Злобный, трусливый и глупый человек — это плохая комбинация для такого места.
Началось все с того, что его вызвали на Галлифрей. Получив сигнал, Доктор почувствовал прибавление седины на голове. Конечно, Галлифрей, ага, да… Туда, естественно, тоже надо было бы заглянуть, но… С опаской поглядывая на Сару Джейн, он чуть ли не грудью закрыл консоль. Когда она все же удивилась его резкому движению, он с печальной миной сообщил, что ей надо бы отсидеться дома. Быстро надумал причину про то, что родная планета чужаков не терпит. Наверное, поэтому даже не посмотрел, где ее высадил… А как тут не принимать в спешке решений? Мать ни раз говорила ему: «Эта девочка мне нравится. Вот на ком тебе стоило жениться. Сообразительнее тебя хотя бы. Уже радует», а еще с такой миной, что было понятно: как только норма понадобится, она падет первой. Доктор искренне удивлялся тому, что люди у матери вызывали довольно странные реакции. Ведь, согласно сводкам, она была на Земле столько раз, что даже если он посчитает свои грядущие воплощения, не получится отдаленно того количества, которое было у нее. Спросив как-то раз ее о том, не из-за бабушки ли с дедушкой она так мрачна, получил затрещину наотмашь. Вспомнил в тот момент, что от одного упоминания имени Юрия Гагарина ее бросало в дрожь. Поэтому решил забыть этот вопрос. Как бы там ни было, высадка на ее спутник прошла успешно. После ее любимого вопроса «Ну?» снова получил подзатыльник. Он опять не набрал имен. Опять занимался не тем, чем нужно… Стоя перед ней, вытянувшись в струнку, ожидал решения. Смерть же тем временем скандалила с тремя весьма неприятными дамами, которые активно намекали на то, что сынок-то по деликатнее мамаши будет. Вспыхнув после такого замечания, она, схватив того самого сына за запястье мертвой хваткой, провыла: — А ну направляй свой луч, подлая тварь! Будешь еще меня при сопляке принижать?! Голод, которая стояла чуть поодаль, только хлопнула себя по лбу, тихо прошипев: «Ну вот опять, сколько ни говори — без толку». Веселая троица, конечно же, ждать не стала. Доктор, бледнея, и не в силах вырвать руки, успел лишь тихо спросить: — Мама, что происходит? Та же, кинув на него уничтожающий взгляд, прошипела: — Направляемся в новую, неизведанную жизнь, сынлоид. Считай, ты сам ее выбрал. Темно, как и всегда. Страшно, как и всегда. Боязно, как и всегда… Как и всегда, Смерть хохочет. Как и всегда, ее сын топчется на месте. — Ну що, синку, дотаскался мамі на радість? Доктор клянется, что в этот-то раз точно не хотел халтурить. Правда, Смерть сейчас больше веселится, чем издевается. Но вот язык… Кажется, приелся. Он и сам до сих пор не в состоянии нормализовать речь; вернуть способность изъясняться на Высшем. Зато впервые на его памяти вместо бурных дискуссий при ее появлении в ТАРДИС царит чуть ли не дружеская атмосфера. Веселый разговор начался с самого утра и звучит чуть ли не пятнадцать часов подряд. Корабль же мило, как домашний кот, пиликает, будто бы поддерживает каждое ее и его слово. И Смерть, и Повелитель Времени впервые на одной волне. — Ненька, я не хотів… — скромничает, но не может удержать смешков. Подсчет в этот раз превзошел все ожидания. Такая норма даже Илуватару не снилась. Где бы он там сейчас не прятался… Омега может подавиться антиматерией прямо в этот момент, если ему заблагорассудится. Расселион может завязывать хоть десятую Войну Времени. У Смерти превосходные отчеты за этот рейд. — Та бувай здоровий! Один раз прикінчити власну матір заради справи не грішно. Кажу це тобі як біблійний персонаж, — отмахивается, рассматривая дальнейшие расчеты. Задыхаясь, он почти не почувствовал того, как глаза вместо привычного света наполнились вязкой тьмой. Долго пробыть в таком состоянии ему не позволили. Но у него оставалось ощущение, что он будто бы спал несколько часов кряду… Как только более менее смог открыть глаза, нимало испугался. Закономерный вопрос «Где я?» так и рвался из глубин памяти. Пытаясь его озвучить, он с удивлением отметил, что вместо осмысленной речи из него рвался только жалобный крик. — Рот закрой, пакостник, — мысленный оклик вполне знакомым голосом, душащим любую