Кто виноват из них, кто прав — судить не нам. Да только воз и ныне там…
Дед Щукарь выделялся среди казаков хутора Гремячий Лог на постоянной основе. Не было и дня, чтоб этот сказочный авантюрист не попал в передрягу, о которой потом гутарят все жалмерки на протяжении года, но выделяться еще более он стал, когда впервые познакомился со словарем Даля… Акварелью и Бордюром не ограничился. Новые толкования слов он выдумывал ежесекундно. Никто бы от этого не страдал, если б тот почти насильно не заставлял соглашаться с ним каждого в сельпо. Мысль его стремилась, подобно идеям «Капитала» Маркса, — только вперед и только вверх. Советская Власть уже давно утвердилась в своих правах, искоренив начисто контрреволюционеров, белую заразу и кулаков, но «дюже гхрамотным» веселого деда никто не признавал. Обидно. Щукарь никогда злым не был. Это не в его идеалах. Но когда твоих светлые идеи отвергают только потому, что уже начался покос, каждый уважающий светлое будущее, где не будет места неравенству, немного впадет в отчаяние. Изба-читальня осталась еще со времен наркома. На статью Эриха Фромма он наткнулся случайно. Страшные слова вроде «психология», «философия» и «социология» он толковать по-своему не спешил… Правда, было в ней то, что сельскому человеку и без лишних разъяснений было знакомо:Волки, овцы, капуста
Особых определений не требуют. И понимания тоже. Правда, его приятели, чисто из интереса (да, к тому времени он смог ими обзавестись), думали иначе. Первым был человек-флюгер, приблудившийся случайно. Когда-то давно он был одним из тех, кого называли сыном лейтенанта Шмидта. Он часто превозносил в слух достоинства некоего Паниковского и Бендера, а также с легкой ностальгией вздыхал по тем временам, когда был обычным беспризорником. Звали этого пройдоху Шура Балаганов. Вторым приятелем был человек-голова. Такому палец в рот не клади. Иностранец. Француз. Герой войны. Герцог к тому же! Летчик истребительного авиационного полка. Нормандия-Неман. Может, кто слышал… Не имея средств стяжать себе военную славу на данный момент, он решил прославиться как художник, а также понять свойства «загадочный рюсский душа». Не было в его практике такого, чтобы второй пилот при аварии, задыхаясь от дыма горящего двигателя, подбадривал его, говоря: «Прыгай, ами», но оставалась иная тайна. Улыбаясь, словно тот агитатор с кольцом из серебряного рубля, он в подробностях пытался объяснить «бурсе» и «хорошему сыну» сущность данного памфлета, но все было без толку. — Волки, значит, едят овец. Овцы, значит, едят капусту… Но что если человек по жизни капуста. Сидит на грядке и не спешит вырывать свои корни, — мучила задумчивость Балаганова, когда Щукарь в который раз предъявлял ему новое толкование очередного страшного слова. Гениальные и далеко идущие планы по возвращению на родные просторы Франции терпят крушение в течение 325 серий. Рыцарь и оруженосец отчаянно пытаются выбраться из очередного коридора времени.Действующие лица:
Неунывающий и мужественный Генерал Иволгин Изобретательный и находчивый егерь Кузьмич Симпатичный и невозмутимый Райво Хладнокровный и обаятельный Годфруа по прозвищу Отважный А также несравненный Жакуй Пройдоха, он же месье Уй, творящий всякое-разное с неизвестными целями… Веселая компания уже давно подняла со дна баркас Кузьмича и изобрела способ не попадать по ошибке в чужие страны (попросту отмечать на месте, а не начинать при отплытии). Прокурор Василий перестал быть на зло каждому везучим в рыбной ловле. Ананасы и японская культура уже не входили в круг интересов чудаковатого егеря. Только Генерал остался прежним — он все также уверенно произносил тосты. И пока еще ни разу не повторился. Об их приключениях давно (с различными допущениями) ходили байки среди сослуживцев Семенова. И все же… На небе тучки. Легкий ветерок. Предрассветная тишина рассекается напополам надрывным ревом. — ЛЕВА! ЛЕВА! Ни