Другая музыка

AU

      Хибари не понимал, почему все вокруг, кроме него и Мукуро, счастливо улыбались. Собрание, полное тяжёлых новостей, по-прежнему обещало долгую работу лишь ради того, чтобы вернуть утерянное. Безнадёжная война с Бьякураном закончилась сама собой — но какая разница, если Вонгола уже лишилась в ней былого могущества.       Аркобалено из другого мира выразились лаконично, но их голоса будто бы до сих пор звучали у Хибари внутри головы; он будто до сих пор проживал две недели из ненаступившего будущего. Он помнил, что Вонгола проиграла, и бессильно злился. Он уже не мог ничего изменить, а когда мог — всё равно облажался.       Сегодня вечером должен был умереть Реборн. В ненаступившем будущем Хибари разозлился на его смерть и даже бросил какую-то грубость о том, что раз Реборн мёртв, значит он проявил слабость, и зачем тогда вообще о нём вспоминать. Потом свихнувшийся от потери зверёк сказал, что он чувствовал присутствие Реборна внутри его соски, и Хибари, мысленно почти признав себя сумасшедшим, втайне поговорил с ненадолго забранной из хранилища погасшей пустышкой. От монолога ему стало легче.       Вот так в глазах Аркобалено выглядела достойная награда за борьбу с Бьякураном? Немного воспоминаний вместо неведения, доставшегося обычным — не носителям Тринисетте — людям. Лучше всего Хибари помнил то, как его сжирал Ураган, а позади, за железной дверью, кричал Мукуро.       В принципе, учитывая итоги борьбы, награда была заслуженной.       — Наконец-то всё кончилось! — первым нашёлся Савада.       — Беру отпуск, — оповестил Хибари, вставая из-за стола.       — Увольняюсь, — добавил Мукуро следом.       Не то чтобы Хибари в совершенстве читал выражения лиц, но простейшие эмоции он обычно улавливал. Люди, знавшие его слишком хорошо или плохо, чаще всего смотрели на него спокойно; остальные дарили преимущественно страх или восхищение. Оценивающие и презрительные взгляды до этого дня позволял себе только отец, очень редко.       Мукуро смотрел пристально, холодно и молча. Чувствуя себя жертвой очередной внутрисемейной драмы, Хибари бросил:       — Не благодари.       Тема закрыта.       Пару секунд подумав, он повторил эти слова вслух.       Отсмеявшись, Мукуро покачал головой, выдавил болезненную улыбку и сказал:       — Не понимаю, почему вам всем так нравится меня спасать. Ты даже не представляешь, что ты устроил.       Зря он не захотел избежать этого разговора.       — Не представляю, — согласился Хибари. — Потому что из-за тебя я умер.       — Ты обещал, что всегда будешь рядом.       Мукуро лгал. Хибари пообещал ему не умереть первым, и даже эти слова он считал сопливыми и неудачными: ему изначально не нравилась клятва, которая не полностью зависела от него. Она просто вырвалась — по вине Мукуро. В тот день он изображал спокойствие настолько паршиво, что даже Хибари заметил фальшь.       — Рассказывай, что случилось, — резковато приказал он.       Сначала Мукуро, будто почувствовав отсутствие интереса, отвернулся, но вскоре он заговорил:       — Всё началось с того, что на базе я повредил руку.       Он не должен был — да он не мог там пострадать. Хибари сделал ради него чуть больше, чем всё, даже лишил его выбора: после того, как тяжёлая дверь опустилась, Мукуро оставалось только бежать вперёд.       Хибари ради него, не задумавшись ни на миг, в одиночку пошёл на толпу. Умирать было больно и весело, а добровольная жертва притупила чувство долга перед Вонголой.       На самом деле его смерть никого не спасла, он просто себя обманул. Это бесило.       — Тебе оставалось два поворота. Как ты её повредил?       Мгновение помедлив, Мукуро повернул голову и снова заглянул в глаза. Хибари беззастенчиво разглядывал его лицо в ответ.       — Понимаешь, я очень жадный. Я не хотел отдавать тебе роль героя только за то, что ты среагировал первым.       Его смерть никого не спасла из-за того, что Мукуро был идиотом.       — А ведь ты ужасный эгоист, Кёя.       Он неприятно растянул имя. «Киёия» из его уст прозвучало как скрип проржавевших петель.       — Я боялся увидеть, как ты умираешь. Но твоя отрубленная голова была не лучше.       Как будто Хибари в этом провинился. Он просто устал от жизни испуганной крысы — вся Вонгола только и делала, что пряталась по туннелям, изредка беспомощно скалясь. Мукуро удачно подвернулся под руку как повод, удачно споткнулся, удачно встрял. Не уследил за ногами тогда — заткнись теперь: простая логика, которую Мукуро не понимал. Даже если заминка стоила жалких долей секунды, он мог пострадать, поэтому Хибари всё сделал правильно.       Подавая Мукуро руку в том будущем, он на миг вообразил, как его добычу, его человека, его проблему — вероломно забирает кто-то другой. Хибари не понял, что именно он тогда мимолётно почувствовал, но понял, что чувствовать такое он не хотел.       Мукуро невесело усмехнулся.       — Конечно, я понимал, что Миллефиори будут смеяться над нами, мы ведь потеряли Хранителя. Их издёвки на меня не работали, но после твоей смерти нам всем стало хуже. Нас продолжали давить, и в наших рядах уже не было сильнейшего человека на свете. Я не понимал этого, пока ты был жив, но ты был кем-то вроде нашего талисмана. Ты был нашей последней надеждой, когда больше не во что было верить. А потом ты сбежал.       «Был ещё ты. Ты был равным. Я не сбежал. Так было надо».       — Хватит ныть.       Мукуро зло усмехнулся.       — Я говорю про общий боевой дух, не про себя. В общем, без тебя было плохо, но я держался. За спиной меня называли трусом, чудовищем и предателем, обвиняли в твоей смерти и в нашем поражении. Это было даже забавно; мне нравилось, что все меня ненавидели. Знаешь, что меня добило?       — Нет.       «И не хочу».       — И не надо, — согласился Мукуро, будто прочитав мысли. — Но я расскажу. Моя рука заживала плохо, и я не стал долечивать её до конца. Я смог с ней победить, но меня задело Ураганом-Солнцем, и я слишком поздно вернулся на нашу базу. Опухоль развивалась быстро, я не мог игнорировать её или лечить иллюзиями, поэтому я в одиночку пошёл на одну из баз Миллефиори и отдал своё тело кольцам Ада. Нужно будет спросить у наших, сколько врагов я убил.       Хибари напрягся, чтобы ни одним случайным жестом не показать злость. Если бы только он был жив в том будущем, Мукуро бы не посмел даже подумать о подобном поступке.       — Не спрашивай.       — Почему?       — Потому что этого не было и не будет. Забудь.       Хибари хотел спросить, не нарочно ли Мукуро, попавший под действие канцерогенного оружия, повременил с возвращением на базу Вонголы, но не успел.       — Ты не думаешь, что ты зря отдал за меня жизнь?       — Нет. Я поступил правильно. Если бы мы умерли там вдвоём, у Вонголы не осталось бы шансов.       — Да у неё их и так не осталось.       Может, Хибари правда проявил слабость и сдался, когда полез в драку; может, он слишком боялся увидеть Мукуро мёртвым. Солдаты Миллефиори не дали ему времени, чтобы взвесить решение. Главное, что будущего, где всё полетело к чертям, больше не существовало.       Мукуро зря притворялся, что его сильно задело. От всего того, что не случилось, остались лишь отголоски и тени. Если бы он перестал о них думать, они бы тотчас исчезли.       Мукуро никогда не был оптимистом. За всю войну с Бьякураном он ни разу не сказал, что они уже давно проиграли, но он и не воодушевлялся от мелких побед. Когда в остальных просыпалась надежда, он разве что устало улыбался временным передышкам. Даже сейчас, хотя всё закончилось, он будто видел в происходящем подвох. Хибари не рассчитывал увидеть его яркую радость, просто первое время он верил, что теперь жизнь изменится: что Мукуро опять станет прежним. До войны он чаще смеялся.       На деле Мукуро растратил кучу сил и лишился всех медиумов, поэтому его настроение, в зависимости от происходящего, колебалось между плохим и спокойным. Если раньше на чужую тупость он реагировал колкими замечаниями, то теперь он медленно выдыхал и указывал рядовым членам Вонголы на ошибки в их рассуждениях; наблюдать за ним в такие моменты стало скучно. Он демонстративно помогал Хибари избегать малейших угроз, но этим он не заботился, а мстил: через унижение и отнятый адреналин. Как только бои друг с другом перестали быть риском и роскошью, драки с чужими людьми тут же потеряли значение, и Хибари прощал ему гиперопеку. Мукуро, похоже, крупно обиделся, но всё равно он срывался не так сильно, как мог бы; хотя бы этим он заслужил снисхождение.       Если бы в будущем Мукуро сам пожертвовал жизнью, сейчас бы Хибари его нахер убил.       После подарка Аркобалено они жили вроде бы слегка на ножах, но до открытых ссор дело не доходило почти два месяца. Потом Мукуро мимолётно напомнил о том, чего не случилось, а Хибари, находясь не в лучшем расположении духа, ответил, что нормальный человек был бы ему благодарен. «Нормальный — это среднестатистический? Один из тех, кого ты презираешь?». «Нормальный — это человек без твоих проблем с головой». Мукуро оскорблённо замолк, а потом и вовсе ушёл из дома, но только на вечер — утром Хибари обнаружил его в гостиной. Если бы Аркобалено отменили восемь последних месяцев вместо двух, Мукуро вернулся бы домой лишь через пару дней, но идти ему давно было некуда.       Кажется, кровь на щеке принадлежала кому-то другому: Хибари чувствовал липкую тяжёлую влагу, но не чувствовал боль — впрочем, это мало что значило.       Наверно, при желании он бы успел стереть кровь, чтобы Мукуро ничего не заметил. Вместо этого Хибари нарочно её оставил, нарываясь на прикосновение. Оправдав ожидания, Мукуро подошёл ближе, стянул перчатку и осторожно дотронулся до его щеки большим пальцем. Хибари прикрыл глаза. Кровь всё-таки принадлежала ему. Жаль, что Мукуро вылизывал только те царапины, которые оставлял сам: своим «прекрасным стерильным трезубцем».       — Тебе нужно быть осторожнее, — в очередной раз напомнил он, испортив удовольствие от незатейливой ласки.       — Думаешь?       — Я уверен.       — Хорошо. Тогда помоги мне с этим.       Мукуро, не ожидавший удара этим козырем, отстранил руку и замер. Хибари открыл глаза, чтобы насладиться его красивым недоумением.       — У меня всё ещё есть чертежи коробочек, и я хочу закончить к концу этого года варана. Он будет, в том числе, меня защищать.       С лёгкой улыбкой Мукуро наклонил голову.       — Верде и так тебе помогает.       — Да. Ему нужно больше ресурсов и меньше помех. Ты тоже можешь принести пользу.       Хибари не поверил, что Мукуро правда задумался, а не играл молчанием и рассеянным выражением на лице в глупую игру на терпение.       — У меня уже есть мой Третий Путь. Для меня эти коробочки бесполезны. — Вынеся вердикт, он снова выдержал паузу и вдруг, помрачнев, сжал руку в кулак. — Зато ради твоей безопасности я готов на всё. Даже на то, что ты сделал на базе, слышишь?       Как будто он твёрдо решил вернуть долг.       Его решимость лишь злила. Им уже давно ничего не угрожало, а Мукуро словно видел несуществующую опасность, несуществующую слабость. То гадкое чувство, которое Хибари меньше всего хотел испытывать, снова выпустило холодные щупальца. Если бы Мукуро пострадал, его защищая, это ударило бы и по гордости, и по по тому давнему страху — хватило бы мелкой царапины. Своя боль жгла меньше.       Хибари и сам старался забыть о ненаступившем будущем: например о том, что Мукуро провёл там лишние два месяца — один, без друзей и любовника, в бессмысленной жестокой войне. Он мог накрутить себя задолго до того, как подчинился запрету на плохие мысли. Может, Мукуро не только мстил и дурил.       — Не нужно, — через силу подсказал ему Хибари. — Не повторяй мою ошибку.       Мукуро, грёбаный обманщик и манипулятор, успокоился моментально.       — Надо же, ты умеешь их признавать. Наверное, я теряю хватку, но я до последнего не понимал, притворялся ты или правда думал, что поступил хорошо. Всё гадал, ждать ли мне повторения. — Хибари не успел придумать грозный ответ до того, как горло пересохло: он заметил, Мукуро стал совсем прежним: на его лице расцвела самодовольная улыбка. Прежним — как до войны. С задумчивым видом он вдруг приложил к виску три пальца и прикрыл глаза. — Кажется, было какое-то странное будущее, которое заставляло меня этого опасаться, но я ничего оттуда не помню. Наверно, мне не стоит о нём вспоминать, раз оно никогда не наступит.       Неужели так просто?       Хибари выдохнул и закрыл глаза, не зная, злиться ему или сухо благодарить. Пускай так, пускай после нечестно вытянутых унизительных слов — Мукуро наконец-то послушался.

ER (Established Relationship)

      Мукуро не рассчитывал увидеть разрушенный мир, когда розовый дым осядет. Он думал, что перед его глазами появится какое-нибудь заброшенное властями города здание или, в крайнем случае, уютный номер отеля. В будущее он попал прямиком из кровати, только и успев прикинуть время по свету из окна. Часов восемь-девять утра — значит старший Мукуро почти наверняка или ещё лежал под одеялом в Японии, или уже закончил с делами в Италии.       Но Мукуро попал за обеденный стол. За окном поднималось солнце.       — Хибари Кёя, — с елейной улыбкой протянул он, не придумав более осмысленное начало для разговора.       — Общаешься с травоядными или балуешься с базукой? — взрослый Кёя, непривычно жизнерадостный, отставил чашку, встал со стула и подошёл ближе. Забавно, что завтракал он в строгом костюме; странно, что в этом времени они завтракали вдвоём.       Даже если лёгкое, почти неуловимое желание за десять лет воплотилось в жизнь — почему именно так, вплоть до совместного быта? Мелкая прихоть не стоила драгоценной свободы, и ни за какие десять лет Мукуро не мог изменить своё мнение. Он что-то понял не так.       — Хотел увидеть, как прекрасен мир без людей, — солгал он, ничем не выдав смятение. — Не понимаю, что ты здесь делаешь.       — В своём доме? Живу.       — Тогда что здесь делаю я?       — Балуешься с базукой. У вас это ещё не запретили?       Мукуро нахмурился.       — Не запретили. Почему будущий я завтракает в твоём доме?       — Он проголодался.       Кто только учил этого Кёю отвечать на вопросы. Угрозы бы ни к чему не привели, Мукуро и сам понимал. Наверное, этот Кёя и будущий Мукуро обсуждали что-то по работе — или всё-таки…       Мукуро не понимал, выдавал ли он желаемое за действительное или же наоборот — предполагал худшее.       — Передать что-нибудь тебе из этого времени? — любезно предложил этот Кёя секунд через десять молчания.       — Раз мир уцелел, скажи ему, что я разочарован.       — Не хочу. Мой Мукуро не любит вспоминать о своём подростковом кризисе.       Так непринуждённо и с таким откровенным собственничеством.       Наверно, Мукуро должен был обрадоваться, но он представлял отношения с Кёей совсем иначе. Старшие завтракали вместе, заботились о комфорте друг друга и, похоже, общались не только на языке драк и секса — что за скучная жизнь.       Они, эти счастливые в своей убогости взрослые, невозможно бесили.       — Твой Мукуро, — повторил Мукуро, скрывая злость за расслабленностью, и улыбнулся. — Надо же. Хотел взглянуть на разрушенный мир, а увидел себя в болезненных отношениях.       — Болезненных? — Этот Кёя — насмешливый, не мрачный, проницательный — отличался от привычного. Его пальцы, грубо подцепившие подбородок, заставили Мукуро поднять голову и посмотреть в глаза — не такие холодные, как у младшей версии, но выразительные. То ли насмешливые, то ли весёлые. — У моего Мукуро есть одна привычка, благодаря которой он выжил и из-за которой его очень сложно воспитывать. Если ему что-то не нравится, он убивает причастных и уходит. Это не везде так?       — Даже если ему нравится с тобой встречаться, я не понимаю, как он до этого опустился.       Всё так же сжимая подбородок, этот Кёя молчал. Мукуро прикладывал нечеловеческие усилия, чтобы давить взглядом в ответ.       — Не понимаю, что он в тебе нашёл, — добавил он гораздо смелее. Он больше не боялся этого Кёю; пяти минут было достаточно для убийства, но этот — не тронет. Он же ослаб, его испортили отношения — почти что сломали.       Этот Кёя лишь усмехнулся.       — Интересно, осмелишься ли ты спросить напрямую?       Мукуро встряхнул головой, сбросил пальцы с лица и наконец заговорил, стараясь звучать непринужденно, даже слегка презрительно:       — Ну и как вы до такого дошли?       Этот Кёя закрыл глаза, первым разорвав зрительный контакт. Мукуро не почувствовал себя победителем.       — Просто будь рядом, будь собой и регулярно с ним дерись. Никаких свиданий, но ты можешь приглашать его драться в новые места.       — Тебя в том возрасте волновали исключительно драки?       — Я не понимал, что можно иначе, пока мой Мукуро не показал мне наглядно. Если Хибари из твоего времени защищает тебя от врагов, это ещё ничего не значит, но если он заботится о тебе иначе, ты можешь действовать. Дерёшься, выматываешь, целуешь. Только не хватай его за руки и не прижимай к стенам.       Если бы Мукуро ещё знал, когда его Кёя заботился, а когда издевался. Тот ведь намеренно создавал неоднозначности; Мукуро трактовал их в приятную для себя сторону, но Кёя мог давным-давно заметить особое к себе отношение и теперь — лениво за него травить.       — Месяц назад я заболел, и он перенёс нашу драку. Потом пришёл в Кокуё-ленд с таблетками. Это считается заботой?       — Да. — Этот Кёя задумался. — Я бы сказал, что ты точно можешь действовать, но теперь я не уверен, что наши миры похожи. Мой Мукуро никогда не был таким мямлей.       Лёгкие сдавило от возмущения. Мукуро взбесился не из-за того, что он поддался на провокацию, — просто сама попытка его отвращала.       — Я бы так же разговаривал со своей младшей версией. Ты же звучишь, как он. Как я. Я тоже не уверен, сработает ли твой совет. — Мукуро тоже встал, вытянулся, чтобы казаться выше, и с неуместной гордостью заявил: — Мой Кёя не поддаётся чужому влиянию.       По улыбке этого Кёи Мукуро сразу понял: лучше бы он промолчал.       — Как ты думаешь, мой Мукуро разозлится или обрадуется, если вернётся сюда перекинутым через мои колени?       Мукуро не шагнул назад только потому, что знал: не поможет.       — Зачем тебе перекидывать меня через колени?       — Ты не знаешь, зачем непослушных детей перекидывают через колени? Давай покажу.       Минуту назад Мукуро искренне верил: этот Кёя не тронет; теперь он знал точно: не покалечит. Не утешало. Он слишком ярко представлял своё будущее: сначала боль, потом синяки на пару недель и всё это от человека, к которому он неровно дышал. Не совсем от него, но…       — Нет. Даже не думай.       Развернувшись, Мукуро не успел сорваться с места: среагировав первым, Кёя ухватил ткань его свободной пижамы. Первые секунды Мукуро отпирался, не столько надеясь на успех, сколько рассчитывая затянуть время и сбежать обратно в свой мир. Кёя сломал сопротивление быстро.       — Ты делаешь это со мной, потому что со мной из будущего тебе не справиться, — на ходу возмутился Мукуро, но не добился реакции. Заломив ему руки, этот Кёя дотащил его до соседней с кухней-столовой комнаты и, сев прямо на пол, уложил к себе на колени. Тут же отпустив руки, он надавил на спину. Этот Кёя даже не удерживал конечности: понимал, что с такой разницей в силах ему не стоило ни о чём беспокоиться. — Если твой Мукуро говорил тебе, что ему такое нравится, то он лгал.       Мукуро сам не знал, на что он рассчитывал: на то, что Кёя проникнется, или на то, что правда испортит ему настроение и это будет хотя бы какой-то местью.       — Он такого не говорил. Я знаю, что ни тебе, ни ему не нравится боль.       Сколько оставалось? Минута? Две?       Мукуро едва почувствовал слабый шлепок, но не расслабился, ожидая более жестокого продолжения. Вместо того, чтобы обрушить град несдержанных ударов, этот Кёя сказал:       — Всегда смотри на мои поступки, а не слова, и доверяй мне.       Он ухватил пижаму между лопаток, и у Мукуро по спине пробежала неприятная дрожь. Приготовившись к худшему, он окончательно растерялся и обиделся, когда не почувствовал боль.       Этот Кёя массировал ему голову.       Вновь оказавшись в привычном времени, Мукуро увидел перед собой татами. Он лежал в странной и неудобной позе. Кёя не дал ему подняться: надавил ладонью на спину, с усилием свёл вместе его запястья и крепко прижал их к пояснице.       — Что ты творишь? — прошипел Мукуро.       — Ты невовремя. Наказывал младшего.       Ублюдок.       — Ты бил ребёнка, которому и так не повезло увидеть тебя в своём будущем.       Скривившись от отвращения, Мукуро снова попробовал вырваться, но поза сильно его ограничивала.       — Он нарвался.       И это Кёя — человек, с окончания школы запрещавший втягивать детей в дела мафии. Первый год он просто стебался над Савадой и его лучшими друзьями, но потом он начал вполне искренне оберегать мелкотню с сильным Пламенем от проблем, даже не всегда забирая себе их драки.       Это был не совсем гуманизм: Кёя просто отлично видел тех, кто не дорос до серьёзных боёв, и не хотел впустую растрачивать человеческие ресурсы. Младшему Мукуро возраст не мешал поступать по-взрослому, поэтому он и не заслуживал снисхождения. В какой-то мере это было логично, но Кёя ведь знал, что тот пока ещё не научился вести себя по-другому. Понимал, что с ним так нельзя, что он исправится.       — Ты мог поговорить с ним, если тебя так не устраивало его поведение, а не отыгрываться на нём за меня. Убери руки.       Прикосновение к заднице не обожгло болью: только лёгкой тревогой. Кёя не бил, а гладил. На пробу Мукуро ещё раз дёрнулся, освободиться не получилось. Расслабиться тоже. Страстно хотелось возмездия, но равноценная месть ему не светила: Кёя, в плане боли тот ещё читер, возмущался из-за порки только тогда, когда Мукуро шлёпал его слишком медленно или слабо.       — Успокойся.       — Видишь ли, это не так просто.       — Постарайся.       В принципе, Кёя советовал правильно. Чтобы творить качественные иллюзии, в первую очередь следовало взять себя в руки.       Младший Мукуро принадлежал другому хищнику — при желании тот мог его даже убить, — поэтому Хибари сделал ровно то, на что не разозлился бы от себя из будущего: слегка припугнув, подтолкнул младшего Мукуро к правильному поведению. Хибари не верил, что голой ладонью он мог серьёзно ему навредить, но про неадекватно низкий болевой порог — наверняка связанный с мнительностью и любовью к преувеличениям — помнил.       Привычный Мукуро остался без пары шлепков, потому что с тем же успехом можно было наказывать одного близнеца за совершённое десять лет назад преступление второго. Сейчас Хибари всего лишь восстанавливал справедливость: получал награду за проявленное терпение. Мукуро с возмущением ёрзал, даря душевное равновесие, а потом восприятие захватили лозы, и он в мгновение вырвался. Хибари слишком расслабился, но драка его тоже устраивала. Кажется, зря он сегодня возился с карри и рисом.       — Всё равно завтрак уже остыл, — с ухмылкой отмёл он ненужные мысли.       На миг поморщившись, Мукуро крепче сжал пальцы на трезубце — и позволил ему раствориться.       — Я отомщу тебе позже.       — Отомстишь за то, что я положил младшего Мукуро к себе на колени?       — Ты бил его.       — Это было бы слишком скучно. Я ждал тебя.       Мукуро прищурился и посмотрел в самую душу.       — Тогда за то, что ты не сказал мне об этом сразу, и за то, что меня удерживал, — гораздо более миролюбиво пообещал он. — Пойдём. Может, еда ещё не остыла.       Такой необидчивый, мгновенно видящий правду, рациональный.       Раньше, чем он успел сдвинуться с места, Хибари невозмутимо поцеловал его в щёку и, в ответ на польщённый горделивый вид, солгал:       — Твой младший меня попросил.       — Надо же, какой он заботливый.       Развивать ложь не хотелось, очень быстро Хибари о ней пожалел.       — Наверное.       Приобняв Хибари за плечи, Мукуро не позволил ему в буквальном смысле уйти от разговора:       — Не боишься, что тебя замучает совесть?       — С чего бы?       Какая ещё совесть, когда Мукуро сразу всё понял.       Что-то было не так. Мукуро выглядел слишком взволнованным, слишком решительным, слишком ярким.       Он всегда радовал взгляд — любым.       — Что тебе нужно? — спросил Хибари, на всякий случай сняв очки и отложив их на стол. Его устраивали драки на территории школы, если они проходили в подходящих местах: во дворе или на крыше. Кабинет, который мог пострадать, меньше годился на роль поля битвы, но Мукуро заслужил исключение из общего правила.       — То же, что и обычно.       Отодвинув кресло назад, Хибари встал и поднял тонфы. Его дыхание стало глубже, сердце тут же ускорилось.       — Не здесь, — неожиданно разочаровал Мукуро. Слишком поздно — Хибари уже настроился.       — Здесь.       — Может, ты хочешь подраться где-то ещё? Не в школе, — предложил Мукуро, и тут ему пришлось отскочить к стене. Болтовня стоила ему нормального начала; он уже почти проиграл. С трудом удерживая давящую тонфу трезубцем и стискивая от напряжения зубы, он выглядел по-прежнему ослепительно.       — Зачем?       Оттолкнув тонфу, Мукуро рывком оказался сбоку и легко заблокировал следующий удар. Он тут же атаковал, и Хибари почти пропустил выпад: потому что задохнулся от восторга. Вместо того, чтобы закрыть глаза и насладиться мигом, он отвёл руку и снова выбросил её вперёд.       — Для разнообразия.       — Мне и так с тобой весело.       Если согласиться сейчас, драка отложится; если снисходительно кивнуть после боя, то скоро они встретятся вновь — Хибари полагался на простейшие рассуждения. Не поняв этого, Мукуро скривился и ускорил атаки. Он то ли обиделся, то ли разозлился; Хибари не отказался от его затеи по-настоящему и не заслужил гневный шквал, но тем лучше.       Тем веселее.       Взрослый Кёя оказался обманщиком. Может, он и отношения выдумал: как он мог хоть кого-то привлечь этим характером? Предложенная им стратегия не сработала даже близко: Кёю не заинтересовали свидания, включавшие в себя драки. Бой закончился, и Мукуро, больше не отвлекавшийся на блоки и выпады, снова почувствовал обиду. Ему нравились эти бои — а Кёя настолько их не ценил, что ленился выбраться ради них из своего логова.       — В следующий раз подерёмся в другом месте, — оповестил тот лениво, откинувшись на заднюю часть дивана. — Не хочу разносить школу.       Они её и так не разнесли, даже сдерживаться почти не пришлось.       — На сегодня ты слишком устал? — сочувственно поинтересовался Мукуро. Теперь он твёрдо решил действовать дальше — по той самой инструкции. Вытянуть Кёю на свидание он мог прямо сейчас.       — Мне точно хватит сил, чтобы загрызть тебя до смерти.       Или нет. В ответ на открытую провокацию Кёя даже не сдвинулся с места — похоже, он действительно нуждался в длительном отдыхе.       — Буду считать, что ты сказал «да».       Мукуро снял обувь. Босиком было неудобно и драться, и отступать, но он не боялся. Он встал на колени так, чтобы бёдра Кёи оказались между ними, на мгновение задумался о своём удобстве и сел. При желании Кёя бы уже выбил ему челюсть хуком, но он лишь ухмыльнулся.       — Что ты делаешь?       — Кое-что проверяю.       Если бы кто-то из банды попросил у Мукуро совет насчёт отношений и рассказал бы о нелюдимом жестоком мальчике, любезном и заботливом только с одним человеком в мире, Мукуро бы сам обсмеял вопрошавшего — похуже, чем старший Кёя.       Наверно, если бы Мукуро посидел и подумал, он бы и сам сделал верные выводы. Кёя улыбался ему в начале каждой встречи, бросал взгляды лишь на него во время общих сборов Хранителей и спрашивал о желании драться.       Мукуро наклонился к его уху и прошептал:       — Если хочешь, я снова приду уже завтра.       Больше Мукуро не волновало, мог ли он сам дойти до того, что посоветовал ему старший Кёя: лёгшие на плечи твёрдые руки выбили из его головы все лишние мысли.

