Крапива и Маргаритка

В кругах беспокойных и людных когда-то Жила одиноко безродная девка, Без друга, без слова, без складу и ладу С соседом, со старшим и с батюшкой в церкви. Шли годы. Она, с их теченьем взрослея, Не стала, однако, милей и красивей. Блаженный, столкнувшийся с нею, проблеял: «В глазах у нее прорастает погибель!» Но страсть никого стороной не обходит. Ужалила в сердце она нелюдимку, И проклятый глаз её был беспокоен, Лишь только ей слышалось пение Димки. Соловушкой звали его отовсюду За голос, которым, наверное, агнцы Общаются меж облаками друг с другом. Охотником страстным до игр и танцев Он был, и на летних купальских игрищах Влюбился безумно в гордячку Светлану, Да так, что по воле её положил бы Сердечко свое в ее белые длани. Венчаться решили. Готовились к свадьбе. Деревню заполнил предпраздничный гомон. Все праздника ждали: от хлопка до знати, Да только безродная громче замолкла. А в день перед свадьбой, нарушив молчанье, Усердно хранимое долгие годы, Пошла по деревне с хулой на Светлану, Чтоб светлое чувство чернить клеветою. И чёрт дёрнул всех ей, проклятой, поверить С её белой нитью состряпанной ложью: Светлану, бедняжку, чрез семь дён отпели, А Димка венчался. С рабою не Божьей. Охрип и пропал его ангельский голос, И с голосом вместе душа в нем потухла. У камня его разносила свой возглас Жена-клеветница с раздувшимся брюхом. В ночь летнюю брюхо исторглось младенцем С рыдающим криком и дьявольским стоном, И новорождённый торчащей из сердца Крапивой поранил кровавое лоно. На утро же весь он покрылся крапивой. Входил стебелек прям под кожу вовнутрь. Напасть вместе с корнем хотела мать вырвать, Но плакал за каждый росточек малютка. Сбежала она в это самое утро От кары своей, облаченной в пеленки. Деревню собрал всю у ведьмы порога Оставленный ею растенье-ребенок. Его приютила монахиня Марфа, Родного отца завещав ему имя. Но злым языкам оно было не надо. Все хором его окрестили: «Крапивник». Он рос одиноким, гонимым, забитым. Вся жизнь его будто расплатой являлась За матери грех. Каждый стебель завитый Хотел оторвать, чтоб на нем была язва. Но только лишь грех унаследовал малый От матери-ведьмы и был тем противней Для жаждущих мести, а те, кто не жаждал, Прозвали его, вновь родившимся Димкой. И пел он точь-в-точь как когда-то покойный. То псалм, то частушку споет шаловливо. Глядели прохожие в окна часовни На звонко поющего агнца в крапиве. В осеннюю рань пел он вновь одиночкой, Ловя от углов их протяжное эхо. Но был ритуал каждодневный испорчен Внезапно раздавшимся девичьим смехом. Он так и застыл, на тот звук обернувшись, Владелицу нежного смеха увидя. Пришедшая пенье крапивника слушать Являлась любимицей Марфы Марией. Она, улыбаясь, недолго глядела, И вдруг унеслась с диким хохотом шибко. Заметил Крапивник, что за день из тела Крапивы поверх проросла маргаритка. И с этого дня ритуал был обновлен. Не только углы его пенью внимали. А новый цветок разрастался упорно, Крошась на постели его лепестками. Зима наступила, и, чтобы согреться, Она заходила как гостья в часовню. Он грел её руки, зажав их у сердца, Ведь травы не ранили Марье ладони. Он нежно цветки отрывал из-под кожи И язвенных болей не чувствовал ныне — В постели у Марьи в январскую стужу Стоял аромат предыюньской теплыни. Весна подходила. А под руку с нею Пора для Марии покинуть дом отчий, И, глаз не смыкая, отец стал усердно Искать жениха для красавицы-дочки. — Но нужно ли это, ведь муж мною выбран? Люблю соловья своего я безмерно. — Мне надобно дочку любимую выдать, Но не за растенье, а за человека! На том и решили. Отца слово — камень. Женился на Марье, от горя бессильной, Красавец удалый, воинственный Павел, Которого тесть обожал, словно сына. Шел первый лишь месяц. Явился Купала, Внушая народу веселье и праздник, Но Марья внезапно для всех захворала, Как будто её кто-то проклятый сглазил. А вечером тем же заметила челядь, Что буйно растущая зелень сверлила Меж бревнами дома огромные щели. «И ей не соперница лезвия сила». Рассветом на слёгшей Марии узрели Цветки, что пустили во внутренность корни. От каждого стебля Мария бледнела, А те разрастались, как зелень меж бревен. Прохожие праздные молвили Павлу, Что только на землю опустится вечер, Бродит вокруг дома супругов и сада Крапивник и что-то поганое шепчет. Пытались поймать, но никто не бродил там. Пытались лечить, но лекарства не знали. Меж стен сорняком прорастала крапива, Крошились цветы на постель лепестками. Мария счастливей все стала смотреться. Казалось, что хворь для нее как награда. Она прижимала растения к сердцу, Со страстью вдыхая цветков ароматы. В разгаре июля вдруг начался ливень, И в вечер дождливый усопла Мария. У дома её слёг безжизненный Димка С охапкой оторванных листьев крапивы. Деревню ту ныне не слышно, не видно. В ней все запустело, потухло, остыло. Но там как и прежде растут маргаритки В обнимку с не жгущей ладони крапивой.