Его королевский пион

Громыхая сапогами по камням, Цзян Чэн гневно пересек двор и почти ворвался в дом, спеша в комнату этого безответственного и бессовестного ребенка. Фея — мокрая и грязная — слонялась в псарне вот уже с половину дня, не подпуская к себе никого, а Цзинь Лин все еще не удосужился помыть и причесать ее. Лентяй и повеса. Только и знает, что сбегать ночами в деревню безобразничать, надеясь, что никто этого не заметит, а потом спать до обеда. Как же! Если Цзян Чэн был занят бумагами, это не означало, что он не знал, как племянник заносчиво похвалялся нарядами, оружием и умением пить перед деревенскими олухами да пускал пыль в глаза хорошеньким крестьянкам. Бесстыжий мальчишка. Как будто Цзян Чэн положил пятнадцать лет своей жизни на его воспитание, чтобы теперь наблюдать, как племянник заглядывает под юбки всяким недостойным особам, только и мечтающим оказаться в постели наследника великого Ордена и сладко пристроиться до самого следующего перерождения. Только через его, Цзян Чэна, труп! Решительно распахнув дверь, Цзян Чэн собирался выволочь гуляку хоть за волосы, но замер, почти не дыша. Цзинь Лин спал. Из-под желтой мантии, которой он укрылся, выглядывало белое покатое плечо, несобранные волосы разметались, и две пряди черными змеями обвились поперек длинной гибкой шеи. Обычное заносчивое выражение лица ушло, Цзинь Лин выглядел пятнадцатилетним мальчиком, кем и являлся, с гладкой сияющей кожей, еще не сошедшей пухлостью щек, ни разу не тронутых бритьем, и утонченной линией скул. Цзян Чэн сколь угодно плохо мог относиться к его почившему отцу, но тот все же сделал в жизни одно прекраснейшее дело: передал всю красоту, благородство и великолепие клана Лань Лин Цзинь своему сыну. С каждым годом на эту красоту все труднее было не обращать внимания. На окрепшее тело, длинные изящные руки и ноги, горделивую осанку. На ставшую редкой светлую счастливую улыбку — в этом, наверное, была и вина Цзян Чэна тоже, слишком сильно Цзинь Лин пытался походить на него, своего дядю. И подражание это не добавляло успокоения растревоженной повзрослевшим и похорошевшим племянником душе Цзян Чэна. Но он давно перестал упрекать себя за низменное, извращенное, неподобающее желание оставить Цзинь Лина подле себя как можно дольше, любоваться им, как любуются по весне распускающимися изысканными цветами. Желание однажды сорвать, смять этот пленительный в своей невинной чистоте бутон, сделать своим, стать первым и единственным. Эти мысли вовсе не казались Цзян Чэну гадкими и грязными, уже нет. Кто еще полюбит Цзинь Лина так сильно, как он? Кто посмеет так нежно и пылко отдать ему свои чувства, свое тело? Кто научит страстной ласке, как не тот, кто учил всему прочему, кто отдавал свои дни и минуты, преданно и безвозмездно? Но еще было рано, Цзинь Лин должен был прийти к нему сам. Сам возжелать неистовых чувств. И Цзян Чэн ждал, изредка ловя и сохраняя под сердцем такие моменты, как этот. Мягко ступая, чтобы ненароком не разбудить, Цзян Чэн прошел через комнату и опустился на колени перед кроватью. Тонкое запястье с изящной кистью оказалось перед его лицом. Гладкая кожа почти светилась фарфоровой белизной. Цзян Чэн раскрыл губы и склонился, почти задевая ее, повел до локтя, выше, впитывая тепло и свежий аромат юного тела. На обнаженном плече жемчужно блестела капля воды, концы волос были влажными — наверное, Цзинь Лин успел искупаться с утра. Цзян Чэн полюбовался острым подбородком и ровной линией челюсти. Сомкнутые тонкие губы выглядели мягкими и расслабленными, будто в ожидании поцелуя. Цзян Чэн задержал дыхание, пережидая волну