Hurt/comfort

      Мукуро выдавил самую учтивую улыбку, которую мог, но учёные от неё лишь заметно встревожились — и правильно сделали.       — Я так понимаю, вы не обсудили свою идею с нашим любезным доном?       Если бы Савада узнал об их затее, он бы сразу сказал им не лезть.       — Я отказываюсь, — строже добавил Мукуро.       За одно только предложение занять в эксперименте Вонголы роль подопытной крысы он уже получил право оставить незадачливым исследователям увечья — Савада бы расстроился, но вошёл в положение. Им повезло.        Даже если бы учёные умолчали о грозящей боли и возможной слабости на пару дней, Мукуро бы всё равно отказался — но потом, наведя справки и убедившись в сокрытии фактов, наверняка бы сорвался.       Вскоре Савада сам позвал его на личную беседу. Мукуро уже настроился на какое-нибудь интересное сложное дело, но услышал лишь одну небольшую просьбу: не лезть в ближайшие дни к Кёе. Тут же Мукуро — без капли мстительности, исключительно во имя правды — напомнил, кто из них двоих начинал обычно бои. Савада даже не полез в спор: просто объяснил, что самочувствие Кёи сейчас оставляло желать лучшего. Мукуро понял, что «не лезть» было всего лишь завуалированным «не подходить к нему близко»: по-другому он не мог уберечь Кёю от унижения или травм.       Не все проблемы рождались из неуёмного любопытства мафии и её учёных, но Мукуро заподозрил что-то неладное.       Кёя ходил темнее тучи; коллеги — ни с кем, кроме них, он не пересекался — обходили его по большой дуге. О причинах его плохого настроения знали избранные Хранители, Савада и те Вонгольские медики, которые проводили сложнейшие операции.       Мукуро, не посвящённый в тайну, узнал о ней сам. Верде — в том числе и поэтому относиться к нему без ненависти было легко — привычно избегал прямого участия в проектах Вонголы и лишь, не вдаваясь в подробности, изредка консультировал её научных сотрудников, взваливая на себя самые интересные и сложные части теоретических расчётов. Через него Мукуро кое-что выяснил.       Кёя согласился посодействовать экспериментам не ради того, чтобы получить очередное преимущество в боях, — он опять пошёл на риск ради коробочек, уже как два года диктовавших темп жизни для всей Вонголы. Он видел в них будущее, и затянувшееся отсутствие результатов не сбивало его с пути. Если бы коробочками занимался не Кёя, проект давно бы свернули.       Где-то в глубине души Мукуро верил в Кёю, потому что тот всё-таки был одним из самых упрямых и невероятных людей на свете, — но даже Мукуро смущали не приводившие ни к чему исследования.       В этот раз Кёя зашёл слишком далеко. Где-то в его лабораториях хранились гениальные расчёты, доказывавшие, что некоторые коробочки можно было открыть прямо сейчас, но для этого требовалось Пламя в невероятных объёмах: речь шла о точечном заряде, сравнимом по силе с тремя стандартными X-Burner'ами. Савада не мог побить свой рекорд ради науки, и Кёя согласился на всё, стоило учёным только заговорить о возможности усилить его Облако. О дальнейшем Верде знал неприлично много, но Мукуро недостаточно разбирался в теме, чтобы вникнуть. Он лишь понял: Кёя встрял, когда один из блокаторов Пламени, обязанных временно заморозить его Облако и Туман, сработал с неожиданно сильным эффектом. Савада в тот же день вмешался в исследование, но Гармонии Неба оказалось недостаточно, чтобы исправить ошибку.       Местами Мукуро опирался лишь на домыслы Верде, но такая версия событий всё равно казалась ему правдоподобной. Восстановить картину событий точнее мог разве что Кёя: остальные хранили его тайну бережнее, чем собственные секреты. Мукуро направился к нему с другой целью; он хотел не расспросить его о произошедшем — какая разница, если всё уже кончилось, — а поддержать. Не из жалости; он просто видел шанс заручиться доверием.       И неважно, что Мукуро понимал лучше многих: всё равно не получится. Кёя мастерски игнорировал хорошее к себе отношение.       Кое-что ещё подталкивало Мукуро к разговору: небольшой личный опыт. Он пережил опыты Эстранео в самом детстве, но до сих пор иногда неприлично долго откладывал походы в больницу; однажды из-за этого его почти убила незашитая рана. Даже если после своей неудачи Кёя предвзято относился к медицине, он всё равно должен был обратиться к врачам. Теперь, когда лучшие умы думали в первую очередь о безопасности, ему не могло ещё раз не повезти.       Мукуро зашёл в его кабинет.       — Ошибся дверью? — ледяным тоном спросил Кёя мгновенно — даже дверь не успела закрыться. В какой-то мере это было не совсем его личное пространство: если Кёя мечтал об одиночестве на базе Вонголы, ему стоило уйти в своё крыло, а не оставаться на общей части. Мукуро не хотел гарантированно нарваться на конфликт, поэтому не напомнил об этом.       — Я на пару слов.       — Если ты пришёл, чтобы меня утешить, то я по горло сыт вашей жалостью. — Кёя гневно обернулся; не теряя времени, Мукуро подошёл ближе и сжал его плечо. — Я разрешал себя трогать?       — Я знаю, как может бесить сочувствие. Просто хотел дать тебе пару советов. Я понимаю, как ты себя чувствуешь и почему сейчас тебе трудно мыслить рационально.       Кёя напрягся, будто из последних сил сдерживаясь перед ударом.       — Да откуда тебе знать, что я чувствую? — процедил он и резковатым движением стряхнул руку с плеча. Мукуро не сдвинулся с места.       — Можно я кое-что тебе покажу? — спросил он и, не дожидаясь согласия, наклонился над клавиатурой. Кёя не вмешался. — Наслаждайся, — Мукуро отшагнул в сторону. На экране висело его личное дело.       Недолго Кёя его читал, затем повернул крутящееся кресло и посмотрел на Мукуро по-другому, без гнева.       — Ты же понимаешь, что мы злимся по разным причинам?       — Да. Извини, но свои причины я считаю более весомыми.       — Я не удивлён.       Даже скрестив на груди руки, Кёя выглядел подозрительно дружелюбно.       — Я… — начал Мукуро, но Кёя жестом указал ему замолчать.       — Ты не был ни в чём виноват, и ты отомстил. Я сам создал эту ситуацию, и мне некому мстить. Если ты думаешь, что ты что-то понимаешь, то ты идиот.       Вообще-то Мукуро как минимум понимал чувство беспомощности лучше, чем остальные члены Вонголы — может, кроме Савады, но в школьные годы тот относился к нему спокойно-обречённо, а не как к пытке.       — Дело не в этом, — миролюбиво заверил Мукуро, снова удержавшись от спора. — Я рассказал тебе о своей слабости, чтобы мы находились в равных условиях. Я знаю о твоей проблеме, ты знаешь о моей.       — Твоя проблема давно уже в прошлом.       В принципе, Кёя вёл себя не хуже обычного — по слухам Мукуро ожидал большего. Как минимум драки с порога.       — Объективно, ты силён и без Пламени.       — Этого недостаточно.       Мукуро мог поддержать его и по-другому.       — Хочешь подраться? Я тоже не буду использовать Пламя.       Кёя встал и шагнул вперёд, откровенно нарушив личное пространство. Мукуро не возражал.       — Ты даже не представляешь, насколько сильно я хочу тебя уничтожить, — тихо, почти интимно проговорил Кёя. Он медленно поднял руку; Мукуро неотрывно держал на ней взгляд, пока не почувствовал, как его горло несильно обхватила ладонь. По телу тотчас пробежала дрожь, но он не ударил и не отскочил. Он не столько доверял, сколько очень хорошо знал Кёю. — Врачи не рекомендуют мне пока напрягаться. Если я сорвусь из-за тебя, мне придётся ещё дольше ждать, пока Пламя вернётся.       Кёя отпустил шею, и ещё пару секунд Мукуро чувствовал тепло там, где на ней лежала ладонь. Отшагнув назад, Кёя сел обратно в своё глубокое кресло, пока Мукуро безуспешно унимал сердцебиение. Если бы Кёя заметил ускорившийся ритм, он бы списал его на постыдный испуг.       В кабинете повисла гнетущая тишина; системный блок работал бесшумно, но сейчас именно он был основным источником звуков. Кёя неподвижно сидел с закрытыми глазами, и Мукуро радовался его сознательности, как своему успеху. Пожалуй, ему стоило просто уйти — желательно молча.       Мукуро очень аккуратно двинулся в сторону, стараясь не привлекать внимание, и чудом не вздрогнул от своего имени:       — Мукуро. — Последовавшая пауза за именем была едва уловимой. — Раз тебе всё равно нечего делать, мы можем поговорить.       Не решил же Кёя устроить себе тест на выдержку?       — С удовольствием.       За весь разговор Мукуро всего один раз подумал, что сейчас Кёя из-за него сорвётся. Через пару долгих напряжённых секунд тот снова расслабился в кресле и признался, что он и так не планировал саботировать медицинские операции: боязнь врачей он не заработал, необходимость новых вмешательств осознавал и вообще — не зря же он избегал любых физических нагрузок, чтобы потом не следовать рекомендациям в чём-то другом.       В основном Мукуро отвечал на личные вопросы; Кёя держал на лице безразличное выражение, но допытывался до малейших штрихов: уточнял про способности, про эксперименты, про жизнь после побега и реже всего — про то, как Мукуро смирился-справился с прошлым. Поза, в которой Кёя сидел, постепенно становилась всё более непринуждённой, а значит как-то ему разговор помогал.       — Ты разбираешься в вине? — вдруг спросил он.       Этот личный вопрос прозвучал слишком уж лично.       — Не особо, — честно признался Мукуро.       — Понятно. Знакомый на днях вернулся из Италии, чтобы пожелать мне выздоровления лично, и привёз бутылку. Сказал, что хорошее. Я пока не успел его выкинуть.       Мукуро мысленно перебрал возможных кандидатов на роль знакомого и остановился на Сасагаве.       — Знакомый случайно не работал последние месяцы с Варией?       Кёя мимолётно нахмурился.       — Это неважно. В любом случае ты тоже не сможешь оценить его подарок.       — Зато я могу заехать к тебе и без повода в виде вина. Я хорошо к тебе отношусь, даже если за последние полчаса ты так и не предложил мне куда-нибудь сесть.       — Радуйся, что мы разговаривали не через порог, — осадил Кёя и спокойнее добавил: — Посидишь у меня дома.       Может, стоило обсудить, правильно ли Мукуро истрактовал его приглашение, но это ждало. Даже если Кёя хотел просто поговорить, Мукуро не собирался лишать его поддержки из-за своих завышенных ожиданий.       Остаться на ночь Мукуро тоже согласился без повода, потому что напрягаться Кёе всё равно было нельзя. В том, что они не могли подраться, даже присутствовал шарм; в том, что им пришлось воздержаться от секса — нет. Мукуро мог бы сказать Кёе, что тот относился к предписаниям врачей излишне серьёзно и что одно только ускорившееся сердцебиение ему бы точно не навредило, но он и сам боялся замедлить процесс лечения.       Как-то так всё и началось.       Когда Пламя вернулось, Кёя решил как можно скорее наверстать упущенные за время ограничений бои. До последнего Мукуро верил, что они наконец-то опробуют драки в новом формате: с объятиями в конце и с комплиментами вместо угроз. На деле Кёя теперь дрался чаще обычного, но преимущественно с другими людьми. Такими темпами у Вонголы могли закончиться враги.       Первое время Мукуро не хватало внимания, а потом Кёя сказал, что он наконец-то разобрался «с делами», и они стали встречаться гораздо чаще.       Уже завязав шарф, Мукуро потянулся к сапогам, но последний момент доверился своему предчувствию и пошёл искать Кёю. Найти его оказалось несложно: он по-прежнему отдыхал в своём кабинете, читая электронную почту с чашкой зелёного чая в руке.       Скорее всего, он разгребал рабочие письма. Кёя единственный в мире умел так отдыхать.       — Не забудь сходить к врачу, — ещё раз напомнил Мукуро, изо всех сил показывая дружелюбие.       — Я помню.       — В прошлый раз ты сказал то же самое.       Мукуро и сам не любил медицинских работников, поэтому старался не давить чрезмерно, но даже его терпение имело пределы. Со своими более тяжёлыми воспоминаниями он и то добирался до врачей с меньшими затруднениями: и быстрее, и без давления со стороны.       — Она переставала болеть.       — Конечно. Даже если она опять перестанет болеть, сходи к врачу, хорошо?       — Хватит уже. Я схожу.       Подойдя к столу, Мукуро поцеловал Кёю в щёку. Кёя поставил руку на его плечо, будто отталкивая, но через миг он цепко сжал пальцы. Прокрутив письмо вниз и быстро пробежав по нему глазами, он притянул Мукуро к себе и подарил поцелуй в ответ.       — Будешь отвлекать меня — загрызу, — пообещал Кёя почти что ласково.       Перед тем, как выйти из комнаты, Мукуро потрепал его по затылку. Лёгкая хромота на левой ноге не помешала Кёе сражаться достойно — может, Мукуро лез не в своё дело, но он чувствовал, что имел на это право. Это ведь был его Кёя.       Ни к какому врачу Кёя не пошёл. Он не стал как-то оправдываться, просто озвучил факт, и тогда Мукуро чуть ли не за руку повёл его по базе Вонголы к медицинскому крылу. Рентген показал трещину. Если бы Кёя обездвижил ногу сразу, она бы срослась быстро, ему вообще повезло с телом — но за прошедшие недели он как только мог испортил своё положение, и даже Солнце сократило процесс лечения до пары дней, не часов. Кёя злился достаточно, чтобы Мукуро тактично промолчал о том, кто больше всех провинился в случившемся.       Как бы образцово Кёя не переносил трудности, иногда он нуждался в поддержке и заботе сильнее, чем любой трёхлетний ребёнок.       Кёя правильно питался, спал в более-менее нормальном режиме, когда этому не мешали внешние обстоятельства, и соблюдал гигиену. Вскоре Мукуро убедился: в остальном Кёя относился к своему телу со всей беспощадностью. С трещиной он действовал полностью в своём духе: в той же манере он чуть позже мастерски игнорировал крупный ожог, пока тот не зажил. К последствиям это не привело, Кёя оказался прав, и всё же своей неосторожностью он как минимум причинил себе лишнюю боль. «Я не ребёнок, могу потерпеть». Он будто считал, что эти выходки доказывали его силу воли, а не выглядели со стороны полнейшим идиотизмом. Как-то он дожил до своих лет, значит ничего совсем ужасающего он со своим телом не делал, и всё же Мукуро с трудом игнорировал его поступки. Обычно он старался не высказывать своё мнение, но иногда срывался на нелицеприятные замечания. Их Кёя тоже оставлял где-то за пределами своего восприятия.       Несмотря на свои дурацкие привычки, Кёя легко мог принять все меры предосторожности из-за чуть-чуть поднявшейся температуры и слабого сухого кашля. Когда Мукуро мимолётно на это указал, Кёя сначала позвал его драться, а затем выдумал абсурдное оправдание: что он, перенося болезнь на ногах, позволял вирусам перебираться в слабые тела окружающих, где те могли беспрепятственно эволюционировать — это было недопустимо. Мукуро никак не отреагировал на его слова, и тогда Кёя добавил, что он идеально оценивал уровень опасности, когда речь шла о механических травмах, но плохо разбирался в болезнетворных организмах. Не собираясь его щадить, Мукуро безжалостно напомнил ему про лодыжку, и тогда Кёя ещё раз изменил показания. Аргумент «нога не болела» ушёл в архив, его место заняла другая причина: «у меня имелись дела поважнее». Спустя вечность Кёя признал, что ему просто не нравилось болеть с температурой, а вот травмы ему почти не мешали. Своё поведение он менять не собирался.       Следующим открытием для Мукуро стало то, что «серьёзные обстоятельства», из-за которых Кёя мог просидеть за работой до раннего утра, не всегда оказывались на самом деле серьёзными. Если он вбивал себе в голову, что свалившиеся на него обязательства никак не перекладывались на чужие плечи, он мог спать по несколько часов в сутки или не спать вовсе, пока его организм окончательно не сдавал. От этого Мукуро частично его отучил вечерними изматывающими драками — но с ними тоже всё было не так просто. Во время настоящих боёв Кёя никогда не падал с ног от усталости по банальной причине: его враги умирали быстро. В спаррингах его куда меньше ограничивали эти досадные обстоятельства, поэтому им он отдавался самозабвенно. Иногда — тоже в ущерб сну или отдыху. На отказ, даже самый корректный, Кёя реагировал оскорблённым видом или нападением. В неэффективности второй стратегии из-за иллюзий он убедился за пару ссор; эмоциональный шантаж — Кёя не признавал такое название для своих манипуляций — тоже действовал плохо: Мукуро не нравилось мучить человека, к которому он испытывал нечто болезненно-яркое, но именно благодаря своим чувствам он и держался, не желая ему вредить.       В сущности, местами Кёя относился к своему телу как к механизму, нуждавшемуся в базовом уходе, но, конечно, не в отдыхе. Постепенно Мукуро понял, что ему стоило проводить с Кёей чуть больше времени, чтобы осторожно, не давя, проявлять о нём заботу. Всё равно он в последние недели задумывался о том, что ему стоило появляться в этом доме почаще, тем более Кёя любезно выделил ему комнату, граничившую с его собственной спальней. Всю свою жизнь Мукуро думал, что ночёвки в домах любовников проходили немного иначе, но оказанную заботу ценил.       Лежа на футоне, в одной руке Мукуро держал телефон, а другой обнимал вытянутую плюшевую грелку. Он перевёл взгляд на вошедшего Кёю, и тот на удивление грубо заметил:       — Ты как ребёнок с этой игрушкой.       — Мне казалось, что спать с кем-то в одной постели — это очень по-взрослому.       Кёя подошёл ближе, на миг сжал игрушку и тут же её отпустил.       — Грелка?       — Грелка, — согласился Мукуро, удобнее её перехватив. — Иногда мне кажется, что даже на улице теплее, чем у тебя дома.       — Дома теплее, — слегка отстранённо заметил Кёя. — Если хочешь, можешь перебраться в мою комнату.       — Ты утеплил её?       — Нет. Если с твоим телом что-то случится, наши бои перестанут быть интересными. Ты можешь разделить со мной одеяло.       На несколько секунд Мукуро завис, а затем резво поднялся на ноги, оставив игрушку лежать на футоне.       Не то чтобы Мукуро считал Кёю совсем безнадёжным — в конце концов, тот ведь сам заметил, что тормоза на его мотоцикле срабатывали с задержкой и сам решил на нём пока что не ездить. И всё же Кёя собирался отдать мотоцикл в ремонт сегодня — а в итоге уехал на весь день, оставив его в гараже. Мукуро не подозревал его в желании забить на всё и дальше пользоваться очевидно сломанным транспортом, но в суматохе дней он мог забыть о поломке — или о том, что он ещё не сдал мотоцикл в мастерскую.       На всякий случай ему позвонив, Мукуро нарвался на раздражение — Кёя понял, что он забыл о своём мотоцикле, и его настроение тут же ощутимо испортилось. Ему повезло, что у Мукуро было свободное время: договорившись с Кёей, он сам — по инструкции и под иллюзией — совершил все необходимые действия.       В награду Мукуро попросил совместную поездку, от которой он даже получил удовольствие; уже после Кёя долго его подкалывал, но всю дорогу скорость по просьбам снижал. Судя по его обрадованному виду, он и сам очень хотел проехаться вдвоём — или как раз не мог придумать, чем вернуть долг.       Когда Кёя — они шли под иллюзией — без колебаний схватил ладонь в тонкой перчатке без пальцев и спрятал её в карман своего пальто, Мукуро понял: больше он никогда не удивится его своеобразной заботе.       Как Мукуро выяснил за пару недель ночёвок не в своей комнате, Кёя любил читать перед сном, но сегодня он даже не открыл книгу — значит долгий день его вымотал. Так или иначе, он не стал засиживаться за документами и телефонными разговорами совсем допоздна, и в этом Мукуро видел своё достижение. От привычек Кёя, как и все люди, избавлялся с трудом, но первые шаги он явно делал.       В комнате не горел свет, но Мукуро и не нуждался в нём, чтобы легко найти тёплые твёрдые плечи и провести по ним пальцами.       — Что ты делаешь?       — Греюсь об тебя.       Поглаживания быстро перешли в мягкие массирующие движения. Истрактовав их правильно, Кёя перевернулся на живот, и Мукуро для своего удобства сел.       — Хочешь рассказать, как прошёл день? — предложил он, касаниями перейдя на шею.       — Завтра. Сильнее.       Мукуро охотно перестал сдерживаться и одновременно задумался, что бы такое несложное он мог приготовить для себя и Кёи утром.       Постепенно привыкнув к дому Кёи, Мукуро даже начал строить на него планы — он не собирался в нём ничего менять, но у него в голове возникло несколько идей о том, чем они весной могли заняться в небольшом уютном саду.       На траве лежал плед, но от земли всё равно шёл лёгкий холод. Когда Кёя сдвинул с себя одеяло, Мукуро с удовольствием забрал его себе целиком, укрылся и, свернувшись полумесяцем, крепко прижался к Кёе. Горели звёзды; система линз делала их совсем большими и яркими, но и без навороченной оптики их было хорошо видно.       Небом в основном интересовался Кёя. Мукуро нравилось лежать с закрытыми глазами, слушать его биение сердца, думать о своём и изредка смотреть в окуляр, когда труба телескопа нацеливалась на что-нибудь стоящее. Насколько Мукуро понимал, они могли использовать специальное приложение, благодаря которому труба сама наводилась на выбранные созвездия, но Кёя назвал этот режим скучным, а сам Мукуро отключился от текста инструкции, как только речь в нём зашла о полярных осях.       — Смотри, — приказал Кёя в очередной раз и снова отодвинулся от телескопа. Под недовольным взглядом Мукуро потянулся и медленно сел, подняв одеяло. Это была первая на памяти Мукуро ночь, когда из них двоих Кёя чувствовал себя гораздо бодрее. — Ты должен был купить два телескопа. Я бы их оплатил.       — Дело не в деньгах. Два телескопа — это уже не так романтично. К тому же, даже этот мы устанавливали почти час. — Мукуро послушно посмотрел на выбранный Кёей кусок неба. Он хотел отделаться дежурным «красиво», снова прилечь и с удовольствием задремать, но неожиданно для себя удивился и даже растрогался. — Ты правда нашёл для меня созвездие?       Оторвавшись от окуляра, Мукуро нарисовал букву «М» пальцем в воздухе — на неё были похожи шесть самых ярких светящихся точек.       — Нет. — Кёя поднял голову и взглянул на небо без телескопа. — В больших городах почти не видно звёзд.       — Ещё одна причина любить Намимори? — спросил Мукуро с лёгким весельем.       Вместо ответа Кёя погладил его щёку.       Мукуро снова лёг, прижался к тёплым бёдрам и положил голову на согнутую в локте руку. Кёя не замер, но он и не делал лишних движений. Мукуро чувствовал, как напрягались его мышцы, и слышал шорохи тканей. Это ему не мешало.       — Эй.       Мукуро вздрогнул, попробовал пошевелиться и со сна ударился рукой о какую-то выпиравшую на теле Кёи кость. Ладонь на миг занемела, а потом боль отдалась в неё бодрящей вспышкой.       — Смотри.       Иногда Кёя бывал многословным — не сегодня.       Где-то на треть всё ещё оставаясь во сне, Мукуро потянулся, сел, посмотрел в телескоп, не увидел ничего выдающегося — и почувствовал на плечах руки.       — Каким ты был в детстве? — спросил Кёя, будто не он знал о его детстве больше всех — местами даже чуть больше Кэна с Тикусой. Они пережили примерно то же самое, но с обсуждениями не лезли, а Мукуро в принципе не заводил разговоров на эту тему первым. О его мыслях на этот счёт расспрашивал и узнавал только Кёя.       Мукуро отодвинулся от телескопа и привалился к Кёе. С другой стороны к тому прижался тот мальчик, каким Мукуро смутно себя помнил. Кёя тут же как мог отстранился от иллюзии: то ли брезгливо, то ли испуганно. Раньше, чем он потребовал, Мукуро развеял Туман.       — Ты же знаешь. Тихим, коварным, жестоким.       — Ты никогда не пытался вести себя как обычный ребёнок?       — Нет. Если тебе интересно что-то определённое, ты всегда можешь спросить меня прямо.       Пускай эта тема ему не нравилась, Мукуро старался звучать непринуждённо. Однажды он сам разрешил Кёе спрашивать обо всём. Если ответ что-то значил для Кёи — а иначе бы он не спрашивал, — Мукуро должен был его дать.       От повисшего молчания и уютного тепла Мукуро почти заснул вновь.       — Я знаю, что ты пережил, но не знаю, каким ты стал, — наконец негромко признался Кёя.       — Лукавишь. Ты ведь отлично меня знаешь.       — И сразу после освобождения ты был таким же?       — Я был пугливее и непонятливее.       — Жаль, что меня не было рядом, — неожиданно признался Кёя. Мукуро придумывал мягкое объяснение того, почему он бы не принял помощь: такое, которое не противопоставило бы их друг другу в смутно похожих ситуациях — но не успел. — До сих пор чувствую себя обязанным.       Мукуро уткнулся носом в плечо Кёи и негромко рассмеялся, а потом прижался к нему щекой.       — Относись к этому проще. Если бы я тебя не поддержал, мы бы не начали встречаться, так что свою награду я уже получил.       — Если бы ты меня не поддержал? — Переспросив, Кёя ненадолго задумался. — Если бы ты не нравился мне до той истории, я бы избил тебя за попытку меня поддержать. Или это я начал тебе нравиться, когда ты увидел меня слабым?       Растерявшись, Мукуро поднялся и посмотрел Кёе в глаза. Тот будто бы обвинял, это тревожило.       — Ты работал по пятьдесят часов в сутки и подпускал к себе людей только во имя драк. Я не думал, что тебе кто-то нужен, пока ты не пригласил меня к себе       — Ты прибегал ко мне по первой просьбе и отталкивал всех, кто лез к тебе с отношениями. Я не видел смысла это менять.       Кёя был не совсем прав: Мукуро просто не давал надежду тем, к кому хорошо относился. Иногда он, всё ещё удерживая большую дистанцию, манипулировал чужими чувствами, но об этих ситуациях Кёе его комитет не доложил — иначе бы он, хотя всё оставалось на уровне едва тёплых слов, мог взревновать. О слежке Мукуро и так знал, удивило его другое.       — Ты боялся лишиться того, что имел?       — Нет. Меня всё устраивало.       Мукуро заключил Кёю в кольцо из рук.       — Вот видишь. Может, мы бы оба ещё долго молчали. Ты ведь рад, что мы теперь вместе?       — Не знаю. — От щипка Кёя не вздрогнул, но в нём тут же проснулся дух бунтарства. Через миг Мукуро оказался на спине. Часть неба загораживал Кёя. — Не хочу сравнивать с тем, что было. Ты сам говорил мне поменьше вспоминать прошлое.

POV

      Он будто невзначай признался, что не любит меня, и я похолодел. Словно льдинка качнулась внутри: острая, твёрдая, с неровными краями; такая же мёрзлая, как его сердце, — сердце убийцы, предателя и лжеца. Хотел бы я верить, что он обманывал всех и на этот раз, но в его голосе звенело неприкрытое безразличие — он не надеялся задеть, не выводил меня из себя. Он просто родился таким — бездушным ублюдком, не способным на высокие чувства.       Ко мне, во всяком случае.       Его слова всегда расходились с делом — вот и сейчас он потянулся к чашке изящными пальцами, легко её поднял. Я плеснулся через края, испортив всю грациозность момента. Он вздрогнул и прошипел что-то злое, а другой человек, слабо улыбнувшись и что-то сказав, протянул ему белую салфетку. Я охотно пропитал её собою — даже она, теперь с неровным светло-зелёным пятном, заслуживала большего, чем этот лицемер. Через миг он безжалостно её смял — в мире не было такой вещи, которую бы этот подлец не испортил. Вскоре я обжигал его горло, твёрдо зная: наша битва ещё не окончена.       Он поперхнулся.

PWP

      Нежно в отеле, осторожно на столе, торопливо на колесе обозрения. Вдумчиво на заднем сиденье в машине; за сохранностью иллюзии они следили вдвоём, и Мукуро счёл это идеальной тренировкой на концентрацию.       Твёрдо на футоне, неудобно под душем, долго после вина — чёртов приём, на котором было не отказаться. Жарко не в лучшем из смыслов, когда им обоим не хватило терпения, чтобы нормально раздеться.       Перед собранием, после собрания, дважды между общими миссиями. Во время переговоров проспоривший Кёя молчал напряжённее обычного, пытаясь не спалиться с вибрирующей игрушкой, а Мукуро заворожённо смотрел на его лицо.       Месяц, несмотря на крупную ссору в его начале, выдался насыщенным, а после недолгого разговора они ещё и решили возобновить отношения.

