Осьминог

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

      У Минсока на спине огромная татуировка в виде осьминога — одного из самых загадочных и таинственных, овеянных легендами и взлелеянных ужасом и восхищением существ.       Свивающиеся тугие кольца щупалец на крепкой спине будто шевелились на перекатывающихся под кожей мышцах, словно оплетали Ханя, сжимали в тесных объятиях, удушая, утаскивая на глубину и погребая под тоннами воды на дне океана. Хань совершенно выпустил из виду, когда Минсок натянул его рубашку и удалился на совещание.       Огромная татуировка в виде осьминога — это единственное, что помнит полуодетый Хань, оставшись в кабинете и уставившись на захлопнувшуюся за Минсоком дверь. Он мнёт в руках рубашку начальника, пахнущую парфюмом и пролившимся кофе.       Хань честно не специально пролил на красивую небесно-голубую рубашку Минсока чашку обжигающего кофе. Он и сам не понял, каким волшебным образом чашка выскользнула из рук, опаляя грудь начальника. Минсок поморщился, поджимая губы, и поднял глаза от залитых кофе документов, на которые прилетело ничуть не меньше. — Мама, — одними губами шепчет Хань, смотрит во все глаза на расплывающееся кофейное пятно на красивой и безумно дорогой рубашке, и безнадёжным потухшим голосом спрашивает: — Мне вещи собирать, да? — Зачем? — удивлённо вскидывает бровь Минсок. — Лучше раздевайся. — А? — Хань думает, что ослышался. Он отрывается от поиска салфеток в небольшом комоде у стены и пытается осознать услышанное. Ну не может же, это же не сон. — Рубашку снимай. — Что? — Хань прижимает руку к груди и ошалелыми глазами смотрит на приближающегося начальника. — Господин Ким, совещание через три минуты в большом зале, — раздаётся из селектора, и Хань переводит взгляд от внезапно заговорившего стола на застывшего перед ним Минсока. Такого неописуемо прекрасного в любом виде, что Хань часто теряет нить размышлений. — Твою мать, — шипит Минсок, расстёгивая пуговицы. — Ну же, Хань, снимай рубашку. Я тебе новую куплю. — Не надо, я сам виноват, — спохватывается Хань, наконец, осознавая, в чём дело и чего от него хотят.       Побелевшими от напряжения и трясущимися пальцами Хань расстёгивает пуговицы и отдаёт рубашку, принимая в руки чужую. Он сглатывает и чувствует, как земля медленно уходит из-под ног. Совершенное тело, о котором он мечтал, прямо здесь, на расстоянии вытянутой руки. Ещё и усилившийся запах парфюма, с подтонами кофе. Но Минсок поворачивается спиной, и Хань немеет, забывая, как дышать.       Он молча провожает начальника взглядом и мнёт в руках его рубашку. Отвисает он нескоро, но тут же делает то, отчего уши горят огнём — он прижимает рубашку к лицу и глубоко вдыхает. Голова идёт кругом, и Хань томно вздыхает. Господи, ну что за размазня. Так нелепо влюбиться в начальника, не проработав у него даже два месяца.       Хань натягивает свой пиджак на голое тело и садится за своё рабочее место. Вот только вместо цифр и букв он видит лишь могущественное божество, которое по древним верованиям создавало водовороты и топило корабли в открытом океане. И будто мерцающую кожу начальника. Он вздыхает и качает головой. Совсем крыша поехала.       Он не сразу понимает, почему в отчёте написано о Ктулху, могучем божестве-осьминоге, внушающем страх и благоговение, и почитаемом как олицетворение мудрости и власти. Он опускает взгляд ниже, там указано, что осьминоги связаны с загробным миром. Осознав, что ни слова об этом в отчёте таки не написано, Хань хватается за голову и массирует виски.       