чему жизнь не учит. Соловейчик с трудом раскрыл глаза. Тяжелый вздох и попытка подняться на ноги. Голова будто бы не своя… Да. После таких гулянок ему иногда казалось, что лучше бы он оставался дома с котом, придумывая отмазки для друзей, а не соседки через лестничную клетку… Но что сделать? Традиция! Кто-то каждый год ходит в баню, а он с товарищами едет на рыбалку… или охоту… или выборы. Тут уж как Генерал решит. Как бы ни был настойчив товарищ в попытках достучаться до собутыльников или хотя бы убедиться в том, что он еще живой, на крик должен быть ответ. Никто не должен оставаться при мнении, что его бросили на произвол судьбы. Настроение отличное. День начался. — Кузьмич, я здесь! В какой сарай мы водку сгрузили? Попадать в глупые приключения, наверное, уже как-никак, — своеобразное увлечение Годрфруа Отважного. Доблестный рыцарь, в отличие от многих приближенных Толстого, не страдал обжорством или пагубным пристрастием к вину, так как чтил писание; беда в том, что ни в одной книге, которых в замке было предостаточно, ничего не было написано о коридорах времени. Годфруа не забывал о смертном грехе расточительства, но он никак для себя не мог понять, даже после многочисленных объяснений Эусебиуса и его потомков, к какому именно кругу ада те приведут, а также какие именно грехи в себе таят, а также какой расплаты потребуют. Годфруа, как единственный из дуэта человек с головой, в отчаянии. Открывая глаза, он предчувствовал новую беду. Пройдоха на своего господина смотрит с ленцой; выглядит скорее сонно, чем отрешенно. Этот шут не поумнеет никогда, хоть проведи его через тысячи чужих эпох. Дурь из него не выбьет ни один подзатыльник, но даже он устал каждый раз отыскивать прабабок мадам Жаннет в чужом времени и получать от них отворот-поворот. Обмолвиться хоть словом они не успели. Прервал шум. Люди, нашедшие оруженосца и рыцаря, в этот раз говорили на странно-знакомом языке. Радовало одно — те ничем не отличались по виду от мужа кузины-Беатрисы. Одежда соответствовала представлению средневековых людей о XX веке. Отважные русские рыбаки же, впопыхах отыскивавшие заветный сарайчик, задумчиво чесали репы. Конечно, многое с ними происходило в жизни, но такого, чтоб наткнуться на артистов на лесном кордоне… еще нет. — Слушай, Лев, — севшим голосом начал Кузьмич, — Олегыч, кажется, рассказывал про русалок… Крестоносцы ему не мерещились? Лева молчал, хотя мог поклясться: похмелье его беспокоило куда меньше, чем товарища. Не он же орал… Рассматривая хмурые лица пришельцев, тихо косясь к приятелю, чуть слышно пробубнил: — Ты вроде финский знаешь. Спроси, что здесь забыли. Годфруа лишь тихо вздохнул. Уже не первый потомок мага отправляет их домой, и который раз они попадают не в то время. Последним местом, где они оказались, была Германия. Нет, конечно, сначала они обнаружили себя где-то поблизости от замка де Монмираев, но после их схватили и отправили по этапу. От одного людоеда к другому… Убегать приходилось сверкая пятками, теряя большую часть вооружения. Годфруа чудом удалось уберечь драгоценности, которые не позволяли все это время закрыться коридорам. Их маг, которым оказался некий штандартенфюрер Штирлиц, предупреждал, что оказаться они могут где угодно, так как времени на варку зелья был выделен всего час. Военное время требовало помимо магических навыков еще и точное знание местоположения радистки Кэт. Средневековцы не боялись тех, кто их обнаружил. С русскими они успели познакомиться довольно близко, но вот разговора, как и в тот раз, поддержать не могли. Вели себя тихо, ведь еще до появления на кордоне успели знатно поругаться. Рыбаки-охотники их поведению удивлены не были. Обоих усадили за стол и предложили пельмени. Сами начали думать, что с ними делать. Не обошлось в этом деле и без ста грамм. — Ну, я так и понял, что этот немой, — тоскливо говорил Кузьмич, обращая взгляд к товарищам и