Songfic

https://www.youtube.com/watch?v=otTDBBkNpHE

      Хибари почувствовал, как его плечо сдавили пальцы, подрагивавшие то ли от страха, то ли от напряжения.       — Кёя, — выдавил Мукуро негромко, виновато, тревожно. — Скорее всего, сейчас мы умрём. Извини. Мы под чьей-то иллюзией, но я не могу ни развеять её, ни найти создателя.       Хибари с удовольствием добил бы оставшихся врагов в одиночку: ему хватило бы сил и на две, и на три такие же стычки. Даже если окружающий мир был иллюзией, которую Мукуро не мог разрушить, — это не имело значения. Хибари обрадовался бы его правоте, но на хорошую драку он особенно не надеялся.       На пробу выпустив волну Облака, он лишний раз убедился: на ближайшую пару километров вокруг в живых остались лишь два человека.       — О какой иллюзии ты говоришь? — с ухмылкой спросил Хибари, догадываясь, почему Мукуро разволновался.       — Ты разве не чувствуешь? Земля трясётся.       — Чувствую. Обычно я называю это землетрясением.       Наконец отпустив его плечо, Мукуро расслабленно опёрся на трезубец.       — Не думай, что я трус, — попросил он раньше, чем Хибари успел сказать ему что-то ещё. — Ненавижу быть слабым. Думал, что подведу нас обоих.       Хибари тоже ненавидел быть слабым.       — В следующий раз думай только о себе. Я сам могу за себя постоять.       — Я бы с радостью прислушался к твоему совету, но боюсь, что не выйдет. Знаешь, пока я верил, что нам обоим конец, я окончательно понял кое-что важное.       Мукуро прижимался спиной к стене и морщился. Наверняка он всё ещё мог шевелиться, поэтому Хибари не почувствовал себя плохим человеком, когда приблизился к его лицу. Если бы Ямамото и Гокудэра нагнали их прямо сейчас, двумя трупами стало бы больше.       Хибари точно не делал ничего безнравственного: не так давно Мукуро сам предложил ему отношения, и после того случая он не забрал слова обратно. Не очень понимая, какие действия сейчас считались самыми правильными, Хибари просто коснулся его губ губами и отстранился. Пожалуй, в этом ритуале даже имелся смысл: раз ему не стало противно, значит Мукуро действительно отличался от остальных.       И зачем только люди целовались все последующие разы. Может, он что-то сделал не так — это тянуло на повод для дополнительных проверок.       — Мне понравилось, — солгал Хибари, чтобы порадовать Мукуро. Тот выглядел совсем плохо: бледный, с закрытыми глазами и глубокой морщиной между бровями. — Теперь ты мой.       Мукуро то ли сильнее скривился, то ли попробовал улыбнуться. Когда он приоткрыл рот, его нижняя губа блеснула кровью.       Хибари мог бы закинуть его на плечо и дотащить до куда угодно, но пару минут назад Мукуро ударился спиной об стену. Он сегодня ужасно себя вёл: много болтал, пропускал атаки. Сломанный позвоночник вполне бы вписался в картину.       — Хватит притворяться, — потребовал Хибари. — Я знаю, что ты в порядке.       Подождав немного, он с брезгливой неприязнью добавил:       — Обиделся? Сказал бы сразу, что не хочешь целоваться. Я бы тебя не тронул.       Мукуро не двигался, и это выбивало из-под ног Хибари землю. Те слабые толчки из-за перемещений тектонических плит, которых Мукуро меньше двух недель назад так испугался, казались на этом фоне ничем.       Сильнее всего Хибари ненавидел беспомощность. Как бы он ни отрицал проблему, она никуда не исчезала, и он по-прежнему не мог от неё избавиться. Даже защищать Мукуро было не от кого: они уже всех уничтожили. После драк пульс Хибари быстро возвращался к обычному неторопливому ритму, но сегодня его глупое сердце колотилось как бешеное: так, словно оно, не успев завершить удар, сразу переходило к следующему. Он чувствовал, как под невозможным напором разносилась по телу кровь; его переполняла сила, решимость.       Лишившись одного из колец, Мукуро закашлял — будто бы удивлённо. Он мотнул головой, и мелкие капельки крови упали на его подбородок.       Раньше Хибари никогда не использовал свой Туман. Чтобы тело не пошло по изведанному простому пути, он снял кольцо Облака — и сразу заменил его кольцом с выступающим глазом. Крепко зажмурившись, Хибари сосредоточился и выпустил всё, что стучало внутри: страх, злость и жар. Напряжение взорвалось и превратилось в волну — в ней он потерял своё тело.       Со второй попытки подняв веки, Хибари мутным взглядом окинул палату. Во рту скопилась невкусная слюна, руку жгло, к ней шла капельница.       Зелёное пятно, когда Хибари на нём сфокусировался, оказалось школьной формой средней Кокуё. Мысли неохотно текли в голову, продавливая дорогу в цеплявшейся за них вате. Кажется, Мукуро очнулся раньше. Без всяких проводов и в обычной одежде он сидел на соседней кровати.       Мозг Хибари готов был отключиться или взорваться от перегрузки.       — Привет, герой, — с улыбкой сказал Мукуро. С совершенно расслабленным видом он держал какой-то стакан с трубочкой — поздоровавшись, он прильнул к ней губами. Он, закинувший лодыжку одной ноги на колено другой, совсем не выглядел умирающим — или хотя бы пострадавшим в бою.       Выходит, на Хибари повис меньший долг, чем он предполагал. Мукуро защитил его, но не ценой своего здоровья, раз он так быстро восстановился. Истекая кровью возле стены, он только притворялся страдальцем.       В горле пересохло. Хибари сглотнул, поборол тошноту и почти собрался с мыслями, но Мукуро ответил на вопрос о капельнице раньше, чем он прозвучал:       — Глюкоза.       Он опять испортил все планы.       — Ты, — выдохнул Хибари непослушным голосом. — Почему ты не умер?       Мукуро оторвался от коктейльной трубочки, в этот раз не успев сделать глоток.       — Надо же, — в его голосе слышалось неподдельное удивление. — Ты правда пытался меня убить?       — Пытался помочь.       Может, стоило воспользоваться недопониманием, но каждое произнесённое слово и так казалось Хибари большим испытанием — даже когда он не лгал.       — Я так и понял. Зря ты всё это устроил. — Мукуро отпил ещё. — Я сообщил наши координаты Курому и держал на себе иллюзию. Мне не хватало сил, чтобы реагировать на внешний мир, но я контролировал ситуацию. Ты слегка испортил моё положение. — Мукуро отставил стакан прямо на кровать, сложил руки в замок и наклонился вперёд. — Я всё равно тронут.       Хибари закрыл глаза. Тело горело, и боль нарастала с каждой секундой. Раз так, то, похоже, капельницу подключили совсем недавно — иначе бы он уже привык.       — Скажи, а чем ты занимался перед тем, как отрубился? — отвлёк его Мукуро.       Не понимая, какая убедительная ложь прозвучит наиболее гордо, и догадываясь, что Мукуро и так знал ответ, Хибари решился на правду:       — Я поцеловал тебя.       Мукуро смеялся тихо, но его смех будто набирал силу, отражаясь от стен.       — Ты не просто поцеловал. Как минимум ты надел моё кольцо, обнял меня и положил голову мне на плечо. Гокудэра уже пошутил про наши с тобой отношения. Подтверждаем или опровергаем?       — Я просто загрызу его до смерти.       Мукуро слишком много смеялся.       — Как скажешь. Думаю, наши дальнейшие отношения мы обсудим подробнее, когда я полностью восстановлюсь.       — Ты уже восстановился.       — Нет, — очень серьёзно сказал Мукуро. — Сейчас мы в иллюзии. Нам обоим понадобится время, чтобы оправиться.       Хибари сжал руку в кулак.       — Ты меня обманул.       — Иначе ты бы отнёсся к этому миру, как к своему сну. Проще было поступить так, чем доказывать, что я настоящий. Выиграв время, я укрепил эту иллюзию, и теперь ты так просто её не сломаешь.       Чёткий, детализированный и яркий мир кардинально отличался и от того, что Хибари снилось обычно, и от мутных фигур перед глазами из-за потери крови. Мукуро зря расстарался.       Открыв глаза, Хибари посмотрел на дверную ручку и усилием воли заставил её измениться.       — Эй, не надо, — заволновался Мукуро. — Ты и так потратил весь свой Туман.       Пока Хибари ещё мог что-то делать, он потратил не всё — почему-то окружающие часто занижали лимиты его тела; даже проницательный и понятливый Мукуро попал в ту же ловушку. Хибари не собирался менять иллюзорный мир под себя: он лишь убедился, что Мукуро не пошутил и не солгал. В реальности Хибари при всём желании не изменил бы хоть что-то одним только усилием мысли; здесь — справился даже без кольца.       Вряд ли Мукуро продумал иллюзию до мелочей. Пользуясь моментом, Хибари двумя пальцами поймал крылья катетера и дёрнул их на себя. Игла легко вышла из вены и даже не испачкала кожу кровью; глюкоза не закапала на пол. Когда Хибари в последний раз лежал в больнице, он мечтал так же вырвать провод и уйти. Сейчас уходить было бессмысленно — он сел и потянулся.       — Сколько времени прошло в реальном мире?       — Не знаю. До нас пару минут назад добрались медики, так что всё в порядке.       — Ты говоришь правду?       — Конечно.       Наверно, Хибари окончательно сошёл с ума, если этого хватило ему, чтобы поверить.

Ангст

      — Ты сегодня дрался так, будто хотел от чего-то отвлечься, а не выиграть. Неудивительно, что ты проиграл, — Мукуро сел на корточки и провёл ладонью по щеке Кёи. Тот закрыл глаза и отстранил от себя руку. Мукуро наивно ждал ответа: любого, лишь бы убедиться, что Кёя мог разговаривать без чрезмерного льда в голосе. Обычно он скрывал чувства за ним. — Вся рубашка зелёная будет, — покачал головой Мукуро, пытаясь хоть так начать разговор. Он сорвал травинку и пощекотал ею тонкое запястье, выглянувшее из-под рубашки.       — Пускай будет, — флегматично согласился Кёя. Мукуро хотел толкнуть его в плечо и потребовать рассказать уже, в чём было дело, но не успел: — У меня самолёт завтра, в Японию вернусь через месяц. Это в лучшем случае.       — И всего-то?.. Я уже подумал, случилось что-то серьёзное, — Мукуро надавил указательным пальцем на уголок рта Кёи и потянул его вверх. Кёя встряхнул головой. — Да ладно тебе, будем каждый день разговаривать с видеосвязью. Может, я и сам к тебе слетаю.       — Ты здесь вообще ни при чём. Я просто не люблю покидать Намимори.       Мукуро обиженно ткнул его пальцем в щёку.       Хибари рассчитывал собрать чемодан примерно за десять минут, но Мукуро испортил его планы одним только своим присутствием. Он лежал на диване и пялился в телефон — Хибари обернулся, ожидая увидеть его пристальный взгляд, а наткнулся на полное безразличие. Против воли он слабо нахмурился.       Он знал, что будет скучать: по школе, по дому, по городу и, чёрт возьми, по Мукуро. Когда сам Мукуро со своими друзьями уехал на полтора месяца в Италию, «пережидать сезон дождей в нормальном климате», Хибари быстро соскучился: в основном из-за мелькавших мыслей о том, что ждать предстояло ещё долго. В целом его жизнь осталась прежней; он не слишком зацикливался на лишних эмоциях, и всё же через две недели, когда Мукуро зажарился в Италии и вернулся, его сердце невольно пропустило пару ударов.       В этот раз Хибари терял всё и разом. Он впервые лишался Японии, и чувствовал себя то ли жертвой, то ли предателем. Он опять лишался Мукуро, и больше всего его бесило, что он испытывал из-за этого так много эмоций. Если бы Мукуро беспокоился сильнее него, это сошло бы за оправдание, а сейчас Хибари стыдился не только неподобающих чувств — злился уже даже не столько из-за них самих, сколько из-за того, что Мукуро подобного не испытывал. Получалось, что из них двоих слабее…       — Две одинаковые рубашки, — Мукуро вздохнул с неодобрением. Так всё-таки приглядывал краем глаза. — Возьми вон ту, чёрную. Или ту, в которой ты ходил на последнее собрание, у неё ворот красивый, а ещё лучше — захвати с собой пару футболок. Имидж имиджем, но ты ведь зажаришься.       Хибари вновь на него посмотрел. Выглядел Мукуро по-прежнему тошнотворно спокойным.       — Я и так планировал взять футболки. Так которую из рубашек?       Мукуро выглядел таким сосредоточенным, будто от его выбора зависела судьба человечества. Будто то, с какими вещами Хибари уезжал, играло большую роль, чем-то, что они два месяца не увидятся. Видеосвязь, как предложил Мукуро, — это не то. Через неё не подраться, через неё почти ничего не сделать.       — Чёрную, — ответил тот после недолгих раздумий.       Хибари отвернулся и продолжил собирать вещи. Заставив себя сосредоточиться на сборах, он даже смог ненадолго отогнать лишние мысли.       — Кёя, посмотри на меня. — После небольшой паузы Мукуро добавил: — Пожалуйста.       С неохотой — он только-только сумел отключиться — Хибари послушался.       — Чего тебе?       — Почему ты такой мрачный сегодня?       На взгляд Хибари всё было очевидно. Мукуро то ли издевался, то ли даже не пытался подумать.       — Ненавижу собирать вещи. Ещё и ты лезешь под руку, хотя не имеет значения, что именно я возьму.       Мукуро заметно расслабился.       — Почему не имеет значения? Послушаешь меня и будешь радовать всех своим видом.       — Всех, кроме тебя.       Хибари имел в виду, что Мукуро это вообще не касалось, но быстро понял, что его слова прозвучали жалко       — Всех, кто тебя увидит. И не забывай про видеосвязь. Меня, конечно, впечатлить сложно, но ты сможешь, если хорошо постараешься.       Веселье раздражало. Хибари уже пожалел, что он пустил Мукуро к себе домой — его несерьёзное отношение портило и без того испорченное настроение. Решив не обращать на Мукуро внимание, Хибари уложил в чемодан очередную рубашку.       Мукуро подошёл со спины тихо, но не беззвучно, и Хибари почувствовал лёгшую между лопаток ладонь.       — Ну давай я расплачусь, мы сядем на пол и будем друг друга жалеть. Я тоже буду скучать по тебе, но зачем портить из-за этого встречу?       Потому что от сковывающих чувств нужно было бежать. Там, где Хибари не справился сам, ему помогло стечение обстоятельств; этого он уже стыдился, но — хуже — он хотел ещё и сопротивляться везению. Схватить цепи, которыми Мукуро привязывал к себе людей, и не отпускать.       — Много о себе думаешь. Я не буду по тебе скучать.       — Мне хватает храбрости признать, что я буду, и заметь, я держусь лучше, чем ты.       От его слов не стало легче.       Всего лишь месяц.

Антиутопия

      Хибари отказывался от еды и напитков почти на каждом приёме. Первое впечатление о мафии он составил по Реборну, и с тех пор оно не изменилось — преступный мир по-прежнему казался ему чуждым, опасным и интересным. Мафия заслужила его уважение, но не доверие.       То, что Мукуро тоже старался не есть и не пить на приёмах, стало для Хибари откровением. В его голове крепко запечатлелся образ: негромкий смех, взмах волос, бокал в длинных пальцах. Он даже легко мог представить, как Мукуро именно пил. Так и не поняв, сказал ли Мукуро правду, Хибари стал внимательнее за ним следить — впрочем, он и до этого старался держаться рядом, потому что все остальные раздражали его сильнее. Два приёма подряд Хибари вообще не выпускал Мукуро из своего поля зрения, особое внимание уделяя его губам. Ни капли. Он почти не использовал иллюзии для своего обмана, и это удивляло больше всего.       — Убедился? — спросил Мукуро после второго приёма.       — В чём? — изобразил Хибари непонимание.       — В том, что я такой же параноик, как и ты.       — Я не параноик.       — Извини, — легко отказался Мукуро от слов. — Поехали в бильярд?       — Давай лучше ко мне.       — Я хочу поиграть. В крайнем случае могу согласиться на боулинг.       Мукуро воплощал в жизнь невозможное: из-за него Хибари подумывал отвести одну из комнат своего дома под бильярдный стол и сопутствующие стойки. Он так и поступил, но опасался, что Мукуро прочтёт в этом жесте привязанность или, хуже, так и продолжит отказываться от приглашений.       Хибари не любил алкоголь — даже тот, который ему рекомендовали как качественный. В плане вкуса он предпочитал другие напитки, тот же зелёный чай, а чувство расслабленности, про которое все говорили, казалось ему глупой выдумкой. Если он пил относительно много, то его голова начинала кружиться, а он сам заметно слабел — не те ощущения, к которым он видел смысл стремиться.       Мукуро — как минимум вслух — рассуждал примерно так же, и крепкие напитки называл обжигающей горло дрянью. Ему нравились некоторые вина, но даже их он осиливал не больше пары полных бокалов за вечер. Желая понять, что Мукуро находил в этой кислятине, иногда Хибари присоединялся к нему в ресторанах. Каждый раз вино вызывало у него ассоциации с каким-нибудь медицинским препаратом, создатели которого безуспешно пытались добиться нормального, не вызывающего отвращения вкуса.       Во время одной из попыток Реборна сблизить Вонголу и Варию — в тот раз стандартным походом в бар — Хибари весь вечер упрямо заказывал зелёный чай вместо алкоголя, а Мукуро постепенно оценивал ассортимент мороженого — весьма небогатый. Когда черёд дошёл до клубничного, кто-то из Варии не удержался и пошутил насчёт их, непьющих, ориентации — и его коллеги тут же развеселились. Хибари не почувствовал себя задетым, но репутация обязывала его начать драку, а он задолго до шутки устал сидеть и слушать чужой пьяный бред — изначально он пришёл на встречу, чтобы подраться с кем-нибудь, но драка со всей Варией сразу устраивала его даже больше. Остальные из Вонголы сначала попытались замять конфликт, но потом сдались и присоединились к потасовке, отняв изрядную долю веселья.       Самой забавной в той истории была даже не драка. Гораздо сильнее Хибари впечатлило то, что потом, во время личного разговора, Мукуро объяснил свой выбор бунтом: якобы он нарочно играл не по правилам, раз за разом заказывая мороженое. Хибари так и не решил, какой из вариантов смешил его больше: что Мукуро правда действовал из духа противоречия или что он так по-дурацки оправдывал свою любовь к мороженому и нелюбовь к алкоголю.       Иногда даже выдающихся талантов Мукуро было недостаточно, чтобы обвести всех вокруг пальца, — или он так думал. Он считал, что использование более-менее масштабных иллюзий сразу поставило бы крест на переговорах: его собеседник тоже специализировался на иллюзиях; будучи слабаком, он вряд ли понял, что именно скрывалось от него под Туманом, — но сам обман он бы почувствовал. В это Хибари верил, смущало его другое: Мукуро почему-то решил, что нужную ему информацию он мог вытянуть лишь из слегка опьянённого собеседника, и ради этого он смирился с необходимостью пить самому. В беседе один на один его привычную схему провернуть было действительно сложно, хотя Хибари поставил бы пару колец на то, что при желании Мукуро бы справился — но, что важнее, алкоголь только портил неплохой план. Мукуро уже уговорил нужного ему человека встретиться в Кокуё-ленде, а не на нейтральной территории; зайти немного дальше и провести всю беседу без алкоголя ему ничего не стоило. Он просто упёрся в решение, казавшееся ему очевидным, и теперь нуждался в небольшой помощи, чтобы воплотить его в жизнь. Хибари не одобрял его затею, но если бы он отказал, Мукуро бы рискнул в одиночку.       Всего два человека в мире могли увидеть Мукуро пьяным, и лишь один из них не платил за эту возможность секретами семьи. Хибари не чувствовал себя польщённым: двое — уже толпа, и он очень редко делал из этого правила исключение.       Мукуро всё равно пришлось использовать иллюзию, чтобы скрыть присутствие в зале лишнего человека. Во время предварительного обсуждения он сказал, что статичная иллюзия на расстоянии привлекала не столько внимания, сколько динамическая совсем рядом. Ему иногда было вредно думать.       Без особого интереса и цели Хибари изредка отрывался от книги и смотрел на Мукуро. Тот мирно о чём-то беседовал и выглядел разве что чуть более расслабленным, чем обычно. Если бы его худшие подозрения воплотились в жизнь, то он наверняка как-нибудь отбился бы от напавшего визави.       Отбился бы, позволь ему это Хибари. Слишком долго он сидел без дела, чтобы так просто отдать добычу.       Иллюзия, отрезавшая кресло от остального помещения, начала слабеть. Хибари внимательно посмотрел на Мукуро; тот вряд ли различил с такого расстояния выражение на лице, но взгляд поймал и причину беспокойства понял. Медленно он стал укреплять завесу Тумана, вышло не очень. Хибари не любил работать в подобном ключе, да и договаривался он совсем на другое. Без желания, зато с мысленным «будешь должен» Хибари подправил иллюзию сам.       Вскоре ему пришлось удерживать её почти в одиночку, прикладывая к этому все усилия. Насколько проще было бы сначала выбить всю информацию, а потом убить незнакомца — Мукуро ведь рассматривал исход с его смертью как возможный. Хибари сдерживался только из уважения: он верил, что Мукуро имел причины действовать мирно, а не выбрал стратегию совсем без участия мозга.       Нетвёрдыми шагами Мукуро приближался к креслу. Вряд ли бы он споткнулся о свою ногу и упал — скорее бы пошатнулся и из последних сил устоял. Хибари перевёл взгляд на украшавшую стену глубокую трещину: от самого пола до где-то трети стены, внизу шире, сверху поуже. Бояться слабости из-за алкоголя и жить в аварийном здании. Хибари редко злился на Мукуро по-настоящему: только когда тот не замечал свои очевидные ошибки.       На последних шагах Мукуро всё-таки повалился вперёд, и Хибари инстинктивно выставил руки, чтобы подхватить его под мышки. Как он понял через миг, Мукуро не падал — он тянулся за поцелуем. От него сильно пахло спиртом и чем-то ещё; разбирайся Хибари в алкоголе чуть лучше, он бы угадал напиток по одному только аромату. Он отвернулся.       — Кё, — с недовольством протянул Мукуро, ладонью дотронувшись до его подбородка. — Ты хороший.       Так вот как он вёл себя по-настоящему пьяным. Хибари не ожидал чего-то особенно интересного, но даже так — он разочаровался.       Мукуро и раньше говорил, что без полного контроля над собой и своими способностями он становился непредсказуемым и опасным. Он рассказывал об этом с таким самодовольством, что Хибари сразу понял: выделывается.       Непредсказуемым Мукуро стал, опасным — для большинства, но не для всех. Красивые масштабные иллюзии рушились до смешного легко. Хибари ушёл не потому, что не мог с ними справиться.       Хибари планировал провести вечер в одиночестве — но Мукуро втянул его в переписку. В ней он разбрасывался обвинениями и нелепыми угрозами; очень быстро он перешёл на голосовые сообщения. Вскоре Хибари начал его игнорировать — он не чувствовал себя униженным или задетым, просто иначе Мукуро бы и дальше продолжил позориться.       «Извини», — пришло на телефон новое сообщение утром.       «Приезжай», — ответил Хибари.       Мукуро выглядел растерянно. Если бы он послушался и приехал ещё вчера, а не начал себя накручивать, ничего бы не случилось. Хибари не узнал бы о его безумных фантазиях и дальше бы считал себя контрол-фриком.       — Ты подумал над своим поведением?       — Да. Больше никакой ревности, я клянусь.       Тот бред даже не походил на ревность — может, Мукуро не хватило храбрости перечитать то, что он вчера отправлял.       — Я о том, что ты говорил в конце. Это была правда?       — Конечно же нет. Ты непредсказуемый, опасный и сильный. Мне это нравится.       Хибари выждал паузу только потому, что он откровенно любовался лёгким смущением.       — Иди ко мне.       — Снова вместе? — спросил Мукуро, отчаянно прижимаясь. Хибари положил руку ему на талию.       «Тебя разве надолго бросишь?».       — Не задавай глупые вопросы. Они меня бесят.       Хибари недолго помолчал перед тем, как ответить.       — Президентом мира. Потом решил, что управленческие должности — не моё.       Комитет был забавной игрушкой, но почти все организационные вопросы в нём брал на себя Кусакабэ. Хибари нравилось намечать общий курс, но разговоры, вербовка и необходимость приглядывать за людьми, так и норовившими понять что-то превратно, — всё это лишь утомляло.       Мукуро сдержанно рассмеялся. Хибари спросил бы, кем тот сам планировал стать в детстве, но он знал достаточно, чтобы промолчать.       — Представляю, какая у тебя получилась бы антиутопия.       — Я бы подпускал к себе только тех министров, которые были бы на голову ниже меня, — невозмутимо согласился Хибари. Со страдальческим выражением на лице Мукуро помотал головой, но Хибари неумолимо продолжил: — С ними скучно, но безопасно. Всегда знаешь, чего ожидать.       Мукуро обиженно ткнул его пальцем под рёбра. Хибари тут же поймал его запястье и навалился вперёд. Мукуро упал спиной на диван; кисть его правой руки оказалась прижата к широкому подлокотнику. Не удержавшись, Хибари наклонился и прикоснулся к его шее губами, втянул мягкую кожу. Потом отстранился.       — Я бы держал их на цепи.       — До конца жизни будешь теперь вспоминать?       — Пока не надоест.       Хибари бы ещё повспоминал о вчерашнем, но с недовольным выражением на лице Мукуро был слишком красивым.

