Четыре мучительно долгих часа

Если меня спросят о четырех самых мучительно долгих часа в моей жизни, то я отвечу, что это скачки Гран-При, на которые я совершенно случайно получил билет. Не то чтобы я интересовался этим видом спорта или хоть что-то понимал в лошадях (навскидку не назову и двух пород), но сам процесс показался мне занимательным, необыкновенным, поэтому я решил в живую посмотреть на скачки и, заодно, сделать ставку, полагаясь на свою удачу во всякого рода глупых и безнадежных затеях (не будем забывать, что я ни черта не смыслил как в спорте, так и в ставках). Стоит отметить, что раздраженным и уставшим я был с самого начала. До того, как достигнуть конечной точки своего маршрута, я успел сесть не на тот поезд, идущий не в центр, а от него, но, благо, успел во время выбежать и пересесть на другой. А после, сидя уже в трамвае, я залюбовался пейзажами за окном, отдав честь архитектору, который построил «прикольное такое здание, с лошадками». Мысль, что это моя остановка, в голову не пришла, и я поехал дальше, выбегая на следующей и матеря весь свет. До ипподрома дошел по навигатору, проклиная свою тупость и тихий голос из динамиков в трамвае. По пути ко мне пристали какие-то фанатики, предлагающие посвящение в свою веру. Стелили не хуже свидетелей Иеговых, но среднего пальца в ответ на старания оказалось достаточно, чтобы они отвалили. Идти приходилось по жаре по треклятому навигатору в телефоне, не понимающему, чего от него хотят. В конце концов, маршрут, обещанный на двадцать минут, я прошел за сорок. С самых первых минут у ипподрома я почувствовал себя отвратительно. Сбор гостей происходил у входа на трибуны за час до начала скачек, но приперся я намного раньше и оставшееся время просто бесцельно бродил по округе, а когда вернулся — обомлел. Не то, чтобы я совсем ничего не знал о скачках, но и не предполагал, что старые традиции чтутся до сих пор. Почти все женщины, которых я успел разглядеть, были в летних открытых платьях, с изысканными шляпками, а кавалеры, под стать традиции, в строгих костюмах, все такие холеные, что меня передергивало от каждого взгляда в их сторону. Как и аристократов, замечающих парня в белой рубашке, заправленной в черные облегающие джинсы. Таким бревном в обществе роз я, пожалуй, себя никогда еще не чувствовал (и не дай Бог еще когда-либо почувствую). Кроя трехэтажным матом того, кто впарил мне этот билет, я вдруг вспоминаю, что на мне нет очков (ночная работа здорово посадила зрение), а без них дальше своего носа я вряд ли что увижу. И так получилось, что табличку «Сектор С» я перепутал с табличкой «VIP». Каждый ошибается в жизни по-своему, но я-то! Я даже и не заметил, что прошел не туда, так как никто из охраны не тыкал меня носом в сторону таблички и не пытался остановить, лишь только провожая странным задумчивым взглядом. Зайдя на трибуну и расположившись за самым дальним столиком (отмечая при этом внимание организаторов к людям среднего достатка), в тенечке, я все еще полагал, что нахожусь в положенном мне месте, а относительную пустоту оправдал тем, что вошел один из первых. В тот же момент решил воспользоваться шансом и быстрее сделать ставку (очереди и в Африке очереди), а когда вернулся — изумился количеству людей, успевших занять свои места. Соседний со мной столик тоже кто-то занял, отойдя, видимо, сделать ставку и оставив на нем изящные зонт и перчатки. Эти вещи не могли принадлежать никому иному, кроме как девушке, и я уже даже успел порадоваться грядущему приятному знакомству, как неожиданно из динамиков полилась приятная мелодия, а за ней и песня. Изумленно узнав в ней романс на стихи Марины Цветаевой, я стал подмурлыкивать его под нос, глупо чему-то радуясь. В компании приятной музыки прошли три романса, а далее ведущий объявил об особой певице, ставшей «подарком» от радио-спонсора. И, о Боги, лучше бы эта мандавошка и вовсе не открывала бы свой прелестный ротик. За годы своей жизни я слышал многое, но такой откровенной фальши и непопадания в ноты — никогда. Впрочем, я отметил ее рабочие губки и сделал вывод о способе попадания ее персоны в эфир радио и, собственно, на скачки. Тем временем она скакала не хуже кузнечика, а ее уверенности в себе позавидовал бы и Адриано Челентано. Она смогла опошлить около десятка классических песен, прежде чем успокоилась. После, к моему величайшему счастью, микрофон был передан ведущим, которые начали трещать о чем-то своем. Тогда же я заметил, как в мою сторону двинулась какая-то необыкновенно красивая пара. Не знаю, правда, кто больше цепляет внимание. Девушка была прекрасна. Во всех смыслах этого слова. Черные вороные кудри ниже талии резко контрастировали с белоснежно-белым платьем в пол, очерчивающим ее прелестную точеную фигуру. Прядки с висков были собраны в косичку и заколоты на затылке точно такими же белоснежными заколками в форме цветущих веточек. Черная коктейльная шляпка на голове вуалью прикрывала глаза девушки, зеленые, как свежая листва деревьев, по-хитрому прищуренные, но лучистые, добрые. Молочно-белая кожа резко контрастировала с