Двое

Солнце еще не выглянуло из-за горизонта, и небо было в том необычном состоянии, когда его уже нельзя назвать темным, но пока трудно назвать предрассветным. Впрочем, Хейли Маршалл, только приподнявшей веки, это было даже на руку. Обычно яркий свет бил ей в глаза каждый раз, когда она вечером забывала задернуть плотные черные шторы. А это случалось довольно часто, так как перед сном в этой спальне девушка, как правило, была занята другими вещами. Например, старалась не упасть, когда Клаус спиной заводил ее сюда, не переставая целовать. Позволяла снимать с себя одежду, которая потом летела в разные стороны, и раздевала мужчину сама. И именно по этой причине она также довольно часто просыпалась голая. А потому вылезать из-под одеяла, девушке не хотелось. Хейли повернулась спиной к окну, желая полюбоваться на сонного Клауса. Но не тут-то было. Несмотря на то, что она проснулась довольно рано, на широкой двуспальной кровати девушка находилась одна. Вторая половина была смятой, но холодной, что говорило о том, что хозяин постели ложился, но ушел довольно давно. Хейли недовольно скуксилась и присела, протирая глаза. И с чего Клаусу вздумалось свалить в такую рань? Неужто он не хотел провести это утро более плодотворно? Девушка огляделась в поисках одежды. Ее майка валялась еще у входа в комнату, зато футболка Клауса лежала на его подушке. Хейли потянулась за ней, вспоминая, как Клаус постоянно возмущался, что она вечно носит его одежду, и требовал ее переезда к нему. Однако, когда недавно чудо все же произошло, и Хейли спустя год свободных отношений (как они их изначально обозначили, чтобы не мешать друг другу жить) все же переехала к мужчине, ситуация с одеждой практически не изменилась. Хейли все также таскала его свитера и футболки, а Клаус, вместо того, чтобы возмущаться такому отношению к его собственности, еще и стал сам давать их девушке или оставлять на кровати рядом с ней. Чертов манипулятор! Натянув футболку и нижнее белье, Хейли шаркающими шагами потопала в ванную. Она все еще спала на ходу, поэтому не сразу заметила в полутемном коридоре склад вещей на полу!  — Клаус! Черт бы тебя. — выругалась Хейли, спотыкаясь о старую табуретку. С нее тут же посыпались старые кисти, баночки и какие-то прозрачные камешки. — Убью! — прошипела брюнетка, садясь на корточки. Футболка, доходящая до середины бедра, чуть задралась. Смахнув остатки сна, Хейли принялась осматривать разбросанные вещи. Камешки были цветными, но при этом прозрачными. Чем-то напоминали аквариумные. Интересно, как их использовал Клаус? Может, у него когда-то был аквариум? Хейли усмехнулась, представив, как мужчина постукивал пальцем по грязному аквариуму, не понимая, почему все рыбки вдруг сдохли. Здесь же были старые журналы. Среди них комиксы о супергероях, экономические журналы и номера Плейбоя (от расправы Клауса спасло лишь то, что они выглядели действительно старыми и потрепанными). И даже один журнал «В мире животных» (все-таки рыбки были). Мольберты, кисти, краски, разбитый кальян, бутылки с недопитой минералкой, неудачные рисунки, порванные листы — судя по всему Клаус решил, наконец-то, провести уборку у себя в мастерской. Выложил вещи в коридор, чтобы решить их дальнейшую судьбу: отправка на чердак или в помойку. Поскольку на шум, художник не прибежал, Хейли решила еще немного покопаться в старье. На конвертах были стертые от времени адреса, а прочесть их содержимое Хейли не решилась. В конце концов, она уважала его личное пространство. К тому же, многое о Клаусе можно было узнать просто внимательней рассмотрев его вещи. Внимание Хейли привлекла пожелтевшая фотография с кучей детей. На ней девушка без труда узнала Клауса. Малыш обнимал старшего брата и крепко держал за руку младшую сестренку. Это заставило Хейли улыбнуться. Старый (возможно, детский) рисунок то ли пса, то ли волка, умилил ее еще больше. Возможно, ее вспыльчивый художник держал дома не рыбок. Надо будет как-то заговорить с ним об этом. На полу девушка обнаружила вырезанного из дерева всадника на коне. Клаус как-то рассказывал ей о своем детском увлечении — вырезании шахматных фигурок из дров для растопки. До тех пор, пока