Даркфик

      Голова не то чтобы болела — ощущалась тяжёлой и медленной. Мысли наслаивались широкими неровными мазками, смешиваясь и превращаясь во что-то непонятное, тёмное. Хибари опёрся на локти, отметил, что мышцы слегка затекли, приподнялся и сел.       В комнате стоял полумрак. Стены — на вид бетон, внутри наверняка ещё и каркас из металла — выглядели надёжными. Хибари надеялся, что он не видел в них никаких изъянов только из-за слегка расфокусированного зрения и мушек перед глазами. Пальцы, в отличие от остального тела, казались ему непривычно лёгкими: кто-то снял с них все кольца. Разрушить прочные стены без тонф и без Пламени он не мог.       Хибари обернулся. За его спиной лежали ещё два человека, парень и девушка; они дышали слабо, но ровно. Какие бы препараты не использовал похититель, они работали эффективно. Глаза парня закрывала повязка, и Хибари кольнуло нехорошее подозрение. Не растрачивая время на пустяки, он подошёл к парню и подцепил повязку, чтобы тут же рвануть её на себя. Раздался сдавленный крик; Хибари легко оттолкнул слабые руки и увидел на месте глаз уродливые кровоточащие раны. Хибари не собирался рисковать, он и так встрял; тонф не было, но в них он и не нуждался: он бы справился и в комнате с безопасными мягкими стенами. Пока существовала малейшая вероятность, что в деле был замешан Мукуро, удобных медиумов следовало уничтожать. Даже если Хибари ему доверял.       Особенно из-за этого.       Хибари подтолкнул парня к стене, перевернул его на бок, чтобы удобно перехватить волосы, и поднял его голову. Отведя руку, он замер перед ударом. Он хотел прочувствовать миг, сбросить часть напряжения и, взяв себя в руки, выбраться из ловушки.       — Стой! — прозвучал тонкий голос из-за спины. Прогремел первый удар, раздался сдавленный стон — и крик сзади. Хибари почувствовал на плече хватку и с раздражением попробовал стряхнуть руку. — Хватит! Я знаю, почему мы здесь, и мы в одной лодке! Хватит!       Хибари замер. Смертный приговор терпел, сначала нужно было добыть информацию — или услышать бессвязный бред и, разозлившись до предела, быстрее завершить казнь.       — Я слушаю.       — Сначала отпусти его!       — Нет.       Крепче сжав волосы, Хибари снова отвёл руку от стены.       — Хорошо, хорошо! Я объясню.       Девушка села на пол и беспомощно опустила голову; распущенные волосы упали на её глаза. Хибари понимал, что у него просто разыгралась паранойя, но на всякий случай он убрал упавшие на её лицо пряди. Девушка вздрогнула и немного подалась назад.       Обычные карие глаза без намёка на алый цвет и чёрные полосы цифр.       — Я жду, — напомнил Хибари. Раньше чужой страх веселил его или раздражал, сейчас же он лишь отнимал время.       — Мы сделали кое-что незаконное, и кто-то решил нас наказать.       — Ты даже не знаешь, что именно вы натворили?       Она солгала. Хотела выменять жизнь на полезную информацию, ничего на самом деле не зная. Одной улыбкой Хибари показал свои намерения и услышал крик:       — Убийство! Он убил его! — Пару секунд девушка с грустью и надеждой смотрела прямо в глаза Хибари, а затем опустила взгляд. — Мой парень убил человека, связанного с якудза. Я помогла ему спрятать труп. Теперь мы здесь.       Это многое объясняло.       — Имя, — потребовал Хибари слегка отстранённо, пытаясь вспомнить какое-нибудь странное недавнее убийство в среде конкурентов. В голову ничего не шло.       — Его зовут Рэн, а меня Ику.       Ику заметно успокоилась, и это злило: Хибари предпочитал выглядеть угрожающе. К тому же, она опять отнимала время, и этим бесила не меньше.       — Меня не волнует, как зовут вас. Как зовут человека, которого вы убили?       — Рэн убил, — будто бы со смущением поправила Ику. — Он знает. Когда он очнётся, он скажет.       Хибари мог попробовать надавить, но он не был уверен, что Ику правда знала ответ, и он уже и так потратил слишком много времени зря. Он мог узнать имя жертвы потом: когда они выберутся.       Хибари отошёл в сторону и повернулся к стене, чтобы сосредоточиться на размышлениях вместо гнева. Если бы похититель хотел его просто убить, он бы уже убил. Переборов ещё одну вспышку болезненного унижения, Хибари не позволил себе зациклиться на раненой гордости. Он каким-то образом облажался, но это пока не имело значения.       Похититель рассчитывал помучить его или развлечься — скорее всего, одновременно. Если он не поставил здесь камеры, он старался зря; если камеры не записывали звук, он был нерационально жаден. Решив провернуть такое дело и наверняка потратив кучу ресурсов и времени на подготовку, только идиот согласился бы получить не всё возможное удовольствие.       Поэтому Хибари мог с ним поговорить.       — Эй, ты, — начал он, отходя от стены. — Тот, кто стоит за всем этим. Ты мог честно сказать, что хочешь со мной поиграть. Теперь мне придётся убить тебя, когда я отсюда выберусь.       Он ещё раз огляделся. Слабость быстро ушла из тела. Возможно, его вырубили не медикаментами, а чем-то вроде иллюзии. Выход из наркоза ощущался совсем по-другому.       — Мне нравится, что ты относишься к происходящему, как к игре, — послышался незнакомый голос. Он доносился отовсюду, и Хибари всё больше убеждался, что он имел дело с иллюзионистом. Даже если здесь стояли динамики, он их не видел, а голос звучал неестественно чисто, без каких-либо искажений или помех. Не так, как через какую-нибудь материальную преграду.       Лишённый колец и возможности напрямую нащупать чужеродное Пламя, Хибари всё ещё мог заметить обман и уничтожить его неверием.       — Хочешь узнать правила? — с лёгкой насмешкой поинтересовался голос.       — Если я убью этих двоих, я смогу победить в твоей игре?       — Конечно.       На запрет Хибари отреагировал бы однозначно: мгновенно бы его нарушил. Раз это не могло сбить незнакомцу планы, пока что он не собирался уничтожать балласт. В конце концов, чем-то эти двое тоже насолили врагу, которого Хибари не хотел радовать даже такими мелочами, да и имя — возможно, Рэн его правда знал.       Это не означало, что Хибари решил им помогать. С брезгливостью он посмотрел на парочку.       — Догоните меня, когда он очнётся. Или ты можешь оставить его здесь и пойти со мной.       Ику как будто захотела ответить ему что-то злое; щерясь, она уже открыла рот, но благоразумно промолчала и не сдвинулась с места. Хибари этот ответ более чем устроил.       — Подожди, — тихо позвала Ику. — Кажется, там есть оружие.       Обернувшись, Хибари заметил тонфы. Медленно приблизившись к ним, он подцепил одну из них носком ботинка и немного сдвинул. Ничего не произошло. После этого он поднял их и сжал рукояти, огладил скрытую кнопку. Привычная тяжесть и привычные тактильные ощущения заставили его улыбнуться.       Он подошёл к двери осторожно, по-прежнему опасаясь нарваться на какую-нибудь ловушку. Пол под ногами не обвалился и не взорвался. Хибари ухмыльнулся: кажется, закрытая дверь сама по себе считалась преградой. Без особого труда он выбил её тонфой и на всякий случай отскочил назад. Ничего.       Кому только хватило ненависти и безумия оставить его в живых.       Внимательно глядя под ноги и по сторонам перед каждым шагом, Хибари медленно продвигался вперёд.       — Ты весьма осторожен, — заметил голос с оттенком похвалы. — Но в этом нет смысла. С тех пор, как ты попал сюда, ты в моей власти.       Собеседник был иллюзионистом, а значит Хибари не собирался верить не единому его слову: даже когда тот говорил очевидные вещи. Хибари пытался не злиться, ведь так у него было больше шансов выбраться отсюда живым и отомстить, — получалось плохо. Мысленно он так и перебирал имена, теперь уже сильных иллюзионистов: он хотел и обрушить всю ненависть на кого-то определённого, и обескуражить незнакомца названным именем. В голову настойчиво лез только один человек.       Усилием воли Хибари снова сосредоточился на комнате, заваленной хламом. Повсюду валялась перевёрнутая и сломанная офисная мебель, перемежавшаяся с крупными тёмными камнями. Само помещение было побольше первого. Всё так же осторожно, постоянно оглядываясь, Хибари медленно зашагал вперёд.       — Вижу, ты не поверил в мои слова. Что ж. Придётся тебе доказать.       Хибари моргнул, и на миг комната поплыла. Он пока не видел никаких изменений, но знал: сильная иллюзия уже завладела его разумом. Ему остро не хватало колец.       Выставив тонфы, Хибари почувствовал себя намного увереннее — а потом увидел врагов и окончательно убедился, что он победит. Из стен комнаты к нему полетели цикады, только огромные, размером в полголовы, и с острыми когтями.       Хибари сбил первую, та покачнулась, но не упала. Он ещё раз ударил, пока та не восстановила баланс, и отскочил от зелёного взрыва.       Мёртвые цикады — крупные держались под ударами дольше — превращались в зелёную пыль. Она была горячей, но не до ожогов.       Не сразу Хибари заметил, что пыль не просто разлеталась сторонам: её тёмно-зелёные сгустки улетали в другую часть комнаты и там медленно собирались в кучу. Новые насекомые всё появлялись из ниоткуда, и невольно Хибари задумался, какие реальные объекты могли скрываться под их личинами. Ничего подходящего в голову не пришло; скорее всего, он просто охотился на Туман.       Сначала зелёная куча становилась всё больше, потом — всё ярче. Иллюзионист явно на что-то указывал.       Не дождётся. Ключ к выходу наверняка крылся в подсвеченном месте, но Хибари не собирался к нему идти. Он тратил физические силы и был выносливым, а иллюзионист истощал себя морально и напрасно думал, что энергии ему хватит.       Никто не превосходил Хибари в упорстве.       Насекомые появлялись везде. Теперь они ползли по полу к ногам, свисали на паутинках и всё так же вылетали из стен. Они прибывали с бешеной скоростью, но Хибари, удерживая ритм атак, справлялся. С каждой минутой драка становилась всё интереснее.       Иллюзионист, негласно согласившийся на состязание в упрямстве, постепенно укрупнял и усиливал своих крылатых тварей, но это стоило ему отдельных сил — так же, как и разнообразие их уродливых видов. Хибари хотел уже ткнуть его в отсутствие фантазии, чтобы спровоцировать на новый виток стараний, но не успел.       — Кёя-тян, — заговорил иллюзионист с ядовитым недовольством, — ты видишь скопление огоньков?       Хибари ответил с задержкой не только ради издёвки. Ему просто нравилось методично размахивать тонфами, уничтожая мелких врагов.       — Нет. О чём ты?       Он не ошибся: после ответа насекомые исчезли, и ему пришлось остановиться. Огоньки пропали тоже.       — Если хочешь, можешь сидеть здесь, сколько угодно, — предложил иллюзионист более спокойно. Как будто не он только что проиграл.       — Мне дать тебе время передохнуть?       — Не нужно.       — Как скажешь.       Чем сильнее иллюзионист злился, тем больше он рисковал опуститься до глупых ошибок. Хибари не только веселился, но и приближал миг победы.       Неторопливым шагом он прошёл к тому месту, где до этого собирались огоньки. На обычном деревянном стуле лежал ключ.       — Огоньки должны были на тебя напасть, — продолжил иллюзионист свою болтовню. — Но ты решил отказаться от этого боя.       — Тебе не с кем поговорить?       — Завожу друзей.       — Не получится.       Как же одинаково иллюзионисты обижались, когда их творения не оценивали по достоинству. Хибари чувствовал знакомые нотки, но всё ещё не собирался обвинять Мукуро без весомых доказательств. Не один он так себя вёл.       В том, что пол как минимум одной из комнат окажется ловушкой, Хибари не сомневался. Стрела вылетела не сразу, сначала послышался звук. Это разочаровывало — иллюзионист подыгрывал.       Хибари проходил комнату медленно, вдумчиво, не допуская ошибок — так, как в его понимании должны были вести себя герои некоторых фильмов.       Пока Ику не разрушила все его планы. Хибари и не пошевелился, чтобы её оттолкнуть, она сама ушла вниз от камня — но разные снаряды тут же полетели на них со всех сторон, а двери в конце длинной комнаты с громким стуком закрылись.       — Кнопка деактивации находится в начале, — услужливо подсказал голос.       Обернувшись, Хибари увидел выдвинувшуюся панель и Рэна. Чем объяснять слепцу нужные действия, одновременно уворачиваясь от ножей, копий, стрел и камней, проще было вернуться.       Двигаясь назад, Хибари пропустил лишь один мелкий камень. Он почти не пострадал, но от шума у него разболелась голова, и, отключив главную ловушку, он прикрыл глаза, чтобы недолго отдохнуть в тишине. Её нарушили шаги, из-за которых весь упавший на пол мусор вроде копий и стрел заскрежетал.       — Ты в порядке? — взволнованно спросила Ику.       Во рту стоял отчётливый вкус крови. Хибари провёл языком по зубам и убедился: всего лишь разбил десну. Ику хотелось схватить за волосы и ударить пустой головой о стену. Превратить висок в кровавое месиво, полюбоваться, разобраться с её ухажером и дальше идти одному. Савада с его бесполезной интуицией тоже заслужил наказание; может быть, без летального исхода. Хибари помнил и о тех, кто втянул его в эту игру. Ненависть бурлила, ища выход, которого не было. Жаль, что он попал сюда не вместе с каким-нибудь сильным противником.       — Да. В полном, — не солгал Хибари. Чувства были такими привычными, будто ничего не случилось. — Если ты ещё раз полезешь вперёд, я сам тебя уничтожу.       — Извини. Я правда хотела как лучше.       — Уже неважно.       За то, что Хибари оказался здесь не один, иллюзионист заслужил отдельное наказание.       Иллюзионист шёл по стандартному набору из фильмов: головоломки; испытания на ловкость и силу; стрёмные на вид, но безопасные комнаты. Даже если часть тестов предназначалась союзникам, Хибари разбирался с ними в одиночку. Он проводил время почти что неплохо: лучше, чем если бы остался дома, но хуже, чем если бы ему подарили нормальную схватку.       В середине очередной комнаты стоял большой чёрный куб с рёбрами, на вид, метра по три. Глубокая выемка в половину грани, такая же чёрная, бросалась в глаза не сразу. В её нижней части располагались такие же неприметные чёрные ступени.       — Поздравляю, Кёя. Осталось последнее испытание. Один из твоих новых друзей должен войти в эту кабину и руками нажать на две кнопки. Это его не убьёт.       Уточнение ничего не меняло.       — Вы слышали, — равнодушно напомнил Хибари. — Быстрее.       — Разве мы можем ему доверять? — осторожно спросила Ику.       — Меня это не волнует.       Хибари справился бы и с Ику, но Рэну не повезло — он стоял ближе. Схватив того за плечи, Хибари грубо потащил его к кубу.       — Стой! Давай хотя бы осмотрим комнату! — засуетилась Ику, не пытаясь, впрочем, помешать физически.       Нажав чужими руками на кнопки, Хибари отскочил назад. Кисти Рэна тут же оказались в ловушке: чёрный куб выпустил металлические крепления, прижавшие ладони к кнопкам. Следом механизм закрылся, и пару секунд ничего не происходило. С другой стороны куба послышался шум, очень смутно знакомый.       На чистейшей интуиции Хибари всё понял ещё до того, как увидел робота. Он не знал, к какой модели тот принадлежал, но условно назвал его Гола Моской. Этот Гола Моска выглядел мелким по сравнению с тем, которого Хибари однажды одолел и без Пламени, а внутри у него сидел более слабый носитель Пламени, чем Девятый Вонгола. По всему выходило, что бой предстоял простой, но Хибари пока не расслаблялся.       Тонфы ощетинились встроенными шипами.       — Здесь есть оружие. Возможно, тебе действительно стоило осмотреть комнату, — отозвался голос.       — У тебя плохо со зрением? У меня есть оружие.       — Я хотел предложить тебе нечто более эффективное против боевых роботов, но как знаешь.       Как будто существовало оружие эффективнее тонф.       Места сочленений у старого Гола Моски не отличались особой прочностью. Возможно, их нарочно сделали уязвимыми, в тот день Занзас преследовал свои цели, но Хибари вернулся к однажды уже сработавшей тактике.       Механическая рука осталась на месте; Гола Моска попробовал контратаковать, но габариты не позволили ему быстро развернуться. Даже если его броня впечатляла, с такой скоростью движений он не мог нормально напасть — а значит не мог победить. В выносливости Хибари не собирался уступать даже роботу.       Впрочем, ждать, пока тот отключиться от недостатка энергии, он не собирался тоже.       Он не разбрасывался врагами.       Залп концентрированного Пламени ударил по стене за спиной. Та устояла. Обвал здания мог погрести их обоих — или же даровать возможность побега, чего не учёл похититель. Ему повезло, что Хибари слишком понравились правила, чтобы плыть против течения. Этот робот всё сильнее напоминал Гола Моску: они оба не пытались сбежать и выжить, перед ними просто стояла задача любой ценой уничтожить противника.       Железная рука опустилась, повторный залп не последовал. Похоже, Моске требовалось время, чтобы накопить нужный заряд. Хибари считал секунды, пытаясь прикинуть этот безопасный интервал, и от удара он уклонился скорее машинально.       Залп всё не следовал, и Хибари решил рискнуть.       Тонфа со звоном мазнула по обшивке на руке, но не оставила даже вмятины. Быстро поморщившись, Хибари ударил ещё раз, теперь со спины, — тоже безуспешно. Может, стоило дотянуться до головы — но волна Пламени заставила его отскочить назад, а потом, от грохота за спиной, рвануть вперёд. Хибари быстро обернулся, и увидел груду камней на месте одного из углов. Крупные камни завалили проход так, что сквозь него даже не просачивался свет. Стены были на удивление толстыми.       Если бы Моска продержался чуть дольше, Хибари бы заскучал. Он быстро понял стратегию — нападать, пока Моска накапливает заряд, затем бить по расположенному на неудобной высоте «лицу», — и успешно ей следовал. Его победа была вопросом времени, а не ума или силы. Закончив, Хибари оглянулся и замер.       Оружие, якобы эффективное против боевых роботов, оказалось пустышкой. Даже не гранатой или пулемётом.       В вытянутой руке Ику держала пистолет, наведённый прямо на Хибари. Её заметно трясло, она прижимала свободную руку к лицу и смотрела на мир сквозь пальцы, будто это могло защитить её от опасности. Ребёнок.       — Убери это, — холодно потребовал Хибари. — У меня нет желания тебя успокаивать.       — Я не хочу, чтобы мы остались здесь навсегда, — дрожащим, плачущим голосом зашептала Ико, — чтобы над нами смеялись, нами играли…       Тонкий голос звенел у Хибари в ушах — он ненавидел такие голоса. Ненавидел истеричных людей.       — Мы выберемся отсюда.       — Если ты мог вытащить нас отсюда, почему ты не сделал этого раньше?.. Ты хотел нас убить, да, да, ты хотел?! Ты хотел, я помню!       — Нет, — Хибари говорил подчёркнуто спокойно, чтобы не спровоцировать Ико. Он мог без проблем уйти от пули, выпущенной непрофессионалом, Ико бы слишком долго и заметно решалась, но он до последнего не хотел втягивать в игру посторонних людей. При необходимости — сколько угодно, но не без неё.       Он отскочил в сторону, когда увидел, как у Ико напряглись мышцы, и через секунду понял: настоящие выстрелы звучали не так. По комнате разлетелись конфетти.       — Выглядишь озадаченным, — надменно усмехнулась Ико и убрала от лица руку. Правый глаз, до этого скрытый ладонью, горел красным; через миг её тело утонуло в белом дыме, и Хибари почувствовал себя доверчивым идиотом. — Прости, не было времени появиться лично, пришлось делать праздник чужими руками. Отойди влево, пожалуйста.       Дым развеялся. Переборов желание напасть без размышлений, Хибари выполнил просьбу.       Мысленно он до последнего мысленно оправдывал этого долбоёба.       — Твой робот мог разрушить несущую стену.       С очень серьёзным видом Мукуро посмотрел через плечо.       — Он не стрелял по-настоящему, выстрелы были иллюзиями. Почти все твои испытания были иллюзиями.       Его недоверие разочаровывало — Хибари справился бы и с настоящими ловушками. Может, Мукуро просто поленился их создавать.       Задумавшись, Хибари понял, что его «разбитая» десна уже давно не болела.       Мукуро подошёл к одной из стен, и на её месте появилось огромное зеркало. Почти аккуратно он разбил его плечом. Несколько осколков попало ему в лицо; брызнула кровь.       — Я не чувствую боль, пока нахожусь в чужих телах, — успокоил он тут же. Хибари бы предпочёл, чтобы Мукуро всё чувствовал.       — Что ты устроил?       — Небольшое развлечение для тебя. Выдал нужным людям инструкции и угрозы, а потом пришёл сам, чтобы сыграть главную роль. В отличие от большинства людей, я талантлив.       Голыми руками Мукуро убирал лишние осколки, расширяя проход. Кровь больше не текла — наверное, он прикрыл её иллюзией.       За зеркалом находилась комната — единственная отремонтированная в этом странном доме и похожая на кухню. Мукуро осторожно, на вытянутых руках — боялся испачкать кровью? — достал из холодильника торт, поставил его на стол и зажёг свечи.       — С днём рождения, Кёя.       Хибари мог вытворить с этим тортом что-то в духе глупых комедий, испачкав ненастоящее лицо бело-розовым кремом. Мог спросить, была ли здесь другая еда. Это всё не имело значения.       — Я сплю?       — Нет. Видишь ли, наша духовная связь оказалась более крепкой, чем я ожидал.       Давно ли он молчал, зная об этом, уже не имело значения. Подарок, показавшийся сначала в целом неплохим, а местами даже великолепным, с каждой секундой становился всё хуже.       — С этим можно что-нибудь сделать?       — Со мной впервые такое, — Мукуро виновато отвёл взгляд, вряд ли на самом деле раскаиваясь. — Верде работает над одной технологией. Она сможет тебя защитить. Не знаю, хочу ли я, чтобы он справился. — Снова посмотрев в глаза, Мукуро поднял руки в жесте сдачи и продолжил менее одухотворённо-загадочно: — Если разработка утечёт, я лишусь полезной способности.       Блеск. Хибари теперь знал о проблеме, но мог только ждать её разрешения.       — Лучше бы в качестве подарка ты сделал что-то со своей инсектофобией.       — У меня она есть?       Мукуро наклонил голову, сел напротив и сложил руки в замок.       — В первой же ловушке ты использовал насекомых.       — Мне пришло в голову не так много летающих животных, причём птиц ты любишь.       Чтобы его слова звучали убедительнее, ему стоило как минимум не избегать маленьких безобидных цикад — и не морщиться, находя в саду их панцири после линьки.       — Неважно. Меня не волнуют твои взаимоотношения с насекомыми. Я хотел сказать, что любой другой подарок был бы лучше того, что ты устроил.       — Упрекать того, кто может ещё раз захватить твоё тело. Как опрометчиво.       — Не опрометчивее, чем захватывать моё тело.       — Когда ты уже разозлишься достаточно, чтобы прилететь в Италию?       — Приди ко мне сегодня во сне, поговорим. Может, это сработает.       — Я подумаю. Лови.       Вытащив из кармана кольцо Облака, Мукуро бросил его через стол.       — Где здесь выход?       — Там, где ты его пробьёшь. — Мукуро улыбнулся. — Давай. Я знаю, что ты сейчас хочешь сделать.       Подойдя к нему ближе, Хибари с удовольствием сделал то, чего никогда не позволил бы себе с настоящим Мукуро. Иллюзия пропала не сразу, и это почти встревожило. Пару секунд посмотрев на то, как из виска Ику вытекала кровь, Хибари пошёл ломать стены.

Детектив

      Мукуро рассказывает про такие бордели случайно — что вот, треть детства он боялся туда угодить, а теперь услышал, что в одном из них недавно как раз притворялись им. Хибари не сразу понимает, о чём тот говорит, и удивляет его неосведомлённостью; сначала Мукуро открыто показывает удивление, затем исправляется и уточняет: он понимает, что Хибари никогда не пойдёт в подобное заведение, но слухи кажутся ему распространёнными в определённых кругах.       Хибари идёт.       Рокудо Мукуро — это специфический выбор, если рассматривать его в качестве шлюхи на ночь. В постели с ним Хибари пробует практически всё, что не кажется ему отвратительным: частично в реальности, частично, после картинных уговоров, в иллюзиях. Из этого разнообразия он вычленяет суть и смиряется с тем, что под Мукуро нужно подстраиваться. Не задевать его оголённый живот холодными кольцами, не причинять ему боль, не лезть к нему, когда он устал. Ему нужно выдавать много свободы: он превратит секс в безумие, если сам опустится на колени, и подавится в самый неподходящий момент, если будет повиноваться руке в волосах.       Рамки допустимого — это вообще сложная тема. Одна «пробная попытка» в иллюзии — перед этим они пробуют и в реальности, но Мукуро боится за своё тело и напрягается так, что даже игрушка толщиной с палец причиняет ему боль и нормально не входит — надолго отбивает у Хибари тягу к экспериментам. Мукуро ненавидит грубость, у него в голове слишком много медицинских ассоциаций, и с его чувствительностью то, что Хибари считает дополнительной стимуляцией, превращается в до боли чрезмерную. Просьба не лгать и не скрывать чувства приводит к мученическому выражению на красивом лице; с одной стороны, это заводит, с другой — это достаточно похоже на одну из противоречащих дисциплине вещей, чтобы пробудить подобие совести. Физические ощущения — если отбросить то, что Хибари в принципе нравится лежать и получать удовольствие, а в тот раз ему из-за позы не хватает укусов и прикосновений, — оставляют желать лучшего: ртом и руками Мукуро ласкает член гораздо разнообразнее. В процессе Хибари неожиданно понимает, насколько глупо звучат его стандартные просьбы двигаться быстрее — оказывается, воплотить их в жизнь физически сложно. Эгоизм не работает; сосредотачиваться приходится не на том, на чём хочется. Когда Хибари задаёт единственный оставшийся в голове вопрос — «почему ты обычно соглашаешься быть сверху, это ведь уныло?» — Мукуро пожимает плечами и говорит, что фишка во взаимодействии. Ему нравится следить за реакцией и доводить до исступления, хотя в целом он относится к анальному сексу довольно нейтрально: раньше он иногда призывал для себя свою же иллюзию и ни разу не ушёл с ней дальше петтинга, потому что зачем.       Но даже если обо всём этом не знать.       Рокудо Мукуро — это опасность; хотеть его — значит жаждать риска и крови. Хибари нравятся мысли о том, что если Мукуро что-то ударит в голову, то он нападёт, — и, если сил защититься не хватит, убьёт. Мукуро не ранит гордость, потому что к нему привязаться не стыдно, Мукуро не треплет нервы общепринятой моралью и глупым оптимизмом, на Мукуро можно положиться в бою, Мукуро вдохновляет соперничеством, Мукуро развивается с той же скоростью, Мукуро похож, Мукуро понимает — всем этим он ценен. Остальным, не Хибари, это не нужно. Мукуро умеет нравиться людям, и он может быть интересен совсем по-другому, если его плохо знать, — но неужели интересен настолько, чтобы идти на самообман?       Хибари не понимает.       Практически каждый отдельно взятый человек — идиот. Имея возможность воплотить в жизнь любую фантазию, большинство выбирает страдать по мёртвой, безответной или по-другому несчастной любви. Идти в подобный бордель, не желая чего-то нереального и безумного, ещё унизительнее, чем направляться в обычный.       То, что Мукуро знает о визите, более важная зацепка, чем сам визит. Мукуро любит себя, и он любопытный, но у него нет столько времени, чтобы намеренно выяснять, кто и как удовлетворяет свои фантазии на его счёт. Скорее всего, он общается с владельцем борделя, и это сильно сужает круг поисков.       Выдав нужные распоряжения, Хибари едет на другой конец Японии, чтобы побывать там, где Мукуро точно не появлялся и не появится в ближайшее время.       Первый образец обдолбан так, что о нём Хибари не беспокоится: не узнает и не запомнит. Образец покорно берёт фотографию и пытается изобразить что-то похожее на своём лице, но слишком тёмные волосы свисают во все стороны, они до абсурда неравномерной длины, а из уродливой копны торчит ухо — очень близко к затылку. Существо не похоже на Рокудо Мукуро, но оно близко к тому, чтобы кто-то согласился трахнуть его из чистой жалости.       Хибари плевать.       Второй образец адекватен, и Хибари делает всё, чтобы не создать повод для шантажа. Всё проходит настолько не под камерами, насколько это возможно; их не засекают вместе. В номере Хибари выдаёт фотографию и спустя полминуты видит Мукуро.       — Сними кофту.       «Мукуро» слушается, а потом вопросительно смотрит вниз, на джинсы, поддевает пальцами шлёвки.       Мимика не та, движения тоже.       — Не снимай. Мне нужно проверить, как этот человек выглядит с определённого ракурса. Повернись ко мне спиной. Поверни и наклони голову. Ниже.       Хибари подробно описывает нужную позу, но это лишь очередная защита от слухов. Чтобы даже «Мукуро» не подумал, будто Хибари пришёл сюда с иной целью, но испугался или смутился.       Это, в сущности, не имеет значения. Единственный, чьей реакции стоит опасаться, это настоящий Мукуро, но он-то как раз всё поймёт. В худшем случае — ударит и тут же простит.       Индивидуала можно, конечно, убить, но с трупом придётся возиться самому, поэтому Хибари удовлетворяется небольшим спектаклем. Рано или поздно кто-нибудь сорвёт на индивидуале злость с летальным исходом: его Пламя слишком никчёмное для битвы или полноценных афер. Отобрать у него деньги — до смешного легко, но Хибари не собирается заводить врага с условным компроматом на ровном месте. Не тот случай. Мукуро до последнего не должен узнать, рисковать ни к чему.       — Свободен.       Хибари заплатил ему сразу; увидел чистую кожу на месте родинки — как только индивидуал создал иллюзию. Родинка — мелочь по сравнению с тем, насколько не похоже всё остальное.       С холодной головой Хибари думает, что делать дальше.       Анализ отнимает немало времени. Хибари по-прежнему не нужны слухи, поэтому он поручает работу лишь самым доверенным людям и разбивает её на части: чтобы из осколков не складывалась картина. К счастью, ему не нужно проверять каждый публичный дом. Услуга довольно редкая — чувствительные, мать их, иллюзионисты выгорают на такой работе мгновенно, а принудить новых не так-то просто, — и оказывают её, в основном, крупные семьи. Анонимность гарантируется — но не когда в дело вступает Хранитель Вонголы.       Хибари лучше других понимает, что «никто не узнает» — это только слова.       Хибари последовательно действует по одному и тому же алгоритму: сначала он узнаёт про очередной бордель с особыми услугами, потом пользуется своими связями и вычисляет тех, кто им управляет, затем — прикидывает вероятность того, что кто-то из этих людей знаком с Мукуро.       Так он выходит на нужный адрес.       Чуть позже, наконец-то получив на руки имя, Хибари понимает, что даже если привычной ярости нет, он всё ещё не спокоен.       То, как Мукуро иногда убивает, намного противнее. Запах, лишняя даже по меркам Хибари жестокость, грязь на пять метров вокруг и слишком громкие крики. Хибари видит в этом свою эстетику, и мерзко ему становится почему-то только сейчас — когда он понимает, что Мукуро не ошибся и не солгал насчёт того, что им притворялись. Ревность здесь ни при чём, ситуация вообще относится к Мукуро довольно условно: на Земле куча людей, и некоторые из них на Мукуро внешне точно похожи — с тем же успехом изображать могли кого-то из них.       Дело в мотивах. Это попытка укусить то, что принадлежит Хибари, и такое он не прощает.       Мукуро смеётся. Мягко, в своей манере, будто бы даже спокойно. Потом он укоряет:       — Человек потратил круглую сумму, чтобы подрочить на мой светлый лик, а ты его так.       — Не такую уж круглую.       У Мукуро на руках вся информация от предыстории до наказания, поэтому он обходится без лишних вопросов. Вместо них — проглядывает бумаги, достаёт телефон и долго что-то вбивает.       — Почти пятьдесят килограммов моего любимого шоколада. Это если покупать не оптом.       Хибари поворачивает кисть Мукуро к себе, чтобы увидеть на экране «41» и несколько цифр после запятой. Делая акцент на первом слове, Мукуро повторяет:       — Почти пятьдесят.       У него такой честный вид, что Хибари не спорит. Мукуро нарушает правила, в том числе округления, так естественно, будто следует другим, более высоким законам. Он жмурится от удовольствия, поедая шоколад, соблазнительно облизывает губы, даже когда не соблазняет, и умилительно просит сходить за него на кухню. В борделе такой, как он, не проживёт и дня — не из-за хрупкости. Он или выгрызет свободу, или напорется на чужие клыки, но не станет послушной куклой.       — Знаешь, — вырывает Мукуро из мыслей, — не нравится мне всё это, если серьёзно. Что такое бывает.       — Я собрал пятнадцать адресов. С какого начнём?       Как Хибари выясняет за последние дни, на словах Вонгола против подобного — теперь будет против не только на бесполезных словах. Рассказать Саваде о том, что происходит за его спиной, слишком просто и скучно.       — Может, ты составишь для нас круговой маршрут? Ты ведь планировал показать мне Японию, помнишь?       Мукуро улыбается и по-кошачьи трётся головой о плечо. Он запоминает каждое слово, хочет того же, чего хочет Хибари, и умеет превращать нудную работу в желанное развлечение. Они вдвоём хорошо проведут время. Некоторые адреса из списка не имеют отношения к Японии, но ни к чему обсуждать их сейчас, эту часть маршрута Мукуро составит сам. «Что есть в Италии, чего нет в Намимори?» — «Даже не знаю, с чего начать». Впервые с того разговора у Мукуро появляется шанс показать шарм Италии на деле — слова на этот счёт Хибари всё равно даже не слушает. Италия хуже Японии, но Мукуро обязательно найдёт в ней что-то хорошее.       Хибари с трудом понимает, зачем трахаться с кем-то, кто всего лишь выглядит так же.