указывая рукой в сторону Годфруа. — Ну, бывает, что делать… Вот для женщин это плохо, да… Потому что для женщин, можно сказать, трагедия… У них все общение на словах построено. Праздновать выход на природу не получалось. С каждой рюмкой все больше тянуло на философию и кулинарию, ведь странные гости и вправду молчали, как партизаны. Семенов хмурился, но, подозревая, что эти люди примерно также, как и его приятели ровно десять лет назад, просто заблудились, пытался забыть статьи уголовного кодекса. Может быть, там добро и побеждает, но точно не в этом случае. К тому же, решил, что те слишком напуганы. А еще мало ли какая беда заставила обоих податься в леса, да и еще в таких нарядах. Внутреннее чутье подсказывало, что поступает правильно, хотя табельное оружие держал поближе, чтоб не как в тот раз… В какой-то момент Генерал поднялся со своего места и, осмотрев внимательно каждого, кто был за столом, постарался согнать так не кстати сгущавшиеся над головами тучи, напоминающие об учениях Шопенгауэра, очередным тостом: — Ну, за солидное мужское молчание. Русские витязи сурово кивнули, опрокидывая стопки. Отважный и Пройдоха лишь с опаской поглядывали на пельмени. Следующий день ознаменовался первой попыткой к бегству. До трансформаторной будки средневековцы, конечно, не добежали, но закрома Кузьмича обшарили знатно. Понять, что именно тем было нужно, мешал языковой барьер. Райво пытался застыдить егеря, утверждая, что если тот сосредоточится, то вспомнит не только финский. Ненасильственный материалист же от него отмахивался, по-прежнему настаивая, — никаких языков, кроме русского он знать не знает. — Если долго смотреть на Луну, можно стать идиотом, — грустно вздыхал Генерал, наблюдая за тем, как пришельцы тоже о чем-то спорили, различая в отрывках фраз французскую речь. Повертев в пальцах сигару, решил повторно осмотреть библиотеку. Что-то ему подсказывало, что надо бы еще раз перечитать раздел кулинарии. — Метафизика какая-то! — в сердцах разводил руками Кузьмич, наблюдая за тем, как Пройдоха в очередной раз, уподобляясь мелкому, юркому крысенышу, пытался забраться в одну из припаркованных не так далеко от сарая машин. «Форды» уже не были редкостью на просторах Руси-матушки, но все же… На любые попытки привлечь внимание, тот отвечал диким возгласом, смеясь при это так, что становилось понятно: насчет Луны Генерал был ой-ой-ой как прав: — Шхарьо! ОКЭЭЭ! — Этому шаромыжнику, — задумчиво говорил он, — больше не наливать. — Так я и не предлагал! — пыжился егерь, возмущаясь. Поначалу он грустил, что средневековый витязь настойчиво отказывался от водки. Воротил от нее нос всякий раз, как видел, обижая таким неспортивным отношением каждого: Семенова, Соловейчика, Олегыча и даже Райво. Генерал же нахмурился, когда распознал в речи адекватного пришельца нечто похожее на фразу: «Он тушил пожар водкой». Будучи курсантом, Иволгин быстро усваивал новые предметы. В данном случае ему помогал откопанный в библиотеке франко-русский разговорник… Лишних вопросов егерю решил не задавать. Раздел кулинарии был им пересмотрен от первой книги до последней. А потом, конечно же, его потянуло на историю. Хорошо, что не историю партии… Вспоминался маршал Жуков с его Халхин-Голом, а также Чапаев с его мечтами освоить алгебру. Ведь не было возможности выяснить, кто эти двое. — Говорю вам. Это все расплата. Те финны, у которых мы гостили, подослали этих двоих, чтоб нам и не жилось, и не отдыхалось, — нервно тараторил Олегыч. Он всегда нервничал, когда не получалось отдыхать с огоньком. Сухой закон, который не так давно ввел Генерал, пригрозив Семеновым как человеком авторитетным, строго следующим духу закона, мучил его и взывал к самым возвышенным чувствам. Человек с самой тонкой душевной организацией чуть ли не плакал. Щуплый, неадекватный и бестолковый приятель витязя на днях пытался отобрать у него телефон. И что странно, по