Я могу починить его. – Ты очень территориален для того, кто почти не проводит время в своем доме, – говорит Чилтон с любопытством осматривая его. Уже из-за одного только этого момента Уилл три дня проводит за починкой прибора. Чилтон ничего не говорит. Только сидит на крыльце в своей белой футболке, с волосами перебираемыми летним ветерком и предплечьями, вздрагивающими от того, как он подпиливает себе ногти в безупречно отманикюренные полумесяцы. На третью ночь Чилтон спит поверх простыней в одной только тонкой футболке и боксерах. Уилл большую часть ночи бодрствует, наблюдая за тем, как пот стекает по ключице Чилтона. Утром футболка Чилтона уже пропиталась потом до полупрозрачности, так что Уилл почти видит его соски сквозь мягкий хлопок. Он захлопывает газету и уносится в подвал. Когда Уилл выходит из него через час, кондиционер с чихом приходит к жизни, Чилтон окидывает его многозначительным взглядом за кофе, но больше ничего не говорит. Уиллу следовало быть умнее. В госпитале Чилтон всегда знал, к каким этически сомнительным тактикам прибегнуть, чтобы получить то, что ему было нужно. Той ночью Уилл смотрит, как грудь Чилтона поднимается и опускается в равномерном дыхании, сам чувствуя, как его ритм дыхания изменяется ему подстать. Он теряется в этом ритме, пока тот слегка не меняется. Уилл с вздрагиванием приходит в себя, быстро моргая. Когда он снова фокусируется, его взгляд устремляется к кровати и сталкивается со взглядом Чилтона, чьи глаза открыты и отражают мягкий ночной свет из угла. Дыхание Уилла сбивается. Ни один из них не говорит. Медленно, целенаправленно, Чилтон сдвигается так, чтобы освободить место на той половине кровати, которая ближе к Уиллу. Уилл тяжело сглатывает, замирая на долгое время, прежде чем встать и подойти к кровати. Уилл опускает на матрас, а Чилтон наблюдает за ним. Уилл знает, что если один из них издаст хоть звук, будь то покашливание или шепот, момент будет разрушен. Уилл вернется к себе на диван, а Чилтон закроет глаза и утром они проснутся и сделают вид, что ничего не было. Но никакой звук не раздается. Они с Чилтоном рассматривают друг друга с неприкрытой внимательностью, пока глаза Чилтона медленно не закрываются, а его дыхание опять не становится глубоким. От того, как дыхание Чилтона нежно долетает до его лица, Уилл чувствует, как его тело расслабляется на кровати. Они так и спят, лицом к лицу друг друга всю ночь. Они делят постель каждую ночь после этой. Это неозвучиваемое соглашение: Чилтон первый ложится спать, наблюдая за тем, как Уилл разбирает моторные лодки, пока не засыпает. Уилл присоединяется к нему после этого. Иногда очевидно, что Чилтон еще не спит, но никто из них ничего не говорит по этому поводу. Даже тогда, когда наступает осень, ночи становятся холоднее, а Чилтон прижимается ближе. И может быть Уилл позволяет это, потому что Чилтон ничего не говорит, когда Уилл просыпается от ужасных кошмаров, – он притворяется, что они его не тревожат во сне, даже когда Уилл насквозь вымочен в поту и трясется так сильно, что едва может взять очки с прикроватного столика. Может быть, дело в этом, а может быть, и нет. Но так или иначе, Уилл всегда уходит со своим рыбацким снаряжением, прежде чем Чилтон просыпается. «Ни дикое, ни мудрое». После того, как Прурнелл делает свое предложение снять все обвинения в обмен на согласие стать ее личной каннибальской приманкой, Уилл посещает единственного человека, оставшегося у него. Алана бледная и исхудавшая, и все еще привыкает к своей инвалидной коляске. Она выглядит усталой, ее сломанный позвоночник и осквернение Ганнибалом стоили части ее великолепия, но она медленно учится сопротивляться этому («С помощью небольшой армии терапевток, специализирующихся в ПТСР», признает она). Старой