Драма

      Всё началось с дождя. С его ледяных ядовитых капель.       Звук шагов донёсся сквозь мутную пелену. Голос ослаб, но Мукуро позвал — Кёя пришёл. Сильный, уверенный и чудовищно равнодушный.       — Так плохо, — прохрипел Мукуро, жмуря глаза. Он попробовал опереться на локоть и снова упал, — Я не могу так больше. Я просто хочу, — он зашёлся в кашле, через силу прикрыв рот ладонью, — просто хочу потерять сознание. И чтобы ты исполнил мою последнюю просьбу. Я просил тебя ещё вечером, а до утра я уже не протяну.       Полными надежды глазами он взглянул на Кёю снизу вверх, но тот не сдвинулся с места. Несколько долгих секунд Мукуро ждал ответа, а затем услышал жестокие слова, ранившие его в самое сердце:       — Ты правда думаешь, что в три часа ночи я пойду в магазин за твоим шоколадом?       Бессердечное чудище.       — Говорят, что я без колебаний бью в спину, — Мукуро вновь прервался на тяжёлый мокрый кашель и отвернулся от Кёи, — но сегодня я оказался предан. Я всё понимаю. Сон тебе дороже, чем моя жизнь.       Подойдя ближе, Кёя присел рядом с футоном и дотронулся ладонью до лба Мукуро. Погладив висок, он будто смягчился:       — Если тебя это успокоит, мой сон тут ни при чём. Пока ты болеешь, ты будешь питаться правильно. Никакого шоколада, но я могу прямо сейчас сходить за брокколи. Хочешь?       Простонав, Мукуро уткнулся лицом в подушку и решил, что больше он никогда не выйдет из дома без зонта — даже если судьба занесёт его в пустыню.

Дружба

      Склонившись над Кёей, Мукуро медленно зацеловывал его шею. Иногда он лишь мягко касался кожи губами, иногда — оставлял следы. Кёя держал ладонь на его затылке, не позволяя ему далеко отстраниться — будто Мукуро хотел. Они провели в разлуке всего неделю, да и оба работали почти всё это время — но тянуло их теперь друг к другу нещадно. Кёя уже лишился рубашки; Мукуро, ещё одетый, хотел в первую очередь избавиться от галстука: хотя бы потому, что лежавшая на нём вторая ладонь Кёи тянула вниз слишком властно.       Всё изменилось в миг: вот Мукуро нависал над Кёей, одним коленом прижимаясь к бедру, а другим притираясь между слегка раздвинутых ног, а вот — упал на спину и перестал дышать из-за руки, сдавившей горло. Действуя на одних рефлексах, Мукуро атаковал в ответ; места для замаха не хватило, но он рывком поднял руку и надавил большим пальцем на Кёин глаз, остальными вцепившись в ухо. Если бы на месте Кёи находился кто-то другой, Мукуро выдавил бы глазное яблоко без лишних раздумий, но пока он лишь сильно нажимал на веко, дожидаясь объяснений. Их не последовало, но из дверного проёма прогремел рык:       — Перестаньте!       Мукуро замер — правдоподобная картина в его голове сложилась мгновенно, — и Кёя воспользовался заминкой, чтобы вырваться из хватки; свою ладонь на шее он тоже разжал. Надеясь, что Кёе хватит мозгов не обернуться сразу, Мукуро начал скрывать розоватые следы на его теле иллюзиями, а потом их обоих окатило волной Солнечного Пламени, и на кончиках пальцев появилось неприятное ощущение из-за отросших ногтей. Кёя наконец сел на кровать лицом к Рёхэю и встряхнул головой, смахивая всего ничего удлинившиеся волосы.       — Я как раз одевался, когда в мою комнату проник этот падальщик. — Кёя кивнул в сторону Мукуро. — Пришлось объяснить ему, что он не прав.       — Ты ведь обычно встаёшь в шесть? — с недоумением напомнил Рёхэй, хмурясь так, словно он решал в уме трудное уравнение.       — Именно так, — влез Мукуро и продолжил мечтательно: — И всё это время мы дрались. Время наедине с Кёей летит так незаметно!..       На часах было чуть больше одиннадцати. Смена часовых поясов портила режим даже у людей, способных погрузить себя в сон чуть ли не усилием воли.       — Наслаждайся последними часами своей жизни, — огрызнулся Кёя, застёгивая рубашку. — Мы продолжим, когда останемся наедине.       — Ты так в этом уверен? — наклонив голову, со смешком уточнил Мукуро. — Я ещё подумаю. Не люблю, когда меня отвлекают от драк. Сбивает настрой, знаешь ли.       — Твой настрой меня не волнует.       — Кёя, но ведь для хорошей драки важен настрой всех её участников. Иначе получится избиение.       — Савада просил вас не драться друг с другом!       — Я и не собираюсь, — легко согласился Мукуро. — К тому же, у меня есть дела поважнее.       Как ни в чём ни бывало он поднялся с постели. Кёя перехватил его запястье.       — Останься.       Как оказалось, Сасагава пришёл к Кёе не просто так и даже не по надуманному поводу, а чтобы обсудить одно из текущих дел Вонголы — ничего особенного важного, так что Мукуро не вникал в разговор. Он сидел молча, почти не подслушивал и понемногу пил чай. Уйдя глубоко в себя, Мукуро не сразу понял, что в какой-то момент Кёя к нему обратился:       — Сможешь добыть информацию?       — Смогу, — без колебаний кивнул он. В чём бы ни заключалась просьба, Мукуро не верил, что с ней возникнут проблемы, а о деталях он мог узнать и потом.       — Хорошо. Можешь идти, Сасагава Рёхэй. Я разберусь.       — Вы точно не будете драться?       — Точно, — ответил Кёя пока без злости. Рёхэй уже встал с дивана, когда Мукуро решил задать свой вопрос:       — А вы с Кёей друзья?       Холодное «нет» и бодрое «конечно!» прозвучали одновременно.       — И давно? — уточнил Мукуро, обернувшись к Рёхэю и старательно игнорируя выражение на лице Кёи. Нехорошее выражение — враги от такого сдавались без боя. Рёхэй вновь сел — похоже, захотел рассказать историю знакомства.       До этого дня Мукуро знал из неё только размытые детали: что инициатором общения был Рёхэй, а Кёя перед этим умудрился ему задолжать. Ещё Кёя вскользь упоминал, что он немного уважал Рёхэя за целеустремлённость, но не мог выносить его дольше пяти минут подряд из-за остальных черт характера.       — Ещё со школы. Однажды Хибари даже спас боксёрский клуб, когда…       Кёя скрестил руки на груди, но не поднялся, чтобы силой доказать неправоту Рёхэя. Это говорило лучше любых слов — эта дружба для него действительно что-то значила.

Занавесочная история

      Наклонившись, чтобы выдвинуть нижний ящик своего шкафа с одеждой, Мукуро вдруг повернул голову и спросил:       — Ты меня слушаешь?       Хуже всего было то, что Хибари действительно слушал. Информация о том, как Кокуё-ленд страдал от опытов Верде и по каким причинам друзья Мукуро один за другим постепенно переезжали из здания в свои дома и квартиры, разъедала мозг. Почему-то ощущая её важной, Хибари с трудом думал о чём-то ещё.       Например, он до сих пор ничего не спросил о стоявшем возле стены рояле с закрытой крышкой.       — Нет. Ты умеешь играть на рояле?       Мукуро выпрямился с футболкой в руках и снисходительно улыбнулся.       — Это мой рабочий стол.       В его комнате всё лежало не там, где нужно. Взглянуть на рояль так, чтобы он показался подходящим местом для ноутбука и пары книг, Хибари не смог: от одной только мысли об этом ему становилось физически плохо. Его собственная спальня, меньшая по размерам, выглядела огромной на фоне этого захламлённого зала. Выглядела храмом порядка.       Мукуро продолжил искать нужный галстук и рассуждать о том, как он планировал отремонтировать здание, которое давно пора было снести. Раньше Кокуё-ленд кое-как тянул на аскетичную базу для будущего захвата мира, но Мукуро давно уже отказался от своих безумных планов. Его союзники появлялись здесь теперь изредка; вне зависимости от обстоятельств Кокуё-ленд посещал только Верде. Рассказывая об этом, Мукуро на удивление не делал из своих слов никаких выводов. Он единственный не понимал, что эта помойка годилась для сомнительных экспериментов, способных взрывом снести этаж, именно потому, что она не представляла ценности ни для чего иного.       Эта помойка не подходила для жизни.       — Мукуро, — спокойно прервал поток его речи Хибари. — Переезжай ко мне.       В школьные годы, когда Мукуро носил преимущественно униформу Кокуё, Хибари думал, что одеваться ещё хуже было просто нельзя, но после выпуска Мукуро начал полагаться на своё собственное чувство стиля. Впервые увидев его в чём-то обтягивающем и очень похожем на костюм из секс-шопа, Хибари подумал, что от нехватки внимания Мукуро пошёл на крайние меры. Навыки иллюзиониста позволили ему надеть соблазнительную одежду ещё в Кокуё-ленде, а по улице он, не привлекая чужих взглядов, прошёл под завесой Тумана — и всё только ради того, чтобы разжечь животную страсть.       Животную страсть, которую он заслуживал и без ухищрений.       Недолго подумав и решив, что показное безразличие навредило бы им обоим, Хибари обнял Мукуро за талию и собственнически огладил его ягодицы. В ответ на ласку Мукуро неожиданно упёрся ладонями в его рёбра, отстранился, насколько смог, и напомнил, что они заранее договорились сегодня посетить храм. Слегка озадаченный, Хибари вслух предположил, что Мукуро возбуждала смесь религии с вопиющей пошлостью, и спросил, из-за этого ли он выбрал такую одежду. Мукуро издал смешок и посмотрел на Хибари будто бы снисходительно.       Как оказалось, правда была в том, что Мукуро не считал свой облик подходящим скорее для выступления в стриптиз-клубе, чем для прогулки, — он даже не закрывался от любопытных взглядов иллюзиями. Услышав об этом, Хибари резко захотел загрызть до смерти всех, кто сегодня увидел его добычу в неподобающем виде. Одновременно со вспышкой ревности он остро прочувствовал тот факт, что у Мукуро никогда не было нормальной семьи. Сам Хибари многому научился именно от родителей: в частности, уже в пять лет он усвоил, что идеальной одеждой, уместной в любых обстоятельствах, были качественные костюмы. Хибари, насколько ему позволила память, воспроизвёл те давние слова отца, в ответ услышал смех, и на этом тема была закрыта: Мукуро отказался изменить себя к лучшему.       Постепенно Хибари более-менее привык к его манере одеваться, но Мукуро умел удивлять. К примеру, благодаря нему Хибари впервые узнал, что существовала одежда с вырезом от шеи до последней пары рёбер — как утверждал Мукуро, одежда из мужского отдела. С завидным постоянством он доказывал, что каждая отдельная пара брюк могла быть вызывающей по-особенному, а одна из его футболок выглядела так, будто как-то раз он купил в магазине обрезки тканей, чтобы потом — на удивление аккуратно — сшить из них пёстрое чудище с полупрозрачными вставками на боках. В ответ на малейшую критику Мукуро читал лекции о моде, а Хибари предпочитал этой теме почти любую другую, поэтому обычно он молчал и, раз уж ему выпадал такой шанс, тренировал свою выдержку. Не возбуждаться, держать лицо и не набрасываться на прохожих с тонфами. Не злиться на то, какие безвкусные вещи Мукуро выбирал в магазинах, — и не злиться на себя за то, какое эстетическое удовольствие они, вопреки всем правилам, доставляли.       Мукуро предпочитал сомнительные продукты не только когда речь шла об одежде, и Хибари научился делать на это поправку. Если он хотел приобрести для Мукуро десерт, то он покупал не качественные сладости из хороших ингредиентов — их Мукуро называл пресными, — а самые отвратительные пирожные, по сравнению с которыми чистый сахар уже не казался приторным. Мукуро не притворялся из шутки или назло — ему правда такое нравилось, и только такому он искренне радовался. В какой-то момент Хибари даже мимолётно подумал, что все эти предпочтения, противоречащие его собственным вкусам, были не плохими, а просто другими — но он быстро отогнал от себя эту мысль.       Когда Хибари, давно свыкшийся с привычками Мукуро, попросил его поскорее выбрать себе кровать и пообещал лично заняться её покупкой, доставкой и установкой, он ожидал примерно всего.       Но не того, что в сдержанную изящную комнату, где даже мягкий рассеянный свет подчинялся сложным законам гармонии, Мукуро выберет массивную кровать с резными опорами и балдахином.       Тяжёлая, варварская мебель постепенно превращала светлую и просторную комнату во что-то похожее на Кокуё-ленд — в его анклав на чистой земле. Заставленная несколькими столами, шкафами, стойками, техникой, хламом, она казалась тёмной и крошечной. От ещё пары комнат, чтобы сделать в них отдельные гардеробную и кабинет, Мукуро отказался — сказал, что вся его груда вещей в первую очередь просто заполняла «неуютную» пустоту.       Хибари принял это объяснение с честью и, кажется, даже удержал на лице беспристрастное выражение. Довольно скоро в комнате Мукуро появились ещё и маленький холодильник с микроволновкой — этим он окончательно доказал, что принципы, по которым жилые пространства делились на отдельные помещения, от него ускользали. Хибари напомнил ему, что существовала кухня, — Мукуро на пару мгновений замялся, а потом сказал, что он жил в своём режиме и не хотел шуметь по ночам где-то вне своей спальни. Хибари, больше раздосадованный из-за смущения, чем тронутый, объяснил ему, что об этом не стоило беспокоиться, и тогда Мукуро признался честнее: из чистой лени он предпочитал хранить запасы еды как можно ближе к кровати. Холодильник и микроволновка, смотревшиеся по-особенному чужеродно среди нагромождений и без того несочетавшейся мебели, остались на своих местах.       Довольно быстро Хибари решил, что в комнату к Мукуро он будет заходить так редко, как только сможет.       Мукуро оказался идеальным сожителем. Он не навязывался с общением, потому что умел развлечь себя сам, но с удовольствием проводил время вместе — в боях, в разговорах, в иных занятиях. Хибари изначально понимал, что в быту Мукуро будет максимально бесполезным, — он посудомойку-то не сразу научился загружать без напоминаний, — и в первый же день тот даже превзошёл ожидания, бездарно разбив хорошую чашку, но потом он проявил себя с другой стороны. Кажется, он знал все номера доставок готовой еды в Намимори и для каждого блюда имел представление о том, где именно его следовало заказывать, — на удивление, здесь его низкие вкусы себя не проявляли, и он действительно выбирал лучшие варианты. Пока они жили раздельно, Хибари не замечал этого его пласта знаний, несмотря на частые встречи. Ещё Мукуро охотно оформлял доставку продуктов и бытовых расходников, а иногда и сам заходил в магазины — при всём желании он бы не стал ещё более полезным, потому что уборкой в доме, за исключением пары комнат, всё равно занимались специалисты. Мукуро тоже не хотел, чтобы в его спальне ходил кто-нибудь посторонний, и из-за этого та иногда выглядела особенно непрезентабельно — но насекомых он не разводил, а остальное Хибари волновало слабо.       После переезда он стал намного чаще слышать комплименты по поводу банальных действий — той же готовки, — и они, такие нелепые, почему-то не раздражали, но сильнее всего Хибари радовался тому, что здесь, в отличие от Кокуё-ленда, Мукуро не находился под постоянным риском какого-нибудь несчастного случая; даже нагромождения мебели в его комнате стояли так, что они не могли завалить выход из неё при землетрясении. В этом плане ему угрожала разве что кровать, но её Хибари находил надёжной — правда, это было единственное её достоинство.       В первые дни они часто ругались по мелочам, потому что общались больше обычного и обсуждали решения, о которых раньше не заговаривали. Когда же они серьёзно поссорились из-за мафии, Хибари почти захотел сказал Мукуро «прочь из моего дома» — но удержался.       Больше они в тот день не пересекались. На следующее утро Хибари смотрел на спину Мукуро, когда тот по саду шёл к открытым воротам, и чувствовал смутную тревогу. Вечером Хибари рано лёг спать, а на следующий день он с облегчением услышал знакомые шаги — Мукуро шёл не к нему, но он находился дома. Какое-то время Хибари довольствовался лишь редкими отдалёнными звуками — Мукуро откровенно его избегал, — но помирились они быстрее обычного.       Хибари не находил в себе сил отказаться от тела Мукуро только из-за неподходящего места, поэтому в главном здании Кокуё-ленда, несмотря на свои громкие заявления о том, что это была помойка, он трахался не один раз. В процессе он быстро забывал о раскиданном вокруг мусоре и об общей разрухе. Спальня, которую обставил Мукуро, всё равно была лучше Кокуё-ленда — в ней как минимум не разваливались стены, — но она проигрывала любому другому месту в доме. К счастью, они и не начинали предварительные ласки возле неё: Хибари не появлялся в той части дома и из нежелания видеть то, что оскорбляло его глаза, и по старой привычке.       Когда родители Хибари переехали в Токио, его восприятие дома не изменилось: по-прежнему считая дальнюю половину здания чисто родительской, он на ней не показывался. Потом, заработав с помощью мафии круглую сумму и честно выкупив дом у отца, он мысленные поделил здание на две новые части: на свою и на неиспользуемую. В неиспользуемой части — бывшей родительской — он по-прежнему не нуждался: она досталась ему в нагрузку ко всему остальному. Мукуро отказался занять её полностью, но она всё равно принадлежала ему — не юридически, только в голове у Хибари.       Вслух Хибари молчал и об этом, и о том, что грузная мебель его отвращала. Мукуро слышал от него только редкие разумные вопросы и адекватные советы — может, именно поэтому однажды он, даже не догадываясь о мыслях Хибари, за руку потянул его в свою спальню.       Зря Хибари решил его встретить — если бы он чуть-чуть подождал, они бы пересеклись в каком-нибудь другом месте.       Уперевшись ногами в пол, он остановился и сказал:       — Ты обставил свою комнату так, что у меня в ней не встанет.       Мукуро погладил его по бедру и, прильнув всем телом, потёрся ногой о пах.       — У тебя всё нормально с потенцией. Не делай, пожалуйста, вид, что для возбуждения тебе нужно нечто большее, чем моё внимание.       Заглянув через плечо Мукуро, Хибари ещё раз осмотрел его комнату. Совмещённый со спальней кабинет он ещё понимал; совмещённое со спальней подобие кухни — нет. Эта-то часть и бесила его сильнее всего.       — Ещё для возбуждения мне нужно, чтобы в радиусе десяти метров не было холодильников.       — Надо же. На кухне тебе это никогда не мешало.       Хибари так и знал, что он зря отвлекался на минеты от Мукуро во время готовки.       — Да и сейчас, — сказал Мукуро, немного отстранившись. Сквозь одежду тот надавил ладонью на член. — Придумаешь что-то ещё или мы пойдём?       Хибари по-прежнему не горел восторгом. Он контролировал себя достаточно, чтобы потерпеть до своей комнаты, но поленился спорить с Мукуро — тем более, первый же аргумент действительно прозвучал вяло.       В крайнем случае Хибари всегда мог закрыть глаза.       Тяжёлая ткань была собрана возле изголовья кровати. Мукуро определённо долго искал это чёрно-лиловое нечто, щедро расшитое блестящими золотыми нитями. Другой его балдахин, сменный, тоже выглядел в худшем смысле напыщенно.       Хибари быстро избавился от домашней одежды и лёг, тогда как Мукуро сначала собрал и заколол волосы, а потом начал возиться с пуговицами на рубашке. От скуки Хибари огляделся и, увидев в углу кровати книгу, ручной фонарь и несколько шоколадных батончиков, замер на них взглядом. Мукуро опустился на запружинившую кровать и раскрытой ладонью надавил на его щеку. Хибари повернулся к нему лицом и поймал улыбку.       — Не обращай внимания. Сейчас уберу.       Хибари сжал его запястье.       — Не нужно.       Отпустив руку Мукуро, он положил ладонь на его затылок и надавил. Мукуро послушно опустился, лёг и взял в рот.       Может, Мукуро нарочно обставил комнату так, чтобы из постели она смотрелась лучше, чем из остальных мест; может, после оргазма Хибари снисходительнее относился к несовершенствам мира. Он не смог посмотреть на спальню так, чтобы она показалась ему красивой, но он подумал: наверное, эта комната существовала не только ради того, чтобы без наркоза резать его чувство прекрасного.       А потом, уже точно благодаря ракурсу, паззл сложился.       В тот день охота привела их в один из подконтрольных Вонголе домов любви. Комната, в которой они настигли цель, очень напоминала эту — с поправкой на обилие ярко-розовых украшений. Может, та комната даже выглядела презентабельнее — по крайней мере балдахин над кроватью в ней был полупрозрачным. Хибари вдруг увидел пугающе много сходств: все эти нагромождения мебели, дурацкий декор и даже презервативы в индивидуальных упаковках; только там они хранились в коробке на прикроватной тумбе, а здесь — в верхнем ящике письменного стола. Один из презервативов — для орального секса, с яблочным вкусом, — Мукуро захватил с собой в постель и в самом начале молча положил его рядом с Хибари. Хибари собирался им вскоре воспользоваться — он сам не отпустил Мукуро в душ после долгого дня, — но пока не спешил.       Его теория о том, что комната Мукуро не дотягивала даже до приличного дома любви, находила всё больше подтверждений. В ярко-розовом номере даже имелся похожий холодильник — тоже небольшой, тоже стоявший на одном из столов. Внутри тот холодильник больше напоминал вендинговый автомат, и в нём Мукуро, к своей бурной радости, обнаружил лимонад со вкусом, которого не нашлось в двух магазинах по дороге.       Теперь Хибари чётко понимал, к чему Мукуро мог бы стремиться, не меняя общий стиль помещения.       — Не думаю, что твою комнату ещё можно исправить без кардинальных мер, но если ты хочешь, чтобы она перестала напоминать дешёвый бордель, я могу посоветовать тебе ателье, где тебе сошьют нормальный балдахин на заказ.       Постаравшись, Мукуро смог бы вытянуть обстановку на уровень борделя средней ценовой категории.       — Хватит болтать, займись делом, — предельно серьёзно приказал тот, строго нахмурившись. Через секунду он расслабленно улыбнулся. — Всегда мечтал украсть у тебя эту фразу.       Хибари с удовольствием повалил его на спину.

Исторические эпохи

      Кольцо не могло просто взять и исчезнуть. За последний час Мукуро мысленно повторил эту фразу раз двадцать.       Он перевернул весь Кокуё-ленд вверх ногами, подключил к поискам остальных, но всё было без толку. Слишком часто Мукуро снимал Малоккио, чтобы точно помнить, где он его оставил. Если бы он потерял бесполезное в чужих руках кольцо Вонголы, он бы даже не забеспокоился — но Малоккио представляло ценность, за ним охотились.       Кёя ничего не ответил на заданный в сообщении вопрос, и Мукуро воспринял его молчание как «нет, не видел». Внутри у него всё же теплилась надежда на то, что Кёя просто ещё не успел отреагировать. Может, кольцо осталось у него дома, но он его пока не заметил. Слишком плохой была альтернатива.       Мукуро с трудом понимал, злился он или радовался. Кажется, одновременно.       — Мы живём в эпоху высоких технологий, и места, где без глушилок не ловит связь, нужно ещё поискать, а ты не можешь из дома написать мне одно чёртово сообщение?!       — Мы живём в эпоху, когда человечество следит за галактиками в миллиардах световых лет от Земли, а ты не можешь уследить за своим кольцом. В следующий раз я его выкину.