его не поколотил отец. Хейли нахмурилась, подумав об этом, и отложила всадника на табуретку, где уже красовались фото и пару разноцветных камешков, которые девушка решила забрать себе. На одном из мольбертов висел вязаный свитер коричневого цвета. Хейли стянула его, вытряхнула, подняв небольшую стопку пыли, и принялась рассматривать. Чуть растянутый с торчащими нитками с парой пятен от красок, но выглядел он при этом хорошо. Маршалл прижала его к своему лицу. Приятный на ощупь. Если постирать, можно забрать себе. Клаус же не будет против. Опустив свитер, Хейли обнаружила на мольберте картину. Солнце уже немного поднялось над горизонтом, и красноватый свет из спальни сквозь приоткрытую дверь проникал в коридор. Поэтому девушка могла без труда разглядеть, что изображено на бумаге. Эта картина была ей знакома. Клаус показывал Хейли свое творчество еще в самом начале их общения. На тот момент, не слишком приятного. Именно эта картина зацепила ее больше всех.  — От нее меня даже не тошнит, — прокомментировала тогда Маршалл. А мужчина лишь усмехнулся. Поначалу ей безумно нравилось выводить Клауса из себя, играть с огнем. Возможно, именно этим она его и зацепила. Им было хорошо рядом. Пусть даже воевать друг с другом. Однако, как гласит природа, война между мужчиной и женщиной не может продолжаться вечно. Их постоянные перепалки сменились интересом и неким подобием дружбы. Это вылилось в жаркий секс на столе. Потом настало время свободных отношений с постоянной ревностью и показным равнодушием двух эгоистичных собственников. Они тогда здорово изводили друг друга, желая удержать партнера, но при этом отрицая все свои чувства. И только поняв, что в этой борьбе победителя не будет, сдались на милость нормальных отношений. Строить их было нелегко, и Хейли еще долго не желала становиться с Клаусом одной семьей, боясь, как бы все не оказалось пшиком. Но вот сейчас, находясь в доме Клауса в его любимой футболке, окруженная вещами из его мастерской, девушка очень остро ощущала каждый стук сердца, говоривший о любви к этому эгоистичному мудаку. По совместительству, лучшему мужчине в мире. Для нее. До его появления в ее жизни было слишком много пустоты и одиночества, которые она упорно прятала под маской крутой девчонки. Да и Клаус поступал примерно также. Наверное, именно этим ее зацепила тогда картина Клауса — она узнала в темном силуэте на фоне рассвета себя. Такой же одинокий никому не нужный человек, словно тень бродящий среди темных деревьев. Ее сердце сжималось и болело при виде этой картины. При первом взгляде на нее, девушку тут же охватила сильнейшая тоска. Наверное, она носила ее в своем сердце всегда. Просто боялась в этом признаться. Клаус же заставил ее прочувствовать все это, ощутить, понять… И все с помощью одной лишь картины и пары слов о своем детстве, брошенных невзначай. Наверное, потому что, рисуя, Клаус испытывал точно такие же чувства и эмоции. А в свое творчество он вкладывал часть души, которая, несмотря на весь панцирь цинизма и грубости, была у него широка. Клаус заставлял Хейли испытывать боль. Очень много боли. И он же лечил ее от нее. Своим присутствием, пониманием, прикосновениями. Своей любовью. И Маршалл хотелось думать, что и она для Клауса не просто девушка, а настоящий друг и спасение. От их общей боли. По телу Хейли прошла дрожь. Она протянула руку и, сделав усилие над собой, дотронулась до картины. Провела самыми кончиками пальцев по силуэту одинокого человека. Прощаясь. После Хейли накинула на мольберт свитер и поспешила в мастерскую. Клаус стоял к ней спиной и, похоже, рисовал. Его темный силуэт выделялся на фоне окна, за которым уже виднелось синее небо. Красный диск солнца поднимался все выше, слепя глаза. Хейли слегка зажмурилась и на цыпочках подбежала к мужчине.  — Доброе утро, волчонок! — громко воскликнул Клаус до того, как девушка успела к нему прикоснуться. Хейли вздрогнула от неожиданности, а после закатила глаза и разочарованно всплеснула руками. Напугать Клауса должна была она. Ну, окей. Сегодня победа была за ним. — С чего это ты решил заняться уборкой? — спросила Маршалл, оглядывая мастерскую, которая теперь выглядела гораздо свободней. Обычно Клауса не допросишься убрать за собой.  — Мне не спалось, — ответил художник. Тоже странно. Клаус никогда и ничего не делал просто так. Рисование значило, что он продумывает очередной план или размышляет над чем-то серьезным, а вот что значила уборка?  — Мог бы разбудить меня. Хейли провела рукой по пыльному столу, подходя к мужчине еще ближе.  — Не хотел прерывать твой сон. Ты там уже все разгромила, волчонок?  — Нет, только половину. — Маршалл сзади крепко обняла Клауса, утыкаясь носом ему в спину.  — Слабовато.  — Остальное оставила тебе, — Хейли прикрыла глаза и втянула в себя запах красок и хвои.  — Какое благородство! — Клаус прекратил размахивать руками и отложил кисти в сторону.  — Да, в отличие от некоторых, я думаю не только о себе. И не сбегаю из постели с утра пораньше.  — Что еще за некоторые? Почему я о них ничего не знаю? — не скрывая насмешки, протянул Клаус. Хейли как раз собиралась зарядить наглецу по спине локтем, как тот сам резко обернулся. И теперь уже девушка оказалась в кольце крепких рук. Впрочем, жаловаться она не стала.  — Кого ты впускаешь в нашу постель с утра пораньше, а, волчонок? — он не отрывал от нее смеющегося взгляда зелено-голубых глаз.  — Я бы лучше кое-кого не выпускала, Хейли опустила голову на грудь Клауса, наслаждаясь их разницей в росте. Его руки на ее талии продолжали поддерживать ее, и девушка позволила себе слегка повиснуть на нем. Клаус заулыбался еще шире, и опустив голову, зарылся лицом в ее темные волосы.  — Не выпускать меня? Ты знаешь, что держать меня взаперти, опасно?  — Я люблю опасные приключения.  — Приключения? — переспросил Клаус, а в следующую секунду он уже подхватил Хейли на руки и прокружил ее по комнате. Она не закричала, лишь поджала под себя ноги. А стоило Майклсону опустить ее на пол, потянулась к его губам. Теперь, когда утренние перебранки были закончены, можно было приятно начать выходной. Хейли встала на носочки, обхватывая Клауса за шею. Он слегка наклонился. Ладони мужчины поползли под футболку, без всякого стеснения исследуя ее тело.  — Тебе безумно идет эта футболка, — зашептал Клаус в ее шею. — Но без нее будет еще лучше.  — Может, продолжим в спальне? — Хейли разорвала поцелуй.  — С удовольствием, волчонок, — он коснулся губами ее лба. — Но мне надо кое-то закончить.  — Что? — Хейли сделала шаг в сторону, чтобы увидеть новую картину, но Клаус перекрыл ей путь. — Покажи! — возмущенно воскликнула Хейли. Ей же было любопытно ради чего он поднялся еще ночью. Мужчина, немного подумав, отступил. Хейли оторопела. Похожую картину она только рассматривала в коридоре. Рассвет и темные силуэты на его фоне. Однако схожи картины были лишь на первый взгляд. В данном случае восходящее солнце можно было просматривать сквозь раму окна, также как и веточки деревьев за ним. Краски, используемые для рисования неба, были ярче и светлее. Но главное отличие заключалось в том, что на картине был изображен не один человек. Их было двое. Два темных силуэта, парня и девушки, стоящих очень близко друг к другу. Их руки были сцеплены. Они не были одиноки. Даже если им и предстояло бороться против целого мира, у них был дом. И самое главное — они были друг у друга. Клаус все это время молча наблюдал за девушкой, ловя малейшие изменения эмоций у нее на лице, и пару раз нервно сглатывал. Хейли почувствовала, как Клаус мягко взял ее пальцы в свои и переплел их.  — Что-то напоминает, волчонок? — в его голосе вновь была лишь насмешка, но Маршалл поняла, как ему важно, чтобы она правильно поняла эту картину. И его. Ведь Клаус бы никогда напрямую не сказал о своих чувствах.  — Ту картину, что в коридоре, — тихо ответила Хейли. — Только это совсем другая. В ней больше нет боли. Она была, но исчезла. Этот человек изменился.  — Они оба изменились, — поправил ее художник. — А в остальном верно. Я решил попрощаться с одиночеством и начать новую жизнь. Без лишнего хлама. — Он крепче сжал ее руку. — Вместе с тобой, волчонок. Хейли положила голову ему на плечо. Двое уже не одиноких людей стояли, взявшись за руки на фоне ярко-алого рассвета, делавшего их фигуры лишь силуэтами на фоне окна. Это была их лучшая картина.