безудержной похоти, накатившую как всегда, когда он позволял себе думать о подобном, и перевел глаза выше. Несколько волосков выбились из челки и зацепились за длинные ресницы. Цзян Чэну хотелось убрать их, обвести пальцем скулу, крылья благородного носа, но подарить себе еще несколько минут, полных жадного любования, хотелось сильнее. Чуть отстранившись, Цзян Чэн окинул взглядом проступающую сквозь тонкую ткань мантии фигуру, изгибы талии и бедер, линии ног. Узкая ступня с ровными пальцами заставила его сердце забиться так сильно, что можно было задохнуться от чувств и эмоций. Он мог бы прямо сейчас заласкать эту ступню, поцеловать, облизать каждый палец — губы горели от желания сделать это. Но Цзян Чэн лишь провел ладонью над ней и сжал руку в кулак. Он не мог позволить себе большего. Пока. Однажды станет можно. Однажды он сорвет мантию, обнажив трепещущее в ожидании стройное тело, будет ласкать эти гладкие бедра, острые колени, твердый живот. Однажды длинные сильные пальцы будут тянуть его за волосы, а сладкие губы разомкнутся, выпуская тихие изумленные стоны и мольбы о большем. Однажды Цзинь Лин будет льнуть к нему, изгибаться, как молодая ольха под напором горячего южного ветра. Однажды он раскроется, расцветет для Цзян Чэна, его королевский пион, его белый лотос. А Цзян Чэн безжалостно и самолюбиво заберет все — каждый поцелуй, каждый вздох, каждый взмах дрожащих ресниц. Изнемогая от возбуждения, Цзян Чэн уткнулся лбом в согнутый локоть и прошептал с отчаянием:  — А-Лин*. — Дядя. Вздрогнув от неожиданности, Цзян Чэн до боли прикусил костяшку указательного пальца, готовясь, и поднял голову. И все равно мягкая сонная улыбка и рассеянный взгляд почти сразили его, почти заставили сдаться. Почти, но не совсем. Борясь с собой, Цзян Чэн нахмурился, с трудом вспоминая, зачем пришел в комнату племянника, и встал. — Почему ты спишь, когда солнце давно поднялось? Цзинь Лин нахмурился похоже и поджал губы, сон сняло как рукой. — Я встал рано, просто прилег после купания. Мы с Феей ходили на дальний пруд. — Утомился, играя? Поэтому ты позволяешь своей собаке выглядеть хуже бездомной дворняжки? Разве не должен был ты сначала позаботиться о ней, а потом уже о себе? Возбуждение все еще плескалось в крови Цзян Чэна и заставляло его повышать голос, выплескиваясь на объект страсти хотя бы так. Цзинь Лин поднялся на одной руке, и посмотрел снизу вверх, дерзко и нагло. — Ей должны были заняться слуги. — Собака такое же оружие, как меч или лук. Разве ты доверишь свой меч слугам? Так почему доверяешь собаку? Я плохо учил тебя, как должен вести себя достойный воин? Немедленно встань, приведи в надлежащий вид себя и своего пса, и приступай к тренировкам, которые пропустил, потому что развлекался всю ночь с деревенщинами. Цзинь Лин побледнел и укротил пылающий гневом взгляд — не думал, что дядя так быстро обо всем узнает. Цзян Чэн же спешил уйти в свою комнату, пока видения расслабленного сном племянника были свежи и ярки. Уже в дверях он обернулся. — Если я узнаю, что ты запустил руки под крестьянские юбки, то сломаю тебе и руки, и ноги, и брошу к твоей ненаглядной Фее, раз уж ты так жаждешь женского внимания. Цзинь Лин покраснел, а Цзян Чэн удовлетворенно хмыкнул — не успел еще, значит, — и еще раз пристально посмотрел на племянника. С пунцовыми щеками, распущенными волосами, волной лежащими на обнаженном плече, смятенным, расстроенным взглядом и едва прикрытой мантией грудью — Цзинь Лин выглядел так, будто любовника провожал после бессонной неистовой ночи. На мгновение он задержался, запоминая Цзинь Лина таким, и мягко закрыл за собой дверь.