черными волосами, а легкий макияж лишь подчеркивал ее большие глаза. Я с запозданием подумал, что, должно быть, по такой погоде в этом платье весьма жарко. Если и так, то девушка держалась достаточно стойко. Ведома она была спутником не менее прекрасным. Пожалуй, именно таких мужчин девушки хотели бы видеть на белом коне, ведь по одному его виду стало понятно, что он явно из высшего сословия, а не хрен моржовый. Мужчина одет во все черное, начиная от полированных до блеска туфлей и заканчивая черным же галстуком, а красивое аристократичное лицо обрамляли зачесанные и хорошенько залаченные черные волосы. Он был выше дамы, которую держал под руку, стройный, статный, а смотрелся рядом с ней вообще великолепно, словно тьма рядом со светом. Я даже успел подумать, что это какая-то магия. Уголок его губ был изогнут в легкой насмешке, а высокомерный взгляд зелени холодных глаз на секунду остановился на моем лице, но всего на секунду, после чего он усмехнулся и отвернулся, уделяя внимание спутнице. А у меня по спине пробежал табун мурашек, но не от взгляда, а от того, что я осознал, куда попал. Уходить уже было поздно, да и стыдно на глазах аристократии сбегать в сектор С, поэтому, густо покраснев, я обеими руками схватился за стаканчик с кофе, старательно рассматривая пенку своего капучино. Только теперь я заметил, что вокруг те самые дамы в дорогих платьях (я прям видел висящие на них ценники, причем не в рублях) и мужчины в строгих костюмах, идеально белых рубашках и лакированных туфлях. И снова я чувствую себя бревном в рассаднике роз, таким неотесанным и грязным рядом с ними, недостойным, а они все косятся в мою сторону, да обойти пытаются, как можно дальше от меня свои лепестки спрятать, мол, не позорь. А я и не пытаюсь, просто сосуществую рядом, не мешаю вроде. К моему великому удивлению, стул напротив меня был отодвинут, а в поле зрения попали два холодных глаза, а спокойный, властный голос проговорил: — Можно к вам присоединиться? Мест не осталось, а моей сестре хотелось бы присесть. На его лице мелькнула хитрая улыбка, и, не дождавшись ответа, он посадил свою сестру напротив меня, сам присаживаясь рядом. Отметив про себя, что некоторые столики все еще пустеют (в том числе и те, что ближе к краю трибуны), я улыбнулся и запоздало кивнул, смутившись еще сильнее. Заметив мое замешательство, девушка с прищуром посмотрела на брата, но поймав его холодный взгляд, пояснила: — У меня аллергия на лошадей, но этот спорт я люблю, так что приходится сидеть в самом углу, поглядывая на экран и на мчащихся мимо наездников. Вам нравятся лошади? О том, что вопрос был задан мне, я понял только по многозначительному молчанию со стороны брата девушки, поэтому, встрепенувшись, попытался обойти неудобную тему: — Я люблю животных, а лошади очень… грациозны. Мне нравится их осанка и манера поведения. Эти звери истинно аристократичны. Девушка тихонько захихикала, а я в этот момент прям почувствовал, как к щекам прилила кровь и они начали пылать, от чего девушка прыснула еще сильней, а я окончательно захотел утонуть в своем стаканчике с кофе, про себя отмечая звонкость смеха и живость речи красавицы, шкурой ощущая прожигающий взгляд других зеленых глаз. В этот момент меня преследовало ощущение, что вторая пара внимательно изучает меня со всех доступных сторон, поэтому я слегка напрягся. — Вы прелесть! А как поэтично-то! Вы писатель? Прошу, назовите ваши работы! Я буду самым преданным поклонником! — отсмеявшись, девушка продолжила, — а какую породу лошадей вы предпочитаете? Тут по закону жанра я затупил. И ведь до похода на ипподром читал и о породах, и о скачках, и о ставках, но в данный момент все словно выветрилось из головы, оставив место глупым мыслям о желании скорейшего возвращения домой. А еще я подметил что, оказывается, еще есть куда краснеть, и мой лимит больше, чем я мог себе представить. Растерявшись настолько, что смог выдавить из себя только тихое «Извините!», я вспорхнул из-за стола и на третьей сверхзвуковой бросился в туалет. Это было полным безумием. Но я никак не мог понять, что именно: мое место на трибуне, знакомство с аристократичной семейкой, нескладный разговор или все вместе. Я был действительно напуган, но холодная вода привела в порядок и дала остыть. Вытирая лицо, я услышал команду ведущего: «Лошадей в бокс», и поспешил вернуться. Как только я уселся на стул, прогремел выстрел и лошади были пущены галопом. Я взглянул на огромный экран, на котором шла трансляция происходящего вне поля нашего зрения и обомлел. — Просто фантастическая хуйня! — вырвалось у меня, когда в четвертом всаднике я узнал аутсайдера, на которого возлагал надежды. Осознав, однако, сказанное, прикрыл рот рукой, узнавая у края трибуны платье новой знакомой. А говорила «аллергия». Тут нервы, правда, сдали, поэтому я для пущей уверенности закрепил сказанное следующей фразой: — Пенило с яйцами! Попадись мне, и твой позвоночник на следующий день ссыплется в твои трусы! — Почему же только на следующий день? Я изумленно вздрогнул и вспомнил о молчаливом брате девушки, все это