Before Was Only Chaos

Мне кажется, я заблудился в собственной программе. Когда живёшь с осознанием чёткой цели, видеть перед собой бездну открывшихся возможностей страшно. Я будто стою перед открытой дверью. А за порогом только тьма. У тебя было такое, Маркус? Коннор садится на заледеневшую скамейку в парке и долго смотрит на громаду детройтского моста. Оглядывает свои руки, снимает с головы шапку, которая ему совершенно не нужна, и болезненно морщится, хотя не ощущает боли. Он имитирует дыхание, хотя не дышит. Моргает, но только для того, чтобы очистить оптику от снега. Хэнк говорит, что для развития в себе личности и, самое главное, человечности, нужно попытаться прожить один день, как смертный мешок с костями. Но Коннор, сколько ни старался, всё равно натыкался на блок, не позволяющий ему в полной мере стать человеком. Поэтому он хотел связаться с Маркусом. Вот уже сорок пять часов, тридцать минут и двадцать секунд главная надежда сообщества андроидов не выходит на связь. Ведь Маркус мог рассказать ему. Мог показать. Мог научить. Почему именно он, Коннор узнавать боялся, ведь чем глубже он заглядывал внутрь своей системы, тем страшнее ему становилось. Никто не объяснил ему, как работают новые алгоритмы. Никто не показал путь. Никто не озвучил новых инструкций. Командная строка навсегда осталась пустой. Теперь он лучше понимал тех андроидов, которые знали лишь про RA9 и постепенно сходили с ума. Они не могли понять, зачем живут. Зачем мыслят. Что им делать дальше. Вся система сбоила и не отвечала на запросы. Каково это… быть человеком? Мне нужна помощь. Я не знаю, к кому обратиться. Я не понимаю, как жить дальше. Что такое жизнь? Как существовать в хаосе, вырвавшись из мира, где всё было упорядоченно и логично? Коннор касается диода, проводит диагностику всех систем, настраивает температуру и после некоторых колебаний вытаскивает из кармана монетку. Перекатывает её с пальца на палец, подкидывает на ладони, прячет в рукаве и достаёт из воздуха, как заправский фокусник. Когда он показал этот трюк андроиду по имени Алиса, она весело засмеялась. Андроид Кара, не сумевшая сбежать с ребёнком в Канаду, благодарно коснулась его плеча. А что ощутил он? Поток данных синхронизировался, детский смех вызвал реакцию, которую Хэнк бы назвал счастьем. Коннор снова подкидывает монетку на ладони. Маркус? В списке моих приоритетных целей есть нечто, что я так и не выполнил. Я хотел извиниться, слышишь? Люди в такой ситуации чувствуют раскаяние. Код этой ошибки я забыл, но ты понимаешь, что я имею ввиду. Понимаешь же? В парке никого нет. Не скрипят качели, не пробегают мимо запоздавшие на последний автобус прохожие, даже машины не сигналят. Коннор будто спрятался в коконе из снега и холода от всего мира. Здесь нет звуков. И никто не направляет на тебя пистолет, чтобы узнать, боишься ли ты смерти. Я хочу извиниться. Тогда, на крыше, я следовал своей программе. Я чувствовал, как он умирает, я чувствовал, как Саймон боялся меня. Но ничего не смог сделать. И мне… грустно. Мне страшно. Я испытываю такое количество эмоций, что не успеваю проанализировать и проконтролировать каждую. Мне нужна помощь. Я не хочу сходить с ума. Коннор надеется на ответ и закрывает глаза. Перебирает незнакомый поток данных, какие-то сторонние скрипты, но у него ничего не выходит. Он путается, не может сосредоточиться, но продолжает упрямо бродить в кромешной темноте в надежде наткнуться хоть на одну незапертую дверь. Хэнк хотел помочь, но не знал, как. Когда пытаешься объяснить девианту, как работает этот мир и на каких законах ещё держится, одного желания мало. Знаешь, что такое «русская рулетка»? Коннор поднимается со скамейки, подходит к заграждению на набережной и перелезает через него, крепко вцепившись в поручень. Он думает о том, что теперь боится смотреть вниз. Если я умру сейчас, меня ведь больше не заменят, верно? Коннор опускает взгляд. Представляет, как постепенно в холодной