Neurotoxin

RK900 ещё больший пиздец, чем сраный RK800. Это Рид для себя решает в тот же день, когда машину назначают ему в напарники. Он матерится, он глубоко в душе орёт как сучка, что нет никакой необходимости в напарнике, тем более — в пластмассовом, но всё, что получат эти ебанаты и жадные до сплетен дамочки, бегающие от отдела к отделу, то есть люди, которые его окружают — его матерщину и гневное ворчание. Всё, что получит робот — выплюнутое ему в лицо издевательское «Коннор, версия два ноль». А сам Рид — второй Андерсон, второй по раскрываемости в отделе. Как всегда — вторые роли и забитая за ним скамейка запасных. Так было с самого детства. С самого рождения. Рядом всегда был более одаренный близнец, которого родители любили больше, ибо, блять, как не любить и не гордиться чадом, IQ которого выше твоего собственного? Как не недоумевать, почему так вышло, что пока один твой ребёнок дома штудирует книги и энциклопедии, робко просит набор юного химика на день рождения и с сияющими глазами, с жаром говорит о том, что хочет стать учёным, второй с утра до ночи на улице, ошивается в сомнительных компаниях, а в свои шестнадцать бросает тебе в лицо, что хочет стать рок-музыкантом? Как смириться с тем, что один твой ребёнок — гений, а второй — самая обычная шпана, и одинаково любить обоих? Ответ — никак. Никак, блять, мистер и миссис Рид не смогли с этим смириться. В отчаянии они попрекали сына, ставили в пример брата, заставляя возненавидеть его и всё, что с ним связано, и заботливо взращивали в сыне комплексы, которые будут преследовать его даже на четвёртом десятке. А потом начинали винить друг друга за то, что Гэвин такой, какой есть. И причиной их развода тоже стал менее заумный, менее склонный к вылизыванию чужих задниц Гэвин. Гэвин, уже на пороге совершеннолетия, послал всех нахер и ушёл в армию, не дожидаясь, когда родители начнут грызть друг другу глотки за то, с кем останется лучик света, озаряющий их гнилые сердца тупой интеллигенции. Последнее, что он получил от матери — скудное и холодное письмо, торжествующее, что Эл остался с ней и решил взять её девичью фамилию. После армии, которая, как казалось ему самому, выбила из Гэвина всякую меланхолию, он с положительными рекомендациями прошёл в кадеты. Несмотря на то, что умом Рид не блистал никогда, харизмы и норова у него было хоть отбавляй. Он самым первым везде вставлял своё «фе», огрызался пуще дворовой псины, но всегда держал хватку. Казался безалаберным и много петушился, но всегда был дотошным и требовательным. Те, кто работали с ним в паре, либо не выдерживали напора, либо улучшали свои результаты в разы, ибо сраный Рид требовал от напарников невозможного. Гэвин взрослел, и комплексы росли вместе с ним. Он так хорошо скрывал их, что уже к тридцати годам казался всякому знакомому самовлюбленной паскудой. Он был переведён в полицейский участок в Детройте, передовом городе, городе ведроидов, а всё благодаря некоему Элайдже Камски. У Гэвина к брату не было уже никаких претензий, и даже той детской ненависти недолюбленного ребёнка, что когда-то заставляла пробивать лбом всяческие преграды на пути становления личностью, однако его созданий Гэвин откровенно презирал. За стеклянными глазами, пресной вежливой улыбкой и неоновым треугольником на левой стороне не скрывалось главного. Того, что делает человека, собственно, человеком. Не было того, что философы называют душой, и что Гэвин называет характером, жизнью, мыслями, эмоциями. Их не ломало от чувства отвращения к себе и к окружающим. Они не упивались в слюни, пытаясь сбежать от своих реальных проблем в алкогольный бред. Их не обжигало стыдом от ощущения эрекции в мужской душевой, чтоб затем приходилось яростно оправдывать себя, зажимая какую-то глупо хихикающую барышню в углу клуба, грубо сминая в ладонях массивные бёдра и слизывая с губ синтетический привкус чужой помады, а после — робко и горько признаваясь себе после распитой в одиночестве бутылки портвейна, что предпочёл бы узкие бёдра, но с крепкими ягодицами, сухие губы и, может, щетину, но без этого тошнотворного вкуса и яркого