время сидевшем справа от меня. Я резко повернулся к нему, однако даже запаниковать не успел, как он положил свою руку мне на колено (та оказалась очень теплой и приятной даже через ткань джинс) и указательным пальцем ткнул в транслирующий экран. Я повернул голову и увидел, как на финишной прямой четвертый номер неожиданно ускорился и первым пересек линию финиша. Я вскочил, радостно вереща благодарности спортсмену и его скакуну и не веря в свое счастье. Это было уж слишком неожиданно, поэтому уже совершенно довольный хотя бы одной победой я сел в кресло и чуть не подавился своим кофе, когда почувствовал теплую руку на том же месте. — Вы грамотно поставили. Четвертый номер, так? Я тоже ставил на него, неплохой жеребец, англичанин, — говоря все это, мужчина то сжимал, то ослаблял хватку на моем колене, а я не мог унять внутреннюю дрожь, совершенно сбитый с толку таким поведением. У аристократов так принято? Вряд ли. — Я ст-ставил п-п-п-по незнанию… — пролепетал я, совершенно теряясь под взглядом этих холодных, надменных глаз, — я плохо разб-бираюсь в букмекерских тонкостях… Мужчина улыбнулся краешками губ, а после, неожиданно резко приблизившись ко мне и опалив дыханием мое ухо, произнес: — Надеюсь, в следующем заезде вы поставили на второй номер. Он совершенно бесшумно встал со стула и подошел к своей сестре, начав какое-то обсуждение и забрав с собой тепло большой и крепкой ладони. Я с облегчением выдохнул и задумался о его словах, ведь я совершенно точно ставил на этот номер. Хотя вряд ли мне повезет второй раз, но… чем черт не шутит! Надежда теплилась где-то внутри и я, как последний дурак, ухмыльнулся сам себе. Надо же было в тот момент зазвонить моему телефону! Посмотрев на экран смартфона и прочитав на нем всего одно слово: «Джеффри», я закатил глаза и недовольно провел пальцем в сторону «Ответить». Работа даже в выходной достанет! Желания отвечать и разговаривать с этим парнем не было совсем, но не отвечу — сделаю хуже себе же. — Да, Макс, я тебя внимательно… Со стороны собеседника посыпался мат, слова о том, что он просил называть себя псевдонимом, угрозы в скором времени расправиться и другая подобная ересь, выслушав которую я ответил лишь: — Правки лежат у меня на столе, в нашем с тобой общем кабинете. Будь добр, никогда больше не теряй их… да-да, ты вечно работаешь по принципу «Сри на нижнего, плюй на ближнего»… Все, отбой, у меня выходные… За этим посыпался шквал благодарностей, которые я уже не слушал, а со вздохом облегчения скидывал вызов. Кажется, эта работа забирает не только мое зрение, но и лучшие нервные клетки, а именно шпендахорт мой мозг постоянно, но в лице разных людей и обстоятельств. — Проблемы на работе? От удивления я подлетел на стуле, чем привлек внимание некоторых находящихся поблизости людей. Видимо, что брат, что сестра — оба совершенно бесшумные (ну или знают тайну телепортации, чему бы я сейчас не удивился). Девушка смотрела обеспокоенно, ее красивые кудри падали ей на плечи, чем подчеркивали белизну ее кожи, идеальной и мягкой на вид. Если бы у меня была такая возможность, то я бы прямо сейчас попросил бы у нее руку и сердце. Но я не мог этого сделать, поэтому, устало улыбнувшись, сказал: — Без меня они вообще ничего сделать не могут, а я всегда все знаю и держу в голове, — и это была неудачная шутка, воспринятая всерьез. — А кем вы работаете? — и у девушки загораются глаза, а я чувствую взгляд на своем затылке — ее брат уже сидит рядом и внимательно слушает наш разговор. Сказать им правду не хватало духу, как и соврать, поэтому вопрос завис в воздухе, а я заметил странную периодичность окрашивания моего лица в краску. К счастью, молчание не продлилось и десяти секунд, как она снова заговорила: — Стойте-стойте! Я угадаю! Вы заместитель чей-то, так? Мысленно сделав вдох-выдох, я улыбнулся. Что ж, учитывая мою истинную профессию, действительно можно сказать, что я заместитель. Пусть и не какого-то человека, а творческой личности, но это понятие могло бы быть применимо и ко мне. Однако однозначного ответа я дать не мог, ведь это означало бы полное подтверждение слов девушки, поэтому тихо ответил: — Можно и так сказать. Собеседница пустилась в какой-то восторженный рассказ, а я скосил взгляд на ее брата, рассматривая его профиль. Больше всего меня в нем цепляли, пожалуй, холодные глаза и зачесанные назад волосы. Вторые хотелось пощупать, отметив необычайную для мужчины мягкость (не знаю с чего, но в этом я был полностью уверен), растрепать и зарыться в них носом. Рука непроизвольно дернулась, и я взялся за стаканчик с кофе, отводя взгляд. На табло вывели изображение ведущих, которые трепались о чем-то своем. Рассматривая причудливую шляпку болтающей ведущей и отмечая ее резкий контраст с платьем, я усмехнулся и отпил глоток успевшего остыть напитка. Передо мной сидела красивая девушка, живо жестикулируя и что-то рассказывая, но ни слова, сорвавшегося с ее чувственных губ, я не уловил. Мысли мои вернулись к ставке и ликованию по первой победе. Точнее, я пытался к ним вернуться, но так хотелось снова почувствовать