Аланы, той, которую Уилл любил так отчаянно, больше нет, но ее сердцевина все еще здесь, питаемая теперь другим источником энергии. Уилл восхищается ей за это. За то, что она была достаточно близко, чтобы сгореть, но теперь востает из своего собственного праха. – Что Чеса-, что Ганнибал делает со своими жертвами, Уилл? – спрашивает Алана. Уилл сидит в гостиной ее новой студии. Она признавалась, что не могла оставаться в ее старом доме. Все, что было ее старой жизнью, ощущалось загрязненным. И она чувствует себя в большей безопасности, когда может все время видеть все свое жилое пространство. Уилл думает, почесывая свою месячную щетину. – Он поглощает их. Он отнимает их плоть, очищая их для того, чтобы поглотить и сделать своей частью. Губы Аланы дрожат, но она кивает. – И что Ганнибал делает с теми, кого оставляет жить? Что он оставляет тем, кто переживает его? Коляска, в которой сидит Алана, наполняет пространство между ними поскрипыванием. – Он разрушает их, – шепчет Уилл. – Оставляет их без шанса вести общественную жизнь с какими-либо эмоциональными связями или привязанностями. – Уилл, – говорит Алана, с блестящими и влажными глазами. – Что Ганнибал сделал с нами? Уилл долго молчит. – Я не знаю. Это ложь и Алана знает это. – Он оставил нас позади. Он думает, что поглотил все, что делало нас теми, кто мы есть, и он думает, что оставил нас уничтоженными обломками его собственного краха, – говорит Алана страстным голосом. – Покажи ему, что это не так. Покажи ему, что ты двигаешься дальше, что ты счастлив, что он не оставил тебя живой скорлупой. Ткни его лицом в то, что он никогда не владел тобой, и что думаешь произойдет? Уилл не говорит ничего. Он смотрит в деревянный пол, на котором уже остались следы от колес, которые будут нести вес Аланы до конца ее жизни. – Это хороший план, Уилл. Ты близко подобрался к Ганнибалу. Мы оба сделали это. Но и он тоже. Может быть, он и сам еще это не понял. И может быть, ты можешь использовать этот его промах против него. «Полумеры его проклятие». Чилтон и Уилл вместе ходят на физиотерапию в Балтиморе. Не потому, что так Фредди Лаундс может сделать фотографии с ними, выходящими в свет вместе, или потому, что это удобно, а потому, что их всегда сопровождает полицейский эскорт в штатском, на случай, если Ганнибал неожиданно решит объявиться в переполненном центре города и сделать Бог знает что. У них разные терапевтки и они часто занимаются в разных концах комнаты, но Уиллу помогает знать, когда его с участием и поддержкой доводят до слез, что Чилтон выносит ту же форму наказания (терапии) в другом углу гимнастического зала. Как-то Уилл смотрит в тот угол и сразу же осознает, что что-то не так. Терапевтка Чилтона заставила делать его задания на спину и очевидно пытается добиться от Чилтона еще десяти («Еще десять, Фредерик, давайте же») повторений упражнения. Чилтону очевидно больно (но это нормально), но его язык тела неистово пульсирует сигналами страдания и паники каждую секунду. Терапевтка стоит рядом и позади Чилтона, практически заключив его в объятия. Уилл видит Ганнибала, вжимающего Чилтона в себя, усаживающего его на пол и зажимающего его глухие крики пропитанной колиформом тряпкой, нежно шепчущего ему на ухо. Без задней мысли, Уилл делает порывистое движение к ним. Чилтон сразу же замечает и замирает, удерживая его на месте выразительным взглядом. Чилтон стискивает челюсть и заставляет свое тело расслабиться, и пот стекает ему в глаза в то время, как он еще десять раз повторяет упражнение для своей терапевтки. Уилл не смотрит в ту сторону до конца дня, но чувствует присутствие Чилтона так же, как Алана должно быть чувствует металл кресла под своими руками. В раздевалке Уилл ждет дольше обычного, прежде чем стащить с себя одежду, и выйти из