Кроссовер

      Просунув когтистые пальцы сквозь крупную сетку забора, Мукуро покачивался вперёд и назад. Сколько детей разбилось об асфальт до того, как школьную крышу обезопасили высокою изгородью?       Внизу сгущалась толпа, наверху гулял слабый ветер.       Со стороны двери, ведшей на крышу, послышались звуки шагов, и Мукуро тотчас обернулся. Он не прятался, он предвкушал чужой страх — и своё веселье.       Хибари Кёя открыл дверь и замер.       Мукуро хотел подойти и похлопать его по плечу, — «Здравствуй, Кёя, что-то случилось?», — но растерялся, когда услышал:       — Ты. Я загрызу тебя до смерти.       Положив ладони под голову, Кёя с закрытыми глазами лежал на крыше и внимательно слушал. Мукуро рассказывал ему правила пользования тетрадью, большая путая его в лабиринте двусмысленностей и недомолвок, чем помогая. Ни слова лжи — так веселее.       — Рокудо, — оборвал Кёя негромко.       — Да?       — Мне нужно спросить тебя кое о чём.       — Попробуй. Если тебе повезёт, ты даже услышишь ответ.       — Я могу писать в тетрадь категории людей?       В первую же очередь Мукуро сказал ему: нет.       — У тебя какие-то трудности с усвоением информации? Я же объяснял тебе, что можно писать в тетрадь, а что нельзя.       — А. — Кёя замолчал, будто до него только-только дошло, что описанные правила касались именно его тетради, не какой-то другой. — Я не слушал твой бред. Подождёшь меня здесь.       Правду говорили: тетради приносили несчастья. В виде заносчивых самовлюблённых школьников. Мукуро выдавил улыбку, чтобы скрыть раздражение.       — Заводишь секреты от бога смерти?       — Нет. Я хочу выбросить тетрадь, раз она бесполезна, а потом наказать тебя за отнятое время.       Прикрыв рот ладонью, Мукуро негромко рассмеялся.       — Бесполезна? Кёя, это ведь абсолютная власть. Ты можешь убить любого, можешь угрожать, можешь подставлять невиновных. Разве это не весело?       — Нет. Меня не интересуют интриги, и я могу разобраться с нарушителями сам. С тобой в том числе.       Уверенным шагом Кёя направился к двери. Не то чтобы Мукуро нуждался в этом несносном ребёнке, но отказ больно ударил по его самолюбию. Ради победы в войне Мукуро готов был отдать сражение, и, стараясь не думать о гордости, он громко сказал Кёе в спину:       — Если выбросишь тетрадь, то перестанешь меня видеть. Решай сам, конечно.       Кёя остановился и обернулся.       — Вот как. Получается, тебя вижу только я?       Об этом Мукуро рассказал ему во вторую очередь.       — И слышишь тоже.       Кёя ухмыльнулся какой-то больной идее, пришедшей ему в голову, и решил:       — Это уже интереснее.       Видя издёвку, Мукуро всё равно поддался соблазну. Крошечную шоколадку, длиною не больше пальца, он проглотил, почти не жуя. Ему сразу захотелось ещё, но Кёя был непреклонен. Он наслаждался его страданиями и не боялся мести.       — Хочешь ещё? — спросил он насмешливо.       — Сегодня же я украду себе столько шоколада, сколько захочу.       — Я уже понял, что ты по какой-то причине не можешь далеко от меня отходить. Мне не нужны сладости, и я могу не приближаться к ним в магазинах. Сколько ты продержишься без этой твоей страсти?       — Ты ублюдок, Кёя.       — Это ты цепляешься за ненужные принципы.       Один чёртов раз. Кёе ведь не развлечение нужно, он просто упёрся и не хочет сдаваться. Важнее война, а не сражение.       Подперев щёку ладонью, Кёя откровенно скучал на общешкольном собрании, куда его пригласили как главу комитета Дисциплины. Никто не сделал ему замечание; наверное, он мог бы даже без последствий уйти, но он упрямо сидел на месте.       Бросив взгляд на Мукуро, он едва заметно улыбнулся.       Ублюдок.       Никто другой не увидит, а Кёе понравится. Не ради него, ради себя.       Кёя с интересом поднял голову, когда Мукуро тихо запел дурацкий гимн.       Кёя писал в тетради. В обычной школьной тетради, потому что ему многое задавали на дом, а он так и не догадался избавиться от учителей, этим грешивших. Мукуро не жалел его; просто думал о том, что при наличии свободного времени Кёя бы, возможно, начал развлекаться по-новому.       Подойдя к Кёе со спины и положив руки ему на плечи, только поэтому Мукуро и решил ему подсказать:       — Ты мог бы разобраться с тем, кто всё это тебе задал.       — Нет.       Отпустив его, Мукуро сел на край стола и понимающе покивал головой.       — Рамки общественной морали так ограничивают.       — Все боги смерти такие мелочные?       — Все люди такие скучные?       Наконец-то Кёя оторвался от своей тетради и поднял взгляд.       — Тебе повезло со мной. Ты даже не представляешь, насколько скучны все остальные.       Не то чтобы у Мукуро горели сроки, но с каждым днём он казался себе всё большим неудачником. Каким же он был богом, если не мог соблазнить одного жалкого смертного? Кёя не поддавался никаким уговорам: его не очень волновала справедливость — а там, где волновала, он восстанавливал её сам, физической силой, — он не заводил врагов, прямо на месте разбираясь с не нравящимися ему людьми, и даже веселиться он предпочитал по-другому. Это и бесило, и бросало вызов.       Постепенно у Мукуро кончалась фантазия: он уже не знал, о существовании каких злодеев он мог напомнить. Самым очевидным вариантом ему казались преступники, до которых Кёя не мог дотянуться сам, вот только их судьбы решались в суде, а Кёя все приговоры считал справедливыми. Где-то в мире наверняка проходили резонансные дела, полные вопиющей безнаказанности, но Кёя читал новостную ленту только на японском, да и то нечасто.       Мукуро подкрался к нему, словно вор, чтобы тут же раскрыть своё присутствие тихим вкрадчивым голосом:       — Ты никогда не думал о том, что будет, если император умрёт на людях? Кто помчится ему помогать, а кто будет просто снимать на камеру? Как изменится после этого мир?       — Нет. Я патриот.       — А какой-нибудь чужой президент? Прямо во время переговоров. Ты ведь патриот.       — Патриот, — согласился Кёя. — Поэтому я уверен, что Япония не нуждается в моей нечестной поддержке.       Победная стратегия наверняка существовала. Мукуро не сдавался, но с каждой попыткой он чувствовал всё большее раздражение: потому что он не мог её найти. В этот раз он почти поверил в успех, и теперь его захлестнула обида.       — Эй. — Кёя обернулся. — Если тебе нужно, чтобы я кого-нибудь убил этой тетрадкой, просто попроси.       — И ты пойдёшь против своих принципов?       — Дело не в принципах. Я всего лишь не вижу причин её использовать.       Это вытянутое согласие не считалось полноценной победой. Внутри Мукуро окончательно сник.       — Не буду лгать, — вдруг продолжил Кёя. — Я очень хочу опробовать её в деле, но боюсь.       — Боишься?       — Да. Я никогда не видел и не использовал ничего похожего.       Кёя так резко изменил мнение. Наверно, он просто устал обманывать.       — Ты прав, — сказал Кёя.       — О чём ты?       Неожиданно подойдя ближе, Кёя схватил Мукуро за плечо.       — Ты неплохо понимаешь, как устроен современный мир. При этом ты говоришь, что я первый владелец твоей тетради, и ты не общаешься с другими Богами Смерти. Либо ты лжёшь мне, либо ты жил в мире людей без весомой причины, либо ты жил здесь до того, как ты стал богом смерти. Полагаю, как человек.       Кёя смотрел очень внимательно, рассчитывая, очевидно, что-то увидеть на жутком лице. Он зря надеялся: Мукуро уже пытался вспомнить свою жизнь до становления Богом Смерти, но так и не смог — только яркие картины странного прошлого быстро сменялись друг другом перед его глазами, не давая ему сосредоточиться на чём-то одном. Мукуро чувствовал, что так было правильно, и с трудом представлял иной, не такой спутанный мир.       — Принеси мне тетрадь, — попросил Кёя, не оторвавшись от домашнего задания.       Даже сейчас Мукуро очень смутно помнил, как именно он уговорил Кёю начать пользоваться тетрадью, но он помнил, что как-то это произошло. Не желая прислуживать Кёе просто так, совсем без награды, Мукуро поборол лёгкое любопытство и равнодушно ответил:       — Нет.       Кёя нахмурился перед тем, как встал.       — Не понимаю, зачем ты мне нужен.       Подумать только — он месяц решался, а теперь доставал тетрадь с таким недовольным видом.       Положив её на стол, Кёя открыл первый разворот, тщательно разгладил пальцем серединный изгиб, взял ручку и вывел незнакомое имя. Почти любое имя было для Мукуро незнакомым.       — Политик? — предположил он масштаб. На кого меньшего Кёя мог разменяться?       — Дзюдоист, — ответил тот, не отрываясь от письма.       — Моего маленького друга жестоко избили?       — Нет. Он отказался от спарринга.       Мукуро бросил ещё один взгляд на тетрадь. На то, что шло после имени.       «, через неделю, в результате изнурительного боя со мной, в котором он выложится на полную».       — И в котором ты выживешь, — подсказал Мукуро.       — Скучно.       Кёя вышел из боя потрёпанным, но довольным. Победителем. Без своих фирменных тонф он дрался не так эффективно, но рукопашный бой давался ему хорошо.       Сидевший на заборе Мукуро лениво похлопал в ладоши — медленно, потому что бурных аплодисментов Кёя не заслужил, а ещё ему мешали когти.       — Надо же. Я уже думал, что мне придётся помочь тебе.       Мукуро всего лишь насмехался над ним — он уже понял, насколько близко к сердцу Кёя воспринимал несерьёзное к себе отношение.       Кёины черты лица в миг заострились, их исказила злость. Предсказуемо.       — Даже не думай.       — Как грозно. Мы ведь уже разобрались, что ты не можешь меня даже ранить?       — Ты бы умер, если бы решил мне помочь.       Зря Мукуро завёл этот разговор. Зато одна из картин прошлого вспомнилась ему до невообразимого чётко.       — Ты ведь не слушал мой бред?       Впиваясь взглядом, Кёя молчал.       Или не зря.       — Ты болтаешь во сне, — глупо отмахнулся он. Мукуро не умел спать.       Тем же вечером Кёя впервые его обнял. Просто подошёл спереди и положил руки на спину, а потом прижал к себе. Мукуро стало труднее дышать, но зато его что-то согрело — кажется, у Кёи была очень горячая кожа. Сердце забилось чаще.       У него было сердце?       Приятные тепло и тяжесть начали утекать. Мукуро не хотел их отдавать.       Вздрогнув, Мукуро резко вытянул руки, чтобы не дать ноутбуку упасть, и случайно задел предплечье Кёи.       — Привет, — сказал тот. Он сидел на краю дивана.       Мукуро снял наушники, в которых ничего не играло, и положил их себе на рёбра.       — Здравствуй.       — Ты крепко спишь. Если бы вместо меня сюда пробрались враги, ты бы умер.       — Твоё Пламя позволило тебе пройти сквозь барьеры, — сонно отозвался Мукуро и поднёс ладонь ко рту перед зевком. Какое-то время назад он сначала поиграл, потом посмотрел «Тетрадь смерти», а затем, после одной из серий, на пару секунд прикрыл глаза. За то время, которое он спал, экран погас. — Чужаков я бы почувствовал.       — Понятно.       Кёя пересел поближе к лицу Мукуро и нажал на какую-то кнопку из центра клавиатуры. Система потребовала пароль. Не то чтобы Мукуро страдал паранойей: просто понимал, с кем он жил в одном здании.       — Вводи, — ласково попросил Кёя.       Не видя причин спорить — конкретно сейчас он ничего не скрывал, — Мукуро неторопливо ввёл пароль, заранее решив его потом на всякий случай сменить. Он не собирался давать Кёе сколько угодно копаться в своих файлах, но под присмотром тот не мог сделать ничего вредоносного.       На экране появился кадр из эндинга. Перед тем, как отрубиться, Мукуро поставил серию на паузу, потому что все звуки резко начали его раздражать.       — Вот так ты смотришь лекции, которые я тебе посоветовал?       На пару секунд Мукуро завис, а затем вспомнил. Самое смешное, что он действительно их смотрел — обычно фоном, но всё же он добрался до пятой.       — Я и не говорил, что буду тратить на них всё своё свободное время.       — Ты тратишь своё свободное время на скучное аниме без боевых сцен.       — Заметь, так я тоже узнаю что-то новое про культуру Японии.       — Из лекций ты бы узнал больше. — Кёя встал, выставил тонфы. — И они были про литературу, а не культуру в целом. Жаль, что ты не выяснил даже этого. Я бы тебя пощадил.       Мукуро мог пересказать примерное содержание любой из просмотренных серий, но вместо этого выключил ноутбук и, встав, отложил его на диван.       Он бы, конечно, нашёл Тетрадке достойное применение, но единственным его оружием она, слишком скучная, точно бы не стала.

Любовь/Ненависть

      Наконец-то.       Карты мало что значили, но получить хорошую комбинацию всегда было приятно.       Мукуро почувствовал, как на его плече сжалась рука, с гневом повернул корпус и почти замахнулся для удара, но вовремя замер.       — Считай, что ты проиграл, — судя по голосу, Кёя злился не меньше. Он крепче стиснул пальцы и потянул Мукуро на себя, оставив выбор: или раскрыть инкогнито, вступив в бой с иллюзиями и трезубцем, или униженно подчиниться.       Вставая из-за стола, Мукуро невольно ловил взгляды остальных игроков: взволнованные, удивлённые и один — совершенно счастливый. Жаль, что Мукуро не успел выбить этого мудака из игры. Ублюдку часто везло, но он был бездарен и легко вёлся на провокации. Он должен был вылететь, ещё когда мгновенно поставил все фишки с одномастными валетом и дамой, — сразу после того, как Мукуро в очередной раз вывел его из себя.       Кёя не позволил закончить начатое. Он быстро вытащил Мукуро на освещённую лишь фонарями улицу и потянул его за собой к машине. По дороге им встретился только один человек, да и тот испуганно отшатнулся в сторону.       Скрывавшую внешность иллюзию Мукуро сбросил, когда сел на переднее сидение. Он не видел смысла возвращаться назад, а с покером в Японии было туго, другое подпольное заведение пряталось неизвестно где, — но это не означало, что он успокоился. Все старания, благодаря которым он проник в казино под иллюзией, пошли насмарку. И зачем он только захватывал тело охранника.       — Я убью тебя, — безмятежно пообещал он, пристёгиваясь. Потенциальный выигрыш его не волновал — чёрт с ним, — но вот это стремление влезть в личную жизнь и всё испортить… Кёя даже вчера не имел права его контролировать, а сегодня они ещё и поссорились — плевать Мукуро хотел на его беспокойство и прочие чувства. — Нет, правда убью. С чего ты вообще решил, что можешь отслеживать мои перемещения, и тебе ничего за это не будет?       — Ты понимаешь, сколько вопросов возникло бы к Вонголе, если бы тебя там узнали?       — Я прятался под иллюзией, а вопросы теперь возникнут иного толка. Например, какого дьявола сильнейший Хранитель Вонголы ходит по мелким казино и забирает оттуда сильных игроков?       — Не возникнут. Очевидно, что у забранного игрока имелись проблемы похуже слабой руки.       — У меня были две дамы. Так, к слову. Злюсь я не из-за этого. — Не удержавшись, Мукуро тут же спросил: — Ты ведь знаешь, что это сильное начало?       Вряд ли бы Кёя, конечно, проникся виной.       — Какая разница. Более того, я не обязан верить, что оно у тебя было.       — Возвращаемся к утреннему разговору? Прекрасно.       — Ты сам создаёшь поводы.       — Я лгал тем, кто сам на это согласился. Тебя и это раздражает?       — Меня раздражает то, что тебе нравится врать, — Кёя сбавил скорость, вошёл в поворот, проехал немного за ним и, разогнавшись, вдруг признался: — Это было моё казино, Рокудо.       Как тонфой в висок.       — Твою иллюзию заметили сразу, — продолжил Кёя с прохладой. — Методы имеются. Оценив её уровень, позвонили мне. Я приехал.       — Разве ты ведёшь дела вне Намимори?       — Это казино ближайшее к Намимори, и им в основном занимается Кусакабэ. Я попросил тебя просто не попадаться мне на глаза пару дней, и ты сразу поехал играть в моё казино.       — Я не знал, что оно твоё, — объяснил Мукуро сквозь зубы. Кёя нарочно делал вид, будто всё в этом мире происходило исключительно ему назло, — что за глупость.       — Я рассказывал тебе о нём. Похоже, ты меня как обычно не слушал.       Повисла тишина — Мукуро не хотел усугублять своё положение, а Кёя просто редко начинал разговоры первым. Впрочем, минут за пятнадцать до своего дома он всё же переступил через эту привычку:       — Ко мне или в Кокуё? — хрипловато и тихо спросил он. Мукуро взглянул на него, желая узнать причину такого сдавленного голоса, и чудом не устыдился: Кёя до ненужного крепко сдавливал руль, смотрел будто бы в одну точку, а не на всю дорогу, и держался крайне напряжённо; свет мелькнувшего за окном фонаря подсветил круги под его глазами, до этого незаметные. Мукуро сам бы занял место водителя, если бы заметил их раньше: это ведь он привык не спать по ночам и успел вздремнуть вечером — не Кёя.       — К тебе, — ответил Мукуро без раздумий. — Если ты не против.       — Хочу знать, что ты дома, а не творишь глупости. Иначе был бы против.       — Беспокоишься за меня?       — Да.       Честность обескуражила — Мукуро хотел посмеяться над Кёей, но тот ничего не отрицал, а вместо этого признал слабость открыто. Не зная, стоило ли что-то ещё говорить, Мукуро отвернулся к окну. Если бы он раскрыл свои чувства, то Кёя бы или зауважал его сильнее за честность, или наоборот начал бы презирать — потому что правда была унизительной. Вскрываться вторым стоило только ради победы, а Мукуро понятия не имел, чьё откровение считалось менее позорным.       Но даже самую никчёмную руку можно было правильно разыграть.       — Если бы сначала ты посидел и подумал, ты бы всё равно поехал меня забирать?       Кёя молчал так долго, что Мукуро потерял надежду на ответ.       — Нет.       — Делаешь глупости на эмоциях, так?       По тому, как сильно Кёя сжимал руль, Мукуро легко угадывал его настроение. Сейчас оно явно упало.       — Я бы выразился иначе, но ты близок к правде.       — Ты всегда был спокойнее и разумнее, чем я, так почему ты думаешь, что я не мог тоже ошибиться из-за эмоций? — Мукуро кривил душой, делая Кёе незаслуженный комплимент ради благой цели, но его это не тревожило. — Я помню, как ты рассказывал мне о драке в твоём казино, но я… я не знаю, я просто не подумал. Мне нужно было отвлечься от нашей ссоры, и я сделал то, что мог.       — Ты сделал лишь хуже.       Пока Кёя находился в плохом настроении, бессмысленно было с ним разговаривать.       — Я знаю, и я не хочу портить всё дальше. Отвезёшь меня в Кокуё?       — Нет.       — Почему?       — Я уже объяснял.       — Эгоист, — выдохнул Мукуро, покачав головой.       — Как и ты.       Сложив ладони в замок, Мукуро наклонился вперёд. Он очень старался говорить правильные, вежливые речи, но с Кёей у него это не всегда получалось — особенно когда тот нарывался. У Мукуро тоже была гордость, и он уже признал ошибки — мало того, что Кёе этого не хватило, так он ещё и опять делал всё по-своему. Он думал, что это сойдёт ему с рук.       — Не думай, что ты что-то для меня значишь. Ты просто бесишь меня чуть меньше, чем остальные, и всё.       — Я понимаю. Иногда мне хочется свернуть тебе шею, но я знаю, что ты лучше других.       До того, как Кёя заговорил, Мукуро хотел сказать что-то ещё, хотел выплюнуть что-то злое и ядовитое, — такое, после чего они бы точно разошлись на пару недель.       — Это не совсем то, что я сказал, — протянул Мукуро и под злым напряжённым взглядом откинулся на кресло. — Но да. Ты меня понимаешь. Следи за дорогой, пожалуйста.       Перестав на него коситься, Кёя расслабил плечи. Мукуро всё ещё помнил о своих поводах на него сердиться, но все споры отложил на потом — по крайней мере до тех пор, пока Кёя хорошенько не выспится.

