Самородок

      Игра в этот день у тебя совершенно не ладилась. То ли дело в дожде, внезапно зарядившем прямо в середине первого тайма и размывшем поле так, что трава скользила под ногами, не давая зацепиться за мяч; то ли почти в полном отсутствии поддержки с трибун — на всём стадионе красно-белым оставался один единственный сектор за воротами; то ли ещё кое в чём, одному тебе ведомом, но факт оставался фактом — ты безбожно лажал почти каждый раз, когда мяч долетал до тебя. Всплёскивал руками, топал, поднимая кверху тучи мутных брызг, сердился, хмурился, ругался сквозь стиснутые зубы, но играть лучше от этого не начинал. Я не мог игнорировать то, как ты из раза в раз искал меня взглядом на поле, а когда мы вдруг пересекались, за пару мгновений зрительного контакта ты успевал вскинуть чёрные брови, обнажив свои искрящиеся раздражением бездонные глаза цвета необработанного янтаря, в которых тонули сузившиеся зрачки, и одними лёгкими шевелениями губ умолять о помощи, при этом грязно сквернословя. Я успел разобрать только "putain de bordel de merde!"*, но, поверь, этого с лихвой хватило, чтобы оценить плачевность ситуации. Ты звал меня на подмогу, но сколько бы я ни опускался в полузащиту, не имел права закрывать твою зону за тебя. Имей совесть, я в конце концов нападающий, и у меня свои задачи, которые я должен выполнять вместо того, чтобы концентрироваться на том, как ты цепляешься взглядом за мою футболку и как будто мешаешь двигаться вперёд. Ноги почти вязли в этом грёбанном дожде, тут на самом деле и без тебя было тошно, а с тобой вообще хоть белугой вой, так что я пытался поскорее отвернуться и разорвать связывающие нас через всё поле нити, дабы наконец-то вернуться в игру, но смесь печали, удивления и досады в твоих глазах никак не хотела идти из головы. Я просто молился, чтобы всё это когда-нибудь закончилось. Но сколько ни жди этот ебучий свисток, он всегда звучит в самый неожиданный момент. Игра замерла в ту же секунду, и направленный куда-то на левый фланг мяч беспрепятственно пересёк линию аута, ибо никто уже не спешил принять его. Футболисты стягивались под трибуны, как кисель, остатки которого мелкими группками стекали по краям поля, что сегодня выполнял роль кастрюли. Я бы даже сказал, адского котла, если пытка, подобная сегодняшней, вообще существует в преисподней.       Счёт всё ещё не был размочен, но мы находились на грани, едва не пропустив несколько мячей, и это во многом была твоя вина.       Я спустился в раздевалку и почти сразу же погряз в удушающей смеси запахов пота, грязи, дождя и разочарования, которая давила на виски и провоцировала рвоту. Я прошёл на своё место, рухнул на скамью, и моих сил хватило только на одно лишь усталое "¡Hostia!"**. Тебя рядом не было. Эль Чоло выцарапал твою задницу из толпы, лишь только начался перерыв, и мне оставалось только нервно обкусывать кожу вокруг ногтей, мучаясь от ожидания, как будто сегодняшний день предоставил мне недостаточно хлопот. Я был не понаслышке знаком с повадками Симеоне, и знал, что тебе сейчас приходилось совсем не сладко. И правда, ты вернулся спустя, наверное, минуты две, и выглядел ещё угрюмее, чем когда покидал поле. Мелкие капли всё ещё стекали по твоему красному от натуги лицу, контуры которого будто подрагивали, не замирая ни на секунду. Рядом со мной сейчас находился целый сгусток самоненависти и разочарования, хотелось поскорее разбить его, чтобы откопать среди стиснутых от злости кулаков и налипшей на лоб травы тебя настоящего, и я уже готовился заполнить крошечный клочок свободного пространства между нами привычным "Люки...", но ты опередил меня, начав без предисловий, так, как если бы вообще не имел цели обратиться к кому-либо: — Симеоне сказал, что если я не заиграю сразу же после перерыва, он меня заменит, — ты разглядывал табличку над раздевалкой Габи в противоположном конце комнаты и не обращал на меня внимания, благо, я знал, что всё ещё нужен тебе. — Ну и в чём проблема? Сделай так, чтобы не заменил.       