мысль, в ответ. — Мама? Мама? Где я?! — пытается произнести Доктор, но вместо этого все тот же жалобный писк. — В мире драконов и принцесс, как ты и мечтал… Предатель, — все тот же озлобленный тон. — Лучше успокойся, пока я тебя не выбросила в форточку. Доктор не мог согнать с себя липкий страх, но все же, осознавая, что ее он боится куда больше неизвестности, силой воли заставил себя замолчать. — Мама… — пытаясь мыслить, а не озвучивать. — Что? — сонно; Доктор даже удивился тому, что отклик прозвучал именно так. — А где ты? — с опаской; мало ли, что ей взбрело в голову, и каким образом она хочет его проучить в этот раз. — Какой ты бестолковый Повелитель Времени, однако, — звучит насмешливо. — В двух шагах от тебя… Правда, голову ты повернуть пока не сможешь. Лучше не пытайся. Доктор в панике. — Мама, да что случилось?! — эта мысль прозвенела, как разбитая тарелка. НЛО… И тут он услышал шаги. Загорелся свет. Взгляд упирается в потолок. Удивиться еще больше он не успел, потому что темнота отступила, а он увидел склоненную над собой женщину. Милая, сонная и очень улыбчивая… Доктор вздрогнул, когда она потянула к нему руки. — Ну что ты! Ну-ну-ну, тише. Всех поднял на ноги, маленький, — сюсюкает та, поднимая младенца на руки. Доктор в ужасе… Как?! — Мама! — зовет он, слушая, как женщина, что-то напевает, укачивая его в объятиях. — Слава всесильному потоку, я не здесь, — послышалось колкое замечание. Доктор вообще не думал, что этот день в его жизни хоть раз настанет. Впервые в него не летят тяжелые предметы. Впервые его спутники не разодраны на части. Впервые его преобразование откладывается на неопределенный срок. Впервые Чума и Война не скалятся в его присутствии. Впервые хоть что-то идет нормально и по плану. — Чайок став. Тиждень знадобиться, щоб все це перерахувати, — хохочет она. Доктор кивает. Чуть ли не с улыбкой отправляется на кухню. ТАРДИС все еще мигает. Ей тоже радостно. Эта пожилая карга тоже любит кипяток. Провожая сына недоуменным взглядом, Голод задает уже как пятьдесят земных лет волнующий ее вопрос: — Что ты намудрила в этот раз, дурында? Доктор не успел среагировать, как эта же женщина, обнявшая его, передала его какому-то другому человеку. Это был мужчина средних лет. С усами и очень грозным взглядом… Повелитель Времени не переставал удивляться. Вопросами можно было вскрыть ни один череп, но Доктор понимал, что сейчас беспомощен как никогда. Этот человек тем временем, осторожно взяв младенца на руки, сказал женщине следующее: — Дорогая, я сам посижу с Младшим. Тебе лучше лечь. Доктор с ужасом наблюдал за тем, как этот Бармалей, легко поцеловав губы этой дамы, дождался, когда она уйдет. После же обратил к младенцу полный ненависти взгляд и тихо, чуть слышно прошипел: — Даже если ты всем прожужжишь уши о том, кто ты, тебе не поверят, сыночка. Ты теперь смертный. Но с особым набором навыков. Хочешь или нет, будешь очень долгое время делать то, что я тебе велю. Картина потрясающая. Младенец с осмысленным взглядом. И взрослый, который рассматривает младенца так, будто бы сейчас придушит… А всего-то отец и сын. — Мама… Зачем это все? — с тревогой мыслит Доктор. Ответ звучит так же озлобленно: — Буду кратка. Если не умеешь убивать в поле, придется убивать на дистанции. Доктор понимал, что вляпался. Вляпался настолько глубоко, что ни один приятель ему не поможет. Дистанция в понимании Смерти — упрощенный карман. Мир, в котором они «заперлись», нереален. Точнее, реален лишь отчасти. В нем верховодит только один субъект. И это, конечно же, его маман. Она будет вновь воспитывать его, лупить и приучать с пеленок к своему пониманию мира… И не убежишь. Это бессмысленно. Скорее проще подорвать Вселенную и образовать новую, чем сбежать с малого полигона, где есть дистанция. К тому приняты все меры… Доктор взгрустнул. Будто бы она снова его поймала за играми вместо зубрежки и всыпала, как следует. Но… Внимательнее рассматривая ЕЕ, он кое-что сообразил. Младенцы не ухмыляются, как родители. Слишком малы. Смерть-теперь-папаша нахмурилась и не успела среагировать. Повелитель Времени же, пользуясь своей беспомощностью, снова довольно громко