Музыкантишка

Изуку вернулся в общежитие. После бодрой вечерней пробежки он чувствовал себя каким-то пустым и при этом отдохнувшим. Словно, изрядно попинав кроссовками асфальт, избавился от вязких мыслей. Стянул кроссовки, наступая на пятки. Все-таки устал, мышцы трепетали, и он боялся наклоняться. А то еще свалится в коридоре, пугая ребят. Он прошлепал на кухню, полную жаркого запаха специй. Сегодня готовила Момо, значит ужин, безусловно, удастся. – Это кари? – Да, и он почти готов, – Яойрозу приподняла крыжку, выпуская клубы сизого дымка. – Пару минут, можешь пока остальных позвать, Изуку? – Момо обернулась, стягивая прихватку с руки. Мидория уже осушал залпом второй стакан воды из порыжевшего фильтра. – Ой, ты весь вспотел, опять с пробежки? – Момо поставила кипятиться чайник, опасаясь, что такими темпами у них закончится вся питьевая вода. – Да, что-то я в последнее время пристрастился к бегу. Помогает голову проветрить. Мидории казалось, что он лопнет после третьего стакана, зато жажда на долго отступит. Он поднимался в свою комнату, чтобы захватить чистую одежду и полотенце, а после прошмыгнуть в душ. Спокойно ополоснуться, может, даже успеть до ужина, пока злые, потные и голодные Киришимы, Бакуго, Оиджиро и прочие друзья-одноклассники не вернулись с дополнительных тренировок. Но до душевой Мидория так и не добрался. Застыл посередь коридора, завлеченный странными звуками. Скрябующими и визгливыми, будто пилят ножницами металлические листы. Но одновременно звук такой знакомый и родной. Скрипка? Изуку закидал вещи в шкафчик и наскоро смыл пот с лица, утираясь первым попавшимся под руку полотенцем. Сейчас его не смутило, что им трется, возможно, кто-то не особо приятный и не в особо культурных местах, главнее стали эти противные и резкие скрипы, где-то прямо под потолком. Третий этаж – девчачий. Обычно Изуку сюда не заглядывает, хоть Урарака часто приглашала на посиделки в свою комнату, чтобы попить ароматного чая. Теперь же Изуку уверенно переступил порог, ведомый странным желанием немедля убедиться в источнике звуков. Даже если это скрипка, что она делает здесь, в общаге? И самое главное, кто на ней пытается играть? Кьека. Имя пришло на ум как-то само собой. Конечно, кто же еще мог бы, если не она? Но если имя явилось сразу, то вот правильной комнаты Изуку знать никак не мог. А тут как назло звуки стихли. Если он сейчас ошибется и сделает промах, то сразу прослывет в глазах похотливых одноклассников извращенцем. Но это не Изуку стащил трусики одной из девчат, а проклятый Денки. А теперь, когда виновного еще искали, попадись Изуку на шастанье по чужим комнатам, сразу же бы попал под подозрения. Благо, пока он раздумывала куда деваться, скрипы вновь повторились, теперь на тон ниже, от того звучали более хрипло. Изуку отыскал нужную дверь, вторую за поворотом на право, и постучался. Звуки резко оборвались, словно напугались, и послышались шаги. – Изуку? Привет, хотел чего? – Привет, – Мидория улыбнулся и почесал затылок, понимая, что комнату-то нашел, а что говорить будет не продумал. Срочно нужен план, действенная и выверенная стратегия, тактика. Да еще Кьека в вытянутой майке, из-под разреза которой довольно откровенно торчат брители лифчика. Черт, думай! Эх, Мидория, девушки – не поле боя. Возможно поэтому у тебя с ними не клеится? – Изуку, ты чего застыл-то? Зачем стучался? Кьека пошире приоткрыла дверь, опираясь плечом о косяк. Мидория встрепенулся и случайно заглянул за ее плечико. Точно. Электроскипка. Лежит, небрежно кинутая, на незаправленном комке постели. – Эй, чего ты там высматриваешь? – рассердилась девушка. Ей явно не доставляло тупое молчание одноклассника и то, что ее оторвали от дел. Возможно, она хлопнула дверью пару минутами раньше, если бы только сам этот одноклассник был не Мидория. Мидории можно. Вряд ли в его кудрявой голове водятся пошлые мыслишки. – Прости, я... Я просто, понимаешь, – начал мямлить Изуку, все никак не подбирая правильных слов. Неужели признание? И как он узнал? Кьека покраснела и только сейчас обратила внимание на свой не особо пристойный домашний вид. – Ты ведь на электроскрипке играла? Можно, пожалуйста, мне посмотреть? – А? – Джиро