на себе изучающе-надменный взгляд зеленых глаз. Это было что-то сродни наваждению, но это ощущение мне однозначно нравилось. От громкого голоса ведущей я вздрогнул. Был объявлен второй заезд, а девушка вскочила со своего места и (почти что буквально) подлетела к бортику трибуны. Ее вороные волосы сверкнули в свете солнца, а отблеск с камней на заколках лег на близлежащие столики. Люди смотрели на нее с нескрываемым восхищением, словно на фарфоровую коллекционную куклу на полке с запыленным хламом (она затмевала собой всех, заставляя чувствовать себя рядом с ней действительно жалко и невзрачно). Я улыбнулся своим мыслям. Люблю красивые вещи и прекрасных людей. Женская красота, без сомнений, занимала особое место в моем сердце, но это не меняло того факта, что я гей. Поэтому даже первой красавице я бы предпочел галантного мужчину в офисном костюме (униформа, признаюсь честно, была моей слабостью). Впрочем, я уже убедился, что идеал мужчины существует, и сейчас он сидит слева от меня и прожигает взглядом мою макушку. — Вы женаты? Вопрос застает меня врасплох, и я давлюсь кофе, который уже почти что допил. Захожусь в кашле, прикрывая правый глаз и пытаясь сдержать подступившие слезы. Кажется, я выставил себя полным идиотом, но вопреки всем ожиданиям на мою спину легла чужая рука, слегка похлопывая, а после просто мягко поглаживая. Перестав кашлять, я попытался уйти от приятных прикосновений, вытянувшись в струнку и надеясь, что намек истолкуют правильно, но рука лишь провела по линии позвонков, отчего по всему телу пробежали мурашки. Дальше мужчина вернул круговые движения, отчего я чуть ли не начал мурчать, вовремя одергивая себя и подтирая слюни, вспоминая, что это простой знак приличия. — Извините, задумался. Нет, я… веду холостую жизнь и пока не заинтересован в отношениях. «Какой же бред ты, блять, несешь! Одумайся и скажи, что нашел мужчину своей мечты! Хули ты замолчал, муфлон? Вот так и просрешь всю жизнь, зная ласки одной только родной правой, идиот!» — паническая атака на самого себя не дала никаких плодов. Я лишь только нервно облизал губы и выдал неуверенную улыбку, косясь в сторону толпы и удовлетворенно замечая, что никто не видит моего бледного лица. Все были заняты осмотром проезжающих мимо скакунов, высоко задравших голову. Гордые животные, подумал я, прежде чем бросить случайный взгляд на руку мужчины, сидящего непозволительно (и что, что между нами сантиметров 20?) близко. Кисти рук красивые, с длинными музыкальными пальцами, оканчивающимися красиво подпиленными (ну, не представляю другого способа поддерживать их форму) ногтями. А на безымянном пальце красовалось тонкое колечко белого золота, украшенное посередине маленьким прозрачным камешком. Обручальное. — Вы побледнели. Вам плохо? — он прищурил свои глаза, а рука медленно проплыла по спине и остановилась на моем плече. Я лишь раздраженно дернул плечом, скидывая руку, и встал с места, направляясь к выходу с трибуны. — Да, мне нехорошо. Я отойду. На этот раз холодная вода не помогает, и лицо продолжает гореть. Как, ну как я мог на что-то надеяться, зная, что он богатый и красивый? Да у него, должно быть, красавица жена и еще целый табун любовниц за ее плечами. А я, дурень, думал, между нами искра проскочила. Снова принял чужое приличие за знак внимания. Слышу, как объявляют третий заезд. Неужели я так долго тут нахожусь? Хотя, какая разница. За спиной к выходу из туалета проходит мужчина и недовольно косится на меня через стекло. Показываю ему фак и ухмыляюсь. Кажется, он сплюнул, после чего покинул помещение, и я остался наедине со своими мыслями. Скоро мне стукнет двадцать пять, а я ни разу в жизни не состоял в серьезных отношениях. Совершенно нормальными для меня стали одинокие ночи, когда дома никто не встретит, а постоянная звенящая пустота в квартире грозится оглушить одинокого жильца. Хотя после повышения я стал являться домой далеко за девять, а времени на личную жизнь почти совсем не осталось. Но если запар на работе — временная оказия, то неудачи на личном фронте — постоянные. Полагаю, это нормально. Для гея. Снова включаю холодную воду и нависаю над раковиной. Спустя секунду, набрав в легкие больше воздуха, а в ладони — воды, утыкаюсь лицом в руки, упиваясь прохладой жидкости. Вроде даже отпускать начало. Не открывая глаз повторяю процедуру еще раза четыре, после чего удовлетворённо выключаю воду и утыкаюсь лицом в мягкие (насколько это возможно для такого материала) бумажные полотенца, тихо выдыхаю, улыбаюсь себе в отражении. Крышка мусорного ведра не успела закрыться, а я уже выхожу из туалетной комнаты. Настроение улучшилось, что показалось мне несколько странным. В конце концов, я уже привык к постоянным неудачам. Следующие шесть заездов я стоял у края трибуны, там, где меня окружила толпа народа и некто, имеющий проницательные зеленые глаза, мог только сверлить мой затылок взглядом да проходить мимо окружившей меня толпы. Я злорадствовал, но длилось это недолго — ноги дичайше устали, глаза, пребывающие в постоянном напряжении, болели. Я сдался перед