завизжал. Так, как умеют только грудные дети. Жалобно и с надрывом. На зло. Скривив страшную рожу, Бармалей перед ним поморщился. Прошипев: «Огрызаешься, говнюк», Смерть отдала его обратно на руки своей вроде как женушке, которая тут же прибежала обратно, как услышала плач. Смерть начинает хохотать громче и, жмурясь, протягивает ей книжку. Одну из тех, что сын чуть ли не обнимает, когда проваливается в сон. Рассматривая обложку, Голод округляет глаза. Смешки так и рвутся из нее, хотя обычно основная эмоция при упоминании любого Повелителя Времени — гнев. — Ну, и как мне тебя теперь называть после такого, а? — севшим голосом интересуется она. Смерть всплескивает руками и хватая ее за полу костюма, притягивает к себе поближе; давясь смехом, произносит: — Бачу, подруга, ти не догадлива. Тут же чорним по білому — Барти Крауч Старіший. Молчание от такого признания недолгое. Хватаясь за нее обеими руками, Голод хохочет так, что даже на кухне слышно. И таким образом, появился на свет Доктор Барти Крауч Младший. Его дальнейшая его жизнь уже давненько записана мамашей Роулинг. А вот мамаша Смерть поняла по-своему. И применила в целях воспитания бестолкового отпрыска. Первые несколько лет, вместо сказок на ночь Доктор вел долгие беседы с матерью, как на семинаре. Все тот же младенец с осмысленным взглядом и холодный, как айсберг, папаша. Сидят друг на против друга и молчат. Их мама с удивлением рассматривает обоих, но вроде не возражает. А разговоры, большей частью, были следующими: — Ты в этом мирке каждого знаешь. Управишься быстро. — Мама, ну почему злодеем? Почему? — А ну не ной, малолетний придурок. Из-за твоих гулянок во времени, я в долгах, как в шелках, а ты, зараза, продолжаешь меня позорить перед общественностью. Либо будешь следовать согласно воле дистанции, либо отдам тебя на практику к рыжим. Ближе к семи годам такими: — Ну, мам… — когда грозный папаша снова поймал его за шкирку в саду и потащил в сторону кабинета. — Чего мам? — шипит Смерть. — Чего размамкался, бессовестный?! Хотела бы я, как ты, кататься из одного конца галактики в другой и нихрена не делать. Бумаги заполняй, щенок. — Только не Слизерин, — насупливается он. — Слизерин-Лизерин… — корчит рожи папаша. — Только ты можешь запоминать эту дурь вместо векторов. — Ну, мам. Это моя любимая книга! — прикладывая руку к покрасневшему уху, ноет Повелитель Времени. — Твоей любимой книгой должен быть Кодекс Права Движения! — стукнув по столу кулаком, рыкнул отец семейства. Доктор чуть ли не обваривает себя кипятком в эту секунду. Он сам еще чувствует себя так, будто бы с утра услышал бородатый анекдот и не может выкинуть его из головы. Ему с трудом удается подавлять смех; с трудом верится в не так давно произошедшее. С трудом верится так же в то, что это были чуть ли ни каникулы. Абсурдные… Но хотя бы было весело. Когда сова все же прилетела к ним в дом с письмом, большая часть памяти уже была раздавлена потоком. Герои книги оживали. Становились людьми. Призванные из разных концов Галактики с обитаемых планет человечки, не знающие о том, что их похитили. Вроде бы и постановка, но в то же время — целый мир с пониженной атмосферой для возможности творить волшебство. Доктор мог бы радоваться, ведь это как подарок под Новый Год: любимые персонажи, любимый им Хогвартс… Вот только он чертов Барти Крауч Младший. — Полигон подчинен заданным векторам. Ты будешь делать то, что и персонаж книги. Это не сказочные герои. Обычные люди, но ты то будешь уверен, что тут маги-волшебники. Запоминай, — закупая «эти странные предметы», как выразилась два дня назад, цедила Смерть. — Давай, на пересчет каждого. А я — развлекаться с твоей мамашей. Доктор еще никогда в своей вечной жизни не был так грустен. Будто бы подарок с красивой упаковкой скрывал в себе шариковую ручку. Двенадцатилетний Барти Крауч дует губы. Старший же улыбается, как Ретт Баттлер, накручивая обоими пальцами усищи. Доктор, вдруг кое-что вспомнив, дернул отца за плащ. — Ну что еще? — возмутилась Смерть. — Мама… А ты читала хоть раз эту серию книг? — поинтересовался Доктор. Крауч Старший хохотнул и ответил что ни есть честно: — Такое чтиво Вселенной создано именно для таких бездельников, как ты, сын мой. В этот момент Повелитель Времени даже не знал, улыбаться ему или нет… Но кричать авада кедавру на собственную мать очень весело, пускай даже не помня о том, что ты Повелитель Времени. Пускай даже при условии, что перевод, который откапала Смерть среди его вещей, был даже не на английском языке. Но это был первый раз, когда все остались довольны.Тонущий Титаник. Музыканты отыграли в последний раз свою мазурку. Льдина.