То ему ночами Минсок снится, а теперь вот осьминог мерещится. Пора к врачу, однозначно. Но рука сама тянется к значку ютуба и, оглянувшись, Хань включает канал, вбивая в поиск «осьминог, татуировка». Включив наушники в разъём и незаметно сунув один в ухо, он оглядывается, проверяя, не наблюдает ли кто за ним, и включает первое видео в запросе.       Он узнаёт, что осьминог традиционно изображался на амулетах моряков, являлся символом цикличности и спиралей времени, трансформации и изменений, движения вперёд и ускорения жизненного ритма, символом вечности и долголетия. Умение скрываться от врага в облаке чернил, способность изменять окрас тела, подстраиваясь под цвет окружающей среды, сделали его символом всего, о чём могли мечтать люди современности.       Сердце бьётся так гулко, что кажется, все в офисе смотрят только на него, но Хань включает следующее видео, которое подтверждает всё сказанное ранее. Мысли, почему у Минсока на всю спину осьминог, не дают покоя. Что это значит? Каково значение именно этой татуировки на красивой и неожиданно мощной спине?       Кто бы мог подумать, что одетый с иголочки Минсок прячет под пиджаками и строгими рубашками? Даже мечтающий о нём Хань предположить не мог, что Минсок окажется куда мускулистее, да ещё и с тату, которая не даёт покоя уже больше двух часов. Он совершенно забил на работу, которой, если честно, вообще-то его сегодня не нагрузили, потому можно немного заняться своим делом, поглядывая на гудящий роем отдел.       Осьминоги — потрясающие существа, и древние вкладывали столько в них, что голова кружится от символизма и многогранности. От мысленного сравнения Минсока с осьминогом отделаться не выходит, как Хань ни старается. — Почему не работаем? — вкрадчивым шёпотом на ухо, отчего Хань сжимается, а мурашки ползут по телу во все стороны, почему-то концентрируясь внизу живота. — Ко мне в кабинет.       Хань на деревянных ногах следует за Минсоком, мысленно прощаясь с работой, где он за один день умудрился облажаться дважды, а Минсок и за меньшие провинности увольнял, Хань наслышан. Дышать становится трудно, и он рад, что тугой воротничок рубашки не давит, но всё-таки сводит полы пиджака, запахиваясь сильнее.       Дверь захлопывается за спиной, как мышеловка, и Хань с зарождающимся ужасом смотрит на стоящего впритык Минсока. Как он его не заметил-то? Да ещё и без рубашки. В голове проносятся мысли типа «Боги, за что? И дайте ещё!», и Ханя разрывает напополам. Нет, даже больше, полосует на британский флаг. — Благодарю. — А? — сегодня Хань особенно непонятливый, будто весь разум выдуло, и не скажешь, что отличник и большая умница. Впору положить ладонь на лицо и признать день худшим в своей жизни. — Да… простите меня. — Твоя рубашка принесла мне удачу, — нагло улыбается Минсок.       «Ну, если принесла, то почему вы раздеты?», — проносится в голове крамольная мысль, и Хань смотрит во все глаза на Минсока, понимая, что в фирме его дни сочтены и времени даром терять не стоит. А глаза и уговаривать не стоит, они скользят по обнажённому торсу голодным взглядом. А на грани сознания фантазия дорисовывает мощные клубящиеся щупальца за спиной. — Пялишься. — А?       Хань откровенно не понимает, как оказывается прижатым к стене, но руки на шею Минсоку кладёт сознательно. «Всё или ничего», — решает он и не может не смотреть, попросту зависая на замерших в сантиметрах от его лица мягких на вид, сочных, чуть блестящих, чертовски привлекательных, запретных губах.       Вопреки воле Хань замечает, как его руки медленно оглаживают ключицы и упираются в крепкие мышцы груди. Он совершенно не контролирует руки, лишь хлопает глазами, наблюдая за происходящим словно со стороны. — Боишься? — сокрушённо уточняет Минсок.       