Ты повернул голову. В карих глазах сверкали молнии: — Думаешь, это так просто? — Думаешь, я не знаю, как это? — я имел право приструнить тебя, одёрнуть, когда ты перегибал палку, и вообще имел довольно много прерогатив, если дело касалось вспыльчивого двадцатидвухлетнего мальчишки Эрнандеса.       Ты послушно замолчал, подавленный моим авторитетом. Я был так раздражён этим подчинением, будто в твоём нутре больше не осталось стержня, что, не выдержав, пригвоздил твою руку к скамье и, придвинувшись максимально близко, зашептал прямо в ухо, больно сжимая свободной ладонью твои волосы: — Ты будешь стоять в обороне, когда каждый из них сдастся или даст слабину? Скажи мне,*** — потребовал я, обжигая твою кожу горячим гневом, я буквально выдыхал всю свою злость на тебя, а ты принимал мои слова молча, проглатывая их, не переваривая, и это приводило в ярость. — Ты всё знаешь, Антуан, — мрачно изрёк ты. — Я хочу быть в этой игре, nom de Dieu****, это единственное, что вообще делает меня мной, но ты же видишь, что ничего не получается! Ты знаешь про Амелию и про весь этот bordel de merde*****, я просто не могу перестать думать об этом, Анту! Вчера мы снова поругались, она пытается меня шантажировать, я не знаю, что с этим делать, тут совсем не до игры, понимаешь? Раньше я думал, что футбол помогает забыть обо всём, что происходит за пределами поля, но это дерьмо забралось даже сюда, Анту, я... я так потерян, и поэтому мяч у меня в ногах совершенно не держится, вся моя жизнь — des conneries******!       Ты почти срывался на крик, и, так как вокруг было всё ещё слишком много людей, которые действительно ничего не знали (в соцсетях у тебя всегда всё хорошо, ты же публичная личность, nique ta mère*******, и я это просто ненавидел), мне пришлось предупреждающе схватить тебя за запястье и потянуть в сторону душевых кабинок. — Лукас... Тебе нужно освежиться перед вторым таймом, — прошипел я сквозь сжатые зубы, заталкивая тебя в небольшую комнату, от пола до потолка отделанную кафелем молочного цвета. Ты стоял передо мной без бутс и со спущенными до самых щиколоток гетрах, такой беззащитный, загнанный, по-детски обиженный на весь свет. Может, тебя и следовало пожалеть, но вместо этого я схватил тебя за грудки и, прижав к стене, заговорил, глядя прямо в глаза: — Да, Люки, я знаю. Знаю, что тебе сейчас не просто, но всё это цена, которую ты платишь. Оставь свою душевную боль в прошлом, избавься от неё. Сейчас не время, и если ты, nom de Dieu, всё ещё хочешь играть в футбол — иди и делай это. Нам некогда думать о своих проблемах, когда мяч пролетает в сантиметре от ворот, это просто очередной продукт сегодняшнего дня. Завтра всё будет по-другому, но только если ты поднимешь свою задницу и прекратишь ныть, Лукас, ты меня, блять, понимаешь?! Просто играй, enfant de pute********, возьми себя в свои блядские руки, соперник не будет думать о том, что тебя мучает, он просто будет обыгрывать тебя из раза в раз, потому что ему насрать, Лукас, всем в этом ебаном мире насрать! Мы должны быть сильными, иначе... — я задохнулся от злости, и остановился перевести дыхание, но одного единственного мгновения хватило, чтобы ты отцепил мои руки от груди и швырнул меня в другой конец душевой. Я поскользнулся на мокром полу и, неуклюже взмахивая руками в поисках опоры, влетел в стену. — Я не могу быть сильным, Антуан, скажи, я вообще похож на него?! Я блядское ничтожество, ты видел мою жизнь? Нет, дорогой, сколько бы я ни рассказывал тебе, ты никогда не поймёшь, насколько всё на самом деле хуёво, я не могу взять себя в руки, потому что они опускаются, каждый раз, когда я хочу что-то сделать, Анту, я бесполезен на поле, я бесполезен в жизни, и если ты думаешь, что это