цвета. Андроиды — не люди. Вместо характера — всратый социальный модуль. Вместо мыслей — план, алгоритмы и цель. Вместо жизни — функции, без которых он теряет смысл своего существования. Симуляция. Синтетика. Отвратительно. Этой пародией на людей заменяли самих людей. Уровень безработицы с появлением андроидов возрос до небывалых высот. И Рид испытывал тошноту, осознавая, что более эффективная пластмассовая замена найдётся практически всякому живому. Секс, спорт — андроиды проникли и туда. Они уже активно вводились в педагогику, в медицину, не говоря уже об андроидах-разнорабочих. А потом появился Коннор, как апогей этого пиздеца и страха, сжимающего горло. Страха за своё место, за людей как вид. Эти грёбаные машины с каждым годом становились всё более продвинутыми, всё более обучаемыми, всё более своенравными, и Гэвин жопой чуял какой-то пиздец. Дочуялся. RK800 был раздражающим. Он бесил своей учтивой вежливостью. Он стремительно завоевывал доверие и расположение каждого этими своими большими карими глазами и видом прекрасно воспитанного щенка. А затем демонстрировал весь свой функционал машины для убийств, хваткой бульдога впиваясь в свою цель, в перерывах не забывая быть Андерсону нянькой, папиным сыночком и сексдроидом. А то Гэвин, да и весь отдел, не видел, какие взгляды они бросали друг на друга. Гэвин был почти уверен, что они ебутся где-то в кладовой, но никогда не мог поймать — хорошо шифруются, гады. Он вымораживал до трясучки, и даже Гэвин не до конца понимал, почему. Не мог же он взъесться на Коннора только потому, что тот был паинькой и умницей? Или, памятуя свои подростковые комплексы и чувствуя, что не может даже унизить андроида, всё-таки мог? А потом случился RK900. Блядски похожий на Коннора, но неуловимо отличающийся. Антрацитово-серыми глазами, которые смотрели на бытие как на скуку, а на всех окружающих — как на грязь под ногами. Улыбающийся вежливо, но безучастно. Похожий на акулу среди аквариумных рыбок. Или на волка в своре дворовых собак. От его вида Рид чувствовал себя каким-то ущербным мешком с костями, зря получающим зарплату, и Гэвин не был бы Гэвином, если бы вместо того, чтоб стараться стать лучше, дабы не испытывать мерзкого чувства бесполезности, не попытался вести себя так, будто он здесь самый классный и дерзкий. — Свари-ка мне кофе, железяка, — вальяжно кинул он, не отрывая взгляда от компа, в котором лениво раскладывал пасьянс вместо написания отчета. — Или за сигаретами сгоняй. Всё равно нихуя не делаешь. — Вы инвалид, детектив Рид? — с вызовом прозвучало в ответ. Медленно, как в ебаном хорроре, повернув голову от монитора к андроиду, Рид увидел то, что увидел. Чуть приподнятую бровь, тонкую усмешку в уголках губ, холодную надменность в хищном прищуре свинцовых глаз андроида. И в одном этом выражении было на порядок больше себялюбия и надменности, чем во всех сучьих ужимках Гэвина вместе взятых. — Чего, блять? — тупо переспросил он, угрожающе хмурясь, почти скалясь на ухмыляющегося (да вы только посмотрите на это ебало!) андроида. — Проверяю наиболее очевидные причины, почему Вы могли допустить мысль, что высокотехнологичный многофункциональный андроид будет бегать вам за кофе и сигаретами. Но, очевидно, физические отклонения ни при чём. Тогда — умственные? Психологические? — Ты что, блять, только что назвал меня дауном и психом? — закипал Гэвин, вставая из-за стола и толкая андроида в грудь. Делая шаг навстречу. И… упираясь в андроида, который на секунду отклонился назад, словно собирался сделать шаг, но нихуя не сдвинулся с места. Гэвин сам себя загнал в ловушку, едва не упираясь андроиду в грудь, чувствуя себя под этим взглядом свысока (в, сука, буквальном смысле) как нашкодивший шкет. А при попытке отойти обратно — с замиранием сердца ощущая, как андроид аккуратненько так, ненавязчиво сжимает его за локоть, в любой момент готовый сжать сильнее и не дать уйти. — Я полагаю, Вы чувствуете, что доминировать надо мной бесполезно. Но тщетно пытаетесь за мой счёт поднять свою… — андроид недоговорил, внезапно нахмурив брови, вглядываясь в Гэвина. Гэвина, который