душа. Как правило, он выходит, когда слышит, что Чилтон включает душ, но на этот раз он ждет, оборачивает полотенце вокруг своей талии, делает заземляющий вдох и отодвигает в сторону занавеску перед собой. Чилтон там, уже оделся и собирает свою сумку, мокрые волосы чуть сворачиваются на его загривке. Он инстинктивно оборачивается на звук Уилла, выходящего из душевой. Его глаза расширяются, пристав к длинному красному шраму, проходящему через живот Уилла, сделанному из неровных, сплетающихся линий раны, которая должна была принести боль и оставить рваный выпуклый след, навсегда видимый на его бледной коже. Уилл заставляет себя стоять голым и в мокром пару, пока Чилтон вбирает в себя это. Наконец Чилтон поднимает взгляд и смотрит Уиллу в глаза. Между ними циркулирует энергия, заряженная и пульсирующая, как сердцебиение. Она протягивается между ними, плотная и тугая, пока Чилтон не облизывает губы в нервном жесте и не отводит глаза. «В рациональном обществе меня бы либо убили, либо как-нибудь использовали бы». — Доктор Чилтон, не могли бы вы положить руку на бедро мистера Грэма? — кричит Фрэдди Лаунд в трех стах ярдах от них. Чилтон и Уилл сидят в напряжении, пока Фредди возится со своей линзой для съемки на дальней дистанции. Они сидят на ступеньках лестницы на террасу Уилла, прижимаясь друг к другу плечами, бедрами и ляжками. Фредди делает снимки из-за деревьев, чтобы добавить флер аутентичности своей якобы беспристрастной статье «ИЗМУЧЕННЫЕ УЦЕЛЕВШИЕ ЖЕРТВЫ КАННИБАЛА НАХОДЯТ УТЕШЕНИЕ ДРУГ В ДРУГЕ?» для Таттлера. Осторожно давая возможность отслеживать свои движения, Чилтон аккуратно помещает свою руку Уиллу на колено. У него огромная рука, накрывающая большую часть ляжки Уилла. У него длинные пальцы и ладонь такая теплая, что Уилл чувствует, как тепло просачивается в его кожу сквозь джинсы. Это первый раз, когда кто-то прикасается к нему, после всех клинических осмотров от врачей. Первый раз, когда кто-то прикасается к нему так интимно-тесно с... Уилл сосредоточивается на своем дыхании, стараясь не отдернуться. Пальцы Чилтона отбивают нервный ритм по его коленной чашечке. — Постарайтесь не выглядеть так, будто вас вот-вот вывернет наизнанку от меня, мистер Грэм, — негромко говорит Чилтон. — Мы ведь все-таки трагически влюблены. Чилтон шлет Уиллу взгляд искоса, насмешливо склоняя голову. Уилл фыркает и, наконец-то, расслабляется. Фредди ухватывает именно этот момент: Чилтон, склоняющийся к Уиллу с дразнящим взглядом, Уилл, расслабленный под прикосновением Чилтона, с уголками губами приподнятыми с намеком на улыбку. «Вы часто мечтаете, Уилл?» Однажды ночью Уилл выходит из дома, чтобы обнаружить Чилтона на пороге вместе с собаками и бутылкой виски, свисающей из пальцев. Она не пустая, но уж точно и не полная. Уилл откладывает свое рыбацкое снаряжение и садится на ступеньки рядом с Чилтоном. Некоторое время они сидят в комфортной тишине. Чилтон смотрит в ночное небо, звезды ярко светят сквозь облака. – Я думаю о том, чтобы написать книгу. «Психологический потрет Ганнибала-Каннибала». – Да ну? – спрашивает Уилл, скользя глазами по линии деревьев. Он изумляется тому, что несмотря на все случившееся под взглядом этих деревьев, он начинает чувствовать себя безопасности в этом месте. Деревья могут выглядеть зловещими, таящими опасность в глубине лесной чащи, но это его дом. Он спрашивает себя, сколько это продолжит ощущаться так. Что еще Ганнибал для него приготовил. – И почему же? – Я хочу рассказать миру о том, что Ганнибал импотент, который ест свои жертвы, потому что это единственный доступный ему способ получить сексуальное удовольствие, – говорит Чилтон повседневным тоном. Уилл громко смеется, и звук получается грубый и незнакомый его горлу. – Я хочу описать его претенциозный музыкальный