will you marry me?

###

      Юнги немного задолбался: судить оказалось труднее, чем быть судимым.       Когда-то он сам был на месте этих людей. Отлично помнит даже сейчас, спустя столько времени, каково это: стоять на сцене, будто на смотринах, и пытаться собирать себя по частям. В такие моменты кажется, что этот шанс — последний. Провалишься и больше не сможешь работать так же усердно. Юнги помнит все это, но он думал, что это есть самое сложное в начинаниях.       Жюри казались ему в те годы императорами: восседали за судейскими столами важные и уверенные, одетые с иголочки командой стилистов. Смотрят каждый по-своему: кто лукаво, кто ободряюще, по-доброму, а кто-то выбирает нечитаемый взгляд и серьезное лицо, чтобы быть беспристрастным. Юнги не знает, к какому типу относится сам, но с его-то талантом выражать эмоции, наверное, все же к последнему.       Как и все остальные, Юнги испытывал перед этими людьми страх, потому что одно их слово — и ты либо прорвешься вперед, либо отправишься обратно на дно.       Однако сейчас, когда сам сидит в кресле жюри, он понимает, что конкурсанты — не единственные, кому тяжело. Юнги повезло сидеть в кресле шоу «TheVoice», где на начальном этапе, пока он еще не привык к такой работе, судить ему приходится лишь вокал и чувства людей. А если бы его так посадили в Корее на какое-нибудь айдол-шоу про сборы новой группы, он даже не знает, как смог бы выбирать ребят, отсеивая по внешности.       В день они прослушивают участников сотнями, и это малая часть того, что отфильтровывают для сцены продюсеры на предварительном кастинге. Тем не менее, у Юнги к концу первого дня все равно было ощущение, что в его голове поорудовали блендером — настолько он устал и вымотался. Пытаться услышать и почувствовать человека, открыться для него и понять, насколько он искренен, но при этом оценивать, насколько он владеет голосом — все это сложно. Открываться людям для Юнги всегда было нелегко, а здесь нужно было найти баланс, чтобы не повестись на пустое мастерство без отдачи. Присутствуя на первых кастингах, он наткнулся на Адама Левина, что подкрался к Юнги сбоку, пока Мин наблюдал за происходящим с небольшого балкончика.       Опытный певец и судья-завсегдатай этого шоу уделил Юнги пару минут, чтобы объяснить одну вещь: слушая только вокал, надо обращать внимание на то, умеет ли исполнитель выразить себя. Одно дело, когда спел хорошо, возможно, даже перепел оригинал, а вот спеть и словно говорить — совсем другое. Только мастерства мало — людям не хватает души. В музыке они ждут мурашек и задетого сердца, надеются на душевный отклик. Ведь музыка — это искусство. А искусство призвано цеплять.       Юнги усвоил это и постепенно понял, как это работает. Он, конечно, рэпер, но музыкальное прошлое у него достаточно богатое, чтобы оценить мастерство и навык, а на ощущения ведь многого не надо — достаточно просто сосредоточиться и послушать.       Также не обошлось и без лекции от сценариста о «прежде всего выбирай тех, кто будет хорошо продаваться». Все отлично понимают, что это шоу предназначено для взращивания новых звезд, а в мире музыки, как и на любом рынке, надо уметь выделяться, чтобы привлечь к себе внимание. Юнги все понимает, потому не собирается идти в противовес правилам и бунтовать, мол, он за равные возможности всех участников.       Идя на шоу, конкурсанты тоже должны понимать, что тут им не местный конкурс каверов. Они пришли на шоу, хотят стать частью музыкальной индустрии, так пусть играют по ее правилам. А если пришли ставить свои законы, не имея за душой ничего, кроме хорошего вокала — пусть идут и учатся добиваться целей правильно.       Юнги еще в юности усвоил: для того, чтобы нарушать правила, нужно их знать. Ведь если ты знаешь, как работает система, всегда можешь найти способ ее сломать и переделать под себя.       Вообще, Юнги посадили в кресло наставника «TheVoice» не просто так, ведь, по факту, что делать тут Юнги, если он умеет извлекать из себя только качественный рэп? Продюсеры решили по ходу шоу делать больше акцента на личное творчество конкурсантов и заранее вычислять способных на развитие, потому и позвали достаточно опытного, но молодого композитора. Ко всему прочему, сейчас Юнги с Намджуном на слуху из-за своего нового проекта, вот их пригласили, чтобы бонусом еще и поднять рейтинги.       А Юнги и не против особо — для него и Намджуна это тоже своего рода пиар, да и помогает отвлечься от личных проблем. Работа всегда была для Юнги чем-то вроде козла отпущения, куда он спускал эмоции и личные переживания.       Ему досталась уютненькая гримерка и добрая девушка-стилистка, с которой приятно работать. А то Намджуну вот, к примеру, попалась на редкость стервозная женщина, у которой не дернись и не вздохни лишний раз, пока она работает.       С объявлением перерыва Юнги уходит в гримерку и копается в телефоне, просматривая сообщения, от которых губы его трогает улыбка. Милые фото и селфи от самого родного человека, что сейчас, увы, далеко.       — Юнги! — голосит Намджун, с грохотом врываясь в помещение, а Мин даже ухом не ведет, давно привыкши. — Ты торчишь мне желание, так что я требую обмен стилистами! Отдай мне Мелиссу!       — Ага, разбежался, тогда отдавай мне скидочную карту в «Бемоль», у тебя там бонусов — как моя зарплата, — Юнги усмехается, но взгляд свой не отрывает от телефона, печатая ответ.       Друг заглядывает ему через плечо в экран и пробегает взглядом по диалогу.       — У-у-у, понятно, — медленно протянул Намджун, добавляя: — Жаль, что у тебя нет хвоста, ты бы повилял.       — Отвали, — отмахивается Юнги, на скорую руку делая фото в зеркале, куда вместе с ним просочился Намджун, показывая «peace» и подмигивая.       Когда ответ отправлен, Юнги кладет телефон на стол и обращает свое внимание на Намджуна, всем видом показывая, что готов к беседам. Но тот смотрит насмешливо и тянется к карману, доставая белую маленькую карточку.       — Ты, кстати, у врача-то был? — спрашивает Намджун, вертя карточку в руках, а Юнги уже чувствует подвох в его словах.       — Зачем?       — На, — он протягивает карточку, что оказывается визиткой в мужскую консультацию, — может, хоть там тебе яйца пришьют.       Намджун взрывается смехом, а Юнги обреченно вздыхает, закатывая глаза и отбрасывая карточку в сторону. Он отлично понял, к чему эти дебильные подъебы.       — Очень смешно, — Юнги даже не пытается оборвать намджуновский ржач, — у Джина уроки юмора брал?       — Немудрено, за столько лет-то, но мы хотя бы уже давно разобрались, — Джун успокаивается и кивает на миновский пиджак, будучи осведомленным, что лежит во внутреннем кармане, — а ты вот херней страдаешь.       Юнги знает. Отлично знает, что так по-дурацки себя не вел даже восемь лет назад, когда только начал отношения, которые никак теперь не может подвести к черте.       Юнги уже два года не может сделать Чимину предложение.       Восемь лет. Чертовых восемь лет они уже вместе, и все вокруг знают, что Чимин на тысячу процентов скажет «да», а Юнги все равно страдает бессмысленным самокопанием и не понятно почему ждет у моря погоды.       Чимин не возмущается. Он вообще никогда ничему не возмущается, потому что его все устраивает. Даже темы такой младший ни разу не поднимал, не включал требования, потому что он такой по натуре: радуется самому важному и не увеличивает значение того, без чего вполне можно жить. Чимину хватает, что они с Юнги вместе и могут этого не скрывать. Об их отношениях знает вся Америка, и это не секрет, что они могут выйти на улицу, держась за руки, или вместе ходить куда-либо без осуждений (почти).        До тех пор, пока Юнги хорошо делает музыку, а Чимин хорошо продается на обложках журналов — никто не скажет им и слова против. В их контрактах прописано условие на свободные отношения — личная жизнь находится под их полным контролем.       Юнги уверен, что никого такого же, как Чимин, даже при желании не найдет, объездив мир. Они достигли высшей точки понимания и гармонии, разобравшись со всем снаружи и внутри. Привыкли друг к другу и спустя столько лет все еще не потеряли интерес, как говорили им родные, не разругались в пух и прах и не «перебесились» с неправильной ориентацией. Все, что происходило — это все большее понимание Юнги, что найти правильного человека оказалось лучшим, что он сделал в жизни. Чимин в целом одно из прекраснейших событий, что с ним случались.       Чимин уже восемь лет его солнце, без которого из-за забитого расписания так трудно одному вставать по утрам. Чимин сам любит поспать, но ради Юнги встает первым, чтобы готовить, варить кофе, и обязательно идет будить Юнги — чиминовы поцелуи и шепот куда приятнее противного будильника. А встречать младшего после работы дома, чтобы слушать рассказы о прошедшем дне, развлекает больше телевизора, без дела стоящего у них на кухне.       Сейчас Чимин уехал в Канаду на три дня, где у него помимо съемок будет небольшое интервью. Опять кто-нибудь да пошутит про свадьбу, Чимин смущенно отшутится, персонал посмеется и поумиляется, Намджун поржет, Джин посмотрит на Юнги осуждающе, а Мин досадно упадет головой в стол. С тех пор, как их отношения перестали быть сенсацией, интервьюеры и ведущие частенько шутят, что хотят быть гостями на свадьбе — Чимина ведь все любят, потому и шутят по-доброму.       Юнги, оглядываясь назад, видит, какой чертовски большой они с Чимином прошли путь. Потому Юнги и не понимает, что с ним не так и почему он, даже будучи уверенным, какой будет ответ, все равно боится просто сказать четыре слова. Взгляд падает на кольцо, болтающееся на толстой цепочке на шее Мина, где со внутренней стороны так банально написано «i know», потому что второе с гравировкой «you’re my sun» в Канаде у Чимина на пальце.       И сейчас так смешно от того, как раньше он думал, как они с Чимином даже не сработаются.

###

      