девятым, последним заездом, кое-как выбрался из толпы и побрел в туалет. Тут было пусто. Ещё бы! Ведь все собрались на просмотр последнего заезда. Я же мог ликовать победу аж в шести заездах из восьми, что однозначно было полнейшим везением. Мысли мои постоянно обращались к зеленоглазому чуду за последним столиком, в углу. И, Боги, если бы я только знал, что он отправился за мной, кинув охраннику на входе тихое «никого не пускай». Он зашёл совершенно бесшумно, опёрся о дверной косяк и начал рассматривать меня. Я же в это время с упоением окунал свое лицо в холодную воду, постоянно отфыркиваясь и хмурясь. Лицо слегка покалывало от холода, но я продолжал проделывать процедуру. После, не размыкая глаз (от холодной воды напряжение спало), я оперся о раковину, свесил голову и прорычал: — Какого черта ты творишь, идиот? Просто подойди и сделай вид, что все нормально. Хватит. В конце-то концов, ты должен был привыкнуть… Полуебок… Я как можно глубже вдыхаю и открываю глаза. Взгляд мой тут же выхватывает в отражении фигуру, облаченную в черное. Мелко вздрогнув в плечах, я отвел взгляд и тихо пробормотал: — Извините, занял всю раковину… Сейчас уйду. Знаете, иногда бывает, что репетируешь ты речь для человека, скажем, перед зеркалом, но вживую и слова сказать не можешь. Подготавливаешь речь у себя в уме, но можешь выдать только несколько бессвязных предложений, словно умалишенный. Пишешь в голове книгу, а излагая ее на листок и перечитывая, понимаешь, что от былой красоты не осталось и следа. Так же сейчас случилось и с речью, подготавливаемой мной в течении шести заездов (у меня было больше двух часов). Я словно воды в рот набрал. Понимая, с другой стороны, что вовсе и не должен общаться с этим человеком, уделяя ему внимание, не должен волноваться и исходиться трепетом, ловя его взгляды. Однозначно, мне это нравилось, но при полном осмыслении ситуации меня вдруг захлестывал гнев. Богатый ублюдок, не знающий о явлении личного пространства, весь такой холеный и зализанный. Но в первую очередь, конечно, я был зол на самого себя, на рассеянность и доверчивость. На собственную глупость, любезно ткнувшую меня носом в «правду жизни». В чем заключается эта правда? Хах! Все до безобразия легко: не может запасть на самого обычного, среднестатистического человека богатый красавец. Так, может, секс на ночь-две, на большее и рассчитывать не приходилось (знаем, прошли). И почему-то именно сейчас стало особенно обидно. Я метнул злой взгляд на аристократа. Пирокинетиком я не был, но даже так мой взгляд грозился сжечь каждого, кто попался бы мне сейчас на глаза. Надменно усмехнулся и двинулся было на выход, когда он быстро приблизился ко мне, заставляя задом вжаться в раковину, ибо еще пара сантиметров, и красавчик точно прижался бы к моему телу. Оно, может, и жаждало подобного, но вот мой мозг хотел обратного. Я смотрел на мужчину со смесью гнева и почти перекрывающего его изумления. Наши взгляды встретились, но никто не собирался отводить глаз — неминуемый проигрыш, полное подчинение воле победителя. Но я от природы упрям и туповат, поэтому ослом стою на месте, снова возвращая во взгляд негодование. В его взгляде полно льда, но на дне прекрасных зеленых глаз плещутся искорки насмешки. Он приподнимает уголки губ в ухмылке, совершенно бесстыже приближая свое лицо так, что между нашими носами остается расстояние сантиметров в пять. Кажется, я схожу с ума. По позвоночнику пробежал табун мурашек. Это просто сумасшествие. Именно этим словом я описываю одобрение телом поступка мужчины. Мне нравилась эта близость, ухмылка на его лице и мрачная молчаливость. Я на протяжении почти четырех часов чувствовал на себе изучающий взгляд этих глаз, скользящий по телу, подолгу задерживающийся на различных участках моего тела. И, о Боже, я только чудом подавил в себе возбуждение. Возбуждение просто от того, что кто-то откровенно меня рассматривает. Нет, извращенцем я не был, да и фетишей за собой не замечал (лишь только слабость к деловым костюмам, но это и женщин касалось), так что подобное было для меня совсем в новинку. Я углубился в свои мысли, не отрывая при этом глаз от пронзительной зелени чужих, как вдруг кто-то постучал в дверь. Я вздрогнул и мигом повернулся в сторону выхода из туалета, не осознавая, что тем самым совершил большую ошибку. — Лошади в боксах, — прозвучало глухо из-за двери, а я затравленно ожидал, что вот сейчас кто-то зайдет в туалет, и я навсегда в чьих-то глазах прослыву геем. Не то, чтобы меня это хоть сколько-то задевало, но, должен признать, что и приятного мало. Но, вопреки ожиданиям, незваному гостю ответил человек, поставивший меня в неловкое положение. — Все в порядке, стой на месте и неси охрану. И запомни: никого не впускать. Он говорил, не отрывая от моего лица взгляда, исследуя каждую мою морщинку, каждый изгиб. А я вдруг понял, что в этой маленькой игре оказался в проигрыше, что не могу взглянуть на него, не могу и звука выдавить. В помещении стало как-то слишком жарко, захотелось расстегнуть пару лишних пуговиц на рубашке. Вода с мокрой челки падала