Двое не спят

И всё хорошо - И эти двое уснули давно.

Чарли поворачивает голову на подушке, медленно-медленно, с закрытыми глазами, и укладывается поудобнее. Хотя какое уж тут удобство на этой продавленной сеточной кровати, хмыкает она и вытягивает руки вдоль тела. Сейчас уже, наверное, первый час ночи, думает девушка и сжимает и разжимает кулаки, заменяя этими ритмичными движениями обычный для всех людей подсчёт прыгающих овец. Чарли бесит саму себя. После долгого дня она не может никак уснуть, хотя работа сегодня выдалась тяжёлой и, казалось бы, должна была уморить её до смерти. Но вот загадка — Чарли не спит. Ещё одно напутствие матери (кроме как ложиться вовремя) не выполнено: мама строго запрещала ложиться спать с мокрыми волосами. Но Чарли, помыв голову, устроилась на подушке, ощущая с наслаждением, как прохладный ветерок с моря холодит её влажные пряди на щеках и плечах. И это совсем не холодно и не опасно, вот глупости! Девушка сбрасывает одеяло и остаётся почти без одежды, в одной только футболке и белье, посреди продуваемой насквозь ветром комнаты. Ей не страшно в темноте, ей отчего-то спокойно и весело, ведь как-никак она Чарли Уотсон, и ей почти восемнадцать, и она живёт одна в этом доме и ничего не боится. Одна ли? Чарли садится на кровати, опуская босые ступни на пол с протёртым линолеумом. Рука её шарит в ящике тумбочки, отыскивая фонарик, и когда она наконец находит его, довольная улыбка раздвигает её губы. Девушка поднимается и спешит к двери, помня, что за ней до места назначения всего-навсего девять шагов. И Чарли открывает тихонько дверь из спальни и ступает на ковровую дорожку коридора, стараясь не скрипнуть полом. Раз. Нога касается ворса. Два. Руки осторожно цепляются за стены с оборванными обоями. Три. Она переступает через складку ковра. Четыре. Чарли улыбается чему-то своему. Пять. Половина позади. Шесть. Вдалеке уже виднеется первая, верхняя ступенька лестницы. Семь. Она соскучилась. Восемь. Девушка уже спускается по кручёной лестнице. Девять. Она на месте. В гараже полутемно. Лишь в углу на верстаке слабо горит фонарь, который она сама же оставила позавчера вечером, чтобы Би не было скучно и страшно. Это сейчас звучит настолько смехотворно, что Чарли прикрывает рот рукой, чтобы не засмеяться во весь голос и не разбудить Би, если он вдруг заснул… но синие огоньки глаз приветливо смотрят на неё из угла гаража. — Не спишь? — шёпотом спрашивает она, спрыгивая с последней ступеньки, и слышит в ответ уже ставшее узнаваемым урчание механизмов в знак согласия. Она идёт к нему, шлёпая босыми ногами по грязному полу, одновременно захватывая с полки старую отцовскую куртку, чтобы укрыться в случае чего. Фонарь на верстаке мигает и гаснет, и в полной темноте Чарли ориентируется на синие сенсоры глаз, которые горят почти радостно — или это ей только кажется? Она подходит ближе и машет рукой на автобота, чтобы тот не вставал при её появлении. Девушка молча расстилает куртку на земле и вопросительно смотрит на Би. Тот поднимает левую руку, в которой скрывается титановый меч, и делает странное смущённое движение, как будто приглашает свою подругу. Ночь змеёй вползает в дом, а Чарли робко садится на пол рядом с автоботом, и тот подвигается, чтобы дать ей сесть удобнее. Поражённая таким джентльменским жестом, девушка опускается на землю и обхватывает руками колени. Позади неё слышится грохот — это Би отстёгивает пулемёт, и освободившейся рукой осторожно проводит по взлохмаченной голове Чарли. Та вздрагивает всем телом и широко распахивает карие глаза, вытаращившись на своего друга. — Это…. очень мило с твоей стороны, — наконец выговаривает она, и Би в ответ что-то удовлетворённо ворчит. А Чарли всё никак не может на него насмотреться — теперь, когда он сделал этот почти по-человечески нежный поступок. Она кладёт руку ему на грудь, покрытую шрамами, и ногтями проводит по ним, словно пытаясь представить, каково было ему. Чарли не знает подробностей, но чувствует каждую деталь — и ей так хочется сделать что-то для Би, как-то помочь ему, исцелить его, что она от неловкости и невесть откуда взявшегося чувства вины вдруг опускается на колени и быстро и почти неуловимо касается губами искорёженной жёлтой маски. Это длится долю мгновения, и Чарли тут же отшатывается, испугавшись, что разозлила своего друга… но тот смотрит на неё очень внимательно, тепло и смущённо. Неужели роботам доступны такие эмоции, думает поражённая Чарли, и ложится, свернувшись на куртке, рядом с Би на полу. — Я знаю, — шепчет Чарли, обхватывая его правую руку, такую огромную по сравнению с её руками, — это очень трудно — уснуть одному. Я тоже так не могу. Она поднимает голову и замечает, что оптические сенсоры Би слабо мерцают, так задумчиво и почти ласково. Она распознаёт чувства, когда видит их, хоть и не доверяет им… впрочем, если чувства исходят от него, можно разок и изменить своему чутью. Чарли тянется мозолистой ладонью к его броне и тихо поглаживает сначала маску там, где у людей находятся щёки, потом грудь там, где у людей обычно находится сердце. Не зная об Искре, она верит, что внутри, в механических глубинах брони автобота прячется что-то живое и тёплое. Чарли ощущает это буквально в каждом прикосновении, и ей хорошо от этого. Она доверяет Би. Своему Би. И он как будто понимает её и откликается на эту привязанность девушки: вдруг отодвигает вооружённую плазменной пушкой руку, позволяя Чарли подобраться ближе, и она понимает его, скользнув под рукой и обнимая его за пояс. Немного поразмыслив, девушка придвигается теснее и забрасывает на своего друга ногу, дрожа от того, каким приятным кажется прикосновение прохладного металла к обнажённой коже. Она вжимается в Би, уютно свернувшись калачиком у него под рукой, и чувствует, как веки её тяжелеют. — Засыпай, Би, — бормочет она, не замечая, что снова коснулась мокрыми волосами его наплечных ракетниц и, возможно, вывела их из строя. И автобот что-то негромко журчит, убаюкивая девушку и сам постепенно отключаясь. Чарли уже готова провалиться в сон и слышит, как наверху ветер гуляет по пустой спальне. Плевать. Здесь, в гараже, гораздо лучше. И по всей Калифорнии скучно и дождливо. А им хорошо. Им обоим хорошо. Разве кто-то посмеет нарушить их покой?