Мистика

      Хибари сидел в юкате, но на его шею как будто давил несуществующий галстук, который очень хотелось ослабить. Примерно то же он испытывал иногда в Облачной сфере — но её рядом не было. Он не болел и не находился в горах с разреженным воздухом — не имел достойных причин чувствовать себя так, как он себя чувствовал.       Пару раз Хибари наблюдал за покером со стороны, но надолго его терпения не хватало: игра казалась ему скучной и сугубо математической, поэтому он не выдерживал в роли зрителя и получаса. Мукуро воображал, что он мастерски провоцировал соперников на ошибочные ходы; фактически же ему просто везло.       Теперь, играя с ним, Хибари сам делал нелепые ставки, разумом понимая всю неправильность своих действий, но эмоциями желая поймать Мукуро на блефе, отыграться и стереть с его лица самодовольную ухмылку. После нескольких таких ошибок, приведших к потери фишек, Хибари пересмотрел свои старые взгляды. Мукуро загонял его в угол медленно, давая прочувствовать каждый унизительный миг, и это казалось частью его стратегии. Хибари то хотел с ним подраться, то мучился от острой несправедливости и обиды, то смирялся с грядущим поражением и терял волю к борьбе.       Мукуро всё-таки обладал некими навыками, помогавшими ему побеждать. Открытие не стало для Хибари полнейшей неожиданностью — он рассматривал этот вариант как маловероятный, но всё же возможный.       В очередной раз захотев совершить какой-нибудь глупый поступок, чтобы разрушить стратегию Мукуро хотя бы так, Хибари даже отловил эту ошибочную мысль — и не отказался от неё, желая уже закончить игру с любым результатом. После повышения ставки он остро, болезненно понял, что решение он принял исключительно под влиянием дурных эмоций, но было уже поздно что-то менять. Он не мог просто так отдать Мукуро столько фишек, и в этом упрямстве он ошибался тоже, но…       Увидев собранный фулл-хаус, он сначала не поверил своим глазам, а потом решил, что это Мукуро применил один из своих фокусов, желая поиздеваться. Хибари повезло, что в первый миг он не сказал ничего лишнего из-за пересохшего горла. Следом от волнения у него онемела спина, и он понял: это был его первый и единственный шанс не проиграть.       Одновременно с победой Хибари потерял весь свой интерес к покеру. Карточные игры не выдерживали никакого сравнения с драками, а впечатляющего результата он уже добился. Дальнейшими партиями он бы испортил личную статистику, поэтому Мукуро оставалось только смириться: реванш ему не светил.       — В общем, я проиграл, — честно признался Мукуро. — Придётся найти другой способ.       — Твою мать. — Гокудэра выглядел почти спокойно. Он снял очки, отложил их на стол, одной рукой растрепал волосы, ей же потёр глаза, спиной медленно съехал по сетчатому компьютерному креслу и вдруг резко сжал его подлокотник. — Твою мать, какого хера ты облажался?!       — Извини. — Мукуро очень старался звучать расслабленно. Выходило плохо: от воспоминаний его почти что трясло. — Дистанция была слишком короткой.       — Все проигрывают из-за неудач, я в курсе.       Обычно Мукуро и сам скептично относился к чужим рассказам о переездах, но именно в этот последний раз ему по-настоящему не повезло. Никакого другого объяснения не существовало, и Мукуро постоянно напоминал себе об этом, стараясь даже не рассматривать другие варианты.       Не получалось.       Может, он правда должен был догадаться. Кё играл очень скучно и держался в основном за счёт своих навыков в области математики. Он бы не поставил просто так все свои фишки на ривере — но, по-хорошему, ему стоило сбросить никчёмные карты ещё на префлопе.       Ему повезло, повезло, повезло.       — Хорошо, была ещё одна проблема, — признался Мукуро, с трудом выдавливая каждое слово. — Его вообще не волнует покер. Он не выходил из себя и не показывал эмоции. Мои главные навыки оказались против него бесполезными.       В пятнадцать Кё верил, что он идеально изображал холодного бесчувственного робота; ближе к двадцати напрямую спросил, получалось ли у него держать лицо; к окончанию университета наконец-то обуздал свою мимику.       Гокудэра наклонился вперёд, сжал голову обеими руками и шумно выдохнул. Зря он не пил успокоительные — так переживать из-за каждой мелочи.       — Что он потребовал? — спросил Гокудэра, подняв взгляд и немного собравшись.       — Пока ничего, но я уверен, что он потребует драку. Я разберусь.       — Лучше бы я сам с ним сыграл.       До последних минут Мукуро обгонял Кё по фишкам; игра шла относительно долго и закончилась бы по-другому, если бы не жуткое невезение. Удача была на стороне Кё не только в конце; в таких условиях Гокудэра тоже бы проиграл — и проиграл быстро.       — Не думаю, что среди Хранителей хоть кто-то играет хуже тебя, — ласково напомнил Мукуро.       — Да пошёл ты. Ямамото вообще не знает правила.       — Или он хочет, чтобы ты так думал.       — Может, попросить Реборна поговорить с Хибари?       Если Гокудэра хотел этим уколоть, у него получилось. Мукуро идеально управлял Кё; никто другой не справился бы с этим лучше. Никто другой не имел права даже пытаться.       — Я разберусь, — заверил Мукуро без тени веселья в голосе. — Возможно, я немного выбьюсь из графика, но я разберусь.       Первые годы Мукуро скрывал часть своих навыков от Вонголы, готовя почву для будущего предательства. Должность Хранителя ему предложил Девятый; Мукуро, конечно, согласился, и несколько месяцев он доказывал свою преданность, бегая с мелкими поручениями по всей Италии. Потом Девятый перестал выходить на связь, и Мукуро заволновался. Обеими руками цепляясь за шанс, он быстро и точно справлялся с любыми приказами: не оставлял следов, никого не подводил, не ошибался. Если он и вызывал подозрения, то лишь своей безупречностью. Надеясь, что его так проверяли, Мукуро отклонял все предложения от чужих семей, даже от дружественных, и ждал, пока с ним свяжется Девятый или кто-то из его непосредственных подчинённых. Так и вышло: спустя четыре дня беспокойства ему пришло сообщение от Иэмицу, и уже вечером, вскоре после личного разговора с одним из членов CEDEF`а, Мукуро отправился в Японию. Вонгола ожидаемо победила в Конфликте Колец, и он присоединился к спокойной школьной жизни. В рекордные сроки ему доверились всё — особенно Кё, наедине с которым Мукуро даже не приходилось отыгрывать роль хорошего мальчика       В итоге именно эта череда удач разрушила изначальный план: поближе узнав Десятое поколение, Мукуро передумал рубить с плеча. Он не отказался от своих идей окончательно, но решил с ними повременить — благо, возможность была. Симпатии не помешали Мукуро оставить на теле каждого из «коллег» по мелкой ссадине. Царапины от трезубца заживали быстро.       Спустя два года после окончания школы Мукуро оказался перед непростым выбором. Гокудэра думал, что он больше не мог двигаться — но его тело могло. Поколебавшись жалкие секунды, Мукуро помог ему выбраться из задымлённой комнаты. Потом, когда возникли вопросы, он попытался отмазаться сказками про «ради вашей же безопасности», но его подвела сентиментальность. Ещё в средней школе он вытащил Кэна с Тикусой из тюрьмы, и, хотя они сменили документы, Вонгола как-то вызнала про Ланчию, так и оставшегося в заключении. Через него стали явными и способности, и планы, которые до этого Мукуро успешно скрывал.       За раскрытием карт последовало тяжёлое собрание Хранителей. Гокудэра потребовал для Мукуро исключения из рядов Вонголы без дальнейшего преследования — это был очень щедрый дар, учитывая то, сколько Мукуро знал, и Ямамото это хмуро отметил. Сасагава, кажется, вообще не понял, что произошло, и ратовал за всеобщее примирение, Савада поддержал его, использовав какой-никакой аргумент в виде своей интуиции, а Кё ещё до собрания наедине спросил, был ли он тоже жертвой контракта, и Мукуро честно ответил: да. Сидя за овальным столом и дожидаясь общего решения, он немного жалел, что искренность лишила его союзника, — Кё точно бы встал на его сторону, поверь он в свою исключительность. Очень слабо Мукуро надеялся, что Гокудэра всё же передумает и присоединится к Саваде, как это всегда происходило раньше, — но Гокудэра не побоялся выступить против его мнения, и это означало конец.       От невозмутимого «если Мукуро уйдёт, ищите нового Хранителя Облака» Мукуро впервые захотел поцеловать Кё на людях. Или расплакаться. Или несдержанно рассмеяться. Он понимал, что его ещё ждал ад, и ад его действительно ждал, но они его пережили.       С тех времён Мукуро сильнее сблизился с Кё и кое-как помирился с Гокудэрой. О той истории в Вонголе по негласному соглашению не вспоминали; Ламбо, кажется, о ней и вовсе не слышал. Из-за неё Мукуро изменился — и приобрёл новую обязанность. Гокудэра удивился из-за заступничества Кё, и на его вопрос, когда всё улеглось, Мукуро ответил сдержанно: «не то чтобы дружим — так, общаемся иногда» — за это он тут же стал экспертом по убеждению Кё. До того случая за разговоры с ним отвечал Сасагава: не слишком эффективный, зато безбашенный и упорный.       Не раз Мукуро задумывался, что ему стоило завалить пару «дипломатических миссий» нарочно, — но Вонгола точно отличалась от других семей, и он чувствовал ответственность за её благополучие.       Поэтому Мукуро решил обязательно заехать к Кё, чтобы ещё раз попробовать с ним договориться.       Чем старше Хибари становился, тем реже он сам готовил себе еду: нехватка времени постепенно избавляла его от снобизма. В последние годы он и вовсе вставал к плите или из-за яркого желания занять руки, или из-за Мукуро рядом: существовало не так много законных поводов позаботиться о нём без предварительной просьбы, и каждым из них Хибари дорожил.       Сегодня он ночевал один, поэтому готовка в его планы не входила. Мукуро, знавший его расписание и подъехавший как раз к завтраку, после приветствий взглянул на стол, заметно удивился и спросил:       — Ты куда-то торопишься?       — Нет.       Мукуро приподнял брови.       — Надо же.       Не продолжив расспрос, он завозился на кухне: достал сначала кукурузные хлопья, потом молоко.       — В холодильнике есть ещё готовые завтраки. Можешь разогреть себе что-нибудь, если хочешь.       — Спасибо, не хочу.       Хибари мог приступить к еде, но он ждал, молчаливо разглядывая Мукуро. Верхние пуговицы его рубашки были расстёгнуты, рукава немного закатаны, полы заправлены в брюки. Про галстук Мукуро забыл, зато его уши оттягивали тяжёлые серьги с цепочками; металлические украшения на его ремне будто перевешивали тонкую полоску чёрной кожи. На переговорах Мукуро предпочитал выглядеть более дисциплинированно, в серьёзных драках — делал ставку на практичность одежды; наряжался же он преимущественно в свободное время. Хибари почти поверил, что Мукуро заехал к нему надолго, а не минут на двадцать между делами.       Но Мукуро был иллюзионистом — а значит мог изменить свой облик, значит мог не подпускать врагов на пригодную для ударов дистанцию. Его внешний вид не давал никаких гарантий.       — Как знаешь. Ты рано сегодня.       — Ага, — согласился Мукуро, вытряхивая в глубокую миску все оставшиеся в пакете кукурузные хлопья. Стоило ещё раз предложить ему что-то более сытное, но, возможно, за последние часы Мукуро уже позавтракал по-настоящему.       — Выспался?       — Не ложился. Я потом промою пакет, — заверил он, отодвигая пустую ярко-жёлтую упаковку в сторону.       — Сейчас. Или ты плохо себя чувствуешь?       Тяжело вздохнув, Мукуро без лишних споров включил воду. Он и минуты не потратил на свой пакет из-под хлопьев — зря только выделывался.       Отправив чистую упаковку в отсек для пластикового мусора, Мукуро потянулся за молоком и вдруг снова заговорил:       — Я ложился спать, но вечером. Часа на четыре.       — Понятно.       Иногда Мукуро с лёгкостью выбалтывал у собеседников нужную информацию, не задавая прямых вопросов. Хибари явно что-то делал не так: в его голове Мукуро охотно выдавал ему свои планы на день, но в реальности он отвечал совсем по-другому, не так удачно.       — Тебе опять снятся кошмары? — спросил Хибари, наконец сдавшись.       — Нет. Просто исправляю режим.       Обогнув стойку по опасной траектории — на миг Хибари подумал, что сейчас и хлопья, и молоко окажутся на полу, — Мукуро подошёл к столу и поставил на него свою наполненную тарелку. Освободив руки, он немного криво отодвинул стул, сел напротив Хибари и сложил ладони в характерный жест.       — Спасибо за еду!       Обычно Мукуро уделял такое внимание этикету только на официальных приёмах, где он стремился оставить о себе идеальное впечатление.       — У тебя хорошее настроение? — насмешливо-недоверчиво уточнил Хибари, подозревая, что Мукуро сильно не выспался и теперь безуспешно притворялся бодрым, одновременно борясь с гулом внутри кружащейся головы. В обычное время он легко имитировал любое своё состояние, но актёрские навыки подводили его при плохом самочувствии.       Мукуро снова сложил ладони вместе, потом правой скользнул к запястью, молча потрогал запонку и опять вернулся к своему предыдущему жесту. С некоторым усилием Хибари выдержал и не улыбнулся. Запонки, вроде бы новые, красиво блестели — Мукуро и сам это видел.       — Я понял. Ешь. Спасибо за еду.       Кажется, настроение у Мукуро и правда было неплохим. Он умел им заражать.       Когда Хибари чувствовал, что Мукуро настойчиво втягивал его в дела Вонголы, обычно это означало только одно: случай был феноменально значимым. В иных обстоятельствах Савада и Гокудэра разговаривали своими устами.       Впервые закономерность не сработала: переговоры, о которых говорил Мукуро, определённо не относились к делам, в которых действительно требовалось участие Хибари. Если их успех зависел от расовой чистоты присутствовавших со стороны Вонголы людей, а Ямамото прохлаждался в Италии, значит это Мукуро должен был придумать, как обойти запрет на иллюзии и всё-таки сымитировать одного из подходящих Хранителей. Он отлично пудрил мозги, а Хибари верил в его силы и не собирался даже думать на неприятную тему.       Примерно в таких выражениях он обосновал свой отказ.       Мукуро никак не сдавался.       — Это вопрос пары часов, — вкрадчиво произнёс он. Иногда он до смешного не понимал чёткие прямые ответы — как и то, что преуменьшение насчёт сроков работы ничего ему не давало. — Возможно, ты даже там подерёшься. Почему ты так категоричен?       — Допустим, я не хочу потакать расизму.       Мукуро нахмурился.       — Тебя не волнует расизм. Но даже если бы ты правда о нём беспокоился, Вонгола не впервые сотрудничает с теми, кто нам неприятен. Это нормально.       — Я против всего, что мне мешает, — уже более честно признался Хибари. Некоторые трудности его лишь забавляли. — К примеру, я против бессмысленных разговоров.       — Хорошо. Тогда скажи, что ты хочешь взамен.       — Ты не забыл, что ты уже проиграл мне в покер?       Хибари догадывался, о чём в случае победы Мукуро рассчитывал его попросить.       — Сейчас я предлагаю тебе забыть про наши стандартные ограничения. Предложи что-нибудь, и я, может быть, соглашусь.       Эти ограничения держались в первую очередь на обоюдном уважении. Если бы Хибари хотел, он бы каждый раз выходил за рамки дозволенного нечестными формулировками. Мукуро тоже добровольно придерживался границ — но будто не понимал этого.       — Не интересует. Меня устраивают ограничения. Даже с ними я придумал кое-что впечатляющее.       — Конечно, — кивнул Мукуро, немного сникнув. — Хочу спать. Пойдём взбодримся?       Раньше Хибари бы счёл это попыткой подлизаться и сломать убеждения, теперь же он слишком хорошо знал Мукуро. Тот часто упрямился, но умел вовремя отступать; его безрассудство в восьмидесяти процентах случаев оказывалось холодным расчётом.       Соглашаться на покер с ним было безумством.       За прошедшие годы Мукуро привык к своему дому, хотя когда-то тот казался ему неуютным промерзлым зданием, предоставленным жадным Реборном лишь потому, что ночующий на улице Хранитель набросил бы тень на репутацию Вонголы. Мукуро до сих пор даже не планировал выкупить однажды участок, но и переезжать без серьёзных причин не собирался. Ему нравился вид из окна, нравилось расположение дома, нравилось чувство отгороженности от всего остального мира. Проблему с холодом решил для него, в сущности, Кё — когда без лишних слов подарил электрическое одеяло.       Днём Мукуро уехал из его дома к себе. Там он ещё раз подумал о том, что готовил ему завтрашний день, — и понял, что перспективы были не так мрачны, как ему казалось.       Кё не ошибался: Мукуро действительно мог обойти запрет на иллюзии. При наличии желания, времени и специальной аппаратуры те легко разрушались, но на стороне Мукуро играли не только его способности как Хранителя Тумана: ещё опыт, интеллект и коварство. Никто в мире не мог пройти проверку с помощью особых приборов — зато именно Мукуро мог её избежать. Чтобы завтра использовать для этого всю свою харизму, он должен был сначала как минимум выспаться. Выспаться.       Мукуро встряхнул головой.       Сегодня утром, отправившись с ночных дел прямиком к Кё, он даже не солгал насчёт режима: он правда собирался его исправить. Сейчас энтузиазм поугас. У Мукуро закрывались глаза, и он отгонял любые мысли, мешавшие ему просто лечь и заснуть.       Стоило, наверно, всё-таки вздремнуть днём. Совсем чуть-чуть.       После недолгой борьбы с собой Мукуро оказался в постели. Всё равно в таком состоянии он провалился бы в любом занятии: даже если бы он решил поболтать со своими, общение наверняка бы закончилось глупой ссорой.       Кому, кроме Кё, вообще нужен был этот дурацкий режим.       Мукуро беспомощно заозирался по сторонам, не понимая, где он находился и сколько времени проспал. Телефон звенел, не помогая сосредоточиться, но зато указывая на единственный правильный поступок: нужно было собрать волю в кулак и принять вызов.       Пытаясь хоть немного проснуться, Мукуро потряс головой, проморгался и прижал мобильный к уху. Не удержавшись, он зажал его между плечом и щекой, чтобы освободить ладони и потереть ими лицо. Не помогло.       Он не то что не выспался за прошедшее неопределённое время, он как будто ещё сильнее устал, и слова Гокудэры доносились до него как сквозь вату. Если Мукуро правильно понимал хотя бы их часть, Кё не только согласился пойти завтра на переговоры: он выразил готовность взять на себя заодно что-то ещё, если Вонгола в этом нуждалась.       В новых обстоятельствах Мукуро, вроде как, оказался героем дня. Пускай Гокудэра, не сдержав свой характер, и возмутился тем, что Мукуро не отзвонился ему сразу и не сообщил об успехе сам, хвалил он всё равно дольше, чем придирался.       Вскоре выяснилось, что Гокудэра звонил преимущественно из желания узнать, почему вдруг Кё оказался так подозрительно щедр, и это уже лучше вписалось в привычную картину мира. Мукуро поставил бы кольцо Ада на то, что Гокудэра по-прежнему опасался Шестого Пути; может, даже не до конца это признавая.       — Наверно, он захотел в отпуск, — отозвался Мукуро, подавив зевок.       — Это он тебе так сказал?       — Нет, просто ему не свойственен альтруизм. Когда что-то неясно, я всегда советую людям одно.       — Что?       Мукуро негромко рассмеялся.       — Готовиться к худшему. Если это всё, я бы хотел вернуться ко сну.       — Ты спал? — слегка удивился Гокудэра. — Это всё. Я…       Мукуро нажал на кнопку, и раздались гудки. Два часа ночи. Мафия и понятие внерабочего времени сочетались плохо, но этот разговор определённо тянул до утра — просто Гокудэра не знал, во сколько Мукуро сегодня лёг. Чтобы банально исправить режим, он должен был как минимум оповестить о своих планах человек десять, и это всё ещё не гарантировало ему отсутствие помех. В последние годы Мукуро с трудом зажигал в себе былую ненависть к мафии, даже на про пробу. Сейчас она тоже не заискрилась.       Со всей решимостью — если уж он сдался и лёг спать раньше запланированного времени, то мог же он хотя бы теперь чуть-чуть потерпеть, — Мукуро встал, потянулся и позвонил Кё. В коротком разговоре Мукуро поблагодарил его и пригласил на личную встречу, а в ответ услышал дежурную речь на тему «это только ради Вонголы» — и, конечно, согласие.       Что бы Мукуро ни говорил про свою ненависть к преступным синдикатам, он не сразу понял, что мафиози в Намимори только создавали проблемы. Без задних мыслей он назначал встречи в сердце города, прямо в людных кафе на центральных улицах. Накрывая столик прохладным Туманом, он надёжно защищал себя и собеседника от посторонних взглядов — но он никак не защищал город от тех, кто в нём появлялся. Люди, с которыми сотрудничал Мукуро, не разменивались на мелкие хулиганства, и их присутствие не отражалось мгновенным ростом преступности, зато они могли заинтересоваться Намимори как местом, из которого можно было выкачать кровь. Кроме того, сильные телохранители вызывали у Хибари вполне естественные желания, которые он очень не любил сдерживать: даже ради Мукуро и его важных дел.       Куда лучше Мукуро понимал, что несочетаемых людей стоило держать на дистанции друг от друга. Возможно, он позволил Хибари увидеть своего собеседника через стекло лишь ненамеренно, но он точно не опасался этого исхода. Войдя в кафе, Хибари почувствовал, как по его руке будто мазнули невесомые прохладные пальцы — Туман. Хибари сел за дальний свободный столик, но разговор он слышал так чётко, будто Мукуро вёл беседу прямо возле него. Громко и бессмысленно. Зная, что этого никто не увидит, Хибари положил ладони на уши — жест не мог сработать против иллюзии, о которой он знал, зато Мукуро, заметив его, мог вновь изменить реальность. Но он не заметил — или не захотел замечать       Хибари старался не слушать, но игнорировать голоса внутри головы оказалось непросто. Он пытался переключиться на свои мысли — не смог. В этом и заключалась вся подлость иллюзий: они, как выражался Мукуро, были ярче и правдоподобнее обычной реальности.       На самом деле иллюзии были наглее.       Мукуро сам говорил, что он не любил других иллюзионистов, однако сегодня он звучал удивительно мягко, даже заботливо, хотя его собеседник явно обладал средним по силе Туманом. Хибари знал, насколько обманчивым и фальшивым Мукуро бывал, но в первые минуты сначала повёлся на обман: на сочувственный взгляд, на нежный голос. Сосредоточившись на смысле слов, он сразу же раскусил обман. Вонгола не прощала предателей, а Мукуро не обладал полномочиями, чтобы давать столь громкие обещания.       То ли Мукуро всё рассчитал, то ли ему просто повезло, но Хибари не прождал недолго. Он бы не стал терпеть болтовню дольше десяти минут — потом Мукуро пришлось бы по-быстрому свернуться, покинуть кафе и остаться без своих чрезмерно сладких пирожных.       Хибари подошёл к столику, за которым сидел Мукуро, и сел на ещё тёплый не слишком удобный стул.       — Знаешь, что самое страшное? — спросил Мукуро с такой тоской, будто он уже соскучился по своему предыдущему собеседнику.       — Нет, и меня это не интересует.       Хибари знал, что Мукуро всё равно ответит.       — Самое страшное, что с точки зрения закона он — полноценный дееспособный человек. У него даже есть избирательное право, ты представляешь? Меня часто спрашивают, почему я считаю этот мир безнадёжным. В том числе — вот поэтому.       Протянув руку, Хибари накрыл ладонь Мукуро своей.       — Никто тебя об этом не спрашивает. Перестань.       — Хочешь что-нибудь заказать? — мгновенно переключился Мукуро.       — Чай. — Помедлив, Хибари отстранил руку. Иллюзия начала растворяться, но стоило ему заговорить, как Туман вернулся и стал будто плотнее прежнего: — Ты слишком много общаешься с людьми.       — Думаешь?       Иллюзия всё усиливалась, хотя под неё и так уже не мог никто заглянуть — по крайней мере из тех, кто боролся с иллюзионистами реже раза в неделю. Мукуро нервничал.       — Да, — ответил Хибари и ещё раз выдержал паузу. Кажется, после покера он стал острее чувствовать такие моменты — или он просто удачно поддел Мукуро и действительно сорвал джекпот из эмоций. — Если договоришься со зверьком, он начнёт давать тебе более интересные задания.       — Это было личное дело.       — Пусть так. Зверёк часто отправляет тебя разговаривать.       — Чай, — напомнил Мукуро. — Давай закажем тебе чай и поговорим о чём-нибудь, кроме Савады. Да и у меня закончился кофе.       За вежливой формой пряталось нежелание слушать: иллюзию он быстро развеял       Мукуро поднял руку, подзывая официантку, и та подошла быстро — но обратилась к Кё. Уже давно Мукуро смирился с тем его, когда он находился в компании японцев, часто принимали за плохо знающего язык иностранца. Не испытав ровным счётом никаких эмоций, он уже хотел было перехватить инициативу и озвучить заказ, но Кёя его опередил, причём к оговоренным чаю и кофе он добавил пирожное — то, которое в этом кафе Мукуро выбирал чаще всего. Наконец-то Кё сам решил его оценить.       — Как прошли переговоры? — дружелюбно спросил Мукуро, переводя тему. Они могли говорить обтекаемо, не упоминая ничего незаконного, но иллюзии быстро входили в привычку, и Мукуро снова отрезал их столик от остальных звуков.       — Скучно.       — Скучно, потому что вы не подрались?       — Да.       Мукуро не удивился: на переговорах Хибари и Савада были двумя дредноутами, по случайности проплывавшими мимо стайки маленьких лодок, — нападение на них приравнивалось к самоубийству. Если бы Гокудэра реже делился с Савадой своими страхами — а в красках воспроизводить свои параноидальные мысли он умел, — помощник бы и не понадобился.       — Ваши просьбы такие бессмысленные, — неожиданно продолжил Кё. — Зверёк справился бы и один.       Нашёл откровение.       — Считай, что ты сберёг ему последние нервы.       — Это неважно. Вы могли использовать мою помощь более рационально. — Кё улыбнулся, показав белые зубы. — Я не повторю вашу ошибку. За тобой должок, и я потребую от тебя нечто совершенно иного уровня.       Мукуро и без предупреждения благоразумно опасался его желания.       — Как скажешь.       Тарелку с пирожным Кё сразу пододвинул ближе к Мукуро.       — Ешь.       Не то чтобы предложение вдохновило: Мукуро провёл в кафе последние полтора часа, и ещё больше сладкого он пока не хотел.       В любом случае он мог потерпеть, чтобы не расстраивать Кё.       Чтобы не провоцировать Кё.       — Я тронут, — сказал Мукуро вместо благодарности и откусил кусочек, пережевал. Аппетит вроде бы просыпался, но медленно, неохотно. — Попробуешь?       — Нет. Я заказал его, чтобы ты перестал ныть о человечестве.       Во-первых, Мукуро не ныл, во-вторых — и так уже перестал.       — Перестану, если попробуешь.       Кё не выглядел воодушевлённым, но послушался. Он ел так сосредоточенно, что один только этот вид делал пирожное всё более аппетитным.       Самым кончиком языка Кё лизнул нижнюю губу, убирая с неё пятнышко шоколадного крема, и сказал будто бы в пустоту:       — Я помню этот вкус на твоих губах.       У Мукуро дрогнуло сердце, и он впервые в жизни рассмеялся из-за чего-то похожего на смущение.       — У тебя сегодня романтичное настроение?       — Я не сказал, что мне понравилось.       Мукуро потянулся рукой через стол — он хотел бы погладить Кё по щеке, но дотянулся только до его лежавшей на столе кисти.       — Но тебе ведь понравилось?       — Не помню.       Универсальный ответ Кё номер три — самый распространённый после угроз и грубых прямых отказов. Покачав головой, Мукуро вернулся к пирожному.       Мукуро окинул взглядом небольшую парковку и нахмурился. Кё не объяснил, где именно он припарковался, — просто встал из-за стола и предупредил, что он подождёт на улице. Мукуро был уверен, что если бы Кё оставил машину вне стандартного места, он бы об этом сказал.       И не ошибся.       Укрытый тенью, Кё молча ждал его в расслабленной позе. Рядом с ним стоял мотоцикл. Быстрым шагом Мукуро подошёл ближе.       — Я думал, мы встретимся, чуть-чуть посидим здесь и поедем к тебе, — заметил он и костяшками потрепал Кёин мотоцикл по чёрному глянцу между двумя зеркалами: как зверька. — Ты мог бы предупредить, что у нас свидание.       Купленные с собой пирожные имели все шансы не пережить поездку или, в лучшем случае, утратить презентабельный вид от постоянных ударов о стенки коробки, но Мукуро о них не беспокоился.       Для основной части волос Мукуро избирал простую и надёжную причёску, но из-под шлема он всегда вылезал взлохмаченным по всей длине — как у него это получалось, Хибари не понимал. Почему Мукуро так шла лёгкая неопрятность — тоже.       Может, ответ на обе загадки крылся в том, как Мукуро встряхивал головой: от этого жеста его волосы растрёпывались, а у Хибари отключалось критическое мышление.       Тяжело дыша, Мукуро опирался ладонями на его плечи и улыбался. Потом он качнулся вперёд, будто падая, и коснулся губами щеки.       — Куртка, — напомнил Хибари строго, стараясь отвлечься и от манящего вида, и от тёплых губ.       Пользуясь тем, что полиция закрывала глаза на его не слишком серьёзные правонарушения, в школьные годы он ездил по Намимори без шлема. Чтобы подтолкнуть его на путь исправления, Мукуро ввернул пару шуток про статистику аварий, чуть-чуть показал беспокойство и, финальным штрихом, подарил красивый нефункциональный шлем, который Хибари опробовал, чтобы не слушать пару недель уговоры и напоминания. До той роковой поездки шлемы казались ему тяжёлыми и бесполезными; практика же быстро доказала ему, что шлемы защищали голову не только от травм при встрече с асфальтом, но и от ветра и шума. Во второй раз Хибари надел тот же шлем лишь потому, что не сразу купил новый — более простой по дизайну и лёгкий. Вместе с ним он на пробу выбрал для себя мотоциклетную куртку — теперь две такие, для себя и Мукуро, он хранил в кофрах. Их он тоже использовал не ради безопасности при возможных падениях: в первую очередь они просто сохраняли тепло, при этом не мешая движениям. В сущности, Хибари подошла бы почти любая качественная спортивная куртка, и он по-прежнему отдавал предпочтение именно мотоциклетным лишь потому, что Мукуро обожал их внешний вид, — или же он, предатель, где-то внутри по-прежнему опасался аварий.       Остальной экипировкой Хибари пренебрегал до сих пор, а в одиночных заездах на старом мотоцикле он иногда и вовсе получал своеобразное удовольствие от бьющего по щекам ветра.       Сняв куртку, Мукуро с видимым удовольствием свёл лопатки друг к другу. Во время поездок на мотоцикле он всегда прижимался так близко, что по его вине Хибари становилось трудно дышать, — хорошо ещё, что только из-за сдавленных рёбер.       Хибари открывал почти все пришедшие на электронную почту письма, но большую их часть он просто проматывал. Находя отрывки, стоящие внимания, он зачитывал их для Мукуро. Тот будто не слушал: на его коленях лежала ладонь Хибари, и он с увлечённым сосредоточенным видом её обрабатывал.       В первый раз он убедил Хибари до нечестного легко: сказал, что маленькая царапина возле края ногтя выглядела неопрятно, и этого хватило. Хибари ненавидел неопрятно выглядящих людей, и Мукуро нечаянно попал в единственное замечание о внешности, которое имело шансы сработать.       С его проницательностью наивно было говорить о случайностях.       До того случая Хибари по неопытности верил, что Мукуро всего лишь повезло с телом и только поэтому его аккуратные ногти выглядели так, будто каждый из них старательно вылепили по шаблону. На деле ухоженность не свалилась на Мукуро с небес: он убирал изначальные несовершенства и последствия драк осознанно — и, как оказалось, ничто не мешало пальцам Хибари выглядеть так же аккуратно. Сам по себе он не стал бы возиться ни с лишней кожей, ни с подпиливанием неровностей, ни, тем более, с кремом, но пока всем этим занимался Мукуро, совмещая действия с мягким массажем, уход приносил лишь удовольствие.       Никому другому, пускай даже трижды профессионалу, Хибари не позволил бы так себя трогать. Мукуро однажды предложил ему покрасить ногти — Хибари ответил, что маникюр его не интересовал. Рассмеявшись, Мукуро впервые в жизни отыгрался за те мелкие замечания, которые он получал на регулярной основе: уточнил, что его предыдущие действия тоже считались маникюром. Значения его слова не имели.       Теперь Мукуро потирал влажную подушечку уже обработанного пальца — из его движений давно пропала вся осторожность, она сменилась уверенностью.       Хибари до сих пор не улавливал, на каком этапе его руки становились очень чувствительными.       Кё пребывал в отличном настроении, хотя Мукуро ничего для этого не сделал, и день проходил на удивление мирно. После переговоров Кё имел полное моральное право выпрашивать себе компенсацию, но вместо этого он будто за что-то благодарил.       Это выглядело подозрительно. Или Кё всё-таки выкинул какую-то ещё не всплывшую гадость на переговорах, или он что-то задумал с выигранным в покер желанием — что-то очень масштабное. Ни один конкретный вариант в голову не пришёл, но Мукуро слегка тревожился. Кё, словно назло, молчал о желании.       Чтобы отвлечься, Мукуро сосредоточился на его ногтях. Кё возражал против лака, да и Мукуро, ни разу в жизни не наносивший его самостоятельно, не собирался на нём экспериментировать; из-за этого он находился в довольно узких рамках, но даже так руки Кё постепенно превращались в произведение искусства. Может, Мукуро слегка преувеличивал результат, но он отчётливо представлял цель, к которой шёл, и выкладывался ради неё на полную. Старания, оттягивавшие на себя всю концентрацию, не позволяли ему думать о чём-то ещё.       Кого он обманывал. Никакие лоснящиеся ногти и мягкая кожа не могли отвлечь его от опасений.       Кё даже не позволил толком полюбоваться своими обработанными руками: сразу пошёл смывать крем. Когда Кё вернулся, Мукуро хотел было взять его ладонь и притянуть её к себе, чтобы полюбоваться и одарить поцелуем нежную кожу, но не успел.       — Теперь мы пойдём драться, — с улыбкой сказал Кё.       — Драться?       — Что тебя удивило?       Мукуро думал, что Кё уже получил свой желанный адреналин на мотоцикле. После поездки — впрочем и до неё — он вёл себя так ласково, так умиротворённо, что Мукуро и сам расслабился. Теперь его удивляла лишь собственная наивность.       — То же, что и обычно. То, что ты надеешься выиграть.       Кё сжал пальцы на рукоятях тонф, и Мукуро на миг залюбовался его гладкими и ровными ногтями. Кё называл маникюр всего лишь превентивной борьбой с заусенцами, но ему шла аккуратность во всём.       По-настоящему Мукуро удивил первый взмах тонф — обычно Кё терпел с драками хотя бы до улицы. Трезубец принял удар, и Мукуро начал отступать к выходу на энгаву: не от страха, а чтобы не разнести дом.       Мукуро задирал подбородок, потому что его шею холодила тонфа, но даже так — он улыбался. Свободной ладонью Хибари надавил на его рёбра, крепче прижав Мукуро к стволу дерева.       Такая правильная расстановка сил. Привычная с остальными людьми.       — Тот человек, который изображает тебя. В моём списке он следующий.       — Забудь, — попросил Мукуро и замолчал, когда тонфа сильнее вдавилась в горло. Ему повезло, что без шипов. Улыбка превратилась в болезненный оскал, и Хибари, щадя, слегка отвёл руку.       — Я разберусь с ним, раз ты не можешь.       — Я…       Мукуро затыкался только от поцелуев и давления на шею. Поцелуй он, проиграв, не заслуживал.       Кё выделывался из-за своей победы так, будто он действительно имел право ею гордиться. Из дурацкого милосердия Мукуро не опрокинул его на землю, когда мог, и теперь очень об этом жалел. Возможно, именно из-за этого мимолётного снисхождения Кё и решил своеобразно отомстить ему своими раздражающими и не имеющими отношения к реальности речами. Иногда его зашкаливавшее самолюбие утомляло.       Даже помощь Кё предложил так нагло, что вместо благодарности Мукуро почувствовал неприязнь. Дело, впрочем, было не только в задетой гордости: сам по себе Мукуро спешить не планировал, но теперь его подгонял лично Кё, желавший напасть раньше времени.       После утомительного разговора Мукуро очень хотел отдохнуть в одиночестве; не питая особых надежд на то, что у него это получится, он пошёл в свою комнату. Кё, конечно, разрешил обставить её как угодно, но заходил он в неё без вежливых вопросов и предупреждений. Чтобы уединиться по-настоящему, Мукуро должен был уехать к себе домой.       Кё не разочаровал: вскоре он вошёл в комнату и молча сел рядом с Мукуро; Мукуро положил голову ему на плечо. Он не столько подлизывался, сколько устал — слишком устал, чтобы сердиться на бесцеремонность.       — Останешься на ночь? — неожиданно мирно предложил Кё.       — Это и есть то самое особенное желание?       Если бы ситуация настолько легко разрешилась, Мукуро бы ни слова не сказал о том, что желание, отнимавшее больше шести часов, относилось к числу запрещённых.       — Не надейся.       — Определись уже поскорее. Если честно, ожидание меня утомляет.       Кё иногда вёл себя человечно, и сам он тоже не раз проигрывал желания — мог ведь он войти в положение.       — Я уже определился. Заканчиваю подготовительный этап.       Подготовительный этап словно заключался в том, чтобы максимально расшатать у Мукуро нервы. Пока он ещё держался.       — Я останусь у тебя, но, раз ты решил не тратить желание, вечером уеду на пару часов, и утром покину тебя часов в восемь.       — Как раз не успеешь меня утомить.       Как будто это Мукуро упрашивал его о ночёвке. В ответ на улыбку Кё с прохладой добавил:       — Не успеешь вернуться до полуночи — можешь не возвращаться.       Мукуро вернулся сильно раньше полуночи, хотя это и потребовало определённых усилий: в частности, идеального умения выбирать маршруты без пробок. Он не отчитывался перед Кё, поэтому тот не оценил масштаб подвига — да и в любом случае он бы не показал восхищение.       Мукуро торопился обратно не просто так: он рассчитывал провести остаток вечера вместе с Кё, и в начале всё даже шло по его плану. Услышав знакомый рингтон, Мукуро попробовал игриво не подпустить Кё к мобильному телефону, но тот принял вызов, и разговор затянулся. Первые минуты Мукуро дразнился, к нему приставая, потом успокоился, а затем Кё зачем-то ушёл из комнаты, хотя из его реплик не следовало, что он собирался куда-то поехать.       Без Кё в гостиной стало скучно и холодно, поэтому Мукуро ушёл к себе.       Перелистывая страницу за страницей, он успел дойти с приблизительно трети до где-то середины книги, а потом дверь снова сдвинулась.       — Что ты здесь делаешь? — спросил Кё, остановившись у входа. Ему не хватало только тонф в руках, чтобы без лишних слов бросить вызов; на его лице так и плясало опасное веселье. Он будто увидел в комнате кого-то другого — вторгшегося на его территорию нарушителя правил, от которого руки чесались в предвкушении драки. Мукуро понял бы такой его вид, если бы Кё ушёл из гостиной пару минут назад или если бы он заранее предупредил: «скоро вернусь».       — Читаю.       — Почему не в моей комнате?       — Кё, — ласково обратился Мукуро. — Тебе не нужно выдумывать причины для драки, когда между мной и работой ты и так уже выбрал работу.       — Дело не в этом. Сегодня ты спишь у меня.       Сдержанно посмеявшись, Мукуро кивнул.       — Как скажешь.       — Ты не рад, — заметил Кё. Он то ли искренне рассчитывал на бурную благодарность, то ли с ненужным упорством искал повод для драки. — Тебе точно не снятся кошмары?       — Точно.       Мукуро не так частно снились кошмары, и он это уже объяснял. Кё беспокоился зря и вообще неправильно представлял отношения: да, он просыпался от почти любых иллюзий поблизости, даже от слабых и непроизвольных, но это не означало, что Мукуро должен был переезжать к нему, как только его ночи превращались в ад, чтобы при необходимости Кё его мгновенно расталкивал. Наоборот.       — У тебя затечёт рука, — предупредил Мукуро и попробовал изменить позу. Свободной рукой Хибари прижал его к себе.       Одним резким и недовольным выдохом Мукуро показал всё своё отношение к ситуации, но послушно замер; в награду Хибари коротко провёл рукой по его волосам. У него было хорошее настроение, ведь завтра их ждало веселье — впрочем, возможно, их не ждало ничего, если Мукуро добыл информацию из ненадёжных источников. Он то ли правда поленился о них рассказывать, то ли что-то скрывал — Хибари это не беспокоило. Даже если наводка ни к чему бы не привела, они бы отлично провели время вдвоём. Разочарованный Мукуро сначала дрался яростнее, чем загнанный в угол зверь, а потом позволял подолгу себя утешать.       По-настоящему Хибари интересовало другое. Он до сих пор не решил, действительно ли он хотел узнать правду, но, кажется, сегодня он не имел шансов заснуть без неё. Мысли, которые он годами отгонял от себя, нашли его. Завтра он мог неожиданно всё понять по случайной реплике, и где-то глубоко внутри он боялся услышать ответ на загадку — он бы смирился с ним, но ему, уже привыкшему к правильной картине мира, очень не хотелось воспринимать реальность иначе.       Поэтому он захотел разобраться с тайной прямо сейчас. Всего-то один закостенелый шаблон в голове — если бы Хибари пришлось перестроиться, это бы никак ему не навредило. Он предпочитал создавать свои правила, а не следовать чужим выдумкам.       — Твои способности… — Он не успел договорить: вздрогнув и подавшись вперёд, Мукуро несильно ударился лбом о его подбородок. Не извинившись за нечаянно прерванный сон, Хибари ласково почесал его затылок. — Твои способности правда связаны с адом?       Мукуро издал ещё один вздох, и Хибари ощутил такое чёткое, понятное осуждение, будто он попал под иллюзию, внушившую ему это чувство.       Носом Мукуро потёрся о его плечо.       — Не знаю. Может, все иллюзионисты с ним связаны, как ты считаешь?       — Твои способности не отличаются от их способностей на фундаментальном уровне?       — Разве что уровнем силы. — Мукуро приподнялся на локте и поцеловал Хибари в щёку. — Я всё равно уникален.       Никогда эта ходьба вокруг да около не приносила желанных ответов, но каждый раз Хибари зачем-то пытался. Или прямо, или никак.       — Ты не старше, чем ты выглядишь?       Мукуро перевернулся на спину и положил голову на плечо Хибари.       — Кё, ты же помнишь мои пятнадцать. Я бы не устроил то, что устроил, будь у меня в голове чуть больше мозгов.       — Я не просил тебя вспоминать о тех временах.       Первое время мысли о том, что Мукуро тайно заключил с ним контракт, отзывались злостью и болью, но потом Хибари принял его ошибку как часть пути. Он поверил в Мукуро, и тот уже не первый год оправдывал это доверие. По-прежнему используя медиумов, теперь уже более открыто, он легко мог находиться в нескольких местах одновременно и вести двойную жизнь, но даже так он не давал поводов в себе сомневаться. Любые случайные напоминания о тех днях уже давно не задевали Хибари — это Мукуро словно до сих пор переживал и стыдился; кажется, никого из Хранителей то потенциальное предательство не взволновало так же сильно, как его самого. В первые месяцы после того, как всё вскрылось, он даже задумывался над татуировкой. Хибари нравилась мысль о том, что его имя могло бы навсегда украсить Мукуро, но он запретил ему набивать иероглифы — если бы татуировка появилась на его теле в качестве унизительного наказания, она бы уже никогда не появилась на нём в качестве взвешенного осознанного решения. Мукуро, неправильно поняв причину отказа, предложил набить в знак верности что-то другое. Он даже сказал, что Хибари сам мог бы нарисовать эскиз, и за это они подрались ещё раз.       То, что сейчас Мукуро свёл разговор к неприятной теме, тянуло на мазохизм.       — Ты изменился, — с нажимом напомнил Хибари. — Иначе бы ты лежал в гробу, а не здесь.       — Ты умеешь поддерживать. — Мукуро повернулся и крепко обнял Хибари за торс. — Спасибо тебе за всё и давай уже спать.       Вот поэтому Хибари с лёгкостью убрал мысли о настоящем возрасте Мукуро в дальний угол, когда они пришли к нему в первый раз. Как Мукуро, ради тепла и поддержки льнувший к боку, мог не быть младшим.

