***
Жаркий полдень, высокое солнце в лазурном небе и мерная качка разморили моряков, толкнули загорелых, с обветренными лицами и мозолистыми руками мужчин в объятья приятной дрёмы. Они, не стесняясь, сняли рубашки, драные башмаки и, сверкая мозолями и уродливыми шрамами, разлеглись на палубе, подставляя широкие плечи, горячим поцелуям золотых лучей. Ленивые дымные облака подымались от их деревянных трубок, и запах дешёвого табака призрачными пальцами пробирался в щели плохо просмоленных досок, прятался по углам, проникал в каюты. Вторая неделя плавания шла на «ура». Дул попутный ветер, погода стояла ясная, а военные фрегаты Его Величества, бороздили воды, далекие от вод, в которых искала свой путь маленькая, неприметная шхуна. И всё было прекрасно. Все были довольны. Жизнь казалась лёгкой, и если бы небо прямо сейчас разразилось, а морские пучины поглотили корабль со всем экипажем, мистер Анхалес — капитан корабля, удивился, но не расстроился, ибо после вкусной заливной рыбы, которой он отобедал менее получаса назад, и при такой милой погоде — умереть было не жаль. Отчаливая от большой земли, капитан был уверен, что в трюмах его «Всезнающей Нурреи» кроме контрабандных шерсти, кружева и нескольких мотков сукна, больше ничего нет. Конечно, после того, как его любовь покинула порт небезызвестного острова, он и команда обогатились ещё несколькими бочонками легендарного рома, но то, что сейчас подняло гвалт и оторвало его от созерцания белёсых и удивительно-пушистых тучек, заставило старого морского лиса сначала удивиться, а потом и не на шутку испугаться. Шум в трюме, который большая часть команды приняла за бой подвыпивших матросов, спешно перекатился на палубу. Послышались тяжёлые шаги и шлёпанье босых ступней по деревянным доскам. — Смотрите, — маленькое, тщедушное тельце бросили к ногам недоумевающего капитана. — Пряталась вместе с крысами! Увидела нас — попыталась сбежать, — по палубе прокатился грубый, раскатистый хохот. — Не получилось, а что бы больше не пыталась, мы связали ей ноги. Мистер Анхалес сначала набожно перекрестился, а потом погладил безымянным пальцем левой руки, связку спрятанных под рубашкой разнообразных языческих талисманов: — Как ты здесь оказалась? Пробраться на мой корабль сложно. Мы охраняем свой дом. Ондина оглянулась, пытаясь найти в толпе любимые глаза, но Лоуренса нигде не было. — Я… Я… — она сделала глубокий вздох, пыталась взять себя в руки, но жгучие слёзы уже скопились в уголках глаз и против воли полились по щёкам непрошеными потоками. — Прекрати рыдать, или ты хочешь чтобы морской владыка потопил наш корабль? — кто-то больно пихнул девушку ногой в бок. — Он думает, что соль принадлежит только ему и придёт по твоим слезам на нашу палубу! — Чего вы к ней пристали? Разве не видно, как она испугалась ваших грубых манер, ну же, господа, больше уважения к даме, — Ондина улыбнулась и подняла влажные глаза, свист ветра не давал возможности наверняка расслышать голос, но заступиться за неё мог только любимый. — Думаю дурашка пыталась начать новую жизнь вдалеке от дома. Пустите её ко мне на кухню, пусть помогает. А в первом же порту оставим её. Я знаю, что женщина на корабле к беде. Чёрная макушка Лоуренса мелькнула где-то позади остальных. Девушка попыталась перехватить его взгляд, но тот упрямо опускал глаза, внимательно рассматривая свои сапоги. — Ты чего? — милый подросток, который несколько мгновений назад заступался за нерадивую обманщицу, получил хорошую затрещину и, отлетев на несколько шагов назад, больно ударился об леер. — Если нам послали девку, то её нужно использовать как девку, а не как кухарку. Повисла пауза, а потом громкое улюлюканье сотрясло воздух, сильным взрывом поднялось в небеса и утонуло в горизонте. — И как долго ты собираешься после этого жить? А? Женщине не место на корабле. Женщин любит морской бог! — кто-то прикоснулся к волосам Ондины, мягко, совсем по-отечески погладил её щёку, обнял за плечи. — Дитя, что же тебе не сиделось под родительской крышей? — тепло чужой ладони скользнуло к лопаткам, а оттуда растаяло в воздухе. — Капитан, слово за тобой. Ты не зелёный юнец знаешь, что будет, если мы оставим её, а не отдадим солёной пене. Ондина не испугалась. Вернее, она бы испугалась, будь у нее для этого время, но не успела. Всё произошло слишком быстро. Старый толстый мужчина что-то сказал, как-то смазано махнул рукой, и два матроса подхватили её под руки, грубыми просоленными верёвками привязали к мачте. Остальные моряки один за другим выстроились в шеренгу: — Передай Властителям и Стихиям от нас приветы, благодарность и это… — первым подошёл капитан, он наклонил голову, будто уронил её, и прикоснулся своими слюнявыми губами к губам Ондины. Его примеру последовал весь экипаж. Каждый из моряков, неважно, молодым он был или старым оставлял на губах девушки какое-то послание, закрепляя его поцелуем. Она плакала, пыталась вырваться, умоляла. Это было неприятно, мерзко, унизительно. От мужчин воняло солью, табаком, алкоголем, рыбой и немытыми телами. Солнце безжалостно жарило светлую кожу, слепило глаза, а они всё говорили, говорили, иногда похрюкивали, шутили и кололи её щёки своими жёсткими бородами. Последним подошёл Лоуренс. Он наклонился к самому уху девушки и