восемь лет назад

      Юнги никто не пробивал дорогу на сцену.       Сколько он себя помнит — музыка ему нравится. Кажется, что самое первое воспоминание из детства, как только он стал сознательным, начинается с черно-белых клавиш. Отчетливо врезавшийся в память момент, когда Юнги открывает двери в дедушкину комнату, чтобы спрятаться от родительских попыток воспитания, и видит его. Чёрный, местами лакировка на боках отбита временем, на детский взор он кажется внушительно огромным, но такой завораживающе красивый — старое пианино, верный друг дедушки еще с юных лет, но, даже будучи старше Юнги в добрых девять раз, все равно оно остается используемым. Дед заботился о нём, пускай и в силу старости не мог играть так резво опусы Шопена. Но, когда внук спросил о загадочном звере в комнате, дед показал, как может звучать его старый друг.       Будучи в комнате одним, Юнги касался клавиш, но не понимал, в чем суть такого агрегата, пока дедушка не сел за инструмент. Мелодии лились, отскакивая от морщинистых пальцев, заполняли комнату бархатным объемным звуком из-под приоткрытой крышки пианино.       Юнги восхитился, застыл в тот день, как лишенный жизни, и руки его тянулись суметь так же, как дедушка, управлять этим клавишным зверем. А дед и был не против уделить такое внимание внуку. Ведь кому, если не Юнги, он передаст свои умения?       Юнги видел, что дед его жалеет. Он был откровенен с маленьким внуком, говоря, что ему жаль за то, в какой семье растет Юнги. Он извинялся перед ним, когда умирал, за то, что не сумел воспитать родного сына и вырастил тирана. Но Юнги благодарен ему, как никому другому, ведь однажды именно он посадил Мина на высокий стул перед клавишами и показал, какой умеет быть музыка.       Пианино досталось Юнги — это все, что было в завещании. Ему, подростку, принесли письмо, вырванное из рук родителями, что громко кричали, вскрыв конверт. Зато Юнги смеялся — дед даже тут показал его родителям дулю.       Мин прятался в музыке — она стала его домом, его другом и успокоением. Что бы ни происходило, она была ближе всех, понимала, как никто, и позволяла пользоваться своим тайным языком, чтобы среди нот Юнги раскрывал себя. Старое пианино обрело нового друга, а Юнги обрел понимание, что есть вещи, неподвластные чужому влиянию.       Следующим этапом его развития стал рэп. Вокал никогда Юнги не привлекал, да и соловьиным голосом он не хвастался, учитывая его природную хрипотцу и перенятую у старших вредную привычку покурить, когда сильно нервный. Рэп не легче вокала, имел больше разновидностей и стилей, а найти свой манер читать так вообще казалось еще более невозможным, чем самостоятельно найти звучание голоса.       Но Юнги все равно полез. Выставлялся в сети, создал канал на нескольких облачных сайтах, выкладывал свое творчество. Кто-то высмеивал его, кто-то указывал на ошибки критикой, а некоторые даже говорили, что есть потенциал. Выискивая ошибки, он совершенствовался: тексты становились складнее и четче, дикция и манера обретали форму, бит и аранжировки слышались объемнее, интереснее.       Юнги талантлив, но публика его не приняла. Или же сам Юнги начал не с той публики, загубив собственное начало и превратив его в конец.       Начало стало андеграундным, где ошибки караются высмеиванием. Имена громких поражений тут запоминаются и быстро разлетаются по интернету в видео, фото и передаются из уст в уста. Юнги переоценил себя, был слишком взволнован, надел дурацкие очки веры и надежды, на которые сделал все ставки.       Тогда он еще не понимал, что надеяться можно, но важно самому не оплошать.       Этот позор аукнулся ему в агентстве, когда он решил пройти прослушивание. Псевдоним «Suga» все еще гулял в интернете и был упоминаем в группах андеграунда — взяли его с сомнением, не обещая, что однажды выпустят его на сцену.       Однако, простажировавшись год, Юнги понял, что сам не выйдет — не может. Боится опять облажаться, боится, что вскроется прошлое, и стоит ему вдруг выйти в роли айдола — и на него посыплется хейт, как и на группу, участником которой он будет.       Юнги испугался брать на себя ответственность за ошибки прошлого, потому с того момента и началась его трусливая жизнь.       Талант в нем все равно видели все — менеджер, продюсер и директор. Это неоспоримо, что годы работы над способностями и большое желание позволяют Мину с каждым месяцем учиться делать свою музыку более и более профессиональной. При работе с правильными людьми у Юнги может быть большое будущее композитора, и его перевели с контракта трейни на полноправный трудовой договор.       И Юнги все нравится. Благодаря этому он в свои двадцать один уже небезызвестен, и теперь его новое имя — «AgustD». В агентстве большая команда продюсеров и технических работников, особенно с тех пор, как группа новичков начала рвать чарты с каждым синглом — в создании нескольких Юнги даже принимал участие. Ему было у кого учиться и с кем советоваться, потому сейчас его считают практически равным, особенно после того, как многим зашел его мини-альбом в сети.       Многое осталось позади: что-то поменялось, а что-то осталось прежним. Со времен старшей школы Юнги лишился поддержки родителей, хотя он не уверен — возможно, это случилось еще раньше. А теперь родителям окончательно нет до него дела: отец поставил на нем крест еще в средней школе, а мать даже сейчас, когда Юнги состоялся в жизни, не звонит и не приходит. Видимо, ей он тоже теперь не нужен.       Но он им все равно благодарен — за то, что каждые каникулы скидывали его с глаз долой на плечи дедушки и бабушки. Не будь они такими, он мог бы и не сидеть сейчас в этом кресле в своей студии.       У Юнги было все отлично: живет себе, пишет музыку к дорамам и для каких-то мальчиковых групп, весьма именитый, но вот директор решил, что ему живется слишком просто. Решил заставить работать с людьми, чтоб жизнь малиной не казалась.       Работать с моделью. М-да.       Юнги мысленно готовит себя к тому, что Пак Чимин ему может не понравиться. Найти его профиль в инстаграме оказалось легче легкого, и все довольно типично для моделей: слащавый мальчик, выращенный в тепличных условиях, которому повезло родиться с милой мордашкой. Юнги не отрицает, что Чимин очень красив, даже засмотрелся, когда увидел в первый раз, но все его знакомства с инстаграм-дивами всегда заканчивались плохо.       Он имел дела с парой девушек и несколькими парнями, и каждый раз девушки оказались либо скрытыми (иногда и не очень) стервами, а парни смотрели на него свысока. Эти ребята привыкли, что их желаниям потакает весь стафф, а тут Юнги, который не будет носить поднос с водой и подчиняться диктатуре.       Ладно, если не драматизировать, была одна японская модель — Тсубаки, — вот с ней Юнги вообще не находил конфликтов. Активная, приятная девушка, решившая выпустить песню. С ней было весьма весело, и, возможно, в этот раз ему повезет вновь.       Про Чимина ему рассказал менеджер, который и выдвинул кандидатуру Юнги на написание саундреков. Дорама обещала быть стоящей, актерский состав внушал громкий дебют первым сериям — для Юнги это хороший шанс тоже вновь напомнить о себе и своем таланте. Спрашивать Юнги он не стал, что неудивительно, но у этого дядечки свои тараканы в голове — он просто так ничего не делает, и Юнги в ожидании, что на его долю выпадет на этот раз.       Чимин — модель, прославившаяся в социальных сетях; на момент начала стажировки его аккаунт в инстаграме уже насчитывал около тридцати тысяч подписчиков, что довольно много для обычного человека, который просто ходит в школу и периодически тискает кота. Хотя фотографии у парня с самого начала профиля очень красивые, там не только сам хозяин профиля, но и пейзажи, цветы, интересные места. Где только он их находит?       На момент дебюта в модельном бизнесе Чимину было шестнадцать, потому что его решили «брать горяченьким», пока его слава не утихла. Сейчас, спустя два года, в восемнадцать лет, Чимина таки пустили куда-то помимо обложек модных журналов и рекламных стендов. Все, что нашел в интернете Юнги — что этот парень для знаменитости очень стеснительный и побаивается публики. Интересно, как же он сниматься собрался, если на площадке за камерой около ста человек?       Роль в дораме у Пака, как прочитал в сценарии Юнги, второстепенная, но персонаж его имеет довольно много экранного времени и часто мельтешит в кадре. Оно и понятно, просмотры-то поднимать нужно, а иметь в актерском составе такую козырную карту, как Пак Чимин — уже прямая дорога на вершину рейтинга.       Казалось бы, при чем тут Юнги? Но вот для него менеджер модельной дивы тоже нашла свое применение — почему бы для большего ажиотажа Чимину не записать одну из главных тем в дораме? По ее словам, лицо и тело — не единственный талант, дарованный Пак Чимину. Если ей верить, так голос у него такой же ангельский, как и лицо.       Юнги не знает и догадок не строит. Судить о людях издалека не в его правилах, даже если внутренне он все равно вспоминает свой опыт общения с моделями. Он посмотрел пару шоу с участием Чимина и все больше убеждался, что не должен судить вот так просто — Чимин максимально скромный и вежливый, безумно стеснительный. Даже Юнги на шоу не ведет себя так скованно, хотя сам то еще бревно. По крайней мере, Мин способен внятно, громко говорить и упорядоченно изъяснять свои мысли. А этого если смутить — глаза в пол, и двух слов не свяжет. Становится понятно, почему с такими данными этот Чимин не дебютировал в какой-нибудь мальчиковой айдол-группе: с такой боязнью сцены и общества быть звездой эстрады ему не грозит.       О «не судить издалека» Юнги сам знает много и на себе испытывает по сей день. Люди часто судят по обложке или же вовсе с чужих, никак не проверенных слов. Юнги не виноват, что молчалив — не потому, что не любит людей, а просто больше предпочитает слушать собеседника и вставлять свои пять копеек только в важных местах. Он не виноват, что не может нормально заставить функционировать свою лицевую мускулатуру и выглядит как вечно недовольный и на всех обозленный. И уж тем более он не выбирал голос, который на чужой слух звучит холодно, или взгляд, который иногда «выглядит пугающе».       Юнги не плохой и старается заботиться о людях, быть вежливым с персоналом, и, право, многие уже привыкли к нему вот такому. У него есть лучший друг — Намджун, с которым они познакомились, когда он еще был трейни. Трое его стилисток свободно говорят с ним, занимая историями время колдовства над Юнги, менеджер иногда зовет выпить после работы, директор и вовсе словно с самого начала просто не делал акцентов на поведении и смотрел на работу. В своем агентстве те, кто работает с основания, относятся к нему как к родному — почти вырастили, так сказать. А вот новенькие распускают мерзкие слухи, что просачиваются в другие агентства.       Насмотрятся всякого дерьма и судят, даже не желая разобраться, что чьи-то сказки, а что есть на самом деле.       И Юнги даже не сомневался, что эти слухи дойдут до Пак Чимина.       Такого молодого композитора, как Юнги, приставили к Чимину потому, что они недалеко ушли друг от друга в возрасте и должны бы проще найти общий язык. Но все же никто не учел, что слухами земля полнится, а Чимин и без лишних слов слишком застенчивый.       Минута в минуту к назначенному времени Пак появился перед дверью в студию Юнги, минут десять мялся на пороге, а Юнги с забавой смотрел из-за угла на неловкие попытки парня постучать в дверь. С сомнением Чимин все время смотрел себе под ноги на коврик с красочной надписью «go away» рядом с выставляющим средние пальцы котом — подарок менеджера.       Постояв так немного, Юнги все же решает прекратить измываться над пареньком и выходит, подходя к нему сбоку и громко кашляя в кулак, чтобы не подкрадываться со спины.       — Привет.       Вблизи Чимин оказался еще красивее, чем на фото; особенно выразительные у него глаза. Например, сейчас эти глаза смотрят на Юнги так, словно он подошел к нему с топором в руках и перемазанный чужой кровью, что делает их довольно большими от удивления (или страха). Чимин, как перепуганный олень, еле заметно вздрагивает от любого резкого движения и очень неуверенно пожимает протянутую ему ладонь своей, слабо дрожащей в руках Юнги.       — Привет, — почти шепчет Чимин, чуть улыбаясь, что делает его дружелюбным, даже если он взволнован.       Юнги хочет улыбнуться ему в ответ, но получается криво и надменно, даже если он и правда хочет расположить мальчика к себе.       Но Чимин боится слишком сильно, и это на самом деле обидно для Юнги. Чимин ведь оказался прекрасным парнем, но наслушался всякой ереси и поверил, как наивный дурачок, которого убедили, что пол — это лава.       Заходя в студию, Чимин пристраивает свой кожаный рюкзачок на вешалке у двери, предварительно доставая телефон. Он крутит аппарат в руках, периодически тыкая на кнопку «домой», чтобы посмотреть на время, и тут же блокируя вновь. Он стоит в середине студии, пока Юнги не оборачивается в кресле, замечая, как тот переминается с ноги на ногу — так и стоял бы, наверное, если бы Мин не сказал сесть. Хотя, кажется, это вышло больше приказом, и младший присаживается на край дивана аккуратно, будто боится помять.       — Давай посмотрим, что тут, — Юнги берет из его рук распечатанные партитуры и клянется, что видит, как трясутся листки, — ты ноты-то знаешь?       Он качает головой, рассматривая свой телефон, что продолжает вертеть в руках, видя как в первый раз. Юнги понимает, что репетировать песню Пак мог только с учителем, а дома его уделом были проигранные Мином фортепианные партии. Они вместе с преподавателем Имом накладывали слова на аранжировку, потому что только этот мужчина знает чиминовский диапазон, являясь единственным, с кем Пак занимается на протяжении всей жизни в качестве знаменитости. Со слов учителя, они с Чимином песню всю разобрали, и остальное дело за Юнги.       Его заранее предупредили: «Представь, что ты дантист, и у тебя на приеме ребенок, который боится стоматологов, — импровизировал Им одним вечером, когда они с Юнги доделывали финальные штрихи, — он немного скромный и боится новых людей, так что ты с ним помягче, а то я тебя знаю».       Вообще Юнги не дурак и строг с певцами только когда те отвлекаются на свои мысли и не могут записать кусок, или за несобранность может отчитать. Но на Чимина изначально не планировал спускать собак за ошибки. Моделям и актерам простительны огрехи во время записей, ведь это не основной их род занятий, потому Мин просто заранее подготовился к большому количеству дублей, но никак не готовился к нервам.       Ведь впечатление от Чимина у него положительное, еще до встречи все отзывы о работе с ним говорят, что парень — прелесть. Юнги не спорит, тот действительно очаровательный на внешний вид и покладистый на характер.       Только вот должная миром пройти запись грозит сорваться.       Юнги спрашивает у Чимина, распевали ли его, на что получает утвердительный кивок, после которого отправляет парня к микрофону. Юнги настраивает звук и просит Пака поговорить в микрофон для достоверности, и беззвучно хихикает, когда тот, помолчав, начинает рассказывать какой-то детский стишок. Юнги регулирует некоторые микшеры на пульте, облегчая себе дальнейшую обработку, и говорит Чимину, что они начинают с первого куплета.       Услышать хваленый голос Чимина ему не терпится, ведь ему дали довольно высокий диапазон мелодии для простой модели, неужели настолько высокий у него природный тембр, раз действительно достает до второй и третьей октавы? Юнги включает запись, и мелодия начинает играть. Чимин держится за наушники, потому что больше не находит, за что можно держаться, глубоко вздыхает, открывает рот…       И вырывается фальшь.       Юнги тут же тормозит запись и жмет на кнопку диалога.       — Давай еще раз, — Чимин кивает часто, а Юнги покачивает головой, слыша собственные огрехи в передаче звука, и поправляет их уже в программе, ворча себе под нос.       Мин пускает минусовку вновь, но Чимин снова ошибается. Предлагая начать с другого куска, Юнги включает за пару тактов до припева, надеясь, что на высоких нотах Пак распоется и будет петь свободнее. Но в месте, где Чимин должен был взять эту несчастную «до» на фальцете, вырывается смазанная и сорванная «ре-диез», от которой сам Чимин нервно дергается, не ожидая от себя. Юнги же хмурится, задумчиво почесывая затылок — он понимает, в чем дело.       Из-за своих несобранных нервов, голос Чимина совсем не слушается.       Юнги не ждал, что тут будет мега-профессионализм — Чимин ведь не певец, а обычный парень с хорошим голосом, а таким людям нужно для работы просто собраться с мыслями и немного войти во вкус, чтобы получился хороший трек. Чимин же нервничает, остервенело растягивает рукава своего длинного кашемирового свитера, и Юнги пытается повлиять на это, говоря, что все нормально, и просит попробовать еще раз. Но все равно связки Чимина зажаты — то ли от страха перед студией, то ли от боязни петь перед новым человеком, или настолько неприятен ему сам Юнги. Сложно понять, хотя тут, видимо, влияет все и сразу.       Юнги просто смотрит на него, разглядывая и думая, как облегчить Паку задачу, не напрягая своим обществом. Перебирает варианты от простого «поговорить и сблизиться» и до «вызвать в студию его преподавателя», что сейчас репетирует с какой-то группой. Отчасти ему Чимина жаль, ведь Юнги слышит, что голос у парня действительно хороший, поставленный, а портит всю малину чиминовское волнение. Юнги сам понимает, что значит волноваться перед публикой, сам выступал и помнит, как сложно уметь что-то не так хорошо и лезть на сцену. У Чимина в голове наверняка множество сомнений, ведь ему доверили такую важную работу — записать главную тему дорамы, что будет играть в каждой серии в начале и в конце. На парня давит ответственность, внутреннее напряжение, собственная скованность и до кучи еще и Юнги со своим неприветливым лицом. Некоторым людям, как Чимин, трудно даются новые начинания, и Паку сейчас надо просто немного перебороть себя, и все у него начнет получаться.       Юнги знает, как бывает — иногда людям нужен толчок к развитию, а дальше они и сами могут действовать.       Видимо, пока Юнги думал, со стороны это, как всегда, выглядело вообще ни в коем разе не дружелюбно или задумчиво, потому что на глаза у паренька наворачиваются крупные слезы, которые тот сдерживает из последних сил. Чимин кусает нижнюю губу, сжимая свой свитер до побеления пальцев, и Юнги понимает, что все — сейчас прорвет. Чимин снимает наушники и начинает беспорядочно бормотать извинения, пока Юнги пытается прервать поток его слов и успокоить, но его слова снова звучат не так, как он хочет, и не с тем лицом, а сняв наушники, Пак его и не поймет. Когда Юнги слышит первый всхлип, то сам уже начинает паниковать и идет к двери, намереваясь зайти как раз вместе с младшим, что дергает дверь на себя. Чимин врезается в Юнги и зажмуривается, стоит Юнги вскинуть руку, чтобы не дать ему упасть.       Бога ради, он действительно сейчас подумал, что Юнги его ударит? Видимо, пора урезать стажерам время на перерывы.       Пак Чимин прелестный парень — тот редкий случай, когда красивым оказалось не только лицо. Юнги на самом деле видел его в агентстве перед приходом в студию со своим менеджером и их общим с Юнги знакомым, Сокджином. Чимин по-детски искренний среди людей, которым доверяет; очень открытый и разговорчивый, даже слишком болтливый. У Чимина улыбка куда очаровательнее его слез, теплая и яркая, потому что его радость выражается глазами. Юнги любит у людей глаза-улыбки — они кажутся ему одними из самых добрых. Или ему просто так закономерно везло в прошлом.       Чимин негромко, но засмеялся над какой-то шуткой Джина, который вообще не имеет чувства юмора. Тихий смешок был звонким, и смотреть за таким Чимином для Юнги было причиной улыбнуться тоже — какая-то заразная у младшего улыбка. Чимин молод и недавно во всем этом, еще не тронутый коррупцией, фальшью и вынужденными мерами ради пиара. Ему везет быть продаваемым, красивым и всеми любимым, повезло быть очаровательным и покорять сердца с той же скоростью, с какой раскупаются тиражи с его лицом. Чимина еще не постигли никакие темные стороны жизни знаменитости, даже банальных антифанатов у него единицы.       Юнги не хочет начинать этот порочный круг сейчас, если Чимин не запишет с ним саундтрек. Пускай и ненадолго, но он отсрочит момент, когда младшего заставят подчиниться контракту и делать что-то, чего он не хочет. Впервые на пути Юнги такой человек: почти уже взрослый, но сохранивший в себе лучшие качества от воспитания. Должно быть, родители Чимина хорошо позаботились о душевном росте сына, и упущением стала лишь чрезмерная робость.       Чимин за пару дней так расположил его к себе еще до их встречи, что даже заставляет Юнги чувствовать вину за то, чего он не выбирал.       Юнги позволяет себе положить руки Паку на плечи, чуть наклоняется, заранее зная, что парень будет прятаться и смотреть в пол.       — Хэй, ты чего так распереживался, все хорошо, — Чимин ожидаемо открывает свои заплаканные глаза и стремится уставиться в пол, а видит напротив лицо Юнги и хочет зажмуриться снова.       Однако вглядывается в чужие глаза, должно быть, впервые сопротивляясь собственной скованности. Пользуясь моментом, Юнги правда старается быть милее с ним, не спугнуть еще больше, мобилизует все свои силы на выражение эмоций, которые почему-то очень хотят, чтобы Чимин увидел их подлинными, а не искаженными страхом, что нагнан чужими словами.       — Ты ведь не виноват, что волнуешься, так с каждым бывает, даже с певцами, — Юнги слегка сжимает пальцами его плечи, чтобы тот начал приходить в себя, но не пугался больше. — Все могут переживать, верно? Тебе просто надо немного расслабиться, я могу принести тебе что-нибудь? Или сделать чаю? — Юнги вспоминает все просмотренные им шоу с участием Чимина и выдает абсурдную идею прежде, чем успевает согласовать ее с мозгом. — Может, обнять тебя? Что ты хочешь?       Чимин смотрит на неловко распахнутые Мином руки с сомнением и только шмыгает носом — удивлен не меньше Мина. Юнги же стоит как дурак и сам пытается понять, насколько правдоподобно он передал простое желание быть с человеком милым и заботливым, если учитывать то, что обычно это выглядит как одолжение или звучит небрежно, словно бы он раздражен.       Не только Чимин боится — Юнги сам немного нервничал с самого начала, просто скрывает он это куда лучше открытого всему миру Пака. Сложно не нервничать, когда перед тобой одна из лучших начинающих моделей столицы — настолько привлекательный парень, что даже без макияжа и дорогих шмоток выглядит лучше Юнги после рук стилистов. Прославившийся маленький мальчик, выросший в любви и заботе, но сумевший остаться по-настоящему хорошим человеком даже несмотря на популярность. Он понравился Мину, и ему хотелось быть для Чимина таким же хорошим, даже если Юнги прямолинейный, раздражительный и лицо у него кирпичом.       А когда мальчишка из-за него расплакался, Юнги совсем растерял всю свою уверенность крутого парня с прошлым сурового рэпера.       Так неловко, словно так же необдуманно действуя, Чимин с сомнением, чуть тормозя, тянется к старшему и принимает раскрытые объятия. У Юнги немного выезжает рассудок, потому что этот комок необоснованного нервного срыва похож на дурацкого кота, которых Юнги ненавидит — такой же теплый и мягкий, но все равно тащится к людям, несмотря на то, что те его обижали. Юнги его напугал до слезной истерики своим дебильным взглядом, а он все равно пересилил собственное стеснение и пошел навстречу, решаясь на импульсивные действия.       Иногда спонтанность решает проблемы лучше заранее продуманных планов. Вырвавшиеся слова показывают правду, внезапные порывы говорят больше.       — Все в порядке, — просто произносит Юнги, отмирая и решаясь приобнять в ответ, — успокаивайся, и мы попробуем еще разок, когда ты будешь готов.       — Простите, продюсер Мин, я правда не специально, — Юнги фыркает на обращение и поправляет.       — Я для тебя просто Юнги-хён, не делай из меня старика.       Это напоминает проверку на доверие, которую Юнги, к счастью, кажется, прошел. Преподаватель Им был прав, говоря, что тут как с ребенком у дантиста — либо пытаешься стать другом, либо прием проходит безрезультатно, и даже осмотреть не дадут. Юнги немного неверно начал, и стоило нормально познакомиться, чуть-чуть разговорить Чимина, а потом уже пихать к микрофону. Хорош продюсер — подход к людям найти не может.       Но Юнги сам нервничал, потому главное, что он все решил. И над его возмущением Чимин хихикает где-то рядом с ухом, из-за чего Юнги ликует. «Стал причиной смеха Пак Чимина» — словно особое достижение в жизни.       У Чимина пушистый свитер и приятный парфюм — от него пахнет чем-то ненавязчиво сладким, будто домашним чаем. Куда-то в плечо Юнги он бормочет более уверенное подобие извинений, а Юнги совсем невесомо похлопывает его по спине и даже не вникает в слащавый бред, который несет сам — устроил сопли индийские, а еще суровый рэпер называется.       Суровые рэперы не идут на поводу у красивых инстаграм-мальчиков.