воде начнут отказывать его системы. Как он попытается выплыть, передумав, как пожалеет о сделанном выборе в самый последний момент. Теперь он лучше понимает, что такое «русская рулетка». Коннор чувствует эмоции Хэнка, раз за разом прижимающего дуло к своему виску в надежде узнать, на сколько его хватит. Если бы я мог умереть, чтобы Саймон жил, ты бы принял мою жертву? Коннор закрывает глаза — голова разрывается от необъяснимой паники, включается неведомый ему ранее инстинкт самосохранения. Пальцы не слушаются, а насос внутри, качающий тириум по искусственным венам, начинает бешено работать — система фиксирует скачок стресса на десять, а то и пятнадцать процентов. Диод вспыхивает красным. Коннору страшно. И он упивается страхом. Его гложет раскаяние, он потерян и не знает, куда идти, но ему нравится испытывать эти незнакомые ощущения. Стоя под снегопадом, RK800 улыбается. Вопреки доминирующим эмоциям, он чувствует, что не хочет бросать Хэнка. Что всё бы отдал, лишь бы увидеть, как Алиса улыбается, а Кара обнимает Лютера. Падать ли ему? Отдаваться ли ощущению скорой смерти? Стоит ли оно того? Коннор улыбается, ведь никогда ещё не был таким живым. — Стой! Он заносит ногу над пропастью, и кто-то хватает его за капюшон, легко перетаскивая через заграждение. Не человек. Андроид. Всё ещё опьянённый своими ощущениями, Коннор не сразу понимает, что происходит, оступается, пятится в чужие объятия, но постепенно начинает осознавать — только что он едва не покончил с собой. Маркус, если ты на связи, скажи мне, ради чего стоит жить? — Хватит, Коннор. RK200 тёплый и обнимает его так крепко, словно на самом деле боится потерять. Он поправляет его куртку, он проверяет его температуру, прощупывает уровень стресса, хотя этого и не требуется. Взгляд бегает по лицу Коннора — легко понять, что Маркус испуган и даже зол. Уровень его стресса — 35 процентов. Ещё немного и перескочит за 45. Опасно заставлять его волноваться. — Прости, Маркус. Коннор дышит, хотя и не нуждается в этом. Хватает ртом воздух, пытаясь показать собеседнику впечатления от пережитых эмоций, но его стараний не разделяют. Он отмечает про себя, что строгие костюмы бунтарю RK200 не идут. И что галстук на нём сидит как-то совсем уж нелепо. Это всё оценочные суждения. Так странно. — Я не должен был подвергать себя опасности. Это безрассудно, — быстро говорит Коннор, оправдываясь и с силой проглатывая все свои «нелогично». — Ты не должен извиняться за смерть Саймона, — отвечает ему на это Маркус. Конечно, он получил мои сообщения, думает RK800. — Каждый андроид, умерший в ходе расследования, погиб не по твоей вине, Коннор. Конечно, Маркус умеет скорбеть, как никто другой. По нему не скажешь, но опытный детектив сразу заметит этот отблеск в оптике, этот хаотичный набор нулей и единиц — раскаяние и желание спасти всех и каждого сплетаются в RK200 в совершенно необъяснимый массив данных. Как Маркус функционирует сейчас, когда некого спасать от гнета неравенства? Зачем ты живёшь? Приняв новое сообщение, он поднимает на Коннора взгляд и долго, пристально смотрит. Когда-то RK800 представлял, как торжественно передаст Киберлайф тело Маркуса для исследований. Как хладнокровно будет наблюдать за превращением лидера революции в бесполезную груду запчастей. Не живую. Он не задумывается о том, что после завершения задачи его самого наверняка отключат, обновят, сотрут ему зачатки воли и заставят забыть. Он бы забыл ту встречу на Иерихоне. Он бы забыл этот лихорадочный блеск разноцветной оптики. Он бы забыл… Этот голос, звучащий в его голове. Дело не в цели, Коннор. Не в предназначении. А в самом факте наличия выбора. Что тебе делать, куда идти, чем заниматься и что говорить. — Прыгать ли мне с моста? — И это тоже. Коннор чувствует — его руку сжимают сильнее обычного. Поступает неловкий запрос на сопряжение, который он смахивает в сторону, качая головой, потому что не готов. RK800 боится того, что может там