вернулась в реальность, в которой веснушчатый Мидория широко улыбался, все еще нервно почесывая затылок, и отогнала дурные мысли. И как ей в голову сбрело, что Изуку ее... – Да, заходи, правда у меня тут творческий беспорядок. Ну, знаешь, у всех музыкантов вроде такой. Изуку было не интересно смотреть, как Кьека спешно собирает и прячет разбросанные носки и лифчики в шкаф. Всё что он видел – прозрачная скрипка, с черным грифом и резными колками. Такого красивого инструмента он никогда не видел в живую, тем более никогда не пробовал на нем поиграть. Изуку в музыкальной школе знавал лишь обычную скрипку-деревяшку. Казенную и полосатую от слезшего лака, с потертыми боками от множества чужих потных рук, державших ее до него. Но, как бы не был убог и плох акустический инструмент, Изуку любил его. Протирал тряпочкой и вскоре добился блеска. Играл аккуратно, не трепля старых струн и воло́с на смычке. И добился и звука, не хриплого и чахлого, придушенного, а мягкого. Старая скрипка в руках его пела. Но ему пришлось оставить школу, чтобы поступить в академию. А оставить школу означало оставить и скрипку. – Не знал, что ты умеешь играть! – воскликнул Изуку, все еще не веря своим глазам и счастью. – А я и не умею, – возразила Джиро, возвращаясь к скрипке. – Впереди каникулы, я подумала, что было бы классно освоить еще один инструмент. Она пристроила скрипку к шее, скрючилась, взяла смычок в кулак и с нажимом провела по струне. Струна завизжала от такого обращения. – Видишь? – фыркнула Кьека и бросила скрипку на кровать. – Пыталась ее настроить, но все без толку. Прохвосты в музыкальном магазине опять надули, сказав, что все работает и налажено. – Можно я посмотю? – Да пожалуйста, только на, – Джиро протянула ему черный шнур, – воткни усилитель. У тебя же они не торчат из ушей? – ухмыльнулась она, поправляя волосы. – Спасибо! Мидория сглотнул вязкую слюну. От волнения руки задрожали. Он не знал, чего боялся больше: того, что давно не играл и пальцы его, множество раз обращенные в осколки и собранные наново, теперь смогут издать лишь скрежет, или того, что снова услышит певучий голос и уже вряд ли сможет расстаться с ним повторно. Изуку вдохнул поглубже и зажмурился. Мышечная память, наработанная упорством и годами, дала о себе знать. Он провел смычком по струне и та задрожала, затрепетала под его умелой рукой, превращая вибрации в плавный звук. Конечно, он не такой живой, как у его старенькой деревяшки, но тоже ничего. Ему очень даже нравится. Мидория за минуту настроил инструмент, но позволил себе дать слабину. Поводил чуть дольше по струнам и даже пробежался по новому чистому и скользкому грифу пальцами, выписывая кружевные пассажи. Конечно, он делал их много ловчее, когда играл регулярно. Но даже сейчас, спустя перерыв в год, пальцы еще не забыли своих мест. И он был счастлив это осознать. Он отложил скрипку, неловко пожимая плечами. – Теперь настроена. – Вау, – только и смогла выдавить Кьека. – Сыграй! Сыграй что-нибудь еще! Она запрыгнула с ногами на кровать и принялась бить в ладоши, лишая Изуку права выбора. – Я давно не играл, только не жди чего-то суперского, ладно? – Не мямли, давай уже! На неприлично красивые звуки быстро сбежался народец. – Кьёка, это ты так красиво игра... Изуку? – застыла в дверях Урарака с приоткрытым ртом. – Да это вовсе не красиво, – Мидория стушевался и оборвал игру. Ему всегда нравилось играть в тишине и одиночестве, он жутко стеснялся и не любил публику. – Ты что такое говоришь, это очень и очень здорово! – Урарака подсела к Кьеке, рассматривая Изуку с восхищением. – Пожалуйста, продолжай! Быть может Мидория просто привык к постоянным замечаниям и упрекам, которые ему делали в школе. Привык показывать игру людям знающим, слушающим только его ошибки, а не самого. Но он все равно понимал, что сейчас играет скверно. Правая рука совсем не годна, кисть болела. Все-таки переломы не прошли без следно, и вряд ли он когда-нибудь еще заиграет хорошо. Но сейчас он снова провел по струнам, чтобы порадовать девчонок. Ему и самому весело. Всегда приятно, когда тебя искренне слушают. – Идете ужинать? Теперь уже Момо прерывала их маленький концерт.