###

             Юнги уносит. Ему хватило на это трех месяцев.       Чимин все-таки и правда ангельский мальчик. В этом году выпускается из школы и усердно готовится к экзаменам, несмотря на то, что уже устроил себе жизнь как минимум на пару лет; сам за себя отвечает и платит, а часть заработка отсылает своей неблагодарной тетке.       Родители младшего погибли — это то, что Мину рассказал Сокджин. Разбились в автокатастрофе, когда Чимин был учеником средней школы.       Чимину было трудно потерять родителей, которые были его укрытием и защитой. В отличие от Юнги, у него с мамой и папой были максимально доверительные отношения, а возвращаться домой для Чимина значило получить приветственные объятия и добрые улыбки. Мама любила разговаривать с Чимином на кухне, пока готовит, а тот делал свое домашнее задание и часто в итоге оказывался с ней рядом, помогая что-то нарезать и пожарить. Сейчас младшему часто не хватает её слов поддержки, когда он у всех на виду и так часто должен преодолевать себя. Все это Юнги услышал уже лично от Чимина.       Мин видит, что тетка им пользуется. Слышал их разговор и узнал о ней больше с рассказов Сокджина — на редкость мерзкая женщина, которая согласилась на опекунство, только прознав о наследстве, оставленном Чимину.       А после того, как вскрылось, что наследство — ничего не стоящие семейные вещи, показала свое истинное лицо. Перестала быть доброй и хорошей, выпнула парня из дома и заявила, что потратила на него слишком много, и теперь, когда он популярный, может сам о себе позаботиться. Сказала, что он должен ей за все, что она для него сделала.       И, конечно, Чимин чувствует себя перед ней обязанным, отдает часть денег и хочет на полном серьезе рассчитаться за все на себя потраченное. Юнги хотел повлиять, но это оказалось бесполезно.       — Я уже пытался однажды, это пустой звук для него. Даже тебя он не послушает, — говорил Сокджин, и Юнги решил не обращать внимания на последнее уточнение.       Чимин теперь частый гость в его студии. Он приходит в свободное время или в выходные, говоря, что ему грустно одному. Забавно узнавать его с новых сторон: Чимин ведь совершенно не любит быть один. Ему нужно с кем-то говорить и общаться, чтобы кто-то был с ним в комнате, потому что ему слишком неуютно в одиночестве. Смешно слышать это от настолько неловкого парня, который боится налаживать контакты с другими людьми.       Но Юнги нравится, какой он без посторонних глаз. Когда смущение спадает с Чимина, он превращается в бесконечный поток слов о своей работе, о людях, о мемах с котиками и о смешных видео. Все, что в нем за день копится — все достается Юнги. Чимин так любит чем-то делиться, быть причиной чужой радости, и любит быть комфортным. Потому, когда трудный на эмоции Юнги улыбается ему или смеется над шуткой, Чимин смотрит ликующе своими глазами-улыбками и радуется, что рассмешил сурового хёна.       А еще Чимин любит слушать. Когда приходит момент, он замолкает и обращается в слух, а Юнги сам не может понять, почему так свободно с ним говорит. То ли от того, что Чимин впитывает весь его бред, то ли потому что он Юнги нравится — Мин сам не знает, просто скрывать от Чимина совсем ничего не хочется. Юнги не привык делиться мыслями, лишь приучил себя писать о них в текстах и переводить в ноты. Он пишет треки со своими чувствами, и многие потешаются, что у такого камня такие глубокие тексты. Помнится, кто-то даже шутил, что Юнги пишет свои песни не сам, а кто-то другой делает это вместо него — это поднималось и в интернете.       — У тебя прекрасные песни, хён, и они абсолютно точно твои, — возмутился Чимин, когда Юнги показал ему одну из статей о своих фальшивых песнях. — Неужели они не видят?       Юнги правда было интересно, ведь Чимин выглядел раздраженным, откидывая телефон к краю дивана — младший так уверен в своих словах.       — А что видишь ты? — спросил Юнги, после чего Чимин даже не обдумывает свой ответ.       — Ты же мечтаешь, как и все. Просто хочешь чего-то стоить, — Пак поднял на него свои ясные глаза, и настроение его сменилось на нейтральное. — Правда, я не понимаю, зачем ты пытаешься им это доказать.       Юнги заобожал Чимина еще больше, начиная с этого момента.       Потому что Пак видит его. Видит настоящего, или же просто захотел увидеть. Потому Юнги к нему тянется и хочет открыться сам.       Чимин замечает, что Юнги любит быть на улице, когда людей не так много, и тащит гулять — без шуток — в четыре утра. Врывается в студию и пугает Юнги до чертиков, Мин даже за сердце хватается, а Пак бодренько поднимает его с места, беря за руки, и тащит на прогулку.       — Ты не пожалеешь, хён, я обещаю, — подначивает он, пока Юнги надевает свою куртку и бурчит о незаконченных наработках, но все равно плетется следом.       Чимин похож на зверюшку: такой же непоседливый и активный. Скачет вокруг Юнги, который еле ногами передвигает, и в итоге хватается за рукав старшего и разгоняет их на более активный шаг. Вообще Юнги не любит, когда к нему прикасаются или дергают, но Чимину разрешает, потому что возражать ему не хочется. Когда дело касается Чимина, Юнги редко может противиться. Пак вовсю пользуется своим природным обаянием и строит глазки, а если уж совсем не получается уговорить Юнги, иногда театрально вздыхает, вынуждая Мина развернуться в кресле и выслушать просьбу.       Юнги не жалеет, что Чимин вытащил его из студии в такой ранний час.       Людей нет совсем: такое время, когда все, кто гулял, уже отсыпаются, а те, кому на работу, только выключают будильники. От высоких стеклянных высоток отражаются первые краски неба, солнце, еще не показавшееся из-за горизонта, лишь локальными мазками проходится то оранжевым, то бледно-розовым, а местами и вовсе оттенок такой же насыщенно-коричневый, как чиминовская кофта.       Чимин же ведет эту прогулку, развлекая Юнги и говоря о себе — знает, что в нужном месте Мин добавит свое. Говорит, что гуляет так часто, еще со средней школы, и раньше мама ругалась, застукивая его за этим по фотографиям в профиле или вовсе ловя на пороге. Теперь ругаться некому, и Чимин немного скучает по опеке над собой.       — Хорошо, что тебе этого не хватает, потому что я намереваюсь дать тебе хороший подзатыльник за ночные вылазки, как только поднимусь, — ворчит на него Юнги, который удобно устроился на лавочке и лениво тянется, зевая, что совсем не выглядит устрашающе.       — Хён, ты похож на Моню, — хихикает Чимин и щелкает телефоном сбоку, запечатлевая момент.       Моня — кошка, живущая с Чимином. Он завел ее случайно, когда подобрал год назад, прикормив и не сумев прогнать животное. Кошка одна из самых наглых, что встречались Юнги, но к Мину так и тащится.       Откуда бы Юнги знать, если он не любит животных? Чимин их познакомил, когда приполз в студию вместе с переноской.       Чимина затопило, и в его квартире ближайшие два дня орудовали рабочие, и Юнги пригласил его в свою студию — ведь тут раскладной диван, на котором сам Мин часто спит, когда лень идти домой. А Чимин схитрил, говоря, что не хочет доставлять неудобства, ведь с ним живет хороший друг, который не понравится Юнги. Думая, что у Чимина не может быть плохих друзей и парень опять себе напридумывал, Юнги сказал ему не страдать ерундой, брать друга за шкирку и тащить в студию.       Кто ж знал, что Чимин притащится с кошкой.       Моня — шотландская вислоухая и пестро-рыжая, явная помесь породистой кошки и какого-то дворового кота, откуда бы еще взяться такому характеру. Они с Юнги пялились друг на друга с минуту сквозь решетку переноски, пока Юнги мирился внутри себя со зверем в своей студии. Он радовался, что рыжая бестия сидит в клетке, до тех пор, пока она не начала истошно вопить, требуя себя выпустить.       — Блять, выпусти ее уже, пусть делает, что хочет, — с отчаянием сдался Юнги, а кошка тут же замолкла, добиваясь своего и начиная юлить среди оборудования, рассматривая.        Каково было удивление Чимина, когда он оставил этих двоих одних на пять часов, чтобы отлучиться на съемки, а вернувшись, застал Мина, гладящего по спине Моню, что свернулась клубочком у него на животе. Ноги Юнги на столе, а сам он что-то смотрит на YouTubе о микрофонах. Юнги сам от себя не ожидал, но они с этим существом оказались немного похожи и, пару раз подравшись, смогли поладить.       Случайно Чимин находит один из секретов Юнги. Коробку с кассетами, запрятанную в самый дальний угол студии. Пак пришел туда раньше Юнги — его задержали на летучке, а вернувшись, он застал Чимина, перебирающего в руках старые записи.       Это прошлое Юнги, записанное на пленку. Отголоски времени, когда, чтобы двигаться дальше, ему нужен был кто-то, но у него был только он сам. На кассетах подписи разного характера: «когда тебе грустно», «когда одинок», «причины двигаться дальше», «если думаешь, что все зря», «после разговора с родителями». Их много — целая коробка, раньше служившая Юнги единственным спасением. Он включал их себе каждый раз, когда ему нужно было услышать что-то, чего ему никто не мог сказать. Кажется, что старомодно, но так у всех слов, что он говорил, имелся только один экземпляр, и избавиться от них можно в один миг.       Вот только Юнги так и не смог сжечь их, храня на шкафу за коробками с документами.       — Я случайно нашел.       Чимин оправдывается, но не выглядит испуганным, потому что знает: Юнги ему никогда ничего не сделает, не такой человек. Чимин смотрит на Юнги взглядом, в котором не пляшет озорство; этот взгляд приходит, когда веселье неуместно. И Юнги чувствует, что он как на ладони — Пак видит весь его страх. Он нашел секрет Юнги, что-то очень важное и ценное — настолько, что с этим боится столкнуться даже сам Юнги.       Мин смотрит загнанно и сглатывает, прокашливаясь, прежде чем спросить:       — Слушал? — еще открывая дверь, Юнги заметил лежащий на столе кассетный проигрыватель.       — Я хотел, но он не работает, — Чимин встает с дивана, беря в руки проигрыватель, и подходит к Юнги, протягивая, — она была там, когда я их нашел. Видимо, последняя.       — Он заблокирован.       Юнги берет проигрыватель, только сейчас замечая в нем вставленную кассету, чья пленка смотана и не прослушана ни разу. Последнее, что он записал для себя, но в тайне надеялся, что никогда не прослушает.       

«если ты вернулся в начало»

      Это прошлое, которое Юнги не хочет вспоминать сейчас, когда у него все хорошо. Над ним не нависают родители, позор не дышит в спину, хобби стало его работой, и он уже давно больше не одинок, даже если чувствует себя так иногда. Это привычка — жалеть себя и думать, что никому вокруг нет до него дела. Но он всегда вспоминает, что за его спиной есть менеджер, помогающий с работой, сотрудники, ценящие его, которые помнят его еще совсем зеленым подростком. У него есть Намджун, ставший самым близким другом, да и первым другом в целом, и он же притащил за собой Сокджина. Многие артисты, что с ним работали, иногда зовут выпить: жизнь у Юнги давно наладилась.       Но по ночам, когда он остается один в студии, все равно боится, что однажды вернется туда, где все начиналось.       — Ты ее не слушал, — констатирует Чимин.       — Я не из тех, кто готов предстать перед лицом своего страха.       Юнги вертит кассету в руках до тех пор, пока Чимин не берет прозрачный наушник, вставляя один себе в ухо, а второй протягивая Юнги. В глазах Чимина уверенность, и Юнги про себя усмехается — смелый ребенок. Всегда он такой, как двухсторонний карандаш: вроде бы такой яркий и светлый, по-детски наивный, а с другой стороны совсем не мягкотелый. Юнги заметил в Чимине эту смелость, на которой держится у младшего оберегаемая в прошлом родителями личность.       Даже если испытаний модельный бизнес еще не предоставил Чимину, тот уже готов сражаться за то, чтобы сохранить себя.       Юнги сомневается очень, но, переступая через себя, берет наушник. Они так и стоят: Чимин ждет, в душе удивленный, что Юнги позволит ему быть рядом и услышать то, чего не слышал никто, а Юнги собирает себя, держась только за то, что он не один.       С ним Чимин, и Юнги ему верит.       Потому опускает руки по швам, нажимая на кнопку — запись пошла.       Это кажется старым и забытым, будто было в другой жизни. Юнги узнает свой голос, молодой и еще ломающийся, но дрожащий — то ли волнуется, то ли плачет. Может, все вместе. Запись на улице, слышно машины, и Юнги как сейчас помнит свое прощание с жизнью.       В ту ночь он хотел умереть, но нашел последнюю причину жить.       С мелочей, мало-помалу он собирал себя, вывод за выводом приходя к тому, что, если умрет сейчас, то никогда не узнает, куда может прийти. Ведь если все плохо, разве это может быть концом?       Юнги прикрывает глаза, но слез нет — Чимин плачет вместо него. Младший вытирает скользнувшую по щеке капельку, стойко держась под весом чужой тайны. Юнги улыбается, глядя на него, и останавливает запись, и без того помня, что будет в конце.       

«Однажды я это услышу, и, надеюсь, буду не один».

