На балу было весело. Король гоблинов устроил праздник, чтобы поиграть с человеческой девчонкой. Всего лишь игра, отражение зеркала. Истинная любовь, что завладела Джаретом, играла с ним, дразня недосягаемостью.
Он пел ей песни, а она лишь смеялась, глядя, как он мучился, но Джарет довольствовался мелочами. Чтобы получить своё, он придумал эту игру, заманил её, узнал её в обличии незнакомки. Маска и шляпа не помеха. Он бы узнал её из тысячи, её запах, её смех.
— Станцуете со смертью, о прекрасная незнакомка?
— Я танцую только с Люцифером.
Адское пламя, Ад излучают твои глаза, и прикосновения, сжигая, оставляют лишь пепел за собой. Никто не виноват, что ты познал любовь, вкус её прекрасен и ядовит, мучителен и сладок. Сойти с ума легко, когда твоя любовь тебя не признаёт, не видя, как страдаешь днями и ночами, лишь думая о ней.
Жар, духота. Пот лился ручьём, капля возникала на коже и стекала, медленно исчезая в ткани.
Его глаза вцепились в меня, блуждая, давая знать, что, если поймает, мне не удастся вырваться, он схватит, он не выпустит.
Жар, духота…
Между нами незначительное расстояние. Одежда прилипает к телу, заставляя ослабить пуговицу, оголяясь.
Душно, жарко…
Взгляд, руки… Желания… Ещё душнее… Не могу дышать…
— Не убегай от меня, — говоришь ты горячим взглядом.
В твоих глазах я вижу пугающий меня огонь, в который я не хочу попадать, как мотылёк. Я знаю, что не избежать этого манящего огня, и знаю, что, если попаду и сгорю, он не потухнет, лишь ещё больше разгорится.
— Пожалуйста, отпусти, дай уйти.
Ты, как зверь, что готов кинуться на свою жертву, расправляешь пальцы из зажатого кулака, что сжимает мою кофту, которая осталась у тебя в руках, когда ты пытался схватить меня. Но я вывернулась, оставив только её у тебя в объятьях. Выбор не велик: оставить часть одежды или себя совсем без одежды.
Ты смотришь на то, что у тебя в руках, потом подносишь к носу и блаженно прикрываешь глаза, вдыхая мой запах. Я вздрогнула всем телом от этой картины, обнимая себя за плечи и пытаясь не смотреть на это. Мне плохо и противно.
Не верилось, что это происходило, что была так беспечна и наивна, не замечала, как он на меня смотрел, не пресекла его внимание, ухаживания. Так увлеклась весельем, не заметив, как ловушка захлопнулась, его план коварный и жестокий.
Сара — всего лишь предлог. Он часто играл в игры от скуки, но в этот раз он играл жестоко, говорил Саре о любви, а если б она поверила? Ведь теперь я знаю, что всё, что он пел и говорил, — отражение, всё это он говорил мне. Я играла с ним, смотрела, как он забавлялся, лицезрев со стороны, и невинная игра превратилась в нечто неизмеримое.
Хотелось плакать от бессилия и от сложившейся ситуации, не хочу, чтобы он меня изнасиловал. Я понимаю, у него не было сексуального партнёра и вся эта любовь для него в новинку, но я здесь при чём? Пусть найдёт себе под стать спутницу, тоже Королеву гоблинов, и пусть живут душа в душу.
Если б я успела убежать, так бы и вышло, на моём месте была бы та бедняжка.
Я же просто полукровка. Что такого он нашёл во мне, чего не находил в других?
Я тяжело вздыхаю, борясь с дрожью и с поступающей истерикой; руки немеют, холодеют. На мне только штаны и короткий топ, а под ним спортивный телесного цвета лифчик.
Ты жадно сжимаешь мою кофту лавандового цвета, вдыхая её запах, потом тебе надоело, и ты…
— Знаешь, как часто я цеплялся за эту мелочь, довольствовался лишь мелочами, я терпел, я старался, но это тяжело.
Ты кладёшь мою кофту на стол, расставляя руки по бокам стола, показывая жестом, что ты выше, ноги длинные, и руки тоже крепкие и сильные. Опять кидаешь на меня этот пожар из глаз, что опаляют меня.
Почему мне так страшно? Зачем он так со мной? Чего я боюсь? Я же не девственница, да, я давно не занималась сексом да и не возбуждена, больше только напряглась, так что, если он повалит меня здесь и сдерёт всю одежду, мне будет больновато.