на белоснежную ткань, тут же впитываясь, а я как-то невпопад подумал, что выходить в мокрой одежде мне не хочется. Засмеют же. Легкое и неожиданное прикосновение к своему бедру я почувствовал с запозданием, сразу прерывая мысли, концентрируясь на ощущениях. Хотя какие, к черту, ощущения! Меня трогал парень, весь такой красивый и холеный, бесстыже улыбающийся и облизывающий губы. В предвкушении? Пожалуй, мое испуганное лицо можно было использовать для заставки к ужастику. Я почувствовал себя загнанной мышью перед плотоядным взором ползучего хищника. Я упираюсь руками ему в плечи и пытаюсь оттолкнуть, но получается как-то неестественно слабо, словно я специально ломаюсь, чтобы сильнее заинтересовать партнера в себе. Я не красный, отнюдь. Сейчас я бледен, как снег на вершинах Альп. Мне бы, наверное, позавидовал самый бледный вампир. А я бы его послал, потому что так стыдно и страшно одновременно мне не было еще ни разу в жизни. — Мне нравятся твои ножки, обтянутые джинсой. У тебя такая нежная кожа и взгляд… Загнанной жертвы, — рычит он мне на ухо, прижимаясь вплотную, раздвигая своим коленом мои ноги, бесстыже оглаживая бедра. Я рвано выдыхаю и, наконец, краснею. Пытаюсь сомкнуть ноги, но между ними чужое колено. Я жмурюсь, когда его рука проходит по внутренней стороне бедра. И, о Боги, начинаю заводиться. Мне нравятся, мне однозначно нравятся эти нежные, но уверенные прикосновения. — У тебя острые ключицы. И длинная шея. Тонкие запястья и пальцы… Ты точно человек, а не кукла? — Вторая его рука легла на мою, опирающуюся на раковину, и сжала. — Твое лицо… Ты красивый, неужели не замечаешь, как ловишь на себе восхищенные взгляды. Я заметил тебя еще там, на пропускном пункте. Ты выделялся на фоне остальных. Особенно сильно выделялся твой подтянутый зад, — краснею и упираю взгляд в стену, — Ты выглядел осоловело. Да, это поступок — прийти на соревнования по тому виду спорта, в котором ни черта не понимаешь. Тем не менее, на тебя положила глаз моя сестра. Но ты, кажется, предпочитаешь ей другого человека… Да? — Ты, оказывается, болтливый, — шиплю я, пытаясь теперь уже на полном серьезе оттолкнуть мужчину. Однозначно, мне нравились его действия, а слова вызывали трепет. Казалось, еще немного, я сам раздвину ноги. Но, как я уже упоминал ранее, мне светит только ночь-две, после чего он найдет себе кого-то нового, кто составит подстилку еще на несколько холодных ночей, и так постоянно. Становится одним из многих, кто даст себя поиметь за доброе слово, я не собирался. У меня есть гордость и нет желания быть использованным. Я резко дергаюсь вперед, шиплю ему в лицо и показываю средний палец. — Я похож на дирижабль? — изумленный взгляд со стороны аристократа. — Тогда какого хуя ты меня надуваешь? Бздись по холодку! — Я изобразил на лице злорадство, а его глаза нехорошо сверкнули. На лице расплылась недобрая, с долей безумия, улыбка. Теперь он выглядел так, словно нашел сокровище и собирается полностью им завладеть. Я продолжал дергаться и шипеть, брыкался словно припадочный, даже предпринял попытку укусить своего… Насильника? Спустя минуту я и вовсе забился у него в руках птицей, шипя проклятия, обзывая всеми известными нецензурными выражениями, на ходу генерируя новые. Он по-прежнему держал меня, терпеливо, со сквозящими во взгляде восхищением и предвкушением. Силы закончились лишь спустя три минуты, я остановился и обиженно засопел, сверля его взглядом. Он улыбнулся, а рукой потянулся к галстуку, сначала ослабив его, а после и вовсе стягивая с шеи. Этот жест завораживал и не казался мне странным до тех пор, пока одну мою руку не стали спешно обматывать куском ткани у меня же за спиной. Вскоре к первой присоединилась вторая, а я, не знаю чего ожидая, стоял и тупо смотрел на человека перед собой. Смысл действа окончательно дошел до меня только тогда, когда руки были уже плотно связаны, а я повернут грудью к зеркалу, но насладиться видом своего покрасневшего лица мне не дал пижон, нагнув меня так, что я лбом оперся о край раковины (благо, столешница была достаточно большая, а у богатого ублюдка хватило ума отодвинуть меня от раковины на такое расстояние, чтобы я в нее не сваливался). — Ты интереснее, чем кажешься… Я бы поимел тебя прямо сейчас, связав до кровоподтеков, но мы в неположенном для этого месте, — он провел пальцами от шеи, по позвонкам, до самого копчика, а после легко огладил ягодицы. — Я не собираюсь ничего делать, не беспокойся. Хотел поговорить… Пусть это будет запоминающийся разговор, хорошо? И так… Он резко двинулся вперед, вжимаясь и имитируя толчок, а я качнулся следом, охая на выдохе. Через одежду я даже ничего и не почувствовал, но страх резко отошел на задний план, уступая место гребаному желанию. Тело охотно отвечало, возбуждаясь от любого действия богача. Так паршиво я себя давно не чувствовал. Тем временем пальцы одной руки вплелись в мои волосы и потянули на себя, когда второй рукой он медленно стал расстегивать пуговицы моей рубашки. Когда последняя пуговица выскользнула из петли, мужчина прижался грудью к моей спине