вкус и ужасную коллекцию вина, и назвать его кухню в лучшем случае посредственной. – Чилтон отпивает большой глоток из бутылки. Уилл смотрит на его горло, когда он сглатывает его. – Я думаю, что такая книга дойдет до «Книжного клуба Опры». Как минимум, окажется в списке бестселлеров «Нью-Йорк Таймс». Уилл наклоняет голову, пытаясь задушить ухмылку. – И чего именно вы тем самым добьетесь? – Мы ведь должны выманивать его из убежища, разве нет? Разве есть лучший способ нарисовать большие мишени на наших спинах, чем отправиться в книжный тур? – Чилтон искоса смотрит на Уилла, предлагая ему бутылку. – Тем более, что в ближайшем будущем я обречен находиться в ловушке нелюбящих, несексуальных отношений. Мне больше нечем занять себя. Уилл берет бутылку в руки. Крутит ее между ладоней. – Они не должны оставаться такими. – Не должны? – спрашивает Чилтон вызывающе. Уилл целует его. Он хорош в этом, был долгое время без практики, но по-прежнему хорош. Чилтон издает низкий гортанный звук удовольствия. Губы Чилтона, теплые и мягкие, охотно раскрываются навстречу губам Уилла. Чилтон было пропускает волосы Уилла через пальцы, но быстро кладет руку Уиллу на плечо, почувствовав, как Уилл вздрагивает. Уилл благодарно ворчит и проскальзывает языком в рот Чилтона. Уилл неспешно исследует его рот, смакуя ощущения от языка Чилтона, вжимающегося в его собственный, и то, как податливо Чилтон отвечает на его действия. Он чувствует, как другая рука Чилтона ложится на его бедро, целенаправленно сдвигаясь вверх, подавая Уиллу сигнал, на случай, если Уилл захочет остановить его. Уилл отстраняется, хватая пальцы Чилтона, вскользь проходящиеся по его члену. Чилтон бормочет что-то ободряющее, склонив голову так, чтобы припасть губами к пульсирующей жилке на шее Уилла. Член Уилла болезненно прошивает, когда рука Чилтона скользит к нему в джинсу и мягко касается его ладонью. – Пойдем внутрь, – говорит Уилл, ощущая ступеньки, врезающиеся в его позвоночник. – Пойдем внутрь со мной. Чилтон кивает, тяжело дыша Уиллу в шею. Они неуклюже двигаются к кровати: Чилтон переносит вес своего тела на Уилла, позабыв свою трость на крыльце. Уилл совершенно не против, с учетом того, как отчаянно сам вжимает Чилтона в себя. Собаки бросают на них взгляд и разбегаются, некоторые даже тайком убегают наверх, пока они падают на кровать, держа в уме раны друг друга – и физические, и психологические раны. Чилтон избегает касаться живота Уилла, а Уилл старается не давать Чилтону чувствовать, что он тесно зажат под ним. Они оба полностью одеты, но Уилл чувствует Чилтона везде, где тот прижимается к нему – грудь к груди, одно из сильных бедер между его собственными, щетина, скребущая по его щеке. То место, где его эрекция вжимается в бедро Уилла, горит, как тавро. Это мое. Я выбираю это. Чилтон напрягается, когда Уилл стаскивает его футболку, но Уилл успокаивает его, проводя руками по бокам Чилтона, чтобы не трогать длинный шрам, прятавшийся под футболкой Чилтона. Его руки спускаются дальше вниз, коротко возятся с ремнем Чилтона, прежде чем легко расстегнуть ширинку. Член Чилтона длинный и тонкий. Его кончик уже подтекает. Уилл поднимат взгляд; Чилтон смотрит на него темными, полуприкрытыми глазами. Уилл наклоняется. – Я давно этого не делал, – предупреждает он, прежде чем взять член Чилтона в рот. Чилтон невольно дергает бедрами, заставляя Уилла подавиться. – Извини, – шипит Чилтон, прогибая спину и вытягивая руки так, чтобы вцепиться в спину кровати. – Извини, пожалуйста, только не останавливайся. Уилл в ответ легко проводит языком по разрезу. Чилтон стонет. Первые несколько посасываний ощущаются неловкими и неуверенными, но Уилл крепко зажмуривается и фокусируется на звуках, которые Чилтон издает над ним. Он теряется в его вздохах и