      Чимин поднимает на него озадаченные глаза, а Юнги улыбается и впервые, кажется, это действительно выглядит улыбкой.       — Я знаю конец, — поясняет Мин, и раскидывает руки в стороны, — иди сюда.       И Чимин идет, обвивая руками поясницу Юнги и укладываясь подбородком старшему на плечо. Медаль снова переворачивается обратной стороной, и Чимин, по-детски чувствительный, растрогался, но обнимает крепко, будто пытается всеми силами доказать, что он здесь.       Но Юнги знает. Чимин вроде бы просит поддержки, но получается так, что поддерживает сам. Выглядит хрупким, но несет в себе много людских секретов, когда Юнги не может справиться даже со своими. Выглядя простодушным и слабым, он на деле сильнее многих, хотя бы потому, что не боится показывать то, что чувствует, и смотреть своим страхам в лицо. Чимин просто живет, доверяясь близким людям, пока Юнги прячется.       Сейчас, когда Чимин стал неотъемлемой частью жизни, Юнги надеется, что его научат, как доверять. Ему ведь Юнги доверился?       Чимин видит его. Видит настоящего и выискивает лучшее, доказывая, что все люди заслуживают большего. Потому Юнги хочет ему открыться.       Никто ведь не хочет идти в гости, зная, что его там не ждут?       А Чимин ждет. Всегда ждет Юнги и рад ему в любое время.       И да, Юнги уносит. Уносит совершенно не в ту степь, когда Чимин со своим радостным «хён» вплывает в студию и тянется за приветственным рукопожатием, объятием, когда заявляется ночью с крепким кофе для Юнги и черным чаем для себя. Или когда Юнги просыпается от его рук, легонько тормошащих за плечо, а тихий голос заботливо просит перелечь на диван. Когда временами Чимин приходит с работы грустный от неудавшейся съемки, где получил кучу замечаний от нового фотографа, работающего с ним в первый раз — тогда Мин якобы должен его как-то утешить и подбодрить, но Юнги на самом деле плохо умеет это делать. Пока что его действия наугад всегда оказывались верными: он треплет младшего по волосам и говорит, что Чимин прелесть, а фотограф просто грубиян; хлопает по коленке или отвлекает, говоря «забудь, лучше иди, что покажу».       А Чимин любит его песни. Все время норовит подлезть к компьютеру, но даже при желании не сможет их там найти. Юнги уже ловил его на этом, но вопреки самому себе даже не разозлился, хотя любого другого человека уже бы обматерил и выгнал за порог студии с выпиской о внесении в черный список посетителей. Сам же Чимин сначала занервничал тогда, зная, что Юнги не любит вторжений в личную жизнь, но, посмотрев на Мина пару секунд, расплывается в неловкой улыбке, отступая от рабочего стола и бормоча извинения.       Юнги правда не злится совсем, а Чимин, кажется, это видит и потому совсем перестаёт бояться. Это пугающе, насколько быстро он учится читать Юнги и как легко узнает его глубже. Юнги жутко оттого, как Чимин выучил азбуку его эмоций, и теперь Мин для него как открытая книга, когда сам Чимин все еще кажется темной лошадкой.       Чимин — неограненный бриллиант, и его агентству повезло, как и друзьям. У Чимина много талантов и достоинств, даже если в расчет не брать его внешность.       Чимин раньше занимался танцами, Юнги видел, как младший умеет двигаться под плавные классические мелодии — в прошлом родители водили Чимина на балет. Пак прекрасно поет, даже если не профессионал и не имеет диапазона в четыре октавы, ему хватает простого набора в две рабочие октавы, чтобы уметь именно петь. Чимин не берет сверх-нот, но прекрасно научился петь, а это разные вещи.       Чимин хорош в общении, если преодолевает свое стеснение. Не было бы этой скованности — цены бы парню не было нигде. На шоу он был бы самым желанным гостем и ведущим, мог бы стать айдолом или сидеть судьей на каком-нибудь новом канале про трейни. Говорить с Чимином легко и приятно, он довольно начитанный, умный мальчик, умеет поддерживать разговор и как-то подстраиваться, чтобы диалог казался интересным обоим. Юнги вот вообще не знает, о чем говорить с людьми наедине, кроме музыки, а Чимин без труда находит новые темы для обсуждения.       А еще Чимин очень любвеобильный и в хорошем настроении просто фотоманьяк. Он все еще ведет свой инстаграм, куда часто сливает селфи со своим безупречным лицом или фотки в каких-то эстетически красивых местах. Делая снимки просто на телефон, Пак умеет подбирать ракурс и момент, чтобы фото получилось красивым. Но среди этих великолепных фото часто мелькают глупые картинки, где Чимин на фоне работающего Юнги, или, к примеру, однажды он даже выложил втихаря фотку уснувшего за столом Мина с подписью «Глупый хён не держит обещаний и снова пролеживает стол». Юнги узнал об этом, только когда Сокджин отметил его в комментариях.       Чимин так плотно влазит в его жизнь и сдвигает все старое, что это кажется каким-то нелепым сном. У Юнги есть Намджун, и его хватало, чтобы выживать. Юнги смирился со многим: с родителями, поставившими на нем крест, с публикой, что долгое время ненавидела его и гнала со сцены, с людьми вокруг, которые верят слухам и не хотят смотреть правде в лицо. Юнги смирился с несправедливостью, где одним достается все без особого труда, а кому-то приходятся ломать себя только ради того, чтобы показать, что они чего-то стоят. Юнги до сих пор не может понять до конца, почему так отчаянно рвется быть признанным и любимым публикой. Но отчасти приходит к выводам.       Публика — словно замена всем, кто был в нем разочарован: старые друзья, ставшие чужими, родители, когда-то бывшие любимыми. Юнги сам есть главный человек, который потерял веру в свои силы и пытается вернуть себе себя, чтобы снова начать гордиться тем, что он делает. Юнги прогнулся под миром и сломался, а теперь, выбиваясь в люди, пытается доказать себе, что все еще может быть кем-то большим.       Чимин видит, а это пугает. Пугает и притягивает одновременно, потому что Юнги сначала находил в нем утешение, потом стал искать спокойствие, а в итоге нашел потерянное признание. Чимин ясно видит то, что в Юнги не видят другие, что даже сам Юнги перестал в себе замечать. Он дает веру в то, что все еще можно исправить.       Притяжение к Чимину совсем перестает быть дружеским, что очень плохо для Юнги. Тяга к человеку своего пола для Мина не новость, еще в школе он перед зеркалом сам себе в этом признался, но не посчитал нужным отчитываться в этом родителям. Отчитался разве что Намджуну, и то не напрямую — тот сам догадался и был спокоен, а Юнги даже знает почему. Есть одна причина, и Юнги не хочет ни на что намекать, но им с Сокджином стоит либо двери нормально закрывать, либо валить снимать себе комнаты.       Для Юнги не ново смотреть на парней не в дружеском ключе, но в новинку желание сохранить все как есть. Он никогда не говорил с Чимином об отношениях, а на интервью у Чимина никто не спрашивал — все знали, что внятного ответа на такой вопрос не получат. И уж тем более Юнги не интересовался о предпочтениях Чимина, но со скорбью в сердце подозревает в Паке стопроцентного натурала.       — Стопроцентных натуралов не бывает, уже доказано, — шутит Намджун, который, конечно, знает обо всех проблемах Юнги. — Хочешь, Джина к нему подошлем, и он выпытает?       Однако даже всемогущий Ким Сокджин оказывается беспомощным в сражении с чиминовской скрытностью, возвращаясь ни с чем и лишь пожимая плечами:       — Я пытался, правда, но он как только понял, о чем речь пойдет, сразу сбежал от меня.       Юнги решает оставить этих двоих наедине и удаляется под шумок, пока они спорят, кто больше виноват в ситуации. Ему остается только заняться тем же, чем он занимается всегда, когда не находит выхода своим эмоциям: пойти и заняться музыкой. Он пишет хороший текст, складной рифмой ложащийся на бумагу в едином размере. Тут не какой-то сопливый текст про безграничную любовь, а просто немного распутанный клубок из головы Юнги: он потерян и напуган. С одной стороны, самым верным решением кажется взять себя в руки и оставить все как есть, зарубить на корню, чтобы всем стало проще. Но лишать себя чего-то снова нет желания, а Чимину хочется верить — если вдруг что-то получится, Пак как раз похож на того человека, с которым Юнги не против провести остаток своих дней.       Поэтому он пишет и придвигает миди-клавиатуру ближе, уже зная, какой будет музыка у этих слов.        А Чимин, конечно же, приходит, как только заканчивается его смена — ближе к одиннадцати. Заглядывает в кабинет, когда Юнги не слышит, сидя в наушниках. Чимин воспользовался возможностью и подкрался сзади, наклоняясь совсем близко, но не касаясь плеча, и начинает смотреть за замысловатыми окошками, всплывающими в программе.       Трек в наушниках крутится раз за разом: Юнги слушает недочеты и на ходу поправляет звук, выравнивает тона и балансирует слои, через раз убирая пару лишних призвуков на дорожке. Он чувствует неладное, когда песня уже успела прокрутиться целиком около четырех раз, и поворачивается, наталкиваясь на Чимина, находящегося совсем рядом, почти что лицом к лицу.       Сердце у Юнги уходит куда-то вниз и пульс подскакивает, когда он понимает, что Чимин мог все слышать. Каждое слово и каждый аккорд в его дурацких огромных наушниках, да еще и будучи прямо в пяти сантиметрах от них. Чимин знает Юнги хорошо, и одной песни ему хватит, чтобы догадаться, потому Юнги дергается и вскакивает с кресла, отчего провод наушников рывком выскакивает из колонок, и песня играет на всю студию. Юнги кидается к монитору, тут же ставя на паузу, пару раз перед этим промахнувшись по кнопке.       — Давно ты тут?       — Я только пришел, — врет, и Юнги это видит, ведь Чимин не умеет врать. — Ты так быстро все закрыл, хён, там что-то очень важное?       Он выглядит расстроенным, и Юнги всматривается, проклиная этот многогранный чиминовский характер. Чимин может быть расстроен чем угодно, но до тех пор, пока не скажет, в чем дело, Юнги никогда не сможет догадаться. Такое парадоксальное явление, что Чимина легко читать по эмоциям, но не поймешь, что стало причиной. Понять чиминовское настроение — дело пяти секунд, хватает одного взгляда, но до тех пор, пока Чимин не расскажет сам, что случилось с его жизнью на этот раз, Юнги будет играть в гадалку.       Поникшее настроение, мутью застилающее глаза Чимина, видно сразу — они у него словно гаснут и ненадолго теряют жизненный блеск. А главное, что выдает Чимина — улыбка, пропитанная ложью. Если он действительно улыбается, глаза его улыбаются вместе с ним, превращаясь в щелочки, а сейчас фальшивое подобие улыбки просто растягивает его губы, едва трогая щеки.       И Юнги не понимает, что случилось дальше. Чимин вдруг говорит о срочных делах и уходит, даже забыв о чае, с которым пришел, и куртке, оставленной на кресле. На следующий день он не отправляет глупых сообщений, а когда Юнги приходит (вылезает из своей норы!) к младшему на съемки, чтобы вернуть забытую вещь, тот смывается из виду и оставляет Юнги с Сокджином, что пожимает плечами — мол, сам не знаю, что только что было.       Все это наталкивает на вывод о том, что Чимин все понял. Догадался, к чему была глупая песня, которую Юнги, скорее всего, просто сбросил бы в папку «на память» и никогда бы не использовал для сцены. Мин жалеет, что решил вообще что-то написать, но он правда не думал, что в тот день Чимин решит прийти — то была среда, и по расписанию у младшего съемки намечались на весь день. Все вышло так по-дурацки, что не знаешь, плакать или смеяться.       Терять так просто Юнги не хочет. Что угодно: пытаться врать или оправдаться, что трек писал не для Чимина. Но он должен исправить все, если хочет вернуть потерянное доверие. Обмануть Чимина будет не так просто, поэтому второй вариант кажется более реальным. К тому же, если сказать, что сию рэп-балладу он написал для Намджуна, чтобы помочь с текстом и музыкой, то будет очень даже правдоподобно.       Юнги чувствует себя верным псом, хотя на щенка из них двоих Чимин похож в разы больше. Доходит лишь неделя, как он набирается смелости идти и врать Чимину в лицо, а уже так по нему соскучился. Привыкнуть к Чимину можно очень легко, как к чему-то естественному, вроде солнца. Он такой же яркий и теплый, а стоит ему уйти, как чувствуешь себя неуютно и пусто без согревающих лучей. Юнги нравилось быть тем, кому Чимин доверяет больше, чем менеджеру или Сокджину, Юнги нравилось улыбаться для него и смеяться, нравилось быть с ним заботливым и проявлять внимание. Ведь он видел все так, как есть, и не смотрел сквозь призмы слухов и домыслов.       Юнги, должно быть, мазохист, потому что позволил себе влюбиться в этого мальчишку именно потому, что тот для него недосягаем.       Чимин находится за пределами высоты полета Юнги. Чимин пойдет дальше и добьется большего, ведь рано или поздно он раскроется. Появится человек, который сделает его смелым и даст решимость перестать бояться, Чимин начнет петь и начнет говорить, понимая, насколько он на самом деле безгранично талантлив и обожаем публикой. И как бы Юнги не хотел стать этим человеком, ему никогда не достать до такой звезды, как Пак Чимин. Ему не стать тем, на кого кто-то вроде Чимина может посмотреть.       Кто согласится на такой риск, если может остаться ни с чем?       Юнги словно ящик Пандоры — он сам не знает, как поведет себя завтра. Каким будет его состояние, каким будет его текст и какой будет музыка. Он не может быть уверен, что завтра не зароется так глубоко в себе, что забудет обо всех, кто стал ему близок.       А главное, Юнги трус. Он всегда таким был: предпочитает уйти от проблемы и спрятаться, переждать, пока все не решится. Он согласен на меньшее, потому что боится рисковать ради большего. Однажды публика отвергла Юнги, и теперь он не выступает больше на сцене, лишь выпуская иногда песни и клипы, но в основном занимаясь саундтреками. Родители сказали ему, что от него нет пользы, и он не трогает их, даже не предпринимая попыток поговорить сейчас, когда вполне достойно живет. Однажды он напараноил так сильно, что перестал говорить Намджуну о том, что чувствует, будучи уверенным, что тот от него устал. И все это тихо и молча, просто начал отдаляться без лишних слов, и только вовремя заподозривший неладное Намджун вытряс из него правду.       Юнги слишком боится. Это происходит без причины, просто страх его сковывает и не дает жить. Страх перед поражением и страх быть отвергнутым. Он хочет однажды пересилить себя, перешагнуть этот порог и действовать. Ему самому надоедает, он устает от собственной беспомощности, от бездействия. Но ничего не может поделать, потому решает идти на вранье, даже несмотря на возмущения Намджуна.       — Юнги, это бред, ты сам себя слышишь? — говорит он, когда они поздно вечером стоят на крыше здания. — «Наврать, что не нравится, чтобы он общался со мной дальше» даже звучит по-дебильному. Может, сразу скажешь, что он противен тебе, чтобы уж наверняка?       Намджун подражает его голосу и слишком переигрывает с интонацией, а после даже подсылает тактичного Сокджина, лучше умеющего вести философские беседы. Но сеанс психотерапии не задался, потому Джин лишь вздыхает и оставляет Юнги отдыхать.       — Что ж, возможно, ты и прав, и иногда немного подождать будет лучше, чем лезть напролом, — бросает парень, перед тем как выйти из студии.       И Юнги не придал этой фразе значения, пока не настала ночь.       Попивая кофе, Юнги восседает в своем кресле, и стоит ему поднести чашку к губам, как в дверь снаружи кто-то врезается. Характерный писк замка говорит о том, что кто-то, знающий код от закрытой на ночь студии, намеревается в нее зайти. Список людей тут короткий, и их можно считать по пальцам: менеджер уехал к семье на Чеджу, Намджун бронировал столик пару дней назад на вечер пятницы, значит, его и Джина он не увидит до утра, у директора же карточка от всех дверей. И остается только один человек.       Чимин буквально вваливается в помещение, и Юнги тут же подрывается с места, видя, как опасно младший накренился вправо. Юнги подхватывает его, держа за талию, и выравнивает, даже носом не ведя на едкий запах соджу и лишь немного расстраиваясь, что это перекрывает чиминовский парфюм. Пак китайским болванчиком шатается в руках, взгляд у него совсем мутный и дезориентированный — странно, что он вообще смог дойти так далеко и преодолеть лестницу на третий этаж, учитывая, что лифт в здании сломан.       — Хён, — пьяно лопочет младший, хватаясь руками за плечи Юнги, и взгляд его ловит фокус у Мина на лице, — ты здесь, хён.       — Вот это тебя развезло, — смеется Юнги, потому что пьяный Чимин еще смешнее обычного. Наверняка по улице шел как мать Тереза, утешая каждое грустное живое существо на своем пути. — Даже спрашивать не буду, что за праздник, ты и так еле стоишь, хотя должен быть дома. У тебя нет съемок завтра?       — Но я шел к тебе, хён, я искал тебя, — Чимин липнет к нему, глаза расфокусированные и пьяные, ноги и руки его не слушаются совсем, но он льнет к Юнги, и тот старается не смотреть на младшего слишком долго, пока он так близко. — Я так люблю тебя, хён, я так хотел сказать тебе, что люблю тебя.       Рука у Юнги замирает на кармане, так и не достав телефон. Он забывает, что хотел вызвать такси, теряется от таких слов и от жмущегося к нему Чимина, что обвил руками шею и лицо спрятал у Юнги на плече. Чимин не умеет врать, уж тем более в таком неконтролируемом состоянии, но именно его подкашивающиеся ноги и заплетающийся язык возвращают Юнги в реальность, и он успокаивает заходящееся в ритме сердце.       — Чимини, ты пьян, тебе домой надо, — он все же кладет ладони младшему на спину, оправдывая себя тем, что просто не хочет, чтобы тот упал или соскользнул с плеча, пока сам смущается как тринадцатилетка от простых пьяных слов.       Чимин пьяный и завтра об этом не вспомнит, это все неправда.       А Чимин так явно не думает, потому что пользуется тем, что Юнги отвлекся на телефон, и берет его лицо в свои ладони.       — Я люблю тебя, — и мягко касается своими горячими губами губ Юнги.       Юнги роняет мобильник на пол и замирает в ступоре. Чимин целует его девственно и неумело, лишь смазанно попадая по его губам своими, но отдается делу всем естеством, и руки его вновь возвращаются на шею Юнги, не давая путей к отступлению. Мин поддается, оправдывает себя шоком и внезапным нападением, хотя на самом деле совершенно не хочет сопротивляться.       — Люблю тебя, — повторяет Пак, на секунду отрываясь и коротко чмокая Юнги снова, — не отталкивай меня, пожалуйста.       Он тянется к губам снова, а Юнги тормозит его, собирая себя в кучу, но тем не менее обнимает младшего за талию не имея никакого желания отпускать.       — В тебе говорит соджу, ты напился, Чимин, — Юнги не хочет ничего прекращать, но боится даже сейчас, когда внутри понимает, что алкоголь вскрыл им некоторую правду.       — Это для храбрости, Джин-хён сказал, что так будет легче, — теперь Юнги понятно, откуда у этого события растут ноги, но думать о Сокджине у него не находится времени, потому что на нем все еще виснет Чимин, мимо целуя его уголок губ, привлекая внимание, — дай мне шанс, хён, я буду лучше нее, кем бы она не была. Или его? Джин-хён сказал, что это может быть любой человек…       Чимин пьяно бредит, но Юнги слушает и думает, что он спит, и скоро придет его менеджер, разбудит и скажет, что он снова проспал все сроки. Пусть и на выпивший рассудок, но Чимин признается ему в любви, и это тот случай, когда алкоголь стал призмой правды, а не пьяной ложью. Чимин клянется ему, что может превзойти какой-то выдуманный им краш Юнги, а взял он этот краш, как выяснилось, из песни. Чимин все понял в той песне, слышал ее целиком несколько раз и смысл нашел самый верный, но немного не в том человеке. Он отстранился, подумав, что Юнги хочет добиться чьего-то внимания и что сам стал бы помехой. Но, не выдержав давления собственных угрызений, раскололся пытливому Сокджину, который, сучара скрытная, молчал как партизан и ничего Юнги не сказал, зная правду с обеих сторон. Чимин распространяется о том, как ему было неловко и как неловко сейчас, но он вообще не понимает, что происходит, как он еще может продолжать хотеть целовать Юнги, когда уже столько всего натворил.       Он начал говорить, как ему жаль за то, что он испортил все, что у них было, своей никому не нужной любовью. И на этом Юнги его прерывает.       — Посмотри на меня, — говорит он, и Чимин действительно смотрит, поднимая свои масляные глаза, — ты ведь знаешь меня хорошо, так посмотри еще раз.       Чимин всматривается долго, а Юнги не смеет отвести взгляда, уже не чувствуя себя неуютно, как обычно, когда Пак начинает его сканировать. Сейчас Юнги не против выставить свою душу на обозрение, лишь бы Чимин понял. Он видит, что это бесполезно, потому что Чимин тупо пялится и не может сосредоточиться, забывается совсем, и тогда Юнги закрывает глаза, решая показать по-другому.       Этот поцелуй уже не такой игрушечный, Юнги ведет и контролирует, пропуская мимо, что их признания стали пьяными, а первый поцелуй оказался со вкусом соджу на губах. Все случилось внезапно и просто потому, что Чимина споил хитрожопый Сокджин, решивший поиграть в купидона и вынудивший бедного стеснительного парня идти и признаваться первым вместо того, чтобы намекнуть на взаимность Юнги и позволить сделать все правильно. Юнги хотел бы исправить это и сделать так, как достоин этого Чимин — увести куда-нибудь, где нет никого, кроме них, и подать хрупкое признание Паку на суд, чтобы он решил, как с ним поступить.       Юнги хочет подарить ему все самое лучшее, но это сейчас так не важно, когда Чимин выдыхает совсем тяжело и маленькими кулачками сжимает его толстовку, почти засыпая на руках. У Юнги еще будет время на все, а у них будут возможности со всем разобраться, когда Чимин будет трезв, а Юнги проспится и будет мыслить здраво.       А пока он крепче сжимает Чимина в объятиях, чтобы тот не упал, и прежде, чем повести его к дивану, все-таки уточняет:       — Эта песня была для тебя.