и, наклонившись, зашептал на ухо: — И так, я буду задавать свои вопросы, а ты будешь отвечать. И чем быстрее будешь соображать, тем скорее мы закончим. Ладно? И так, ты не представился. Как тебя зовут, куколка? Я зло скрипнул зубами, чувствуя, как с моего плеча была сдернута рубашка и спущена аж до талии. Я дернулся, но тут же был ущиплен за филейную часть. Странные у этого парня представления о знакомстве: пытаться изнасиловать, а после, в процессе, спросить имя. Гениально! Отвечать я, конечно, не собирался. По крайней мере до тех пор, как почувствовал болезненно сомкнутые зубы на своем плече. Я тихо заскулил от боли и уверенности, что лунки от зубов наверняка налились кровью, а значит, сойдут еще очень нескоро. Тогда пришла мысль, что, если отвечу, то есть вероятность не получить еще один укус. Однако пока я судорожно размышлял, меня неожиданно прихватили за мочку уха, на что я лишь жалобно ойкнул и поспешно ответил: — Даниил… Белов Даниил Вадимович, двадцать четыре года… Прошу, хватит, — к концу голос мой стал молящим, пискливым. Это было унизительно, но моему телу, казалось, нравилось мое положение все больше и больше — в штанах стало тесновато. Хотелось действий с нападающей стороны, но мозг требовал прийти в себя и дать мужчине пиздюлину. Он же лишь усмехнулся, прошелся теплыми ладонями по бокам, пересчитывая ребра, с силой сжимая мои бедра. В этот момент мне даже показалось, что еще немного, и я начну просить его сделать уже хоть что-нибудь. И плевать, что тем самым вырою себе могилу. — Хорошо, куколка, ты молодец. Давай дальше: кем же ты работаешь? — Главный редактор в книжном издательстве, отдел «РусЛит», отвечаем за издание русской литературы. — Я подался назад, задом чувствуя его напряжение. В отражении успел увидеть, как мужчина облизывает свои губы, рассматривая мое тело. Дрожь прошла по линии позвонков, а тугой узел внизу живота стал сладко тянуть. — Ты стал послушнее. Молодец. Как тебе моя сестренка? Понравилась? — я сдавленно, но шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы, когда чужая рука сжала мое причинное место через ткань джинс (второй же он надавил на мое плечо, дабы я перестал порываться встать). Сначала он просто сжал, потом стал медленно потирать, под конец перейдя на пуговицу, которую, видимо, собрался высвободить из плена петли. Тут я, правда, на секунду испугался и почти выкрикнул: — Убрал свои тоталитарные руки от моего демократического… Хозяйства! Он тихо рассмеялся, уткнувшись мне в затылок, а пуговичка выскользнула из петельки. Барабанной дробью отдался звук расстегиваемой ширинки в моих ушах, а после я прикрыл глаза и сдавленно заскулил, когда его рука нырнула под резинку нижнего белья и обхватила мой член. Должен признаться, что впервые вижу столько искр перед глазами, словно на салют пришел. Из головы тут же выскользнуло все лишнее, опустошая разум. Сейчас я был похож на кусок глины — лепите что угодно, на все готов! Однако мой мучитель не дает насладиться происходящим, задавая свой прежний вопрос. Я напрягаю мозги и пытаюсь вспомнить о ком он, а когда у меня это получается, сдавленно хриплю: «Не-е-е-ет». Мужчина ответом более чем доволен, обводит большим пальцем головку, после чего чуть ускоряет движения руки. Меня словно током бьет, я выгибаюсь, а голос срывается на сдавленный стон. Слышу, как он рычит, прежде чем впиться зубами в мое плечо, оставляя новую отметину. — Ты пахнешь лимоном и мятой, пожалуй, теперь это мое любимое сочетание ароматов. И твои стоны… Выше всяких похвал. Мне нравится, — он целует меня в висок, потом слегка прихватывает зубами мочку уха, тут же зализывая, а я чувствую приближающуюся разрядку. — Через две недели тут будет новый заезд, я буду ждать тебя за тем же столиком, что и сегодня. Пообещай, что придешь. — Рука неожиданно сдавливает член у основания, а я не сдерживаю громкий скулеж. На глаза выступили слезы обиды, хотя до этого я стойко держал их в себе. Вторая рука мужчины все еще покоилась на моем плече, вжимая меня в столешницу, хотя в этом уже не было нужды — я давно сдался на милость победителя. Когда молчание затянулось, а мои всхлипы стали уж слишком явными, он спросил: — Хочешь кончить? — кивок, — тогда просто пообещай, что через две недели ты будешь тут, за тем самым столиком, ждать меня. Договорились? — я просипел нечленораздельное согласие, после чего мужчина секунд за десять довел меня до оргазма. Я излился ему в кулак, издав стон-крик, почувствовав, как давление на плече ослабло, а сам мой, теперь уже состоявшийся, насильник отступил. Я тихонько всхлипнул, чувствуя, как галстук, сковывающий запястья, исчез. С трудом приняв вертикальное положение и размяв кисти, я неспешно стал поправлять одежду, чувствуя на себе пристальный взгляд успевших стать холодными глаз. Тут же во мне заклокотала ярость, и я резко дернул мужчину на себя, ставя на свое место, но лицом к себе. Пусть он и был почти на голову выше, но в гневе и я страшен, поэтому сейчас меня ничто не смутило. — Твою мать! Ушлепок, изнасиловал человека и думаешь, что все сойдет с рук? Ты кто, вообще, такой, м? Бомж