интимно, так как умел только он, зашептал: — Прости, прости, моя любовь. — Спаси меня, — Ондина проглотила тяжелый комок, вставший в горле, и интуитивно подалась вперёд. От него всегда исходила осязаемая сила и тепло. — Не могу. Они убьют и меня. Я нарушил все предписания, а морские законы жёстче, чем правила зелёных земель, — его дыхание опалило кожу. Так само, только кончиком носа, он прикасался к её шее в те ночи, когда она ему отдавалась; так само он вдыхал аромат её волос. — Мне жаль… Мне так жаль, но я не могу тебе помочь. Если ты меня любишь, ты позволишь мне жить и хранить твой образ, лелеять его в укромных уголках памяти. Моё сердце навеки твоё, моё утреннее дыхание твоё. И он поцеловал. Жарко, медленно, будто вокруг не было людей, а Ондину на его глазах не целовало с два десятка других мужчин. Лоуренс целовал долго и сладко, лаская её губы, языком проводя по полоске зубов, заставляя приоткрыть рот. — Ладно, присосался, — кто-то грубо оттолкнул молодого человека, и по палубе прокатились смешки, несколько остроумных шуточек про то, что морским жителям можно передать на только поцелуи, но и нечто большее. — Выбрасывайте, не тяните, — мистер Анхалес скорбно скривился и сжал что-то под рубашкой. — Если ветер ещё не сообщил им, что у нас за пассажир, у «Нурреи» есть шанс. Одними губами Ондина прошептала «прошу». Слова исчезли, слёз не было — только немой ужас и голос, который вместе с воздухом и поцелуем отобрал Лоуренс. Полёта и удара она не почувствовала. Водная гладь сомкнулась над головой. Пушистая солёная пена приняла девушку в свои мягкие объятья как старую подругу. Мир отдалился, очертание корабля отдалилось, оставив место солнечному пятну вверху и густой тьме внизу. Струи воды холодными змейками через ноздри и горло заползли в лёгкие. Ондина попыталась закричать, но изо рта вырвалось несколько пузырей, а потом она почувствовала прикосновение чешуи к своей ладони, морозный поцелуй, жжение в ногах, чьи-то руки обвили её талию и потянули вниз, туда, где бурлила, ревела и клокотала неизвестность.***
Небо на востоке зарумянилось. Первые солнечные лучи растеклись розовыми струйками вдоль горизонта, окрашивая холодную серую высь и кружевные облака в пастельные оттенки. Призрачная луна, не сумев удержать за собой небесное господство, всё же продолжала серебрится тонким блёклым серпом. Густой туман стоял над холодным, неприветливым морем. Клубился, прятал спущенные паруса. Утренний морозный воздух колючей прохладой резал лёгкие. Всё спало, только где-то внизу волны ударялись об борта и как хорошие любовницы, что-то шептали морякам — своим верным возлюбленным. Лоуренс спал плохо. Крутился, что-то бормотал, махал руками, мешал своим соседям смотреть ночные видения, и те, не дожидаясь пока чайки запоют свои скорбные песни, вытолкали его спать на палубу, мол, ветер выгонит из головы всякую ерунду. Но ветер не выдул. Юноше снились неизвестные места и женский голос знакомый, похожий на журчание ручья. Он водил его по подводным чертогам Морского Владыки и Стихий. Дивным местом был этот дворец. Вместо деревьев здесь росли водоросли и кораллы. Вдоль дорожек и в углах подводной твердыни стояли мраморные статуи, потонувшие вместе с кораблями. Ящики с драгоценностями стояли открытыми, полы были усеяны золотыми и серебряными монетами, драгоценными камнями, в гранях которых заламывались искристые лучи. Особенно много было жемчуга. Маленькие, как зёрнышки, и большие, как детский кулачок бусинки переливались в свете неизвестного светила, манили к ним прикоснуться, зачерпнуть горсть, пропустить между пальцев. — Не прикасайся, — посоветовал голос, и юноша оглянулся, пытаясь понять, кто с ним разговаривает, но ничего не увидел кроме стайки маленьких ярких рыбок. — Это слёзы русалок, а Морской Владыка — их отец — мстит за боль своих дочерей. — Русалок не существует, — бесхитростно заметил Лоуренс, и всё-таки провёл пальцем по особенно крупной жемчужине, окаймлённой в золотую оправу. — Это сказки для детей. А я просто сплю. Как только солнце заалеет над кромкой моря, это видение исчезнет. — Значит и меня не существует, любовь моя? — молодой человек почувствовал на своей груди холодные пальцы с перепонками между ними. — Как же так? Мои сёстры и мой отец будут расстроены такими словами. На палубе что-то стукнуло. Звук напоминал удар рыбьего хвоста об доску. Лоуренс резко открыл глаза. Над ним склонилась его Ондина. Не такая как обычно. Из её светлых, украшенных морскими розами, волос стекала вода. Милый румянец сошёл с прелестных щёчек, уступив место бледности. Заострились скулы, а от кожи исходило бледное, холодное сияние. Зелёные глаза стали неестественно большими, впитали непривычную для них морскую синеву. Рука, которой девушка гладила его щёку, в некоторых местах была покрыта золотой чешуёй. Лоуренс захотел закричать, уже было набрал в лёгкие воздух, но Ондина улыбнулась: — Нет, моя любовь, твоё утреннее дыхание принадлежит мне, — и она его поцеловала. Поцеловала страстно, выпивая весь воздух из лёгких. Прижавшись своей обнажённой девичьей грудью к его горячей и сильной, запуская холодные пальцы в волосы, путая их, лаская загривок. Несколько часов спустя, на палубе нашли тело молодого матроса и несколько горстей крупных жемчужин вокруг.