###

             Юнги ненавидит общество, потому что оно судит поверхностно и ограниченно.       Сколько людей — столько и мнений, но почему-то это совсем не работает, когда дело касается личных предпочтений.       А самое смешное, что Юнги не вправе кого-то осуждать за личное мнение.       — Как тебе Холланд? — спрашивает Юнги одну из своих стилисток, ведь в их стране дебютирует первый артист, являющийся открытым представителем ЛГБТ-сообщества.       — Я не имею ничего против, — казалось бы, Инхён дала совершенно нейтральный ответ, но на лице ее сомнение, и она с сожалением смотрит на Юнги, — но я совсем не понимаю таких людей, правда. Потому не очень люблю с ними говорить.       — Понятно, — просто бросает ей Юнги, и девушка продолжает свою работу.       Это называется личное мнение, но когда это происходит так:       — Это мерзко и отвратительно, они нарушают все устои и стандарты. Кем себя мнят такие люди, раз считают, что могут, как им нравится, менять природу? Мужчина должен быть с женщиной, а они устраивают из жизни цирк.       Речи, принадлежащие, казалось бы, старой тетке, были словами одной молоденькой стажерки из стаффа. Не набожная, вовсе атеистка, до нее не домогалась никакая лесбиянка в переулке и, насколько слышал Юнги, она даже ни разу за свои девятнадцать не повстречала вживую ни одного представителя нетрадиционной ориентации. Так в чем ее проблема?       В том, что она стервозная сука, считающая верным только свой образ жизни — Юнги уволил ее к чертовой матери, не выдержав третьего такого монолога под дверью в кафетерий.       Никто не знает о них с Чимином. Это их ценная тайна, которую они хранят уже целый год. Хранят с трепетом и осторожностью, чтобы дать шанс пресловутому «мы» хотя бы на существование, не то что на продолжение.       Юнги было интересно, как далеко они зайдут. Ведь Чимин молод, даже если уже закончил школу, у него все еще тот период, когда многое меняется. Взгляды и принципы, предпочтения — все может перевернуться в любой момент, стоит лишь произойти чему-то впечатляющему. В один день может прийти человек, который впечатлит Чимина так сильно, что тот отвернется от Юнги и уйдет, так же внезапно и быстро, как однажды пришел.       Исход, которого Юнги так сильно не хочет и очень сильно боится, потому старается наслаждаться Чимином, пока он все еще здесь.       Он забыл об интересе уже через пару месяцев. Прогулки у них редкие, но стоящие себя. Один раз они даже были за границей — Токио встретил их шумом, приятной прохладой и яркими цветами. Это было осенью, как раз в период, что в Японии зовется «красным». Все кленовые листья наливаются насыщенными оттенками красного, но чаще они темно-бордовые, как наливные яблоки сорта «Гала» — Чимин их только так за обе щеки уплетал всю поездку.       Это запомнилось Юнги сумбуром в красных цветах, большими толстовками и полароидами, которых с сотню наснимал Чимин. Младший любит фотографировать все, что красиво и нравится, умело орудует телефоном и снимает большой город, в котором не был ни разу.       — Я хочу помнить это, — говорил Чимин, фотографируя золотых рыбок в одном уютном магазинчике с сувенирами, — к тому же я снимаю только то, что люблю.       Юнги промолчал о том, что половина телефона у Пака забита лицом-кирпичом, что никогда не получается на фото хорошо.       И в связи с этой любовью к съемке, стоило им пройти мимо прилавка, забитого до отказа фотоаппаратами, среди которых много инстаграм-полароидов — как писк Чимина, должно быть, услышала вся Япония.       — Хён! Хён! Посмотри на них, боже, — причитал младший, чьи глаза разбегались и он метался от аппарата к аппарату, не зная, за какой схватиться, — какие они прекрасные, вау.       Один из особо полюбившихся, с которым Чимин ни в какую не хотел расставаться, Юнги купил, когда Пак отвлекся на социальные сети. Вручил тем же вечером, вызывая бурный восторг и получая много объятий, подаренных в парке перед небольшим прудом, где они наконец могли побыть одни и не стесняться ничего.       Потому что они не имеют права открыто демонстрировать любовь друг к другу. Понимают они это оба и вдвоем смиренно молчат, так ни разу не подняв эту тему — не готовы. Не готовы даже просто обсудить друг с другом, уже не говоря о реакции со стороны.       Корея — страна традиционная, консервативная, и веянья с Европы до нее доходят быстро, но часто забраковываются еще на въезде. Старые устои тут у всего старшего поколения, и свое воспитание они пытаются прививать и детям, потому Юнги не завидует Холланду, решившему, что он вправе менять мир.       Тут никто не вправе менять страну, чьи правила устанавливались диктатурой еще со времен Корё. Но Юнги готов пожать руку за смелость.       Юнги совсем не жаль себя, но он боится за Чимина. С жизнью Мина уже и так все понятно, а вот перед Паком все еще открыты большие двери в будущее. Дело даже не в известности — не будь они оба узнаваемыми личностями, им все равно не дали бы спокойной жизни. А когда один только Чимин насчитывает на своем аккаунте в инстаграме около семисот тысяч пользователей, как же его завалят, если он оступится?       Одним вечером в студии Юнги, когда они с Паком сидят на диване, и Мин лежит у младшего на коленях, перебирая в руках партитуры, Чимин вдруг спрашивает:       — Хён, я тебе не надоел?       Юнги аж стопку листов роняет себе на лицо — то ли от возмущения, то ли от неожиданности. Ему безумно интересно, откуда у Чимина такие мысли, если его общество просто не может быть угнетающим: комфортные разговоры, занимательные истории, что умеют отвлечь или утешить, умение Чимина избегать острых тем и подводить их в нужный момент. Единственное, к чему Юнги долго привыкал, так это к чрезмерной тактильности — в какой-то степени Пак маньяк, если дело касается обнимашек. Но сейчас Юнги уже сам открыт для мягких объятий и старается быть поближе, если у них есть такая возможность — в студии Мин сам не отлипает от Чимина, потому что это единственное место, защищенное паролем, где им не страшен никто, кроме разве что внезапно нагрянувшего менеджера или не вовремя пришедших Намджуна с Сокджином.       — С чего ты это взял? — спрашивает Юнги, хотя в последний момент догадывается, откуда пришли эти мысли.       — Некоторые пишут в сети, что я слишком много себе позволяю и досаждаю тебе, — вздохнул младший, показывая Юнги телефон с комментариями к какой-то записи, под которой закреплены разные фотографии с мест, где их запечатлели вместе.       Таких фото действительно много, но на них нет ничего подозрительного — они контролируют себя на публике. Есть снимки из магазинов и из рандомных кофеен, пара кадров из ресторана, куда они с Чимином любят приходить свободным вечером. Тут есть фрагменты с премий, где номинировали саундтреки Юнги или спродюсированные им треки, на которых Чимин обнимает его очень крепко, когда ведущий назвал имя «AgustD» как победителя — Юнги помнит, даже скупую слезу пустил тогда, удивив весь интернет.       Однако никто не учел те моменты, когда Юнги притаскивается на съемки к Чимину, если младший слишком занят, а Юнги перевыполнил свой месячный план. Или когда он встречает его с работы, приглашая выпить, а тут эти фото обставлены так, словно Чимин дергает Юнги от работы. Часто именно Юнги тащит Пака на улицу, подышать свежим воздухом во время короткого перерыва между съемками — ворчит на него за то, что перетруждается, но здесь его ворчание выставили как ругань на младшего за то, что тот фотографирует Юнги.       Все перевернули и распространяют — глупые фанатки. Странно, что это не Юнги получает по шее за то, что притерся к такому мальчику, как Чимин.       Должно быть, люди просто не находят, к чему можно придраться в жизни Чимина, если он не делает ничего вызывающего, вот и цепляются ко всякой ерунде.       А Юнги и в помине никогда не думал, что Чимин ему надоел — от него он совсем не устает. Даже если Чимин, по факту, делает много вещей, что раньше его раздражали — теперь это стало таким обыденным. Юнги не любил кошек и все еще не любит, но Моня в его студии такая частая гостья, и, кажется, с Юнги она даже ласковее, чем с хозяином — Чимину совсем не дается, вредничает. Нарушение личного пространства — табу для всех, кто с ним знаком, но Юнги поначалу делал скидку, а теперь находит в телесном контакте очарование: прикосновения у Чимина мягкие, уже не неловкие, но все еще аккуратные и нежные, приятные, особенно в трудный день или после неудачного проекта. Гнев, всегда трудно поддававшийся Юнги на контроль, теперь становится покладистым и послушным, когда со спины Чимин заключает Мина в недолгие объятия и приветственно целует в щеку, спрашивая, как прошел день.       Отношения, нашедшие гармонию, складываются без лишних эксцессов. Ссор у них не случается, только мелкие разногласия, что сразу пресекаются на корню: Юнги тормозит себя и не разрешает говорить лишнего, а Чимин извиняется и сразу ищет контакта — берет за руку. Они решают конфликт спокойно, стараясь выкладываться в баланс, что держат уже так долго.       И Юнги не позволит Чимину расстраиваться из-за такой ерунды, особенно если все от начала до конца — ложь.       — А как ты сам думаешь? — Юнги поднимается с чиминовых колен и решает научить своего мальчика прежде всего делать выводы из того, что он видит, а не развешивать уши.       — Ну, я не уверен, — Чимин сбивается с мысли, глядя, как рука Юнги спускается по его коленке и переплетает их пальцы, — наверное, они делают выводы не из пустого места?       Юнги подается вперед, проскальзывая локтем по спинке дивана, все еще подпирая голову рукой. Нарочно пристально он смотрит на Чимина, не отводя взгляда, пока глаза младшего рассредоточенно бегают, лишь иногда глядя на Юнги.        — А если подумать еще? — тише спрашивает Юнги.       — Они ведь пишут… — уверенность у младшего медленно рассыпается, а Юнги оказывается уже совсем рядом, лицом к лицу, и голос у Чимина дрожит и ломается, — хён, я не могу так говорить.       Взгляд у Чимина жалобный и особенно впечатляющий с такого расстояния. Когда подбираешься к его лицу особенно близко, видно, как светлый коричневый переходит в темный оттенок, распускаясь от зрачка. Юнги засматривается на недлинные, но густые ресницы, такие же русые, как и волосы Пака, что выкрасили в пшеничный оттенок для какой-то новой обложки журнала. Юнги руку запускает в шелковистые пряди, большим пальцем гладя затылок младшего, и тот теряется совсем от того, как развеялся его порыв начать серьезный разговор.       Губы у Чимина все в новом бальзаме — стилистки отругали за обветренные ранки, — но все равно мягкие и податливые. Юнги целует его, не заходя слишком далеко, больше дразня и играясь. Он отстраняется, но остается на расстоянии, когда их носы касаются друг друга, а слова негромким выдохом опаляют губы.       — Мало ли, что они пишут. Смотри на меня, — медленно проговорил Мин, растягивая уголки губ в мягкой улыбке, — и увидишь то, чего они не видят.       А Чимин в ответ улыбается ему широко и смеется своими глазами-щелочками, выглядит вновь счастливым и беззаботным — ему немного нужно для радости.       Даже если Чимин в разы сильнее Юнги, пусть и не подозревает об этом, но у него есть свои страхи. И речь не о чиминовской глоссофобии* или банальной темноте, нелюбовь к которой также есть в багаже у Пака. Чимину спокойно, когда в его жизни нет раздражителей: он старается не лезть в конфликтные ситуации или места, где может чувствовать себя неуютно. Его устраивает стабильность, в которой все пусть и не идеально, но довольно хорошо и размеренно.       В этой жизни у Чимина есть Сокджин, что не против иногда составить компанию, когда Юнги занят, есть Намджун, с которым Чимин тоже часто пересекается. Есть приятная женщина-менеджер, что не собирается менять в ближайшее время Чимину руководство и еще добрых пару лет точно проработает вместе с Паком.       У Чимина есть любимая работа, потому что съемки никогда не были для него чем-то тяжелым, когда собрана хорошая команда. Камера любит Чимина, он привык к ней еще с детства — мама любила снимать его и, стоило сынишке хотя бы элементарно схватиться за игрушку, бежала за видеокамерой. Перед объективом Чимину комфортно, свободно, ведь он красив, и ему нечего стесняться, а больших задач для него не ставят: чтобы рекламировать одежду, нужна лишь картинка, глубоких эмоций на лице никто не требует. Чимин сам регулирует свое лицо, где-то включая скромность, где-то дерзость, в зависимости от того, что на нем надето, и это тоже не нуждается в большой затрате сил.       У него раскрученный профиль в инстаграме, и еще до того, как он стал известен, его личное творчество хвалили, что тоже для него кусочек счастья — он делал красивые снимки для себя, но люди нашли в этом большее.       Теперь у Чимина появился Юнги, что пишет ему «доброе утро» и «спокойной ночи» каждый день, если не имеет возможности сказать вживую. Теперь о нем заботятся и за него переживают сильнее, чем позволяет себе менеджер или, скажем, Сокджин, чей родительский инстинкт распространяется и на Чимина тоже. Ненадолго его лишили домашнего тепла и уюта, а теперь Юнги потихоньку становится для него новым домом.       Потому Чимина все устраивает, и он не рассматривает какие-то другие варианты. Прятаться ему также надоедает, и невозможность элементарно взять Юнги за руку на улице порой портит настроение. Но он не рассматривает даже возможность того, что у них есть другой выход, и просто довольствуется тем, что есть — терпит осторожность с притворством.       А вот Юнги не отличается таким радужным терпением, и его это бесит.       Это так глупо — они ведь не венчаться собрались, а им нельзя просто выбирать самим, с кем заводить отношения. За них выбирают укоренившиеся правила и традиции, общественное мнение, что всегда для каждого в Корее играет большую роль.       Особенно это имеет значение в шоу-бизнесе, потому рано или поздно что-то должно было нарушить их покой.       Однажды кто-то должен был пустить этот дурацкий слух, потому что такие течения есть везде и не новы в любом бой-бенде. Какая ирония.       «Юнмины» — так окрестили их парочку шипперы, а зная чиминовскую фанбазу, у этого пейринга быстро набежало много обожателей. Среди слушателей Юнги также нашлись ценители слэша, и это было не плохо. Ведь фансервис всегда был своего рода продюсерским ходом для привлечения внимания, большего ажиотажа, с этими течениями работают отдельные команды и отслеживают самые популярные пейринги для дальнейшей планировки работы.       Опять же, ирония для страны, где никогда не избавятся от осуждения к таким, как Юнги.       Фансервис фансервисом, но в определенный момент, если публика выходит из-под контроля, приходится напоминать зрителям о забытом слове «натуральность».       — Мне жаль, Чимини, — извиняется перед младшим его менеджер, которая сама, видно, не рада таким новостям, — но это не я придумала, тебе просто нужно потерпеть пару месяцев, хорошо?       Младший кивает, молча сжимая губы — понимает, что женщина не виновата, и не хочет реагировать плохо и срываться на ней. Все это происходит в студии Юнги, что тоже был важным участником этого разговора, и иногда он думает, что менеджер Сон либо догадывается, либо уже все знает. Она смотрит на Юнги с уважением, но взгляд у нее все время проницательный, спокойный, будто ей о Мине известно все. А сейчас она глядит Юнги прямо в глаза, и в них читается сожаление. Возможно, домыслы Юнги — вовсе не домыслы.       Она ненадолго сжимает руку Чимина и говорит, что у нее дела. Она показала им фотографию и рассказала о девушке, об отношениях Чимина с которой завтра сделают объявление. То, как менеджер говорила, уже наводило Юнги на мысли, но реакция на фото Чимина подтвердила его догадки — несмотря на милую внешность, кажется, брюнетка была не верхом желаний.       Чимин расстроен и не скрывает. Юнги понимает, почему: прежде всего, младший печется о его мнении. Чимин делился с ним многим, и среди его откровений есть то, что он не хочет причинять неудобств, ему нравится быть причиной улыбки и добрых мыслей, а не доставлять проблемы.       К тому же Пак не любит чужих людей — а Ко Чжихи была ему совсем не близким человеком.       — Вы с ней не ладите? — прямо спрашивает Юнги, но голос его осторожный.       — Не то чтобы не ладим, — сразу начинает оправдываться младший и долго мнется с ответом, — просто она немного… ну…       — Немного сука? — заканчивает за него Юнги, зная, что Пак не назовет человека плохим, даже если он прогнил с ног до головы.       — Возможно?       Ну, все — это совсем критичный случай, если даже Чимин признает Чжихи тварью.       Но здесь Юнги бессилен, а Чимин и не требует от него невозможного. Против агентства они пойти не могут, потому все, что может Юнги — это взять Чимина за руку и заверить, что они справятся; Чимин справится. Им немного урезали общение, видеться они будут реже (намного), однако никто не отнимал у них телефоны. Юнги постарается быть рядом, зная, что все это станет для Чимина той самой стрессовой ситуацией, которых он не любит, избегает. Ему предстоит провести много времени в обществе человека, который ему не нравится, и впервые так надолго отдалиться от Юнги: несколько месяцев — даже не точный срок, кто знает, как растянется эта игра на публику.       Юнги раздражен несправедливостью, но не выбрасывает это на Чимина, обращая себя в понимание: из них двоих удар пришелся, увы, не по его голове. Потому Юнги стоит заткнуться и молча отдавать всю свою поддержку и тепло — он ведь и сам Чимина не увидит теперь невесть сколько. В прошлый раз ему хватило недели, и он сорвался на Чеджу, завалившись на съемки рекламы следом за Чимином, а теперь придется сидеть в студии и довольствоваться лишь голосом.       Чимин остается в его студии до утра, после совсем не желая вставать с расправленного дивана и уходить. Но пришлось.       Трудно находиться в одном городе и жить в двадцати минутах езды друг от друга, но не иметь возможности приехать и увидеться. Чимин шлет сообщения в чате и много-много фотографий со своим лицом и с Моней.       «Она по тебе тоже скучает, но не так сильно, как я».       Так слащаво и по-девчачьи, а Юнги лыбится, как дурной, пока Намджун делает фото — редкое же зрелище.       Они говорили об этом. С кем, если не с Кимом, ему обсуждать свои проблемы, когда он не может решать их с Чимином? Тут младший и так отдувается по его вине, и терпеть это дальше Мин не намерен.        — У вас немного вариантов, — с сожалением подытоживает Намджун. — Остается набраться терпения, ты ведь понимаешь это? Вы проблем не оберетесь, если кто-нибудь прознает. Пока что все не критично.       — Знаю, — сквозь зубы цедит Юнги, — пока не критично, но что будет дальше?       А дальше пришел пиздец.       Юнги согласен на все: терпеть расставания, сдерживаться и скрываться на людях, быть козлом отпущения и получать удары по собственной репутации, если придется. Но он не согласен на расклад, в котором из них двоих страдает только Чимин.       Чимин стесняется жаловаться, но доверяет Юнги очень сильно, потому делится с ним расстройством — держаться за руки с Чжихи и обнимать ее за талию ему совсем не доставляет удовольствия. Если бы это был кто-то более дружественный, вроде его постоянной партнерши Ынджи, то еще ощущалось бы не так отталкивающе. Чимин знает, что Юнги видеть это так же неприятно, извиняется слишком часто, не имея возможности загладить вину прикосновениями, как делает всегда — словами в качестве извинений в таком обилии он пользуется редко.       Но они справлялись хорошо — Юнги веселил Чимина вечерами, когда тот, порой совсем сонный от забитого расписания, даже засыпал с Мином на проводе. Юнги под влиянием момента написал небольшую песню для Чимина, записав на кассету и передав через надежные руки Сокджина вместе с проигрывателем, потому что младший любит слушать, как Юнги играет. Юнги не умеет петь, но хорошо говорит и пишет, вместе с кассетой посылая Паку небольшое письмо, зная, что младший любит всякую такую романтику из старших классов.       У них все получалось два долгих месяца, пока в один день Юнги не вернулся, застав Пака в своей студии.       Чимин нервный и дерганый, подпрыгивает, как только Юнги открывает двери. Юнги удивлен — весь день был занят подготовкой к камбэку группы их компании, пару часов будучи недоступным для сообщений, но он Чимина об этом предупредил. А младший выглядит бледным и напуганным, не давая Юнги даже поздороваться.       — Я этого не хотел! — отчаянно выпаливает он, глядя на Юнги умоляюще, как загнанный зверь, и глаза у него круглые, как старые воны. — Пожалуйста, хён, только выслушай меня. Она сделала это на камеру ради смеха, я не просил ее. Никто не просил!       Юнги не понимает, за что перед ним извиняются, но по контексту может догадаться, что Чжихи что-то вытворила. Пак почти в истерике, о чем говорят его искусанные губы и расковырянные заусенцы — он печется о своих руках до тех пор, пока не впадает в панику.       Он хочет подойти к Чимину и успокоить, спросить заново, что случилось, пока его не было каких-то три часа. Но когда он делает шаг в сторону младшего, тот уже переходит порог своей эмоциональности, закрывая лицо руками.       — Я не хотел целовать ее! — почти кричит в сомкнутые ладони, пытаясь спрятаться.       Юнги замирает, и руки сами тянутся к телефону: все последние сообщения от Намджуна.       «Срочно позвони Чимину: Видео-файл (1:23)»       А на записи Чимин с Чжихи идут по парковке, она приветливо улыбается камерам и машет свободной рукой, другой держась за локоть Пака. Заходя в лифт, она что-то шепчет ему, и как только двери начинают закрываться, она толкает Чимина к стене, а на видео отчетливо видно, как Чжихи целует его с напором, не церемонясь.       Юнги разрывается на две стороны: в нем бушует ярость и теснится закрытый ранее гнев, так заботливо прирученный Чимином. Но даже собаки — и те, когда хозяин теряет контроль, срываются с цепей. Гнев Юнги растет и царапается, заставляя сдержанно сжимать кулаки до побеления пальцев. Эта Чжихи нарывается на хорошие пиздюли, потому что Юнги всерьез намеревается устроить ей встречу, где покажет малолетней заносчивой дуре ее место.       Но даже при желании побрить одну особу налысо он отключает природный эгоизм. Да, неприятно, да, обидно очень, и ревность клокочет в сознании, застилая глаза, но Чимин плачет из-за него, боясь Юнги впервые с того старого дня их встречи. Юнги не хочет делать из этого трагедию, но за время, что он не отвечал на сообщения, Чимин уже успел придумать всякого, хотя Юнги даже не знал о выходке этой стервы.       Чимин не виноват, но будет чувствовать вину — этого у него не отнять. Он, немного сломанный происходящим, чувствует себя так, словно предал любимого человека, думает, что Юнги может быть очень зол, не желая его видеть. Страхи снова застилают Чимину глаза, и он забывает о том, что является единственным, перед кем Юнги бессилен: готов пасть на колени и ждать Чимина бесконечно долго, сколько скажет ему сам Пак. Юнги как монстр из фильма «Красавица и Чудовище», покоренный доброй очаровательной девушкой, что нашла в нем красоту.       — Чимин, — Юнги не может заставить младшего убрать руки от лица, а дергать силой не хочет, потому зовет и ждет, когда с опаской и неохотой Пак показывается из-за пальцев и видит усталый взгляд Юнги, что чуть разводит руки в стороны, — иди сюда.       Это стало их условной фразой уже давно, и Чимин тянется к нему в объятия, бормоча извинения и оправдываясь тем, что ему совсем не понравилось, на что Юнги усмехается. Он гладит Чимина по уже пепельным волосам и немного покачивает, действуя как снотворное. Чимин все говорит и говорит, но голос его постепенно стихает, уравновешивая себя, он начинает думать яснее.       — Прости меня, хён, — последний раз выдыхает Пак и Юнги слышит, что теперь это осознанное извинение, в которое Чимин вкладывается эмоционально, утыкаясь в миновский свитшот.       Юнги вздыхает и невесомо целует Пака в висок, продолжая мягко гладить по голове, а свободной рукой писать Намджуну о том, что терпение его закончилось.       — Все хорошо, — говорит Мин, не добавляя пресловутое «будет».       Трус в нем съеден гневом, и Юнги больше не даст собой помыкать.       Теперь он впервые готов действовать и рисковать меньшим, чтобы получить большее.       