изменится по щелчку пальца, лишь только я "соберусь с мыслями", ты ебаный придурок, такой же, как и все. В моём доме никогда ничего не происходит без последствий или просто так. Скажи мне, небеса помогут нам? Спасёт ли это нас от наших пороков? Это спасёт нас? — ненависть кипела в тебе, ненависть от горечи бесконечных разочарований, ненависть к самому себе, такая чистая и неподдельная, что проступала сквозь кожу, заставляя твои глаза светиться безумием, множащимся в переливах рассыпанных по ресницам слёз. — Я не самый лучший игрок на своей позиции. В "Атлетико" мало защитников?! Пусть они играют, qu'est-ce que********* я должен это делать? Если я не справляюсь, если я такой выблевок, то действительно, qu'est-ce que?!       Ты уже не кричал, нет, ты орал во всё горло, и я не глядя выкрутил вентиль на максимум, ледяная вода с шумом хлынула на рукав красно-белой формы, и ткань неприятно липла к коже, но мне было так плевать, честное слово, мне было просто всё равно. Я подошёл к тебе вплотную, вцепившись взглядом в капли пота на твоём лбу. Я собирался с мыслями так долго, что гнев едва не отпустил меня, но когда я вспомнил твои последние слова, он захлестнул всё моё существо с удвоенной силой. Я терпеть не мог, когда ты так низко отзывался о себе. Я бы никогда не полюбил ничтожество. — Ты должен это делать, enfant de pute, просто должен, потому что я не видел в своей жизни никого, кто так отрабатывал бы в обороне. Не раскисай, Лукас, чёрт тебя дери! Лучше быть охотником, чем добычей. И ты стоишь на краю, посмотри в лицо невзгодам, ведь ты... — мы всё ещё говорили в контексте сегодняшней игры, хотя футбол уже давно перестал быть тем, что заботило тебя больше всего. — Рождён для этого.       Я ткнул пальцем в твою грудь, и она ответила мне мощными толчками изнутри: — Твоё сердце бьётся, и оно каменное. Ты должен быть очень холоден, чтобы добиться успеха в этом мире. Да, ты самородок. Ты живёшь опасной жизнью. Ты должен быть очень холоден, — я повторял это как мантру, лишь бы ты наконец-то поверил мне. — Да, ты самородок.       О, как ты был ненавистен мне в этот момент!.. Настолько, что я прижимался к твоим губам своими, крадя у тебя дыхание и едва не теряя создание от нехватки воздуха. Ты ёбанный самородок, Лукас, и я не знаю никого лучше тебя.       Вода текла, заливая пол, и вокруг было так мокро, скользко, неудобно, а я всё целовал и так страстно ненавидел тебя, ненавидел за то, что недооцениваешь, что не понимаешь, que dalle********** не понимаешь! Что происходит? Ты так прекрасен, и я не позволю никому спорить с этим, даже тебе самому. Я поклялся кровью своей руки, я не нарушу эту клятву. Я смотрю через стекло и нахожу ошибки в прошлом, и я знаю, что нельзя повторять их снова. Оу, мы так молоды. Мы призываем чудовище, живём вне этого мира в беспорядке, смотрим в глаза лишь малой части правды. И ты всё никак не хочешь понимать это (или принимать?..) Но ведь это цена, которую платишь.       Я никогда не устану повторять — ласково или грубо и требовательно, как сейчас — самородок, да, ты самородок. Когда-то мне говорили те же самые вещи, я не воспринимал их всерьёз, а теперь понимаю, что зря. Глубоко внутри я угасаю, я слабею. Я это чувствую, конец близок, поэтому так спешу передать тебе всё то, что понял сам, поэтому так сержусь. Времена меняются, но, уверяю тебя, я справлюсь, у меня всё получится! Это естественно.       Скажи и ты себе эти слова. Можешь даже не верить, потому что я всегда делал это за нас двоих. Я стоял за твоей спиной с самого начала и без конца говорил: "Самородок. Твоё сердце бьётся, и оно каменное. Ты должен быть очень холоден, чтобы добиться успеха в этом мире. Да, ты самородок. Ты живёшь опасной жизнью. Ты должен быть очень холоден. Да, ты самородок."

Самородок, Лукаc. Просто выйди на поле и докажи, блять, что я никогда не ошибался на твой счёт.