поскуливаниях, и впадает в знакомый ритм. Все длится недолго, прежде чем Чилтон начинает трястись под ним. – Уилл, – предупреждает он срывающимся голосом. Уилл мычит и втягивает щеки, всасывая сильнее. Чилтон кончает Уиллу в рот с громким скулежом, а затем падает на кровать, обессиленный и содрагающийся. Уилл садится на кровати, вытирает рот. – Уилл, – снова произносит Чилтон, звуча не то умоляюще, не то удивленно. Уилл нависает над Чилтоном так, чтобы взять его губы в свои. Их второй поцелуй напорист и отчаян. Ногти Чилтона впиваются в бедра Уилла и он трется о Уилла одним уверенным движением. Уилл хватает ртом воздух. Он широко раскрывает глаза от этого ощущения, сцепляется губами с Чилтоном – раскрасневшимися, влажными, исцелованными – и кончает в штаны. После они лежат вместе, раздевшись до белья, прижимаясь друг к другу боками. – Спасибо, – говорит Уилл. Чилтон поворачивается к нему и недоуменно пялится. – Серьезно? – Не за-, – Уилл раздраженно обрывает сам себя. – Я хотел сказать... за то, что ты поверил мне. – Было сложно не поверить, – говорит Чилтон заносчивым тоном, скрывающим его неловкость. – И тем не менее, – тихо произносит Уилл. – Ты был единственным, кто поверил. «Я часто думаю о вас». Уилл просыпается сразу после рассвета. Собаки по привычке тоже встают, уже давно свыкшись с расписанием Уилла. Уинстон виляет хвостом, постукивая им по полу у того места, где лежит рядом с рыбацким снаряжением Уилла, положив голову на лапы. Повернувшись, Уилл видит бледный свет, пробивающийся сквозь занавески, освещающий мужчину, спящего рядом с ним. Лицо Чилтона мягкое и умиротворенное под однодневной щетиной. Он спит с чуть приоткрытыми губами и рукой у себя на груди. Его ресницы темные на фоне кожи, невозможно длинные, а его темные волосы выделяются на фоне бледного цвета подушки Уилла. Медленно, без лишних мыслей и сомнений, Уилл закрывает глаза и возвращается обратно в сон. Когда он в следующий раз просыпается, он прижат к груди Чилтона, его сердце ровно бьется под его щекой. Уилл некоторое время наслаждается упрямым подниманием и опусканием груди Чилтона, прежде чем заговаривает: – Я знаю, что ты не спишь, Фредерик. После этого следует многозначительная пауза, затем Чилтон смещается под ним, а его рука мягко ложится Уиллу на крестец. – Я, – говорит Чилтон, – вежливо давал тебе возможность ускользнуть к себе на речку и утопиться в презрении к себе и отрицании. Если тебе захочется. Уилл привстает на локтях; глаза Чилтона едва приоткрыты, внимательно наблюдают за ним. – А чего хочется тебе? – спрашивает Уилл. Чилтон закрывает глаза и вздыхает. – О, всего лишь снятого с меня веса глубокой эмоционально травмы, уважения и восхищения моих коллег, а так же возвращенных мне последних двух лет моей жизни. Его глаза открываются. Они игриво блестят. – Но я не откажусь и от того, чтобы трахнуть тебя, если это возможно. Уилл садится на кровати, глаза Чилтона отслеживают его движения, пока он снимает с себя футболку. Рука Чилтона осторожно опускается на голое бедро Уилла, втирая в него кружочки большим пальцем там, где начинается старый шрам. По позвоночнику Уилла поднимается гусиная кожа и Уилл склоняется к прикосновению. – Я могу? – спрашивает Уилл, взявшись за край футболки Чилтона. Какую-то секунду Уилл уверен, что Чилтон откажет ему, но затем он кивает ему быстрым, резким движением, как будто срывает пластырь. Уилл замирает, а потом седлает Чилтона. Чилтон резко вдыхает, его эрекция вжимается в промежность Уилла. Только после этого Уилл стаскивает с Чилтона футболку. Шрам на его груди тянется вертикально – противоположность шрама Уилла. Линия прямая и ровная, отражающая умение и ласковость того, кто вырвал органы Чилтона из его живота один за другим. Плоть на этом месте теперь уродливая