его действиям было понятно, что умел им пользоваться. — Не городи ерунды, — успокаивал того Семенов, — Теперь ты восточной мистикой интересуешься? Православный же! Амбра воспоминаний о французском коньяке времен Наполеона волновала теперь каждого, но, к сожалению, не было возможности повернуть время вспять. — О водке ни слова, — зло шипел под нос Соловейчик, тоже вскользь припоминая финнов. Отчитывать своего оруженосца Годфруа уже давно наскучило. Тот его не слушал, а еще всегда получалось так, что в какое бы время они ни попадали, постоянно появлялся потомок Жакуя, владеющий всем, что принадлежало веками роду де Монмираев. В последний раз это был Мюллер. И, что самое странное, тоже русский… Рыцарь стал уподобляться суровым рыбакам нынешней незапланированной в путешествии эпохи, радуясь тому, что ничегошеньки не знает о делах своего родного графства. Он был давно разочарован тому, что увидел, а уж тем более был разочарован родной Францией. Правду говорят, что лучше не знать своего будущего и жить сегодняшним днем, но беда в том, что его сегодняшний день… Был аж несколько столетий назад. Доедая предложенные пельмени и чуть ли не зло посматривая на слугу, Годфруа каждое утро шел к берегу и сидел там с удочкой, размышляя о том, был ли кузен Юбер счастлив со своей кошелкой. Он искренне улыбался, когда ему удавалось поймать хотя бы малька. И искренне был счастлив тому, что никто ему в это нехитром занятии не мешал. — Какой-то он пришибленный, — спросонья хрипел Семенов, внимательно наблюдая действия загадочного гостя, как ищейка бугорного бюро. Кузьмич, направлявшийся в сторону грядок, чуть ли не присел. Состоялся давний диалог: — Семенов, ты идиот? — А я что, — удивился служивый, — Похож на идиота? Егерь кивнул. — Очень. — Все болезни от бескультурья, — тем временем все также задумчиво говорил Генерал, наблюдая за тем, как младший по званию относительно рыцаря пытался набить карманы какой-то ерундой. Та вряд ли ему могла понадобиться, ведь сгребал он со стола всякую чушь вроде столовых приборов. — Мессир! Что за погодка! — радостно кричал Жакуй, набивая рот стащенным со стола хлебом. Годфруа тяжело вздыхал. Воспитание — процесс, который дается не каждому. Он просто от него устал, поэтому делал вид, что не замечает поросячьего восторга Пройдохи. — С газом или без газа? — чуть слышно злился егерь, размышляя над тем, почему приятели не могут хоть в чем-то походить друг на друга. Деньки протекали вяло. Райво с ужасом наблюдал за Жакуем, Кузьмич по-прежнему злился. Олегыча не так давно отправили в город за припасами. Иволгин же напряженно думал. И мысли его были мрачны, как у Стеньки Разина, сидящего на овраге; как и у всех, кто был на кордоне в эти часы. Кажется, даже птички отказывались щебетать незатейливые песенки. А все потому, что, как наконец выяснилось, месье Уй не унимался со своим пониманием веселья: он тянул в рот все, что видел, а также хватал каждый предмет, что лежал без дела. Унять его не было возможности. Босяческие привычки выдавали в нем бежавшего с голодного края, но никак не оруженосца. Семенов обещал разобраться, но получалось плохо. — Не учебная, — смотря на звездное небо, почти беззвучно бормотал Иволгин. Он вспоминал мину. Известно, как появилась. Неизвестно, как заблудилась. Долго плыла по течению, перебираясь по волнам… Как известно — природа не храм и не не мастерская, а тир, в котором огонь ведется на поражение. Размышления большей частью касались причины и следствия: столько всего должно произойти, чтобы это поражение наконец-то состоялось. Если бы не упавший за борт Олегыч, то хрен бы получилось прищучить чудо техники направленным выстрелом. — Грязная сводня, — думал тем временем Годфруа, пялясь туда же, куда и Генерал. Он в эти секунды с тоской припоминал Ренджровера, принадлежавшего Жаканри. Это был сказочный монстр, похожий на тех, что стояли рядом с сараем доброго