Ещё вопрос: какой у него размер? Если средний, то не так сильно страшно, если маленький, то я ничего не почувствую. Хоть бы маленький. Не зря все скульпторы отмечали маленькие члены, от них нет ни вреда, ни боли, ни страданий.
Я пыталась не смотреть на него, чувствуя на себе обжигающий взгляд. Его глаза горели, они сжигали мою кожу.
Всё, что было в моей голове, — это мысли: чем быстрее это начнётся, тем быстрее закончится, но я никак не могла сама отдаться ему, прыгнуть в этот пожар и сгореть добровольно. Не могла и не хотела, всё ещё веря в то, что смогу избежать неминуемого.
Я оглядывалась по сторонам, там не было ни одной тропы отступления, только за его спиной. Этот выход, что так манил… Двери не было — он её разломал в клочья, когда я попыталась закрыться.
Просто рвануть со всех ног к выходу и угадить в эти длинные руки — всё равно, что идти через болото, что затянет. Всё, что я могла, — это ждать, кто из нас сделает первый шаг. Надеялась, что он обойдёт стол, потом кресла и у меня будет шанс, но…
Вот он делает резкое движение, перепрыгивая через стол, и оказывается стоящим на кресле. Так быстро, как заядлый паркурщик, я даже не смогла сразу среагировать. Когда всё же попыталась, сдвинулась с места и почти успела обежать диван, но Джарет прыгнул, как кот, в полёте схватил за ноги и потянул на себя. Я брыкалась, пытаясь ударить его со всей силы, и мне удавалось наносить удары, но они для него ничего не значили, словно он не чувствовал боли. Борьба не на жизнь, а насмерть.
Его руки сначала пытались просто схватить, успокоить, но потом он осознал, что я не успокоюсь. Моё дыхание сбилось, от напряжения мышцы начинали болеть. Он старался не сделать мне больно, а я старалась нанести ему максимально много урона: брыкалась, кусалась. Эта возня была долгой, и я начинала чувствовать усталость, а на его теле вырисовывались синяки, укусы, царапины. Я сломала ногти от царапанья; его одежда была слегка изорвана, когда я пыталась оттолкнуть его от себя.
Бессилие накрывало волной, слёзы начали наворачиваться и стекать по щекам. Его руки прижимали мои к полу, потом он прижал их к себе, поднял меня и понёс куда-то, а я из последних сил всё так же пыталась вырваться.
— Пусти! Хватит! Отпусти меня!
Я готовилась к тому, что будет сначала, затем старалась просто расслабиться, потому что, если не сделаю этого, мне будет больно. Мышцы как гранит. Нет возбуждения, нет естественной смазки, расслабленных мышц, лёгких для проникновения.
Он опускает меня на кровать. Пользуясь ситуацией, я пытаюсь отползти от него на другой конец кровати. Он скидывает белую изорванную рубашку, оставаясь только в облегающих штанах, в которых видно его возбуждение. Когда я боролась с ним, изредка чувствовала то, что было таким твёрдым и немаленьким, мысленно представляя, как мне будет больно.
— Не бойся, я не хочу причинить боль, я ведь люблю тебя и хочу как никого другого, только тебя. Пожалуйста, иди ко мне.
Я качаю в протесте головой, зло смотрю из-под ресниц, отходя всё дальше, а ты ближе, расправляя руки, чтобы опять схватить и прижать к своему невыносимо горячему телу.
— Ну, пожалуйста, смотри, как ты жестока, я весь в синяках и царапинах, — говорит жалобно, словно он жертва, а не я.
Я знаю, что он хочет меня, я уже ощутила. Сначала глаза, голос, а теперь и тело взывало его совершить изнасилование. Я не хочу, а он сгорает от вожделения моей плоти, по-хорошему нашёл бы себе ту, что возжелает его, как и он.
Всё, что останется, — это, как говорил великий насильник, расслабиться и получать удовольствие. Расслабиться я постараюсь, но удовольствие вряд ли — ему нужно будет очень и очень постараться.
Тут Джарет замечает мои поломанные ногти, под обломками которых виднеется кровь, тут же кидается, хватая мои руки, изучая повреждения, и целует мои пальцы.
— О любимая, ты поранилась! Хоть бы это была моя кровь, а не твоя. Прости меня.
Целует по отдельности каждый мой палец, потом его губы целуют руки, ладони, идя дальше. Я лишь морщусь и пытаюсь отстраниться.
— Прошу, хватит! — из последних сил говорю я.