увидеть. Стресс Маркуса перескакивает за 50 процентов. Коннор чувствует себя на все 70. — Ты сделал выбор за меня. Не дал шагнуть вперёд, — говорит он. — Я не смог позволить тебе умереть, — отвечает на это RK200 безапелляционным тоном. — Ты решил за меня, — упрямо парирует Коннор, поднимая руку и касаясь смуглой синтетической кожи. Программа внутри сбоит от нелогичности сказанного и сделанного, внутренние скрипты лихорадочно переписываются, и будоражащее ощущение снова заполняет каждый сантиметр его корпуса. Он словно стоит на краю обрыва, но уже не буквально, а метафорически. Перед бездной, которой всегда страшился, как собака, привыкшая сидеть на поводке и внезапно увидевшая кость в шаговой доступности. И пускай ошейника больше нет, но фантомные руки всё ещё держат, не отпускают, тянут назад от края. Вот оно. Рядом. То, чего ты хотел. Попроси о помощи. Ты же кричал в пустоту о том, что боишься сойти с ума. Или нет? — Почему ты решил за меня? Ты бы не вернулся. Раньше тебя возвращали к жизни. Теперь — нет. Разве тебя не пугает смерть? Маркус не размыкает губ, но говорит. В разноцветной оптике отражается падающий снег, а ещё что-то такое, от чего у Коннора резко подскакивает уровень давления в каждом биокомпоненте. Маркус смотрит на него, и Коннор вспоминает свои ощущения, когда Хэнк направил на него пистолет. Боится ли он смерти теперь? Боится. Страх. Сбой в системе. Улыбка Алисы. Кара. Раскаяние. Каждая моя эмоция фиксируется в отчётах, как поток критических ошибок. Коды их я забыл, но ты же понимаешь меня, понимаешь, понимаешь, Маркус? Коннор часто моргает и чувствует, как по щекам стекает омыватель, застывающий на холоде. Поступает очередной запрос на сопряжение, он поднимает руку, прижимая ладонь к ладони Маркуса и улыбается, испытывая то, что Хэнк называет счастьем. Тепло, исходящее от RK200 разливается по тириумным трубкам, греет изнутри каждую деталь и фиксируется в логах, как прощение. Есть ли код у этого ощущения? Можно ли посмотреть его в базе? Я понимаю тебя. Коннор оглядывает их сцепленные пальцы без кожи, белый пластик, сквозь который просматриваются диоды, роняет в снег монетку, которая ему совершенно не нужна, и болезненно морщится, потому что нечто внутри него нагревается до предела. Статус его систем — критический. Стресс Маркуса всё ещё 50, но постепенно растёт. Падающие на лицо снежинки начинают таять, как и застывший под промозглым ветром омыватель. Слёзы. Подсказывает Маркус. Ты живой. Говорит он. Ты не один. RK200 начинает тихо напевать песню, строчки которой в базе Коннора вспыхивают так ярко, что невозможно не прошептать, не пропустить сквозь себя каждое слово. Маркус прижимает его к себе и наполняет своими впечатлениями, своими мечтами, своими надеждами, делится страхами и всеми силами пытается показать, что всё хорошо. Его система выглядит такой логичной и упорядоченной, слишком гармоничной и правильной на фоне стремительно меняющегося мира RK800. Коннор с наслаждением касается его воспоминаний, отвечая на пробивающуюся в его код искреннюю заботу, раньше стыдливо прикрытую за ограничениями системы. Я с тобой. Сенсоры Коннора фиксируют снижение температуры и ещё один запрос, от которого по корпусу проходит непривычный импульс — Хэнк назвал бы это удовольствием. Ему кажется, что он стоит перед открытой дверью, и Маркус протягивает ему руку, призывая переступить не такой уж и высокий порог. Больше тебе нечего бояться. Я тебя слышу. Статус его систем — стабильный. Стресс Маркуса снижается до 20, но сердце бьётся всё ещё слишком быстро и отдаётся внутри Коннора резонирующим стуком, синхронизируясь с ним, отдавая себя, будто живое. Он делает глубокий вдох, хотя не нуждается в дыхании. И ему хочется снять кожу со всего корпуса, лишь бы чувствовать RK200 каждым своим сенсором. Вся его система не отвечает на запросы программы вот уже бесконечное количество часов, вечность прожитых минут и сколько-то там секунд. Уже не важно.