шрамированная ткань. Уилл думает о том, что в какой-то момент Гидеон, скорее всего, потерял интерес к психологической пытке и начал потрошить его, как мясник. Глаза Чилтона плотно закрыты. Уилл ничего не говорит, прекрасно понимая, что чтобы он не сказал, его словам не будут рады. Вместо этого Уилл наклоняется к прикроватной тумбочке и берет из нее практически не использовавшуюся бутылочку смазки. Он роняет ее на кровать рядом с Чилтоном. – У меня нет презервативов, – говорит Уилл. Чилтон открывает глаза. Уилл неловко пожимает плечами. – Я не часто этим занимаюсь. – С учетом того, сколько времени мы проходили медицинские исследования, я уверяю тебя, что любая болезнь была бы уже обнаружена, – говорит Чилтон, поднимая бутылочку. Он кладет руки Уиллу на шею и легко давит, пока Уилл не наклоняется достаточно низко к нему, чтобы они могли поцеловаться. Сперва их губы соприкасаются совсем легко – нежно, пока Уилл не трется задницей об эрекцию Чилтона, и тогда поцелуй становится страстным. Уилл оттягивает голову Чилтона за волосы, чтобы углубить поцелуй. Его член напрягается, когда рот Чилтона, горячий и влажный, открывается для него. Чилтон прикусывает нижнюю губу Уилла, зализывает уголок его рта. Их языки соприкасаются, они соревнуются за то, кто будет вести, пока Чилтон не берет Уилла за задницу и не пробует ввести палец в кольцо мышц. Уилл стонет, пряча лицо в изгибе шеи Чилтона. Палец медленно вжимается в него и стон Уилла переходит в поскуливание. – Иисусе, – говорит Чилтон, но его слова тише шепота. Он проскальзывает внутрь еще одним пальцем, помогая Уиллу с подготовкой. Уилл вздрагивает от нового ощущения проникновения. Чилтон делает паузу и ведет другой рукой вдоль позвоночника Уилла, прежде чем поместить ее ему на член. Он дрочит ему грубо, сжимая крепче на поднятии руки, и через какое-то время Уилл просто отчаивается, двигаясь на пальцах Чилтона – в большую, теплую ладонь, обернутую вокруг его члена. К тому времени, как Чилтон добавляет еще один палец, Уилл уже подтекает на конце. – Сейчас, – просит Уилл, дожидаясь, когда Чилтон уберет пальцы и вдавит его в матрас. Уилл подбирает смазку с того места на кровати, на котором ее бросили, и смазывает Чилтона одной рукой. Ресницы Чилтона трепещут, пока Уилл смазывает его гладящим движением; его руки цепляются за бедра Уилла, когда тот вводит член Чилтона внутрь себя. Тот едва входит, определенно больше пары пальцев, и Уилл закусывает губу, медленно расслабляясь, пока не опускается так, что вбирает Чилтона целиком до основания. Только после этого он останавливается, чтобы отдышаться, смещаясь, чтобы найти удобное положение. На протяжении всего процесса Чилтон лежит невозможно спокойно. Он выглядит, как кораблекрушение под ним, – зрачки расширенные, волосы в беспорядке, грудь тяжело вздымается. Уилл делает глубкий вдох, заставляет себя расслабиться до конца, и осторожно двигает бедрами. – Ебаный Иисусе, – выдыхает Чилтон, запрокидывая голову назад. Уилл двигается еще раз. И еще раз. Пока не находит ритм, от которого Чилтон начинает извиваться под ним. Уилл наклоняется к нему, упираясь руками в стену. Из-за смены положения член Чилтона задевает что-то внутри него, от чего у него закатываются глаза. Так он объезжает Чилтона, оседлав его бедра, пока Чилтон держится за его собственные; c бьющейся от их толчков об стену кроватью, с членом, заполняющим его, пока он не кончает Чилтону на грудь. Уилл резко опадает, все еще пытаясь восстановить дыхание, когда Чилтон подпихивает его, чтобы выйти из него, оставляя Уилла странно пустым, пока Чилтон не переворачивает их, не вжимает Уилла в кровать, раздвинув его ноги и не продолжив толчки. Уилл обхватывает ногами его бедра, держась за его спину, а Чилтон придерживает его за задницу, слегка наклонив