чувствовал себя загнанным в угол, который напрягся, наморщил нос и, кажется, с равной вероятностью готов был начать либо гневно орать и пинаться, либо визгливо истерить и… тоже, в принципе, пинаться, почему бы и не да. Но вместо этого, почувствовав слабину в андроиде, Рид тут же вырвался и прошипел больше растерянное, чем гневное «Да пошёл ты нахуй!», ретируясь в допросную и оставляя андроида с самим собой. Наедине со сбоем, который просто не дал поставить детектива на место и высказать ему в лицо всё, что думает о его наглости. Неожиданная слабость, промелькнувшая за лживым налётом самоуверенности. Мягкая. Кисло-сладкая. Волнующая. Всё ещё держа перед глазами образ напуганного детектива, андроид резко втянул воздух искусственными легкими, понимая, что всё это время не дышал совсем, и сжал руку, которую держал на чужом локте с минуту назад. Стараясь ухватить фантом. Запоздало осознавая, что уже упустил. Стискивая зубы и бросая в коридор злой, голодный, отчаянный взгляд, восстанавливая в голове картину происходящего. До последнего шага и вздоха. Слишком мягкая. Слишком сладкая. Слишком волнующая, чтоб её ощутил кто-то другой. Гэвин понятия не имел, что его так испугало. То ли осознание, что если этот долбаный андроид его прижмёт, то уже, блять, не отожмёт, то ли общая самоуверенность ведра с болтами и тириумом, но наезжать на него перехотелось. Что-то в нём было такое, от чего хотелось бежать, поджав хвост, но и без того побитая жизнью гордость Рида просто не оправилась бы от такого удара. Потому, скрипя зубами, он уже через час снова шёл на своё рабочее место. — С возвращением, детектив Рид, — изогнул уголок губ в подобии улыбки андроид, глядя на него как-то… не так. Будто заново оценивая. Как будто ему сказали, что Гэвин — не просто рухлядь с гаража, а раритетная винтажная вещица за дикие бабки. Вот так он сейчас смотрел на Рида. А стол Гэвина походил на прилавок в кофейне и маленький филиал сигаретного киоска в одном флаконе. — Я не знал, какие кофе и сигареты Вы предпочитаете, и потому постарался взять… — Всего и, блять, понемногу, — ошарашенно закончил Гэвин и поднял глаза на андроида, который теперь жадно высматривал, впитывал его реакцию. Запоминал. Анализировал. Пиздец. — Крепкий чёрный кофе без сахара. И любые сигареты покрепче, чтоб горчили, — брякнул Рид, растерянно думая — где машина в первый день работы взяла деньги? А потом, так же тупо, по инерции, принимая кофе из рук андроида, — что делать с остальными стаканами? Однако отнимать руку андроид не спешил. Он всматривался в широко распахнутые глаза Рида, несколько отошедшего от реальности, и едва соприкасался с его пальцами. — Вы любите горечь, детектив Рид? — вкрадчиво спросил он, и от тона, с которым это было произнесено, мурашки бы побежали у любого натурала. Так себя оправдывал Рид. Довольно хуёвое оправдание, знаете ли. — Пошёл нахер, — безапелляционно оскалился Гэвин вместо ответа, и, на его удивление, сраный робот наконец отступил, складывая руки за спиной и расправляя плечи. И если в его виде сейчас нет породы, если этот андроид не вышколен до идеальности, режущей глаза, то Рид вообще ничего не смыслит в этой грёбаной жизни. — Нравится Вам это или нет, но Вам, детектив Рид, придётся считаться со мной как со своим напарником. Со следующего рабочего дня я не потерплю от Вас неуважения как попытку погладить своё эго. Я не буду церемониться, если Вы намеренно будете пытаться выводить меня из себя. — Базаришь, — неверяще отозвался Гэвин, стискивая пальцы на бумажном стаканчике. — Ничуть, — улыбнулся андроид, и Рида на этой улыбке слегка закоротило. — Пейте кофе, детектив. Он остывает. А остальной я раздам как приветственный жест от нового коллеги. — А я у тебя, получается, на особом счету? — скептически приподнял бровь Гэвин, наконец отпивая из стакана. — О да. Вы для меня особенный, детектив Рид, — серьёзно кивнул андроид, переиначивая слова Рида, сука, так, чтоб Гэвин подавился этим кофе и, откашливаясь, даже переспросить не смог перед тем, как машина заберёт в руки переноски со стаканами и удалится разносить кофе по отделу.