Валера из соседнего падика? Колись, обмудок, иначе я за себя не ручаюсь! — все это я скороговоркой выплюнул ему в лицо, сверкая покрасневшими от слез глазами и сжимая в руках ворот его рубашки. На лице его не отобразилось ничего, кроме спокойствия и легкой насмешки. Он не удивился, ожидая даже драки, и получит ее, если не скажет. — Изначально предполагалось, что тебя сцапает моя сестра. Она увидела тебя, делающего ставки, и заинтересовалась. Но за отсутствием твоей заинтересованности в своей персоне, решила передать тебя в мои цепкие руки, зная, что ты понравился мне еще тогда, когда пришел за час до начала и с осоловелым взглядом рассматривал здание ипподрома, — он сделал какое-то комичное выражение лица, после чего тихо продолжил, — Я, вроде как, даже влюбился в твой запакованный в джинсы зад и неопрятную прическу. Со спины, кстати. Твое лицо смог увидеть только когда мы с сестрой занимали столик. Меня в тот момент током прошило, и я подумал, что, если сегодня не смогу с тобой хоть о чем-то перекинуться хотя бы парой слов, то точно сойду с ума и подкараулю тебя у твоего же дома. Я слушал и ушам своим не верил. С первого взгляда? Кто? В кого? Кажется, от изумления у меня зенки на лоб вылезли, потому что мой «маньяк» тихонько рассмеялся и, сильно приблизив свое лицо, чмокнул меня в нос. Я было даже растерялся, когда вспомнил, что не услышал ответ на главный вопрос. — Ты. Кто. Мать. Твою. Такой? Он молчал секунд двадцать, а я в это время услышал доносившуюся с улицы торжественную музыку. Должно быть, награждение уже подходит к концу. А я так и не узнал, выиграл ли мой последний аутсайдер, или же так и останется шесть побед из девяти. Еще я успел для себя решить, что точно больше и носа на ипподром не суну, когда, наконец, заговорил мой допрашиваемый. — Николай. Ивлев Николай Дмитриевич, владелец этого ипподрома и главный спонсор проекта. Пусть я и владелец официально, но на деле тут работает команда специалистов, которым я отдал ипподром в целях… благотворительности. Если вы когда-нибудь от удивления открывали рот, выпускали все из рук, а ваши ноги неожиданно подкашивались, то тогда вы однозначно меня поймете. Николай успел подхватить меня под локоть прежде, чем я завалился на спину в истеричном припадке. Этот мир, однозначно, сошел с ума. Он не просто богат. Он СКАЗОЧНО богат. Сказочно богатый и невыразимо красивый парень признался мне в любви с первого взгляда. Ахуеть, че происходит? Сейчас я смог только истерично рассмеяться и развернуться, дабы пулей вылететь из туалета, однако в последний момент меня схватили за руку и, притянув к себе, забрали с моих губ нежный, поверхностный поцелуй. Я мигом забыл все плохое, что сделал со мной этот человек, вновь притягивая его к себе и с упоением целуя. Оказалось, что целуется он просто крышесносно, так что я был дезориентирован, когда мы закончили. Отдышавшись пару секунд, он с надеждой в голосе спросил: — Ты же придешь снова? Я смущенно опустил глаза в пол, собираясь немного поломаться и согласиться, но замечаю стояк своего оппонента. Не верю, конечно, что он забыл о своей небольшой проблеме, поэтому план с «поломаться» откладывается, а я медленно опускаюсь перед ним на колени, уверенно расправляясь с ремнем в его брюках. Затылком чувствую изумленный взгляд, а после усмехаюсь на манер Николая. — Такого ответа достаточно? И только я начинаю втягиваться в это дело, слыша рваные вздохи и рычание сверху, как в дверь снова стучат. Дергаюсь и замираю, однако рука на моем затылке с силой надавливает, поэтому, после секундных размышлений, я продолжаю начатое. — На сцену просят спонсора. Николай Дмитриевич, у вас все хорошо? — настырный охранник снова стучит в дверь, а Ивлев закидывает голову и утробно рычит, проклиная и скачки, и награждение, и даже бедного охранника. — Пусть Елизавета Дмитриевна выйдет, я занят! — отвечает он спокойным, сдержанным голосом, на деле желая взвыть от накативших приятных ощущений. Я же старательно продолжаю двигать головой, стараясь не обращать на происходящее внимания. Перед тем, как кончить, Николай успевает прорычать: — Да, ты прав, такого ответа достаточно… Я встаю, стирая с губ остатки спермы, хитро улыбаюсь и тянусь за поцелуем. Чернов прокусывает мне губу в кровь, за волосы оттягивает голову назад, оголяя шею, на которой спустя минуту расцветают новые отметины. Я с опозданием понимаю, что еще немного, и мне снова понадобится разрядка, а он неожиданно рокочет мне на ухо слова, которые воспринимаются мной весьма положительно. — Знаешь, а я не выдержу две недели… Если меня спросят о четырех самых мучительно долгих часа в моей жизни, то я отвечу, что это скачки Гран-При, на которые я совершенно случайно получил билет. Случайно встретил на них одного неуравновешенного парня с глазами цвета изумруда. Кажется, он влюбился в мой зад, а только после во все остальное. Но это, на самом деле, не так важно. Сейчас, вспоминая это, я начинаю думать, что не такие уж это и мучительные часы, раз я смог встретить человека, ставшего для меня самым дорогим сокровищем из всех возможных.