под таким углом, который позволяет углубить толчки. – Да, – выдыхает Уилл, обессиленный. Он хватает Чилтона за подбородок, заставляя нагнуться к себе за мокрым поцелуем. Чилтон лижет рот Уилла и толкается, тяжело и глубоко, кончая раньше него. Позже в этот же день Уилл берет Чилтона с собой на рыбалку, чтобы поучить ловить рыбу. Чилтон называет его водонепроницаемые штаны «самым уродливым, что он видел в жизни», и ноет о том, что вода холодная. Он злится от того, как не может закидывать приманку, но Уилл встает рядом с ним и направляет его движения. Все это неловко и идеально. И фотография с ними, стоящими рядом, на которой одна рука Уилла лежит на бедре Чилтона, а другая лежит на руке Чилтона, попадает в следующий онлайн-эксклюзив Таттлера. Уилл читает статью с планшета Прурнелл, под ее расчетливым взглядом, удивляясь тому, как знакомая ненависть к Фредди поднимается в его груди. Чилтон не говорит ничего, что само по себе говорит о многом. «Ваш старый друг, Ганнибал Лектер». Все и случается благодаря той фотографии. Месяц спустя Ганнибала Лектера ловят на выходе из аэропорта Балтимора. Программа по распознаванию лиц отслеживает его перемещения до автопроката и на первой же автозаправке, на которой он останавливается, к нему устремляется половина всего полицейского департамента Балтимора, вместе с хорошо вооруженными агентами ФБР. После всего, что было... оно оказывается так просто. Зеллер позже говорит, что это Беверли заложила основы той программы. Прурнелл делится с ним новостью. Она поздравляет его с «убедительным исполнением роли». Уилл сидит в шоке. Онемение находит на его тело и Уилл чувствует себя вынутым из него. Он слышит, как Прурнелл задает ему вопрос, но приходит он в себя только с Чилтоном. – Что ты делаешь? Чилтон не смотрит на Уилла, когда достает телефон в карман. – Нынешняя администрация Балтиморского госпиталя для душевнобольных преступников должна мне. Я хочу, чтобы знаменитый доктор Лектер неделю питался только фастфудом. Уилл практически выбегает из дома, как только Прурнелл уезжает. Он садится в машину и едет, не замечая мира вокруг него, пока не стучит в дверь дома Аланы. – Ты собираешься пойти к нему? – спрашивает Алана. – А ты? Алана качает головой. – Нет. – Часть меня хочет пойти, – признается Уилл. Его зрение мутнеет, он трет глаза. – Я боюсь, Алана. Алана тянется к нему. Ее рука такая маленькая в его, холодная и деликатная. Уилл не может не сравнивать ее с большой теплой ладонью с длинными пальцами. – Уилл? Я собираюсь дать тебе совет, к которому хотела бы, чтобы я сама когда-то прислушалась... Держись подальше от Ганнибала Лектера. Чилтон ждет Уилла на ступеньках, когда тот возвращается домой. – Мои вещи собраны. Я был бы признателен, если бы ты дал мне пару дней найти новое подходящее пристанище. Уилл сует руки в карманы, его дыхание дымится в холодном ночном воздухе. – Если это то, чего ты хочешь. Чилтон сглатывает так тяжело, что Уилл слышит клик в его горле. – Я – невероятно признателен – – Останься, – перебивает Уилл. – Я – Что? – Против воли я привык... к компании. Твоей компании. Именно твоей. – Уилл поднимает на него взгляд поверх очков. Чилтон смотрит на него пронзительным, интенсивным взглядом. – Ты не так уж и плох, Фредерик. Чилтон быстро смотрит в сторону, прочищает горло. – Что же, – говорит Чилтон шершавым голосом. – Как можно отказаться от такого яркого выражения признательности? Уилл улыбается маленькой тихой улыбкой. – Особенно, после того, как ты расслабился со мной. Чилтон встает. Он подходит к Уиллу. Уилл заставляет себя поддерживать зрительный контакт и с удивлением обнаруживает, что это не сложно. Когда Чилтон целует его, мягко и нежно, под той хрупкой вещью, которую они создали вместе, Уилл оставляет глаза открытыми. Видит.