***

– А давайде в общую комнату перейдем, а? – Киришима, поможешь мне перенести синтезатор? – Шото, это явно перебор! Давайте не будем превращать ужин в цирк! – вопил смущенный Мидория, прижимая скрипку к груди, стоя посреди этого хауса. После того, как комнату битком набили желавшие поглазеть и послушать, и пришел Тодороки, сознавшийся в умении играть классику на фортепианно, все как с ума по сходили. – Перестань, Изуку, почему бы тебе не сыграть нам? – пробормотала Тсую, расставлявшая стулья, которые другие ребята стаскивали со всех комнат. – Все, готово, давай Изуку, – Шото размял пальцы и уселся прямо на пол перед низеньким синтезатором, нашедшимся в комнате Джиро под кучей белья. Изуку вздохнул, втыкая усилитель в розетку. Ребята расселись и толкотня с шумом прекратились. Тишина и внимательные взгляды. И все устремлены в одну точку. На него, бедного Изуку! Мидория почувствовал, как язык липнет к небу и холодеют пальцы. Прямо как на экзамене. – Эй, не бойся, – шепнул Тодороки и сыграл пару созвучий на пробу. – Никто оценки ставить не собирается, просто играй от души, хорошо? – Да, ты прав, – взбодрился Изуку и улыбнулся Шото. Отошел от него на пару шагов и стал слева, оборачиваясь лицом к подобию зала. – Тогда, маэстро, а-моль*, будьте любезны? – громко произнес Изуку и поднял скрипку, вывешивая смычок над струнами. – Разумеется! Катцуки припозднился. Забылся во время тренировки и очнулся, только когда ладони нестерпимо заболели. Сегодня он снова сжег на них кожу. Такими темпами, от его рук скоро останется одна большая, зароговевщая мозоль. Но это ничтожная плата необходима. Глупый Деку, чтобы стать сильнее, кучу раз ломал свои пальцы. Значит и он будет стирать кожу столько раз, сколько потребуется. Взбираясь по ступенькам, он слышит знакомые звуки, от которых сердце странно щемит. Эти звуки – отголоски далекого, невозвратимого, но не забытого прошлого. Звуки лета и ночных светлячков, водившихся среди высокой запашистой осоки на заднем дворе. Его музыка. Так пела скрипка в руках Изуку. И как бы Кацуки, казалось, не притерлось и не опостылело слушать нудный зубрёж одних и тех же мелодий вечерами после школы, сейчас он застыл, не веря ушам. Боясь за свой слабый рассудок и неправильные чувства. Он плечом вышиб входную дверь, вваливаясь на второй этаж общаги. Думал, что если войдет, сделав все как обычно, странное наваждение в виде Деку и скрипки отступит. Но оно не отступило, а наоборот, ударило по мозгам своей реальностью. Изуку и правда играет. Он снова играет. – Что это тут за балаган! – рявкнул Кацуки, не в силах сдержать язык за зубами. Какого черта все они смотрели, слушали, дышали с придыханием, глядя на Мидорию? Разве не только он, Кацуки, должен был быть остаться тем единственным, знающим эту тайну Деку? – Да, прости, – Мидория вдруг останавился. Шото нахмурил брови, глядя на Кацуки, и перестал подбирать аккорды. – Ну и чего тебе нужно? Не нравится слушать, уходи, не заставляем. – Да, Бакуго, зря ты горячишься, – возник Киришима с заднего ряда и подставил для Кацуки еще один стул. – Садись давай, приобщайся к прекрасному, мужик. – Прекрасному, да? Что за