###

             — Я думаю, у меня есть отличное предложение, — Намджун не здоровается, просто звонит Юнги в два часа ночи, зная, что тот все равно не спит, — переезжайте.       — Куда? — Юнги все же был бы не против, чтобы ему пояснили, в какую сторону идет их разговор, но ответ повергает его в шок, потому что он сразу понимает, о чем речь.       — К нам, в Америку.       Намджун, должно быть, сошел с ума, и Юнги озвучивает эту мысль, не боясь задеть. Как Намджун себе это представляет? Вот так просто раз — и все, переехали?       С того дня, как Чимин пришел к нему в студию после случая с Чжихи, прошло уже четыре месяца, и все более или менее, но встало на свои места. Менеджер Сон понимающая и, как и обещала, закончила этот цирк уже через месяц, когда фанаты немного поумерили свой пыл. Чжихи, пусть не так сильно, как хотелось бы Юнги, но получила выговор за несогласованную самодеятельность и остаток срока вела себя чуть сдержаннее. Особенно после того, как с ней повидался Юнги.       В ее понимании Чимин — мальчик-зайчик, которым легко манипулировать, но она забывает, что даже у зайчиков зубы острые. Чимин сам в лифте оттолкнул ее и выставил на следующем этаже, предварительно высказав пару ласковых. Даже Юнги от него бранных слов не слышал, а Чжихи удостоилась — минутка несправедливости.       Юнги в принципе гордится Чимином за то, какой он есть. Со стороны кажется, что Чимин слишком мягкий для парня, слишком вежливый и обходительный, с какой-то стороны Юнги даже согласен. Есть много стереотипов, что люди возводят, видя человека впервые, и если судить Пака по образу, что ему придумали, то он взрослый ребенок, нуждающийся в постоянной опеке, сидит на вечных голодовках и прилипает к взрослым, чтобы в них искать защиты.       Но Чимин живет на своей волне и делает только то, что ему нравится. Он заботлив к людям, вежлив, потому что так его воспитали родители. Может, Чимину и повезло с обменом веществ, он себя не ограничивает в еде, однако, если отследить его рацион, станет понятно, почему он не набирает лишних килограммов: Чимин мало ест, и в основном это что-то овощное, вареное, содержащее лишь немного специй. Младший даже сладкое не любит, исключая зефир и сахарную вату — их только подноси, и все сметет. Зеленый чай любит больше всех этих карамельных латте и моккачино, так откуда бы в его теле взяться лишнему?       Ко взрослым Чимин тянется, чувствуя в них наставников и опору — они умнее и опытнее в работе, в жизни, с ними интересно разговаривать, в их багаже много разных историй, что увлекают вечерами. Юнги сам руководствуется таким принципом общения — чем старше человек, тем больше он повидал.       Чимин простой, но умеет простоту преподнести красиво. У него в гардеробе дома лишь одна двухэтажная вешалка, умещающая всю его одежду и обувь, а выглядит он всегда стильно и притягательно глазу. Сочетает в себе обычные вещи, комбинирует их и делает привлекательными: часто это что-то размера оверсайз или однотонные цвета, на улице, вне работы, он выглядит как обычный студент, умеющий следить за собой. И живет так же просто и скромно, как одевается и выглядит.       Юнги не понимает, как это работает, но даже при всей его простоте Чимина хочется узнавать, и он не один, кто так думает. В нем есть что-то цепляющее: в том, как смотрит, как улыбается, как смеется над чем-то своим в телефоне и как пугается, если видит что-то неожиданное. Чимин для Юнги как книга, при чтении которой всегда местами путаются страницы — все начинается по-новому.       Но в этом же и прелесть — с Чимином не соскучишься. Он сочетает в себе несочетаемое, будучи одновременно общительным и замкнутым, аккуратным и неуклюжим, простым, но таким непонятным. Список большой, но все, что из него извлекает Юнги — он медленно начал тонуть еще в день, когда этот скромный ребенок сам его поцеловал, так необдуманно и рискованно. Юнги предполагал, что все закончится быстро, и был готов к тому, что Чимин потеряет к нему интерес, но Пак редкостный однолюб во всех смыслах: один и тот же чай с тринадцати лет, постоянный рингтон с появления телефона, одна квартира в настоящем и один Юнги в будущем. Чимин выбирает, что пришлось ему по вкусу и с чем ему хорошо, выбирает тщательно и проверяет по нескольку раз, но если в итоге решает, что это именно то, что он искал — вряд ли сам когда-нибудь отпустит или откажется.       И теперь Юнги понимает: то, что начиналось мнимой сказкой, становится ощутимой реальностью. Ведь Чимин будет к нему возвращаться, как бы поздно ни заканчивал Юнги, Чимин будет рядом с ним, как бы сильно Мин ни налажал, будет обнимать его так же крепко, даже если нельзя, и, как бы банально ни звучало, будет продолжать любить. Даже если шансы на счастье у них приравниваются почти что к нулю.       — Возможно, ты и не спятил, — говорит Юнги, и Намджун, уже явно готовый отстаивать свою великолепную мысль, давится словами.       — Серьезно? Ты рассматриваешь мою идею?       Юнги думал об этом, еще той ночью, когда на диване студии Чимин уснул у него в руках после Чжихи. Он думал, что бы было, если вдруг они переедут из Кореи куда-нибудь в другое место, где все не так строго и традиционно. Это казалось такой эфемерной мечтой, что однажды он смог бы выходить с Чимином из одной квартиры, держа его за руку, и никто бы ничего им не сказал, возможно, лишь осуждающе бы посмотрел. Чимину бы не приходилось сдерживать свою тактильность и встречаться с подставными девушками, Юнги не нужно было бы дожидаться приезда в студию, чтобы просто приветственно поцеловать младшего в щеку. Юнги мог бы делать Чимину подарки без опаски, что кто-то догадается о значении.       Им не пришлось бы врать о том, кто они есть, и не пришлось бы бояться, что буквально весь их мир и окружение могут встать против.       Тогда это выглядело как невыполнимая мечта, ведь столько преград у этой дороги.       У них контракты, что по рукам и ногам связывают все потуги к переезду. Разорвать контракт без неустойки почти невозможно, а добиться согласия на разрыв, не афишируя веской причины, даже через суд будет проблематично. Если контракт Чимина еще будет переоформляться в ближайшее время, то у Юнги он действителен еще шесть лет — это огромная сумма неустойки, если он вдруг решит порвать его сейчас.       И где им работать? Переедут они в ту же Америку, но куда устроятся? Где взять стартовый капитал, на какие средства устраиваться и покупать хотя бы временное жилье? Здесь все устроено, годами сформировано — они многого добились в Корее, уже давно встали на ноги, несмотря на юный возраст. Шаткое и хрупкое, но есть начало, откуда они должны идти дальше и пускать корни каждый в своей сфере.       А в Америке кто согласится нанимать их с такими же условиями и зарплатами? Юнги еще будет востребован как специалист, а моделей в любой стране пруд пруди — Чимин в невыгодном положении. Еще и, ко всему прочему, стандарты красоты и привлекательности в американском мире моды могут оказаться не такими.       Этих проблем — длинный список, который Юнги не успел обдумать целиком, даже если уснул лишь под утро. Никто не станет им потакать, и мир не обязан устраиваться так, как того хочет Юнги, лишь по велению пальцев. Эту идею он отбросил и пошел искать обходные пути, а в итоге лишь вернулся к развилке, с которой ушел изначально.       Вернулся в начало и понял: только готовность преодолеть путь поможет этот путь увидеть.*       — Сможешь поискать открытые вакансии для меня и лейблы для Чимина? — спрашивает Юнги, а сам открывает документ со списком всех своих полезных знакомств. — Среди твоих друзей наверняка найдутся те, кто в курсе дел на рынке.       — Мы с Джинни поднимем всех, кого можем, — доверительно заверяет Намджун, что ждал своего звездного часа уже давно, — а ты сам-то как? Шесть лет — не год и не два, тебе придется обе почки продать и еще мою прихватить. Справишься со всем?       — Я попробую решить это через Хвана, у него опыт есть, — старый друг нашелся в длинном списке одним из первых, ведь когда-то Юнги был свидетелем по его делу, — и менеджер Сон по первому образованию юрист, она может помочь.       — Под «всем» я говорил не только о контрактах, — Юнги замирает, наперед понимая, что не учел в своем остервенелом желании.       Чимин — Юнги с ним не говорил и никогда не обсуждал это. Конечно, сам подумывал, но наработками и незаконченными идеями он с младшим не делится — только готовые мысли, что стоят обсуждения. А до этого дня даже само представление переезда вызывало скептическое цоканье и, по мнению Юнги, в обсуждении не нуждалось.       Зато теперь, когда проблемы кажутся не такими огромными и страшными, он понимает, что ему надо пойти и поговорить с Чимином. Как можно быстрее и без промедлений, чтобы в случае согласия сразу начать подготовку к приведению своего плана в действие.       Разве что если Чимин не ответит отказом.        — Я поговорю с ним, — тяжелый вздох вырывается сам, и пыл у Юнги чуть поутих, — надеюсь.       — Брось, уверен, вы справитесь.       — Только если он скажет «да».       Юнги на этом решает закончить их диалог, а Намджун понимает, что Мину нужно время на моральную подготовку. Радикальные действия для Юнги подобны таблеткам в клубах — либо вставит и пронесет, либо доведет до ручки. Юнги и его порог — трусость — часто ограничивают себя и топчутся на месте. Даже если Юнги хочет что-то изменить, страх берет над ним верх и позже превращается в терзания, угнетение самого себя день за днем.       Однажды он отказался от сцены и спрятался в кресле продюсера-композитора лишь из-за одной ошибки. Юнги не хочет повторения истории, что до сих пор жива в памяти и так ощутима.        Надоело терять многое и оставлять как есть, не пора ли начать учиться на ошибках?       На самом деле, несмотря на все эти храбрые мысли, у Юнги пальцы трясутся, когда он пишет Чимину сообщение заглянуть в студию после съемок. Затея очень рисковая, в первую очередь для Пака, ведь именно с его трудоустройством будут сложности. А на этом поток «если» лишь начинается, и Юнги не собирается обнадеживать и каждое «если» заменять на «когда». Тут нет места оптимистичному мышлению, здесь нужна реальность.       Он не будет обещать Чимину золотых гор, попробует сам представить хотя бы обычный песчаный замок.       Нервы мучают Юнги, когда он работает над треком, и музыка выходит резкой и дерганой. Волнение все еще с ним, когда он идет на летучку, на него обрушивают ругань о сроках, а ему все равно, ведь все равно эти упреки не в его сторону. Когда Юнги выходит и покупает себе кофе для успокоения, начинает лишь напрягаться больше с каждой сменой чисел на циферблате — время движется к восьми.       — Хён? — Чимин заставляет его дернуться, ведь пришел раньше на пятнадцать минут. Младший заходит в студию и захлопывает двери, заставая Юнги у шкафа со стаканчиком кофе. — Ты так внезапно меня позвал. Ты же хотел закончить проект «JO3»?       — Да, я хотел, я хотел, — Юнги повторяется и мечется, уступая Чимину свое кресло, на что младший с сомнением выгибает бровь, но в кресло садится. — Но передумал, как видишь. Да. Ждал тебя. Хочешь кофе?       — Я не пью кофе, хён, — искренне смеется младший, потому что Мин ему кажется странным и чудным.        — Точно, — Юнги отставляет стаканчик и хочет хлопнуть себя по лбу за поведение отсталого, — ты не пьешь. Не любишь.       — Верно.       Повисает тишина, и Юнги чувствует себя нашкодившим в детском саду ребенком — стоит перед воспитательницей и должен объяснить причину своего глупого поступка. Чимин сидит перед ним в кресле и выжидающе смотрит: понимает, что позвали не шутки шутить, а Юнги хочет выдать что-то важное. Понимает и дает фору на нервы и трусость, отлично зная Мина — ему нужно собраться и начать.       — Чимин, — наконец вздыхает Юнги, заламывая свои пальцы, пока все еще борется с остатками неуверенности, — помнишь, ты говорил, что хотел бы побывать в Нью-Йорке?       Чимин терпеливо улыбается, перебирая собственные воспоминания.       — Конечно, мы ведь хотели съездить, но камбэк ваших ребят не позволил, — понимая, что так разговор растянется надолго, Чимин решает подтолкнуть Юнги. — У тебя есть идеи по поводу Нью-Йорка?       Сказать вслух оказалось сложнее, чем проговаривать в голове. Несколько простых слов — «давай переедем вместе в Нью-Йорк» — не хотят слетать с языка, упорно держась за сознание. Юнги хочет начать по-другому, сказать сразу все в одной фразе, но так не бывает — либо придется говорить много, либо недоговаривать.       Среди этого он выбирает то, что будет честнее.       — Давай переедем, — наконец выдыхает он, лишь на пару секунд посмотрев Чимину в глаза, чтобы убедиться, что тот не собирается послать его сразу после этой фразы. Увидев лишь замешательство, он продолжает. — Это звучит дико, но правда, Чимини, давай попробуем. Я знаю, что это сложно и рискованно, что тебе придется нести больше убытков и, плюс, ты молод, тебе будет сложно устроиться там так же, как тут. Намджун обещал помочь первое время и выручить с работой, но шансы у нас все равно пятьдесят на пятьдесят.       Юнги говорит без остановки, решает просто высказать так, как ситуация и выглядит, без преувеличений и недомолвок. Чувствует, что несет бессвязный бред, но все равно говорит, продолжает, словно от этого все внезапно в какой-то момент обретет смысл.       — Ты вправе выбирать, ведь тебе двадцать, и мы встречаемся всего два года, а я уже решаю, где ты будешь жить. Тебе тут хорошо и тебя все обожают, а бросить все это только потому, что я устал скрываться, наверняка выглядит невыгодно?       Это так глупо, Юнги сам запутался, что хотел сказать, и в итоге начинает нести полнейшую бессмыслицу. Но она кажется лучше, чем молчание, что воцарится после окончания его речи.       — Я пытаюсь сказать, что у тебя есть выбор и ты можешь послать меня к черту. Ведь я не…       — Юнги.       Слыша свое имя, Мин незаметно вздрагивает и замолкает от неожиданности. Впервые так неформально, просто по имени, без суффиксов и обращений. Чимин раньше никогда не звал его так.       Пак смотрит снизу вверх, сидя в кресле; на нем же, перебирая ногами по полу, медленно катится, пока не оказывается перед Юнги. Взгляд у него светлый и кристально чистый, словно внутри у Чимина безмятежность. Он не улыбается привычно ему — широко и открыто, лишь полуулыбка скользит по его лицу, мягкая и свободная.       Юнги видит, как Чимин берет его за руку, просто держа в своей. Так забавно, когда он с этой миниатюрной ладошкой пытается удержать длинные музыкальные пальцы Юнги, но это кажется чувственным и успокаивающим — в стиле Чимина.       — Я люблю тебя.       Так просто, банально и в самое сердце.       Юнги стесняется говорить такие вещи вслух, но Чимин медленно приучал его к этим словам, заставляя с каждым разом все больше верить в правдивость. Характер трех простых слов всегда может быть таким разным: по-детски игривым, иногда слишком нежным, бывает, и слышится счастье в интонации голоса. А сейчас — просто и искренне, пропитанное уверенностью и сказано так, словно это общеизвестный достоверный факт: Пак Чимин любит Мин Юнги. Сказано небрежно, но значимо, словно секрет, известный всем и в то же время скрытый ото всех.       Привыкнув к старшекласснику Чимину с самого начала, Юнги забывает, что младший взрослеет так же, как и он сам. Он не дает Чимину шанса быть взрослым и принимать решения, заранее думая, что тот молод и переменчив, но не принимая в расчет, что Пак в какой-то степени взрослее его. Ведь Чимин никогда не боялся рисковать и брать ответственность за то, какие решения он принимает.       Должно быть, потому Юнги и привело к этому мальчику — чтобы в итоге он научил Юнги быть храбрее.       Все и так понятно из трех слов. Понятно из интонации, с которой они сказаны, понятно по глазам, в которых теперь загораются огоньки, и Чимин расплывается в широкой смешливой улыбке, глядя, как Юнги впадает в смятение. Смущать любимого хёна для него теперь почти как образ жизни.       Чимин тянется к Юнги и обвивает руками поясницу, пристраивая свой подбородок на ребрах старшего. Он приятно зажмуривается, когда Юнги проводит рукой по его русым волосам, убирая на пару секунд челку и едва касаясь губами лба.       — Я тебя не заслужил.       — Неправда, — беззлобно бросает Чимин и не возмущается дальше, умело прерванный коротким поцелуем.       Юнги нашел себе мотивацию, чтобы быть смелым.              

###

      Однажды Юнги работал над песней в стиле рок-баллады и думал, что это была самая мозговыносящая вещь, с которой он сталкивался.       Сейчас, когда бумажная волокита похоронила его с головой, он осознал, как сильно ошибался.       Юриспруденция никогда не была сильной стороной Юнги, а уроки права в школе уже тогда казались ему адом. Сколько бы преподаватель ни вбивала в его голову устройство законов и суть работы юриста, Юнги как баран смотрел на нее и вместо травы жевал карандаш.       Что не дано — то не придет само. А теперь, когда Юнги припекло разорвать контракт раньше положенного срока, он думает, как нанимать адвоката: ему уже стопроцентно дорога только в суд.       Менеджер Сон уделила ему много времени и разложила все по полочкам, насколько могла. Она лично не имела дел о расторжении контрактов с таким большим сроком, как у Юнги, но уверила, что попробует поднять старые связи и выяснить, не занимается ли кто из знакомых благотворительностью за щадящие суммы консультаций.       Исходя из контракта Юнги и планов агентства на ближайшие пару лет, сумма неустойки действительно могла влететь Юнги в обе почки. Он как композитор зарабатывает достаточно хорошо, исходя из продаж своих личных дисков и плей-листов, в создании которых он принимал участие. По условиям постоянного контракта у него высокое роялти* и такие же высокие рейтинги у спродюсированных им треков в чартах, потому жизнь его довольно неплоха. Плюс, Юнги имеет большие личные накопления и приличную сумму на сберегательном счете — он живет скромно и не рвется в огромные каннамские квартиры. Если уж и тратится, то чаще на аппаратуру или Чимина, хотя больше уж на его кошку (уже их общую).       Но даже если совместить все деньги, что есть у Юнги, он не выплатит сумму неустойки, которую назвала ему менеджер Сон. Эта цифра расплывчатая и примерная, ведь точные расчеты могут произвести только юристы и бухгалтеры агентства, а что они там могут насчитать — это отдельная история.       Юнги заключал контракт на десять лет по дурости и глупости: молодой, потерянный и неопытный. В делах музыкальной индустрии не разбирался совсем, но хватило ума приплести одного знакомого, что учился на адвоката — непроверенный документ Юнги бы не подписал, но теперь лишь с годами понял, скольким жертвуют работники. Он подписывал индивидуальный договор, составленный лично для него, потому что руководство не глупо: Юнги приносит деньги не только будучи за кулисами, но и выходя на сцену. Для композиторов и артистов представляют абсолютно разные контракты, а тут для него скомбинировали новый, лишь бы вынудить иногда выходить на сцену.       Юнги соглашался на условии, что может отказаться от выступления. Страх сцены в нем все еще живой, потому он сам не знает, когда у него хватит смелости, а когда нет. Но за своими личными тараканами не обратил внимание на самое главное: не посмотрел вперед, думая, что десять лет так и пройдут неизменно.       Сейчас он понимает, что даже оставшиеся шесть – огромный срок, за который все может поменяться много раз, и неизвестно, что может на его голову упасть. Потому он не хочет тянуть кота за хвост и ждать шесть лет, пока истечет и его контракт: никто не может знать, что уготовит руководство им с Чимином завтра, уж тем более нет гарантий, смогут ли они сохранить отношения в тайне.       Хван Миндже задолжал ему еще со школьных лет, а когда они стали старше, Юнги и вовсе прошел свидетелем по делу у него в суде. Миндже могли лишить работы, на кону стояла его адвокатская лицензия, а Мин просто оказался в удачное время в нужном месте — приспичило ему фейерверк на видео заснять, а заснял проблем на свою голову.       Зато получил полезные связи и неплохой должок от нового знакомого — пора идти за своей долей.       — Я не волшебник и целиком тебе явно не смогу убрать неустойку, это просто невозможно. У тебя тут даже пункт есть на случай разрыва, где ты просто обязан выплатить им всю сумму, — бубнит над бумагами Миндже, когда они с Юнги засели в баре, подальше от здания агентства. — И без суда ты тут точно не выкрутишься, Юнги-щи. Вот приспичило же тебе приключений поискать, даже я так не лажал.       — Никто не просит тебя гасить всю сумму, хотя бы сделай ее менее космической для человека, которому еще переезжать надо, — Юнги просто надеется, что этот парень сможет ему помочь, ведь если не он со своим талантом, то уже никто не решит проблему. — Я согласен судиться, но мне нужны аргументы в суде, которых у меня нет.       Миндже завис над бумагами и копался в телефоне, пока Юнги просто ждал, отвечая на сообщения Чимину.       Чимин тоже переживал, ведь от решения проблемы Юнги зависит их ближайшее будущее. Чимину повезло иметь друга семьи, что разбирался в мире шоу-индустрии, и он изначально заключал не долгосрочный контракт на случай, если по окончании школы все же решит передумать дальше зарабатывать лицом. Рабочий контракт Чимина истекает через три месяца, и ему уже назначили дату продления, которую младший оттянул так надолго, как смог. Стоит только Юнги сказать, что все готово, и Чимин первым тут же отправляется в аэропорт.       Чимин сказочно везучий, потому что вопросы о его работе исчерпывают сами себя, в то время как Юнги не может разобраться даже с ошибками прошлого. Искать новое агентство для Пака не пришлось годами — оно само нашло их. Сокджин лишь только начал выяснять по своим контактам о наборе моделей, как одно заведение просто вцепилось в Кима-старшего мертвой хваткой. Пускай заведение не в первых списках по продажам, но небезызвестное, а Чимин сразу сказал, что всем нужно с чего-то начинать.       А с Юнги все сложнее, ведь незаметно искать новое агентство именитому продюсеру и артисту — сложно. Даже за границей Кореи слухами земля полнится — одно неверное слово не тому человеку, и псу под хвост полетит вся стратегия Мин Юнги.       Намджун делает все, что в его силах, старается поддержать и морально, и финансово, ведь сам уже начал подниматься на ноги, плюс им капают доходы с кофейни, которую открыл Джин, они могут себе позволить давать в долг всяким малоимущим Мин Юнги. Намджун всегда был для него близким человеком, но сейчас, когда Юнги трудно справляться со всем самому, он понимает, что они действительно друзья.       Парочка «Ким» еще надолго останется в его жизни. По крайней мере, Юнги хочет на это надеяться.       Чимин находится с ним рядом на протяжении всей неопределенности в отношении контракта. Пак работает на износ и соглашается фактически на все, что показывает ему менеджер, потому что тоже хочет внести свой вклад. Он часто лезет к Юнги с нежностями и бросается фразами из девчачьих дорам, но Юнги видит в нем волнение. Он знает, что Чимин любит гармонию в жизни и в ее отсутствие чувствует себя так же раздраженно, как Юнги. Потому и идет к Мину за успокоением, за поддержкой, но при этом максимально старается обеспечить ее сам.       Вечерами, когда они остаются одни, и Паку удается улизнуть из дома не замеченным фанатами, они сидят в студии и разговаривают. Чимин любит говорить о том, где он был и с кем снимался, любит рассказывать, с чем и как прошел его день. Чимину нравится говорить, а Юнги нравится его слушать. О кафе, которые младший проезжал, об одежде, в которой проходили съемки, о красивых декорациях или о какой-нибудь мелочи вроде пролитого чая и порвавшейся цепочки.       Чимин часто заводит разговоры о будущем, делая это так незаметно, словно это в порядке вещей. Он показывает Юнги картинки в телефоне с декором, говоря, что хочет такой светильник к ним в спальню, или вот такой стол хорошо бы смотрелся на кухне, а вот этот цвет гармонично бы украсил стены в гостиной. Пак находит в своей ленте красиво и нежно оформленные спальни, восторженно тянет свое «о-о-о, Юнги, посмотри, как это прекрасно» и добавляет, что точно хочет такое к ним в дом. Юнги обычно кивает и молча сидит дальше, слушая чиминовский лепет уже о чем-то новом, но про себя думает, что потом обязательно найдет все эти сохраненные Паком фотографии и постарается воплотить их в жизнь. Пусть не сразу, и на это у них уйдет время, но Юнги хочет такой простой и спокойной жизни: чтобы у него был дом и работа, но и туда, и туда он был бы рад возвращаться. Без интриг и страхов, вот так просто лежать вечером и выбирать, какие шторы повесить в гостиной. Точнее, слушать, как их выбирает Чимин, потому что сам он во всех этих тонкостях полное бревно. Ну, штора и штора, какая разница, какую тряпку на окно вешать?       А Чимину нравится, Чимин хочет уютно и неброско, Чимин любит окружать свою жизнь чем-то похожим на себя. Юнги заметил, что в окружении Чимина все такое же светлое и успокаивающее, как он сам. Даже нынешняя квартира-студия Пака выглядит простой, обставленной из отдела распродажи Икеи, но в инстаграме подписчики просто боготворят его комнату. Все же у Чимина талант простые вещи делать особенными и уникальными.       Никогда раньше Юнги не просил о везении. Он рассчитывал на себя и свои силы, свое упорство, будучи уверенным, что удача — не та спутница, которая будет ему благоволить. Всегда на все у него хватало умений, а если не умений, то усердия, чтобы достигать желаемого.       Юнги не верит в Бога, но хочет один-единственный раз за всю свою жизнь просить его об удаче. Сейчас, когда все зависит от воли случая, он хочет надеяться, что ему повезет.       Новый день встречает Юнги дождем и сломанным лифтом, а студия неожиданно радует горячим кофе и Чимином, что из-за неполадок на площадке был освобожден от съемок. Намджун прислал селфи из студии с мольбой о помощи, а следом демо-файл с минутным куском песни. Чимин лежит рядом с креслом Юнги в большом пуфике играется в игру на миновском телефоне, пока его владелец занят треком Намджуна.       Телефон разрывается трелью звонка на очень важном месте в игре, и Чимин досадно стонет, но дергает старшего за рукав, ведь тот в наушниках не слышит совсем ничего.       Юнги забирает у него телефон и видит долгожданный номер — он ждал этого звонка две недели. Восхищенный выдох вырывается из груди, когда он слышит:       — Ликуй, Юнги-щи, я нашел лазейку.       