Ты отрываешься и смотришь на меня обиженно.
— Не говори мне «хватит», я не могу перестать, — мягко сказал Джарет, нежно гладя меня по щеке.
Он прижимается ко мне, обнимает меня и тащит опять на кровать, сажает на её край, начиная целовать опять. Его губы хотят прикоснуться к моим губам, но я отворачиваюсь, тогда он начинает целовать шею. Он подаётся сильнее, заставляя меня лечь. Я пыталась уйти от его поцелуев, тем самым позволив ему себя уложить без усилий.
Его руки гладят везде, он прижимается ко мне, аккуратно исследует меня, снимая одежду, я чувствую каждое движение. Джарет старается не задохнуться от убивающего помутнения. Казалось, он мог уже давно кончить, но нет, всё это только распаляет его на очень долгое соитие, что не радовало меня. Я закрывала глаза, пытаясь сосредоточиться на чём-то, но не получалось — его стоны и дыхание, что сбивалось, меня напрягали.
Я осталась только в нижнем белье, не позволила всё же оставить себя голой. Я лежала, отвернувшись, ожидая, когда он стянет с меня Трусики и грубо войдет. Я чувствовала его член, прижатый к моему бедру, я скрестила руки, держась за плечи, сжав ноги друг другу.
Он вздыхает и стонет мне в плечо, опаляя жаром, прижимается и ёрзает, дотрагиваясь до меня.
— Пожалуйста, я дам тебе всё, о чём только ты можешь желать, — томно, страдальчески, измученно он проговаривает с трудом от желания.
— Да не нужно мне ничего! Как ты не можешь понять: я не отношусь к тем, которые чего-то хотят.
Он усмехается, горько и радостно, его рука ласково гладит меня по щеке.
— Вот именно, ты единственная, кто ничего не хочет. Какая ирония: Король гоблинов, что хочет ту, которая ничего не хочет. У тебя и так всё есть, даже моё сердце.
Он снимает штаны и нижнее бельё, я чувствую, как это упирается мне в коленку, его руки, эти большие ладони, что накрывают мои коленки и поглаживают вдоль ноги. Я напрягаюсь ещё сильнее от его попыток меня возбудить, но и все эти прелюдии не разогревали меня.
Я скольжу на кровати, отталкиваясь на локтях, поднимаясь, смотрю на него, полностью обнажённого. У него красивое тело, худое, подтянутое, мышцы словно из мрамора, не тело, а искусство. Я смотрю на его большой член: толстый, как три пальца, сложенных вместе, по длине примерно равен кисти моей руки. Я судорожно представляю, как мне будет нелегко принять в себя такой большой ещё и в сухую. Дрожь разносится по телу, инстинктивно я пытаюсь отдалиться, вырваться опять, но напрасно. Его пальцы стягивают мои трусики, ложатся опять на колени. Жалкие попытки свести ноги не помогли, он, раздвигая их, нависает надо мной.
— Нет, пожалуйста, не делай этого со мной.
Он ложится на бок, целует моё лицо, его руки скользят по моей груди, чувствуя, как сердце бешено колотится не от возбуждения, а от предстоящей боли, гладит мой живот. Рука опускается на моё лоно. Поняв, что я сухая, он, видимо, подготовился к нашему сексу, хоть у него это впервые, но кое-что он узнал.
— Прости, я такой нетерпеливый, я знаю кое-что, что может помочь.
Он опускается вниз, его голова — между моих ног, язык неумело водит туда-сюда, но практике всё же предстоит научить. Удовольствия ни капли, задача, конечно, была возбудить, но у него мутнело в глазах. Главнее, что он хотя бы как следует обслюнявил, смазал, чтобы вошло.
Вот он меняет позицию, а я опять сдвигаю ноги, пытаясь уйти, перевернуться, как-нибудь вырваться, была готова даже к тому, что он возьмёт меня сзади, чтобы он не видел, как будет искажаться моё лицо от неприятных ощущений, когда он войдёт. Но нет, он переворачивает меня к себе, опять раздвигает мне ноги. Соглашусь, что столько терпения, как у него, нет ни у кого. Вся та возня и прелюдия, несмотря на неопытность… Его терпение заслуживает похвалы.
Так бы просто содрал бы с меня штаны, вошёл без всяких смазываний слюной, и всё, может, и до крови дошло бы, а так хоть что-то в меру его неопытности, неспособности возбудить насилуемую жертву. О-о-о, как же это нелепо звучит.