Пожилой джентельмен в костюме с иголочки всеми силами старается пришвартоваться или хотя бы забросить якорь на более-менее приемлемую глубину. Штатный Смерть. С его решениями не поспоришь. Правда, не касается это кудрявой и озлобленной головы, что притаилась чуть поодаль, и которая в данный момент сверху донизу укутана в теплый плед. ТАРДИС жалобно пиликает что-то грустное, словно сопереживая погибшим в этот день. А все по той причине, что укутанный в теплый плед, до сих пор не научился считать моменты. Штатный Смерть тихо усмехается и задорно через плечо поглядывает на свою милую дитятку. — О, смотри, кто-то из людей решил меня встретить как мужчина, — с тихим смешком начинает отец. — А ты чего, боиисся? Из-под пледа доносится неразборчивый звук. Кажется, ругательство. При том на чистом галлифрейском. — Не смог по прибытии распознавать фиксированную точку? — грустно вздыхает отец, а потом добавляет чуть ли не рассерженно: — И чему вас в этих ваших Академиях только научают, не могу понять! Плед чуть шевелится, из-под него доносится тихий стон. — Пяпа! Смерть не перестает наматывать канат на локоть и, слыша очередной гундеж со стороны разумной машины, машет на нее рукой, типа «Заткнись, не вмешивайся». Можно поверить в то, что существует некоторая возможность изменить хоть одну реальность. Но вряд ли на это способно существо столь упрямое. — Вот смотри, — чуть ли не слезно, продолжает отец. — Кто-то уничтожает целые миры! Разрывает на части людей миллиардами! А ты у меня чего? Только кататься от одной Галактики к другой — и все? — Пяпа! — Нет, я, конечно, все понимаю… — Пя-яяяпааа! — Только не начинай как обычно: «Ваши решения заставляют меня регенерировать по десять раз на дню! Это же невыносимо! Почему мы не можем просто дружить с людьми?» Сам подумай, если они заполонят все обитаемые миры, то кто, кроме нас, будет сокращать их численность! — с возмущением и нервно проговорил отец так, что к сыну на мгновение вернулись воспоминания о том, как этот же чудак, когда только достал его из лума, пораженно воскликнул: «Что это еще за фигня?» А так же понимание того, что в этот раз он просчитался конкретно. Данный Повелитель Времени ворвался на Титаник с теми же целями, что и расхитители могил из будущего — прибрать к рукам «Сердце океана», чтобы зарекомендовать себя одной спутнице, которая, признаться, покорила его воображение, начиная с первой встречи. Озлобленные огоньки, таящиеся в сыновьих глазах, вдруг дали отцу подсказку. Сына он любил… Но нафига, спрашивается, иметь собственных детей, если нельзя над ними угорать время от времени?! Существуют среди Смертей особые экземпляры, взявшие в основу своей работы принцип танковой гусеницы. Но не все же такие? У Смертей мнение всегда особое, как припорошенное пылью надгробие, при условии десятки тысяч паресеков темноты вокруг. На той плите всегда ровными буквами выведено: «Мы бережем вас до времени сцелью истребления. Любыми способами», но знание — все же монета, которая истирается от показа… Широко улыбнувшись, данный Смерть, чуть ли не хохоча проговорил вполголоса: — Девочка понравилась? Повелитель Времени, как только услышал подобное, вскочил на ноги. Плед упал, демонстрируя бесчисленным звездам помятый и изодранный костюм. Да, сегодня «пяпа» вытащил его за шкирку из ледяной воды, да «пяпа» во многом прав. Да, как ни старайся, для «пяпы» он всегда будет мелким засранцем… Но это уже слишком. — ПЯПА! — грозно взвыл Повелитель Времени, рассматривая Смерть перед собой так, что у того мигом стерлась улыбка с лица. Старик чуть ли не плакал. Правда, от ржекачей, как Добрая Фея, но это уже другая история. — Поетели омой. Я замельз.