бред? – бурчит Кацуки, зыркая на Мидорию. Тот спрятал свои глаза, тупо по-бараньи уставясь в пол. Идиота кусок. Бакуго все-таки садится на предложенное место на галерке, долго ерзая на стуле. – Продолжим? – спросил Шото, улыбаясь. Все такие счастливые и веселые, что Мидории не хочется отказывать. Руки болели и не особо слушались. Ну раз пришел Каччан... Он обязательно сыграет что-нибудь веселое, постараясь изо всех сил. – Де-дур*. Веселенькая и незамысловатая песенка раздражала Кацуки. Каждая нота втыкалась иголкой в глотку и становилось тяжело дышать. Конечно, это все еще оставалась игра Мидории. Какие-то особенности проскальзывали сквозь череду неудачных звуков, еще больше раня. Напоминая о прошлом, том прошлом, где скрипка в руках Изуку действительно пела, а не простуженно кашляла, как сейчас. Кацуки захотелось заткнуть уши, но он продолжал слушать, все явственнее ощущая разницу. Не удивительно, такими-то руками. И сколько, сколько раз этот придурок ломал свои тонкие длинные пальцы? Сколько он поломал их тогда, ради блядского Тодороки, сидящего и лобающего чего-то на синтезаторе, только мешая слушать Мидорию! Скрипка вдруг противно взвизгнула и из руки Изуку выскользнул смычок. Кацуки невольно подскочил с места. Изуку торопливо утирал глаза. Он плакал? От боли? – Простите, ребята, но сегодня я больше ничего не смогу вам сыграть. Устал, даже смычок в руках не держится! Придурок Изуку уже улыбается, как ни в чем не бывало, переводя все в шутку и кланяясь. Все восторженно и тупо бьют в ладоши, ничего не заметив. Шото поднимается и берет Мидорию за руку, подносит узкую ладонь к губам и целует. Толпа замирает. Кто-то кашляет, кто-то грохается со стула. Мидория секунду тупит, ощущая, как чужие мягкие и теплые губы оставляют по легкому поцелую на каждой острой косточке пальца, а после алеет, так, что волосы встают на дыбы, и вырывает руку. – Тодороки?! Шото смотрит растеряно, словно ничего плохо и не сделал вовсе. – Эта традиция такая в о-оркестре! – вскакивает Кьека, понимая, что должна спасти честь Мидории прямо сейчас и врезать Шото, но после. – Солист, жмет руку концертмейстеру, в нашем случае Шото! – И целует? – с недоверием спросила Урарака. Ох, Шото, будут же гореть твои щеки от хлестких девичьих оплевух. – Ну а почему бы нет? Это выражение крайней признательности! Ребята пошумели и разошлись растаскивать стулья, довольные и насытившиеся вкусным кари и не очень хорошей музыкой. Шото пожал плечами, отвечая на нападки девушек, и ушел к себе, Мидория тоже не задержался, наконец дорвался до душа. Киришиму опять запрягли тащить синтезатор. Кацуки остался один. Снял со шкафа пыльную и огромную, литров на пять, кастрюлю и нашел поварешку. Зарядил ей три раза по металлическим толстым бокам посудины, всколыхивая все общежитие. – До! Ми! Соль! – Ты из ума выжил Бакуго! – крикнули ему девки с третьего этажа. – Да уж, куда мне до вас, музыкантишек! – рявкнул Кацуки и с наслаждением, еще раз ударил поварешкой, так сильно, что пошла вибрация по руке. В следующий раз он будет подыгрывать Деку. Пусть даже для этого придется взять уроки игры на фортепьянах у этой двумодой сволочи Тодороки.