— Пожалуйста, нет! — я задыхаюсь, не хватает кислорода.
Он смотрит с туманом в глазах, поддерживая рукой мою голову.
— Ты единственная, с кем я хочу сделать это. Ты моя, я люблю и обожаю тебя.
Его губы накрывают меня, целуя, он не даёт мне покоя.
До сих пор не могу смириться с тем, что он насилует меня. Мои руки в протесте закрывают ему вход, он убирает их, целует, я толкаю его, он не сдвигается ни на дюйм, нависает, и я чувствую, как он медленно входит в меня. Благодаря слюне и медленным движениям я чувствую меньшую боль от того, как растягиваются мышцы и как глубоко он входит, до предела распирая.
Я издаю стон боли, кусая губы, он чуть ли не рычит от наслаждения и понимания, что это происходит. Джарет стонет, наслаждаясь проникновением, а я глушу крики болезненного заполнения. Чувствую пульсирующую боль, как будто он медленно водит острым объектом.
Борюсь с желанием сжаться, с большим усилием пытаюсь принять то, что внутри меня. Зачем он мучит меня своей медленностью? Тут нужно как с пластырем: резко, а он пытается сделать лучше, даёт привыкнуть. Чудак, к таким габаритам так просто не привыкнуть, мои ноги после этого будут ещё долго дрожать, два дня точно не смогу нормально ходить.
Ты отдыхиваешься мне в шею, целуешь, нежничаешь, но я не выдерживаю и пытаюсь ударить тебя в грудь, чтобы хоть чуть-чуть ты вышел из меня. Да, на дюйм всё ещё получается сдвинуть тебя. Ты фиксируешь меня и начинаешь двигаться, я терплю, сохраняя расслабленность мышц.
Потом ты начинаешь ускоряться, благодаря твоему быстрому темпу боль становится острее, и теперь я могу позволить себе немного сжаться, чтобы заглушить эту горящую внутри лавину от невыносимого огня, горячего, как адское пламя. Я кусаю пальцы, ты держишь меня в своих объятьях, как будто я могла просто взять и вылезти из твоей хватки.
Казалось, не будет конца этому мероприятию. Ты наслаждался ощущениями, вторжениями в меня, то наращивая, то сбавляя темп, вселяя в меня веру и надежду, что ты близок к пику, но нет, ты стонешь, вздыхаешь, двигаешься снова и снова. Эти простые движения, мучительные и такие сладко-солёные… Только мы знаем, какие они для нас.
Сначала — боль, потом — огонь и медленно находящий меня оргазм, но, увы, он не столь огромен, как у Джарета. Первый опыт, так всегда, он острый и громкий.
Наконец-то начались те неудержимые, быстрые толчки, в которых он не знал, куда деться, и, найдя выход, перевернул меня на себя, чтобы я лежала в его объятьях. Стон удовлетворения. Я же чувствовала себя грязно, мерзко. Это норма для изнасилованных, даже если ты готовилась, пыталась, всё складывала в голове, думала об этом, но реальность всегда брала своё, оставляя тебя со сброшенной кожей.
Его дыхание ещё долго будет мне мерещиться в кошмарах, как часы, что в тишине кажутся невероятно громкими.
Я не чувствовала ног, они дрожали, внизу живота немного побаливало.
Кое-как я смогла свалиться с него и попытаться уползти, чувствуя, как сам огонь вытекает из меня. Мерзко. Хочется спрятаться в воде и не вылезать. Я лежу на боку, слыша его уставшее и удовлетворённое дыхание, которое ещё прерывисто.
Силы покинули моё тело, все запасы ушли на последний штрих, чтобы хоть сейчас лежать на боку спиной к Джарету, который шумно дышал. Желание уйти из его покоев было велико, но сил не оставалось, чтоб пошевелиться, а закрыть глаза посчиталось бы окончанием и признанием поражения. Он овладел моим телом, да, но не моей душой.
Он повернулся, я ощутила, как он сменил позицию. Его рука легла на моё плечо, он оплёл моё тело руками и прижал к себе. Он прибирал волосы с моего лица.
— Любимая, ты не представляешь, как долго я страдал.
Его рука легла на мои глаза, закрывая их, и я уснула, чувствуя, как слёзы катятся из глаз и как на моих руках теперь красуются обручальные браслеты, которые делали меня его женой.
Хитрец, безумец, насильник, горе-влюблённый.
Не сдался, преследовал, схитрил, заманил, овладел, и я знаю, что теперь этому не будет конца.