###

      

Сейчас

      Юнги улыбается своим мыслям, крутит кольцо в руках и переводит взгляд на коробочку.       Коричневая бархатная коробочка, небольшая, но хранящая в себе два золотых кольца, которые однажды ему в шутку показал Чимин на просторах интернета. А Юнги запомнил, нашел спустя года именно эти кольца, чтобы удивить и порадовать — Чимин всегда замечает, когда Юнги приносит ему что-то, что однажды ему понравилось.       Когда он ждал консультантку в ювелирном салоне, что искала по базе именно эту модель, он пытался все взвесить и понять, почему именно Чимин? Ведь то, что он хочет сделать — это не порыв двух минут.       Они построили жизнь вместе, однажды решившись на перемены. Вместе адаптировались в новом городе, вместе копили на квартиру и гасили неустойку Юнги. Тогда они все-таки выиграли дело и сократили невозможную цифру до вполне реальной, чтобы выплатить за год-два стабильной работы. У Юнги ушло три с половиной, потому что он не сразу смог устроиться в кресле артиста-композитора в новой стране.       Спустя года их квартира выглядит именно так, как однажды этого хотел Чимин. Юнги обещал себе, что однажды исполнит все его желания, и действительно это сделал. Они сделали это вместе, потому что лишь встроенную кухню за них делали рабочие. Когда на работников еще не было лишних средств, они вчетвером вместе с Намджуном и Джином белили потолки и красили стены, собирали шкафы, один из которых Намджун разломал к хренам, а новый такой же потом они ждали месяц. Больше Кима-младшего было решено не подпускать к конструкциям из Икеи — Чимина чуть удар не хватил, когда у них первое, что случилось с упакованной в коробку люстрой — это падение от кривых рук Намджуна.       Юнги долго воспроизводил все желания своего парня в их доме, а Чимин не сразу понял, что обстановка выглядит смутно знакомой. Но ближе к завершению их первого ремонта он начал узнавать в родных комнатах картинки, что показывал Юнги — смерть была близка к Мину, ведь Чимин чуть не удушил его в объятиях.       Теперь Чимин уже не мальчик-зайчик: он вырос и уже давно выглядит красивым молодым парнем. Записался на йогу и следит за собой очень внимательно теперь, когда начал понимать трудности работы моделью и некоторые нюансы. Может, по подиуму высокой моды Чимин и не ходит в силу нежелания морить себя голодом, но его лицо уже светилось на обложках мировых журналов. Он справляется, сохраняя равновесие между комфортной и продуктивной работой, при этом не пропадая месяцами где-то в неизвестности.       Даже если Чимин повзрослел, он сохранил в себе то, за что его всегда считали любимцем публики: все такой же скромный и вежливый, а улыбается ярко и искренне. На шоу он теперь попадает нечасто, ведь в Америке это не так распространено, как в Корее, но, попадая, всегда вписывается в атмосферу и веселит народ.       Чимин говорит, что это заслуга Юнги, но сам Мин уверен, что не сделал ничего особенного. Возможно, немного подтолкнул Чимина к тому, чтобы стать более открытым. Пак не переборол себя до конца, но сейчас заметно свободнее чувствует себя на публике, больше не прячется за масками и не утыкается в телефон, а активно машет фанатам и фотографируется на телефоны случайных поклонников.       Юнги влюбляется в него каждый год все сильнее, потому что с течением времени Чимин становится все более и более правильным в его жизни. Они оба неконфликтные и ссориться не любят, даже если некоторые кирпичи не отличаются терпением — Чимин всегда первым прекращает их перепалки и предлагает остыть. Раньше они ненадолго расходились по разным комнатам, а теперь, напротив, остаются вместе, чтобы вместо привычки отдаляться после ссор привыкать становиться ближе.       Если уж говорить, то переезд был лучшим выбором в жизни Юнги, сразу после решения встречаться с парнем в одной из самых консервативных стран. Как и планировалось, Чимин с первой же командой объявил, что контракт продлевать не будет, и пропал с радаров, вылетев в Америку, а Юнги отправился следом после месяца разбирательств и судов. При заключении новых контрактов первое, что было обговорено — это личная жизнь. Юрист, представляющий их права, обсуждал это с менеджментом, и все пришли к соглашению, где было установлено, что они свободны к отношениям, но перед тем, как выйдут из шкафа, сначала закрепят свое положение в обществе.       Теперь они давно свободные, но Юнги все еще ликует внутри, когда выходит с Чимином из одной квартиры, обнимает его крепко и оставляет на совесть водителя. Он возвращается домой первым и готовит на двоих, засыпает и просыпается с Чимином под боком и чувствует, что жизнь действительно налаживается. Все не идеально, ведь он платит кредит за машину и у него любимая работа, что все еще не из легких. У них есть хейтеры, недоброжелатели, и не все так радужно: в профиле у Чимина далеко не ходи — и уже видны негативные комментарии.       Но это стало привычным. Люди всегда будут обсуждать, реагировать, и мнения их будут расходиться. Каждому не угодишь, однако лучшим способом утереть нос всем ненавистникам всегда был только один путь — жить еще счастливее, чем есть сейчас.       Юнги уверен, что однажды решится на этот шаг. Соберет мужество в кулак и упадет перед Чимином на одно колено, прося выйти за него. Но пока что он будет ждать, когда Пак вернется из Канады и налетит на него с поцелуями и обнимашками.       В дверь стучат, и Юнги захлопывает коробочку, убирая во внутренний карман.       — Юнги, начинаем через десять минут, — в комнату заглядывает один из звукорежиссеров и сразу уходит.       Юнги поднимается и разминает плечи — впереди еще пара часов съемки и много работы. Все же это шоу, и нужно уметь играть свою роль, потому Юнги смахивает мысли о родном-домашнем и настраивается на профессиональный лад.       В зале негромкий галдеж зрителей: по пути он подбирает выпавший телефон чьей-то десятилетней дочки и возвращает владельцам, по-доброму улыбаясь ребенку — Чимин научил. Судейские кресла уже заняты: Адам говорит о чем-то серьезном по телефону, пока Намджун неожиданно завел диалог с Джесси Джей — предатель, сам же говорил, что тоже стесняется с ней говорить. Юнги вот до сих пор неловко находиться со звездой мирового уровня на расстоянии пары метров, поэтому он учтиво кланяется ей и садится в свое крайнее кресло. Время разговориться за кадром у них все равно еще будет — целый сезон впереди.       Режиссер говорит приготовиться и к публике выходит контролер, готовя зал к съемке. Галдеж стихает, лишь небольшое перешептывание в предвкушении следующих участников. В наушнике команда объявляет о начале съемки и Юнги удобно откидывается на кресло, ведь день обещает быть долгим.       Свет в зале гаснет почти полностью, что странно, ведь обычно софиты ярко освещают сцену, а тут слишком темно, и только зрители чуть обрамлены подсветкой, но на их лицах Юнги тоже видит замешательство и прищур — они тоже не видят, что происходит на сцене. Оператор подбирается к Юнги и ставит камеру достаточно близко, наводя на его лицо, Мин не смотрит в объектив, но напрягается от такой его близости.       Какой-то очередной пранк со звездой? Им уже подсовывали знаменитостей вместо конкурсантов днями ранее, снова кто-то из певцов будет подставным участником, проверяя судей на профессионализм?       

Jason Mraz — I won’t give up (cover by Eric Nam)

      Юнги слышит негромкие шаги каблуков по сцене и первые мелодии гитарных струн. Плавный перебор акустики и чуть вмешивающаяся парой протяжных нот элетрика — над минусовкой поработали хорошо. Перед куплетом слышит короткий вдох, и софиты загораются, освещая сцену, а сердце Юнги екает, потому что он узнает этот голос с первого слова, даже прежде, чем зал взрывается криком.

When I look into your eyes Когда я смотрю в твои глаза It’s like watching the night sky Все равно что смотрю в ночное небо

      Родной голос окружает со всех сторон — Чимина он бы узнал, даже если бы тут был кричащий стадион. Крики быстро смолкают, потому что песня медленная и нежная, а Юнги слышит, как в словах этой песни плещутся мысли Чимина.       Пак выбрал песню, стоящую себя: такая же романтичная и теплая, так подходящая его голосу в этой аранжировке — чистая акустика, словно обрамляющая чиминовский мелодичный тенор. Народу нравится, Адам прыскает в кулак, Джесси с озарением хлопает в ладоши, потому что позже всех понимает, кто на сцене, а Намджун просто пялится на Юнги — весь судейский состав обращен на него, как и камера, а Юнги все равно.       Он тронут и слишком эмоционален сейчас, слушая, как Чимин поет на сцене, но знает, что песня посвящена лишь одному человеку. Слова, написанные не ими, будто рассказывают их историю и долгий путь, который они прошли.       Чимин всегда был рядом, даже когда Юнги отталкивал весь мир и совсем забивался в угол от усталости. Чимин ждал его с первой их встречи, будучи сначала наивным, а потом слишком преданным. Но в итоге стал для Юнги тем, ради кого Мин решил перестать прятаться и начать жить.       Тот самый Пак Чимин, что показал ему, как различия и схожести вместе могут стать чем-то удивительно целым, он впервые вышел на сцену и перед огромной публикой действительно поет. Юнги всегда подбадривал своего парня и стремился помочь перебороть страх сцены, но время для этого все не приходило, и Чимин все продолжал чураться публичных демонстраций своих талантов. А теперь он поет, и в голосе его совсем не слышно дрожи и страха: так искренне он звучит, как если бы они с Юнги были лишь вдвоем в этом зале, как бывают дома, когда Чимин решает подпеть импровизации Юнги на фортепиано.

We didn’t break Мы не расстались We didn’t burn Мы не перегорели

      Да, они продержались, не слушая никого вокруг себя. Постарались и стали теми везунчиками, которым удалось вырваться из плена стереотипов и построить новую жизнь. И ничего особого они не сделали, просто решение всех проблем в отношениях только одно и едино для всех, а они пришли к нему сразу — нужно разговаривать и решать проблемы вместе.       За годы Юнги ни разу не пожалел, что однажды по молодости влюбился в молодого мальчишку из инстаграма. А сейчас этот выросший мальчишка бьет его в самое сердце.       Именно в этот момент все кажется правильным. Судейские кресла повернуты, и лишь Юнги все еще сидит спиной к сцене. Зал кричит ему повернуться, Намджун что-то сбоку кричит — Юнги расплывается против воли в широкой улыбке, совсем ломая свой образ сурового судьи. Но, простите, его парень публично на всю страну поет о том, что любит его, ему при желании и расплакаться можно. Хотя он и так уже близок.

I won’t give up on us Я не поставлю крест на нас Even if the skies get rough Даже если небо разгневается I’m giving you all my love Я отдаю тебе всю свою любовь I’m still looking up Я всё еще смотрю вверх

      Последний выдох Чимина, и гитарные аккорды доигрывают мелодию, когда Юнги нажимает на кнопку, и кресло поворачивает его к сцене. Чимин, как всегда, в большом бежевом свитере поверх белой рубашки, чей ворот завязан длинным шелковым бантиком. Юнги дарил Чимину много всего: писал ему музыку и посвящал песни, признавался в письме из-за стеснения говорить вслух, но это лучшее, что он сам когда-либо получал от Чимина. Юнги не знает, что младшим двигало, но он стоит на сцене и смотрит на Юнги, а глаза его смеются. Он сделал такую потрясающую в глазах Юнги вещь, которую в принципе никто не ожидал от застенчивого парня.       Чимин прокричал о своей любви к Юнги на всю Америку: режиссер наверняка не упустит такого удара по рейтингам и точно вставит момент в эфир. А у Юнги необузданное желание сделать шоу еще красочнее и прямо сейчас прижать Чимина поближе и чувственно поцеловать — у Юнги никогда не получалось говорить, а он хочет кричать о том, что этот прекрасный парень принадлежит ему.       — Это слишком мило, просто посмотрите на Юнги, — Левин смеется, а Юнги понимает, что пропустил половину диалога. Они с Чимином вдвоем пропустили, пока через взгляды разговаривали без слов.       — Кажется, ему нужно время, — Джесси перегибается через кресло, чтобы увидеть лицо Юнги.       Мин решает вступить в обсуждение:       — Чимин-а, как ты решился-то? — Юнги все еще помнит, как месяцем ранее предлагал просто поехать на корпоратив в караоке, и Пак наотрез отказывался. — Я же тебя даже силой вытолкнуть петь не мог.       — Раньше я не имел права петь о тебе, — Юнги прикрывает лицо ладонью, чтобы не улыбаться слишком по-дурацки, а зал одобрительно улюлюкает.       Юнги думает пару секунд. Смотрит на Чимина, что впервые такой открытый и свободный в своих решениях. Юнги смотрит в его глаза и видит обожание и искорки игривости — наслаждается, партизан, успешным сюрпризом, смог удивить Юнги, растрогать так сильно, что у того даже на секунду слезы выступили. Вечером, когда они будут дома, наверняка будет трещать без умолку о своем достижении и чрезмерно много обниматься, аргументируя тем, что два дня не виделись.       А Юнги думает, что больше без него и дня не проживет. Он нашел своего человека, и пора окончательно обозначить Чимину, кто он для Юнги.       — Раз так, — Юнги встает со своего кресла, поправляя пиджак, — я тоже, наверное, решился.       В зале воцаряется непонимание, и в наушник режиссер спрашивает, что происходит, но Юнги вытаскивает аппаратуру из уха, оставляя болтаться на шее. Момент кажется таким неподходящим месту, но таким идеальным, чтобы сказать: Юнги боится, что если сейчас отступит, то потом уже не соберется.       — Блять, да ладно, — оживает Намджун, выпучив глаза, — чувак, серьезно?       Юнги поднимается на сцену, останавливаясь напротив Чимина. Тот смотрит на него слегка озадаченно, не знает, чего ждать от лукавого взгляда и улыбки. Юнги часто выглядит загадочно, а сейчас все рекорды бьет, и младший теряется, когда Мин берет его за руку.       Глаза Чимина делаются огромными, и он закрывает рот ладошкой, когда Юнги опускается перед ним на одно колено. Он догадывается, как и народ в зале, что вскакивает с мест с громким криком и аплодисментами, особо возбужденные свистят, а у Чимина вся вселенная в глазах застыла.       — Чимин-а, восемь лет прошло, — просто говорит Юнги, но они оба понимают, с чего шел отсчет. Чимин лишь однажды в смущающем разговоре ляпнул, что хотел бы вступить в брак лет через восемь, потому что это его любимое число. Кто знал, что так совпадет время, когда Юнги достает из пиджака заветную коробку, открывая и разворачивая к младшему. — Выйдешь за меня?       Чимин отвисает и не может сказать и слова, интенсивно кивает головой и что-то неразборчиво булькает в свою ладонь, но Юнги все равно знает, каков ответ. Он смеется, надевая Чимину на палец кольцо, и тянет на себя, обнимая — Пак намного чувствительнее Юнги и, как всегда, плачет, не сдерживая своих эмоций. Радует, что в этот раз от счастья.       Куда-то в пиджак Чимин мямлит свои извинения, у Юнги словно случается дежавю — прямо как вернулся на восемь лет назад. Только теперь его обнимают не робко, а так, что того гляди треснут ребра, и Юнги просит Пака чуть ослабить хватку, если он все еще хочет встретиться с Мином у алтаря.       Юнги гладит его по спине и ласково целует в висок, думает, что и правда спустя годы, все наладилось, уже не обращая внимания на шум в зале и нескончаемый ор Намджуна:       — ДЖИНА, ТЫ ЭТО ВИДИШЬ? ОН СМОГ! ОН СМОГ!               *Глоссофобия – боязнь сцены и публики *«Только готовность преодолеть путь позволит этот путь увидеть» – Это цитата из книги Пауло Коэлье «Мактуб». Хороший сборник, вам бы могло понравиться. *Роялти – процент заработка с продаж.