Хань оглядывает жилистую подтянутую фигуру, закованную в сверкающие доспехи кожи, смотрит в мерцающие глаза, понимая, что желает Минсока особо сильно, как никогда, потому что вот он — горячий, близкий, рядом стоит, усмехается краешком губ. А на дне бесстыже-невинных глаз клубится нечто необъяснимое.       Стараясь спиной втиснуться в стену, Хань отодвигается, в то же время желая вжаться всем телом в Минсока, чтобы проверить силу объятий и попробовать на вкус желанные губы. Минсок притягивать не спешит, смотрит, гад этакий, так, будто мысленно раздевал давно и готов любить так, чтобы голос в хриплые стоны превратить. — Не боюсь, а проявляю здравые усилия по сбережению личного пространства, — брякает Хань, понимая, что сегодня определённо не его день, а язык живёт отдельно от тела и мозгов. — Ага, — согласно кивает Минсок и запускает руки под пиджак Ханя, кончиками пальцев оглаживая бока. — Мне остановиться?       Хань молча тянется к Минсоку, прикладывая усилия, чтобы непослушные руки перестали упираться в чужую грудь. Ладони будто окунули в ледяную воду или сожгли дотла, ощущения схожие и странные, сердце делает кульбит за кульбитом в грудной клетке, и хочется стукнуться головой о стену. Сегодня он за всю жизнь отыгрался. Весь копившийся идиотизм наружу вылез. — У вас три сердца? — спрашивает Хань раньше, чем успевает захлопнуть рот.       Вместо ответа Минсок прикладывает ладонь Ханя к своей груди и смотрит в глаза. Хань почти готов поклясться, что перестук в чужой груди такой безбашенный, что там вполне может биться три сердца, гарантируя Минсоку вечность. Как настоящему божеству таинственных глубин. Хань подозрительно косится в сторону огромного, во всю стену аквариума.       Минсок касается губ Ханя своими, неспешно облизывает нижнюю губу и толкается языком в рот, превращая прикосновение в такой интим, что у Ханя дрожат колени, и он со стыдом думает, что это второй в жизни поцелуй, и что ему делать, но тело отвечает само, позволяя властно и горячо проникать в рот, настойчиво и безумно целовать, как даже не мечталось во снах.       Хань тонет стремительно и добровольно, падает в смертельный водоворот, видит смыкающиеся над головой стальные воды извечного океана, позволяет себя обнимать и целовать, ощущая себя добычей в цепких и жгуче-крепких щупальцах осьминога. — Господин Ким, ваша рубашка, — в кабинет входит посыльный и укладывает пакет на стол, не глядя в их сторону.       Хань заливается краской и желает не существовать. Даже если посыльный их не видел, кажется, теперь все в офисе его будут обсуждать долго и с удовольствием. Даже если его не увольняют, особенно, если не. Дыхание тяжёлое, сбитое, словно он бежал кросс. — Я уволен? — кусая зацелованные губы, спрашивает Хань без особой надежды, ожидая услышать «да, пойди прочь с глаз моих». — Так не терпится сбежать? — вскидывает бровь Минсок. И Ханю кажется, что глаза у него подведены мастерски, тонко и незаметно, но так, чтобы от его взгляда холодели и плавились, превращаясь в лужи. — Нет, — дрожащим голосом отвечает Хань и не понимает, хочет он сбежать или нет. Ноги словно приросли к полу, ему хочется большего, но в то же время страшно. Минсок как осьминог опутал его сознание и тело сковал. Назад дороги нет. И, возможно, никогда и не было. — Вот тебе и ответ, — хмыкает Минсок. — За что тебя увольнять? — Не знаю… за кофе, глупости, — шепчет Хань, окончательно запутавшись в происходящем. Он смотрит на повернувшегося к нему спиной Минсока, распаковывающего новую рубашку.       На спине осьминог отчётливо шевелит щупальцами. — Твою мать, — стонет Хань и сползает по стене.