Материнский инстинкт

Вдова не имеет детей. Ей незачем, ведь каждая бабочка в её войске — её дочь. Не родная, даже не приёмная, и всё-таки дочь. И, как заведено у всех родителей, среди всей этой оравы детей всегда найдётся любимчик. Это аксиома, которой подвластна даже Минерва, что даже не пыталась сделать вид, будто бы все её девочки были равны. Точнее, они были все до единой равны, кроме Тильды. Тильда была маленькой любимицей баронессы, как считала добрая половина новобранцев, видевших форму регента на, совсем ещё мелкой, соплячке. Многих это даже возмущало, но кто станет спорить с приказами барона? Только беспробудный дурак. И, тем не менее, почти все смирились с тем, что регент — любимая доченька Баронессы, потому что так было всегда, с тех самых пор как барон сменился на баронессу. Тильда же, как и любой «любимый ребёнок» в какой-то момент бунтует. Потому что так надо. Так положено по сценарию собственной роли, где бывший, самый молодой регент во всей пустыне смерти, выбирает почему-то не сытую и счастливую жизнь под крылом матери, а тумаки, шишки и голодное существование в лесах с беженцами. Тот день Минерва запомнила надолго. Дело, наверное, даже не в том, что тогда от неё впервые сбежали живыми, а в том, что приходилось переступать через себя, чтобы сотню раз потом, в очередную бессонную ночь, пожалеть. Бить дочь она не планировала, не хотела, и делать это было мучительно больно. Думать об этом после, и вовсе невыносимо. И эта самая нестерпимая боль раскрывается бутонами маков, которые так любила Тильда, в лёгких баронессы. Эта самая боль в виде цветов ищет выход наружу, к свету, ведь в тесноте и темноте грудной клетки женщины довольно узко. И что хуже, эта самая боль не заглушается опиумом, который делают из этого самого проклятого мака. Больно. Безумно больно, но Вдова не кричит, не плачет. Она вообще звуков не издаёт, топя всё своё горе и печаль в дешёвом самогоне, конфискованным у новобранцев, в то время как её девочка носится по лесам и пустошам пустыни смерти, в дали от собственного дома и собственной матери, любящей её слишком сильно, чтобы против воли вернуть обратно в эту золотую клетку с пачкой солдатиков в синем. Теперь этой армией правит Натаниэль, слишком искусный в своём ремесле мясника. И Вдове остаётся лишь гадать, что есть такого в этой глупой девице, убежавшей вместе с Тильдой разбойничать. Красота? Молодость? Любовь? Любовь — чувство слишком сильное и в силу своего нежного возраста, молодая бабочка это чувство ещё не может постичь априори. Влюблённость? Да. Симпатию? Да. Но не любовь, нет. Зато Вдова, знающая Тильду слишком давно, а что важнее, лучше, чем она сама, понимает и тот факт, что она безнадёжно любит эту бунтарку, чей юношеский максимализм может её загубить, если она попадётся Натаниэлю в дурном расположении духа. И от этого знания, в самом деле, совершенно не легче, потому что от мыслей о Тильде, маки в грудной клетке начинают снова прорастать, докучая сиплым кашлем и красным ковром из лепестков, смешанных с кровью баронессы. Это плохо, ибо больной вести войну сложно, а Чао не теряет хватки и практически на постоянной основе устраивает набеги, не беря пленных и не щадя совсем молодых девушек которым от роду не больше пятнадцати. Это по-своему разрывает сердце женщины. Чао же ждёт, словно знает, чего именно ей стоит ждать. Со всех сторон западня, куда не повернись. Решить же, что страшнее, когтистые руки безответной любви, слишком неправильной, наверное, или хищный, кровавый оскал белой лисицы, достаточно сложно. И то и другое несёт смерть. Костлявая наступает на пятки, Минерве остаётся лишь надеяться на то, что эта игра в прятки закончится раньше, чем последний маковый лепесток завершит её недолгую, но бурную жизнь. И как бы она не цеплялась за эту самую жизнь, в этот раз спасения нет. Срабатывает материнский инстинкт, заставляющий принять решение заранее ведущее к безопасности собственного детёныша в будущем. Вкупе с чувствами Вдовы, это гремучая смесь. Тильде надоедает играть в Робин Гуда местного разлива меньше, чем через пол года. С одной стороны, полгода много, с другой, за полгода можно выиграть войну. Или проиграть. Тем не менее, она возвращается, не без подачи мудрой Лидии, но иначе никак. Только в отчем доме, где она превратилась из простой служанки и игрушки для изнасилования в регента Барона, уже никто не ждёт, а полная капитуляция лежит свежим договором на столе. Осталась лишь подпись барона. Рядом письмо, засыпано маками, но адресовано любимой дочери. Почерк у баронессы красивый. Новым бароном становится Тильда, ибо в Пустыне Смерти законы суровы. Чтобы стать бароном, нужно убить предыдущего. Только, Тильда не убивает, она находит свою мать в собственном кабинете с перерезанным горлом, из которого виднеется обилие красных как кровь, маковых цветов. Впрочем, девушка уверена — у Минервы выбора другого вероятно не было, ведь она слишком любила свою жизнь и цеплялась за неё с самого детства. Значит, так действительно было нужно. Только, даже спустя несколько лет Тильда гадает о том, почему же всё-таки Вдова использовала её кортик, тем самым давая полное право девушке «наследовать» титул. Быть может объяснения, и были в письме, но его баронесса открывать боится, потому что понимает — в нем есть то, что ярмом повиснет на её шее до самой смерти. И впервые в жизни Тильда права.