господина, который предоставил ему и Пройдохе кров в эти скорбные для обоих дни. Вспоминал также свое кольцо, которое из-за черной магии находилось в двух местах одновременно. Рыцарь грустил: даже такая мелочь не смогла убедить Беатрису в том, что он прибыл из другой эпохи. Она назвала произошедшее «взрывом прикуривателя» таким тоном, будто бы говорила о сломанном крыльце. А знаменье было — в том, что осталось на крыше повозки, напоминало издали плохо спаянную корону. Грустно было от осознания: потомки напрочь потеряли способность распознавать истинное чудо. Не сговариваясь, оба приходили к выводам, что для путешественников история начинается взрывом, а для отдыхающих — заканчивается. И таким образом, двое представителей из разных эпох нашли общий язык, но пока не подозревали об этом. Для начала — неплохо… Еще долго после этого случая, ширя глаза от восторга, Кузьмич будет развлекать гостей историями про чудом уцелевших тевтонских рыцарей, сбежавших от Невского с Чудского озера, приговаривая при этом: — Ты будешь смеяться, но они существуют. Нет, я понимаю, в это трудно поверить, но они есть. Не веришь? Но пока средневековые путешественники еще на кордоне.***
Тишина после попойки стоит мертвая. Тишина после великой битвы примерно такая же. Опозоренные ратники и с той, и с другой стороны заняты зализыванием ран, когда занимается седой рассвет. И им нет дела до двоих, не похожих на кого бы то ни было людей, которые, не подозревая, где оказались, мирно спали в овраге. Рыцарь просыпался. Приподнявшись с земли и осмотревшись кругом, он широко улыбнулся. Пихнув сапогом в бок храпящего слугу, радостно воскликнул: — Пройдоха! Мы вернулись домой! — Хозяин, вот радость! — тут же, вскочив на ноги от пинка, елейным голоском поддержал рыцаря слуга. На самом деле, он, конечно, рад не был… Годфруа де Монмирай повидал на своем веку многое. И далекого потомка Джулию, и Великую Французскую Революцию. Даже катался в повозке, не запряженной лошадьми! Но того, что ему предстояло пережить в этот раз, он не мог увидеть и в ночном кошмаре. В последний раз, когда он и Пройдоха нашли колдуна в чужом времени, граф был уверен, что в этот-то раз они попадут домой. Кажется, даже получилось… Он и его слуга оказались в местности, напоминающей родную Францию времен Людовика Толстого. И граф радовался. Распинав Жакуя, он направился в сторону небольшого укрепления, отдаленно напоминающего крепость. Увидев гербы, Годфруа обомлел. И дело было даже не в том, что гербы были незнакомыми… Оруженосец сразу же, не долго думая, начал голосить: — Мессир! Нечисть, мессир! Ширя глаза от ужаса, Монмирай сразу вытащил меч из ножен. — Лучше смерть, чем поражение! Враги долго ждать не стали. Сразу пошли в атаку. Десяток крохотных существ с такими же крохотными коготками и ушками. Похожи на котят, но очень зубастые. Иллюзия спала, как только одно из них довольно грозно произнесло: — Как ты нашего Властелина назвал? — Это демон, мессир! Он хочет навязать нам свою волю! — грозя подобранным с земли бревном, поддерживал рыцаря оруженосец. Его прервал крик следующего котенка. Даже не крик. Призыв. — Мочи их! Тут же после этого возгласа грянул хор писклявых голосков: — За Властелина рвем! Всех за раз мы зажуем! Маленькие, злобные, зубастые. И цветные. Коричневые, зеленые, синие, красные, как карамельки. Злые карамельки. Одни просто точили о них когти. Другие плевались водой. Еще одни кидались огненными шариками. Третьи — ядом. Демон-предводитель лишь водил рукой в воздухе. Кажется, даже смеялся. Непонятный маленький зверек во время этой драки, крутил музыкальный инструмент в руках и пел:Трыньк, трыньк, Властелин-пластилин, нам такой нужен один. Властелин-не-пластилин, будет править и, видать, перебьет всю вашу рать.
— Кого ты прячешь под своим образом? Людоеда? Ведьму? — крестясь, как помешанный, пытался докричаться Годфруа до того демона, что науськивал войско.