***

      Нож прошёл мимо, Хибари точно видел, но руку обожгло болью, и на рубашке, чуть выше алой повязки, остался разрез.       Блондин выпустил вторую стайку ножей. От первой атаки Хибари уклонился точным экономным движением, от новой — серьёзно сместился в сторону, чтобы не рисковать глазами. В этот раз он точно не ошибся, все лезвия прошли мимо.       Кровь из рассечённой щеки медленно стекала на подбородок.       — Кёя, там лески! — крикнул Мукуро издалека.       Оценивая общую обстановку, Хибари скосил на него взгляд. Мукуро ни с кем не дрался — он просто шёл, опираясь на свой трезубец. Вместо школьной формы он надел чёрную футболку с каким-то белым рисунком. Он перевёлся в среднюю Намимори, но игнорировал школьную форму — нарушение. Учитывая внеурочное время и особые обстоятельства, Хибари мог закрыть глаза на проступок, но, по правде, он просто хотел загрызть Мукуро до смерти, и его устраивал любой формальный повод.       Хибари быстро вернул взгляд на блондина и растерялся. Форма Варии, пережатая из ниоткуда взявшимися толстыми стеблями, пошла крупными складками; в воздухе разлился сладкий и терпкий запах; на стеблях медленно распускались лотосы. Кажется, это были те самые иллюзии, про которые рассказал малыш. Решив разобраться с ними потом, Хибари осторожно поднял руку и, используя её как удобный фон, разглядел натянутые тонкие нити.       Стебли быстро исчезли, но Хибари уже выиграл преимущество. Сорвав лески, он в два рывка приблизился к блондину и ударом отбросил его к стене.       — Я не убиваю на территории школы, — признался Хибари, сев возле него на корточки. — Но ты пронёс сюда оружие, и я не могу закрыть на это глаза. — Послышались шаги и постукивание. Опасливо удерживая блондина в поле своего зрения, Хибари перевёл взгляд на подошедшего ближе Мукуро. Тот по-прежнему использовал трезубец как трость. — К тебе это тоже относится. В качестве наказания ты проследишь за тем, чтобы парень с ножами ничего здесь не устроил.       — Ты знаешь, сейчас я не в лучшей форме, — признался Мукуро с лёгкой улыбкой. Он выглядел целым, его одежда даже не испачкалась кровью, но он всё равно признавал себя слабым и отказывался сражаться. Никчёмный иллюзионист. Наверняка кто-то другой добрался до вершины его столба — не он сам.       — Хорошо, — сказал Хибари и, посмотрев прямо в глаза напряжённому блондину, усмехнулся. — Тебе не повезло.       — Может, договоримся?       Блондин нервно рассмеялся. Хибари дёрнул его за рукав и понял: угадал. Под одеждой прятались ещё ножи на лесках. Вытащив один, Хибари прижал ладонь блондина к ближайшему дереву, переборол его сопротивление и замахнулся.       Горячо брызнула кровь, и Хибари отлетел от стены; Мукуро, невзирая на слабость, отскочил в сторону. Блондин пошатывался, а из его ладони все ещё торчал нож, но Хибари оценил его силу, когда почти упал от удара на спину.       Уже интереснее.       — Эй, мальчик из Италии. — Хибари кинул быстрый взгляд на Мукуро. — Иди в школьный подвал.       Даже слабак, более-менее уверенно державшийся на ногах, мог сбить кольцо какой-нибудь палкой. Мукуро повезло, что Сквало погиб.       Финал Конфликта Колец удивил Хибари. Червелло не подсуживали Варии, Сквало выжил, а Мукуро оказался не просто бесполезным — вредоносным.       Ему, как Хибари и предполагал, действительно не хватило сил, чтобы расправиться со столбом один на один, но при некоторых условиях его Пламя могло плавить металл. Он бы не успел достать кольцо, если бы ему пришлось действовать в одиночку, поэтому он объединился с жадным Аркобалено и даже почти его не обманул: тот получил противоядие, только предварительно лишился пустышки, бывшей неким аналогом колец, и какой-то важной цепочки. Пользуясь слабостью детского тела, Мукуро связал жадного Аркобалено своим плащом и спрятал его в одном из кабинетов. Потом — уже после того, как он дважды испортил битву Хибари с блондином, — он начал шантажировать прибывшие элитные войска Варии жизнью их офицера. Это сработало, и Хибари лишился последней надежды на хорошую, полноценную драку — без подсказок Мукуро и без поддержки от позванных им Гокудэры и Ямамото.       После того, как Вария признала своё поражение, малыш заставил Мукуро отдать пустышку Тумана жадному Аркобалено, а вот цепочку он оставил себе. Когда люди Вонголы начали обсуждать прошедшую битву, Мукуро очень испуганным голосом сказал, что он не смог бы убить ребёнка, даже если бы обстоятельства не оставили ему выбора; остальные бросились его утешать и пригласили на вечеринку в честь победы. Испытав очередной прилив презрения к людям, с которыми он связался, Хибари пошёл домой.       Хибари мог вообще не приходить на занятия — единственный среди учеников средней Намимори. В детстве каждый его шаг контролировали родители; сильная база, полученная ещё в те времена, помогала ему быстро структурировать информацию и безошибочно подмечать главное. Не желая подстраиваться под темп медлительных травоядных и пользуясь договором с директором, большую часть предметов он изучал в одиночестве. Он не приходил на уроки за тем, чтобы получать знания, — лишь для того, чтобы их демонстрировать. За очень редкими исключениями.       Сегодня он впервые пришёл на занятие ради одного конкретного человека — очередного переведённого в их школу иностранного студента. Новенького звали Мукуро, и его имя Хибари изо всех сил старался забыть. Не получалось. Мукуро не запомнил короткое «Кёя» с первого раза, а симметрично отплатить ему, не страдая от проблем с памятью, было невозможно. Это бесило.       Своим пренебрежением к форме Мукуро заслужил отдельное наказание. Хибари твёрдо решил не то чтобы загрызть его — малыш просил не отправлять Хранителей в больницу без его предварительных просьб, — а так. Надкусить. Чтобы не бегать за Мукуро по всей школе — он и так получил уже слишком много внимания, — Хибари заглянул на урок искусства. Иногда эти занятия ему даже нравились; рисование занимало руки и разгружало голову не хуже любых других занятий, требовавших некоторой концентрации. Набрасывая что-нибудь в свободное время, Хибари ощущал бессмысленность своего бумагомарания и не получал удовольствия. Уроки искусства давали рисованию конечную цель.       Хибари сидел на последней парте возле окна; соседние столы пустовали. То, что весь остальной кабинет заполонили дети, его не злило. Он с головой ушёл в натюрморт, методично работая карандашом. Его занятие не имело никакого отношения к настоящему творчеству — к уделу мечтателей, способных создавать миры лишь на бумаге. Хибари просто выполнял поставленную перед ним задачу.       — Я под иллюзией, — громко раздалось на весь класс. Никто не обернулся.       Мукуро — его незатянутый галстук болтался на шее — подошёл ближе, и если бы ему не хватило мозгов на иллюзию, он бы получил тонфой под дых без разговоров. Он и так нарывался.       Его судьба предрешилась ещё тогда, когда он прилетел из Италии, но зря он её торопил.       — Отличная штриховка, — похвалил Мукуро. — Ровная, уверенная, динамичная. Сразу видно, что у тебя хорошо с мелкой моторикой.       Эти общие слова он мог подарить кому угодно. Не желая до конца занятия уходить из класса, Хибари вежливо проигнорировал стоявшего рядом Мукуро, и тогда тот совершил очередную ошибку: перетащил стул от соседней парты поближе и сел рядом. Недопустимо близко.       Если не провокация, тогда что?       — Если хочешь что-то сказать, мальчик из Италии, то говори сейчас, — предложил Хибари, отложив мягкий карандаш в сторону. Ему едва хватило гуманизма, чтобы дать Мукуро последнее слово. Вонгола уже заполучила кольца и более не нуждалась в Хранителе Тумана — малыш поймёт.       — Извини, что отвлёк. Реборн сказал, что мне нужно наладить связи с остальными Хранителями, вот я и решил начать с тебя. Ты ведь любишь драться?       Хибари, уже готовый огласить приговор и наказание, оборвался и ответил коротко:       — Да.       — Мы могли бы встретиться и подраться после школы. Ты согласен?       — Если ты не уйдёшь, мы подерёмся прямо сейчас.       Мукуро рассмеялся странным смехом и, наклонив вперёд стул, положил предплечья на парту. Он подбирался всё ближе и ближе — и это в мафии называли Туманом. Настоящий туман рассеивался, стоило к нему подойти, и казался плотным лишь вдалеке.       — А ты интересный, — улыбнулся Мукуро, склонив голову набок. — Думаю, тебе стоит сначала закончить рисунок. Не зря же ты пришёл на урок.       — Могу посоветовать тебе то же самое.       — О, — Мукуро ещё шире растянул губы. — Я уже закончил. Хочешь взглянуть?       — Нет.       Ленивым тягучим движением Мукуро встал с места. Он забыл забрать с собой стул — а потом оказалось, что он и не собирался по-настоящему уходить. Когда он вернулся с законченным рисунком в руках, Хибари окончательно убедился: всё то, что Мукуро наговорил о его штриховке, было обыкновенной лестью.       Или, хуже того, издёвкой.       Тяжело дыша, Мукуро сел возле края крыши и прижался плечом к сетчатой ограде. Его глаза безвольно закрылись, и вообще он выглядел как маленький кролик, чудом переживший погоню, — но он не проиграл.       Хибари чувствовал, как горело его лицо от жары и прилившей крови, но внутри у него отплясывали радостные огоньки. Ему достался противник уровня Коня, только жаждущий драки, адски упрямый и не собиравшийся вернуться в Италию. Ещё и ровесник-Хранитель — он же вообще никуда не денется, и даже спустя пару лет, возможно, останется равным. Эта мысль одновременно и больно хлестнула по щекам — Хибари предпочитал быть сильнейшим, — и согрела.       В этом году Хибари везло на иностранцев. Столько боёв.       Принятая ничья позволила ему отдышаться, но он не собирался уходить без победы.       — Галстук, — сказал Хибари, подойдя ближе к Мукуро. Тот поднял голову и посмотрел снизу вверх.       — Что «галстук»?       Мукуро выглядел усталым, но довольным. Кажется, он ещё не понял, что его ждал марафон. Будучи равным в силе, он был глупее и недисциплинированнее; перед дракой он проявил оба этих качества, когда снял галстук и обвязал его вокруг одного из ромбов сетки. Даже не поняв этого, очередным неуважением к форме он выбил у себя из-под ног и без того шатавшийся стул.       Хотя, конечно, с такими острыми зубами его бы ничто не спасло — Хибари уже увидел его клыки, и они ему понравились.       — Ты снял галстук, и теперь ты одет не по форме. — Он снова выставил тонфы. — Я загрызу тебя до смерти.       Мукуро лениво начал вставать.       — У тебя есть вода?       Наивная отговорка. Без шансов.       — Нет.       — Как жаль, — улыбнулся Мукуро. — Тогда ты добудешь её для меня потом. После того, как проиграешь.       Из-за Мукуро, на удивление не прогуливавшего занятия, Хибари тоже начал ходить на них без пропусков. Кто, если не глава комитета Дисциплины, мог следить за сильнейшим и потому опаснейшим хулиганом?       Как Хибари быстро понял, Мукуро походил на хулигана лишь внешне. Он по-особенному относился к галстукам, носил кучу серег и собирал волосы в неряшливую причёску, но при этом он не создавал беспорядков в школе и не опаздывал. Каждый день они сражались на крыше, обычно без поводов: просто потому, что им это нравилось. Вид на город, действительно великолепный, Мукуро оценил с первого же раза; расхвалив его, он решил проводить все свои обеденные перерывы на крыше. Из-за этого они подрались, не успели поесть и только после занятий, набираясь сил перед новым боем, наконец-то устроили запоздалый обед; оказалось, что Мукуро принёс с собой несытные вредные сладости и выпечку. Когда стемнело, они перебросились парой слов, и Мукуро невзначай признался, что он совершенно не умел готовить и пока ещё плохо разбирался в местных магазинах с готовой пищей. Ему повезло: благодаря тому, что об этом зашла речь, он получил дельный совет. На следующий день он пришёл с купленным бэнто и выпросил для себя мастер-класс по палочкам. Хибари согласился нехотя, но в итоге ему понравилось объяснять. Мукуро разобрался в несложном деле быстро.       То, что Хибари оказал ему небольшую услугу, не означало, что Мукуро получил право ходить на крышу как к себе домой, но того подобные мелочи не волновали. Он не шумел, даже когда ел с большим аппетитом, не занимал место, на которое привык садиться Хибари, и начал после просьбы использовать иллюзии так, чтобы их не видели вместе. Это было терпимо.       С Мукуро нельзя было по-хорошему. Стоило всего пару раз нормально с ним поговорить, как он совершил свой первый, не считая выходок со внешностью, хулиганский поступок: перед уроком математики он пересел на парту рядом с Хибари. Хибари повременил с замечанием: он не хотел драться прямо в классе и возле окна, а без пары ударов Мукуро мог не понять доступную мысль. Всё равно до большого перерыва оставалось недолго.       Из-за своего решения Хибари поймал несколько удивлённых взглядов. Слухи разносились по школе быстро, а значит Мукуро точно заслужил публичную экзекуцию. В первую очередь — потому что на репутации Хибари держался весь комитет.       — Холодает, — заметил Мукуро, выйдя на крышу. Он покрутил головой, и самые длинные его пряди от этого и от ветра на миг взлетели.       Пройдя дальше по крыше, он бросил к ограде форменную школьную сумку и сел рядом с ней.       — Правда холодно, — добавил он. — До какого месяца ты обычно сюда выходишь?       Даже найди он интересную тему для разговора, это бы не сработало.       — Ты пересел сегодня, — напомнил Хибари.       — Да. — Мукуро улыбнулся. — Ты же слышал, Хранители должны держаться рядом. Если уж и держаться с кем-то из Хранителей рядом, то только с тобой.       Лесть не работала тоже.       — Во-первых, пересаживаться просто так не принято. Тебе скажут, когда будет можно. Во-вторых, ты мешаешь. Я не люблю, когда кто-нибудь передо мной мельтешит.       — Я должен пересесть обратно? — на удивление спокойно отреагировал Мукуро, достав из своей сумки бэнто.       — Этого будет мало.       — Тогда что мне нужно сделать?       — Вернуться на своё старое место и прийти в класс под иллюзией, как будто я тебя избил.       Наклонив голову, Мукуро пристально посмотрел Хибари в глаза и вдруг рассмеялся. Если такая иллюзия была по каким-то причинам невозможна, Хибари мог заменить её реальностью. Своими поступками, манерами и внешностью Мукуро заслужил синяки.       — А ходить по школе избитыми у вас принято?       — Среди нарушителей — да.       Мукуро посерьёзнел, но смотрел он всё ещё с лёгким недоверием.       — Получается, слухи о тебе не лгут?       — Не знаю, что именно ты обо мне слышал.       — Что ты очень жестокий глава своего комитета. Я думал, преувеличивают. Мне ты показался довольно спокойным. Даже весёлым.       — Потому что ты не такой никчёмный, как все остальные.       Что ещё Хибари мог сказать — разве что солгать, будто Мукуро ничем не отличался от остальных, и он со всеми вёл себя так дружелюбно. Это бы прозвучало ещё унизительнее.       — Не пойми неправильно, — продолжил Хибари, изображая отстранённость. — Для меня ты находишься на уровне животного, которого растят на убой. Мой комитет — мои охотничьи собаки, остальные — моя добыча. Те, с кем ты говорил, видят во мне охотника, ты видишь во мне пастуха, но финал вас всех ждёт одинаковый.       Подобрав правильное сравнение на миг Хибари почувствовал себя спокойно — а потом Мукуро прикрыл рот ладонью и рассмеялся своим странным смехом.       — Забавный ты, — сказал он, отведя от лица руку. — За этими словами ты спрятал обычные человеческие отношения. Все люди держат вблизи тех, кто полезен, и отталкивают всех остальных. Тебе неприятно думать об этом?       — Ты заблуждаешься. Люди в основном нерациональны. Им не хватает мозгов, чтобы расставлять правильные приоритеты.       — Люди в основном жестоки и эгоистичны. — Из-за лёгкого ветра волосы полезли Мукуро в лицо, и он, поморщившись, встряхнул головой. — Впрочем, ты тоже прав.       — Если пересядешь к той стене, ветер не будет тебе мешать, — подсказал Хибари с ухмылкой. — Я знаю, что я прав.       Без тени обиды Мукуро опять негромко рассмеялся, накинул на плечо сумку и встал.       — Жаль, что я тоже рождён человеком. Пойдём?       — Нет. Я привык сидеть здесь.       — Жесток и эгоистичен, — укорил Мукуро и снова сел напротив. — Расскажешь побольше об обычаях в твоей школе?       — Читал устав?       — Нет.       — Прочитай.       Они обедали молча. Мукуро поминутно кривился и убирал пряди за уши, но упрямо не пересаживался на более удобное место.       Это кто ещё был забавным.       Они дрались до самого вечера, и у Мукуро осталось не так много времени на саморазвитие, но на следующий день он пришёл на крышу во всеоружии:       — Я прочитал устав. Не до конца, правда, но у меня уже возникли вопросы.       Если Мукуро чего-то не понимал, значит он или ещё не дошёл до нужных мест, или был идиотом. Вчера Хибари оценил его нерациональность, но Мукуро точно не был самым глупым учеником в школе, даже если ему мешал языковой барьер. У остальных школьников устав вызывал затруднения лишь потому, что они не всегда хотели исполнять правила; от сложностей именно с их трактованием раньше никто не страдал.       — Я не буду на них отвечать, пока ты не дочитаешь устав.       — Я просмотрел содержание, и раздела исключений там нет.       Хибари, похоже, слишком хорошо о Мукуро думал.       — Потому что кодекс средней Намимори не содержит такого раздела.       — Тогда почему не все правила соблюдаются?       Мукуро будто не понимал, с кем он спорил. Если он хотел обругать неудобный для него свод правил, ему стоило подойти к кому-нибудь из хулиганов: те с удовольствием поверили бы в любую чушь, выставлявшую школьный устав в дурном свете, — тем более, не все из них вообще помнили его содержание. Хибари не только знал правду, но и готов был её защищать.       — Например?       — Например, в школу нельзя проносить оружие никому, кроме действующего главы Дисциплинарного комитета, но Гокудэра Хаято приходит сюда с динамитом, и ты об этом прекрасно знаешь.       — Я наказываю его за это, когда у меня есть настроение.       — Хорошо. Тогда что насчёт причёсок у членов твоего комитета? Они противоречат уставу.       Едва заметно Хибари повёл плечами, разминая мышцы. Сидеть на месте, когда тело требовало выхватить тонфы и приступить к действиям, было непросто.       — Если это правда, я накажу причастных.       Новая редакция кодекса составлялась при активном участии Дисциплинарного комитета. Хибари перечислил необходимые коррективы, но, похоже, Кусакабэ отнёсся к его словам без должного внимания. Он не оправдал доверие.       — Там было уточнение о том, что вы имеете право носить форму другого образца, но про причёски ни слова, — уточнил Мукуро, всё больше убеждая Хибари в допущенной по невнимательности ошибке. — Впрочем, не думаю, что это действительно имеет значение, раз уж за причёсками и одеждой в этой школе следит только твой комитет. Благодаря этому в твоей школе на удивление просто игнорировать правила о внешнем виде.       — Что ты имеешь в виду?       Мукуро хихикнул, и в этот раз его смех не вызвал всплеск раздражения, — он прозвучал даже приятно. Может, Хибари просто уже дошёл до предела злости. По сравнению с теми, кто испортил совершенный устав своими ошибками, Мукуро не заслуживал сейчас ярости, какие бы плохие манеры он ни проявлял.       — Смотри. Некоторые учителя предупредили меня, что я могу нарваться на проблемы с комитетом Дисциплины, но сами они меня не отчитывали. Твой комитет действительно придрался ко мне в первый день, но я не могу всерьёз воспринимать людей с такими причёсками, так что я проигнорировал их замечания. Потом мы с тобой прошлись вместе по коридору, и с тех пор твой комитет считает нас друзьями. Из тех, кто может меня наказать, остаёшься лишь ты, но тебе, похоже, нравится мой стиль.       Мукуро запустил руку в волосы, то ли поправляя, то ли путая их. Хибари присмотрелся к ним и не придумал с ходу, к чему придраться. Он мог разнести «стиль» Мукуро с точки зрения школьных правил, но тот в ответ сослался бы на Дисциплинарный комитет, состоявший, как оказалось, из таких же бессовестных нарушителей. В моде Хибари не разбирался.       — Не нравится, — сказал он то, что имел полное право не обосновывать. Выставить Мукуро объективно уродливым у него не вышло. — Ты хорошо дерёшься, поэтому я позволяю тебе чуть больше свободы, чем остальным. Мой комитет не принял нас за друзей. Они не трогают тех, с кем я регулярно вижусь, потому что с этими людьми я могу разобраться и сам.       — Понятно.       Одним словом, выражавшим всего лишь согласие, Мукуро снова вырвался в списке жертв на первое место.       Когда Мукуро узнал, что на следующей неделе его ждала волна тестов, его лицо озарилось заинтересованным выражением. Без всякого волнения он искренне хотел себя испытать. В первый же день тестов на обеде Мукуро задумчиво отметил, что задания, по его ощущениям, были несложными. Возможно, он даже не осознавал, сколько ошибок наделал, но Хибари не беспокоился из-за этого: Мукуро мог, конечно, понизить средний балл класса — но не безнаказанно. В их драках редко определялся победитель, чаще они вдвоём оставались без сил, но по такому поводу Хибари с удовольствием бы придумал, как привести приговор в исполнение.       После обеда их ждал ещё один тест — по английскому. На нём Мукуро подошёл к Хибари, сообщил, что сам он уже закончил, и предложил помощь с любым из заданий. Хибари рассматривал вариант, в котором он мог бы освободить Мукуро от драк на ближайшие дни, если тот вдруг нуждался в дополнительном времени на подготовку, — но оскорбительным предложением Мукуро лишил себя шансов на пощаду. Он, впрочем, так её и не попросил.       На третий день Мукуро будто бы захотел вновь повторить свой подвиг. Хибари решил задания ещё быстрее, чем он; аккуратно заполненный бланк лежал прямо перед ним на середине парты. Остатки здравомыслия — и воспоминаний о позавчерашнем дне — должны были убедить Мукуро промолчать.       Если же он собирался сказать что-нибудь восхищённое про то, как виртуозно Хибари считал, то он заслуживал сегодня особую трёпку: за настолько глупую лесть. Задания действительно были несложными.       За спиной раздался тихий короткий скрип, на который никто не обернулся.       — Поможешь мне? — спросил Мукуро негромко и словно насмешливо.       Краем глаза Хибари уже заметил в его руках тест — наивно было считать, что он обратился за помощью во внеучебных делах. С лёгким недовольством Хибари повернулся к Мукуро — тот опирался плечом на стекло — и спросил:       — Что тебе нужно?       — Чтобы ты решил для меня одну маленькую задачку. Уверен, ты легко с нею справишься.       — Из сегодняшней работы?       Хибари заранее лишал Мукуро возможности отвертеться.       — Да.       — Тесты проводятся, чтобы проверять знания, а не умение списывать. Ты до сих пор этого не понял?       — Кё, ну пожалуйста.       Каким-то чудом Хибари сдержался и не напал. Что за наглость и необучаемость — причём решительно во всём.       Хибари не требовал многого. Мукуро был иностранцем, поэтому ему прощалось неупотребление суффиксов; на Мукуро свалилось слишком много имён, поэтому он не огрёб ещё до своей битвы во время Конфликта Колец. Оповещая Вонголу о скором приезде последнего Хранителя, малыш акцентировал внимание на его ментальных силах, и его слова прозвучали так, будто Мукуро — тогда Хибари знал его как «сильного и опытного иллюзиониста» — не умел обращаться с нормальным оружием. Для предвзятости хватило уже этого, но Мукуро, приехавший после битвы Дождя, усугубил своё положение, когда решил проявить дружелюбие и начал со всеми знакомиться. Хибари наблюдал за разговором с крыши и почти сразу ушёл, окончательно убедившись, что бой Туманов внимания не заслуживал, но Мукуро его догнал — и обратился через нелепое «Кё»: как он сам потом оправдался, он то ли не расслышал, то ли нечаянно переврал слова Реборна.       Используя «Кё» теперь, Мукуро то ли в открытую издевался, то ли демонстрировал пренебрежение.       — Кёя, — процедил Хибари и — медленно, чётко, сдержанно — ещё раз донёс ту же мысль: — Моё имя — Кёя.       — Я запомнил, — спешно заверил Мукуро — наверняка солгал. — Просто я подумал, что «Кё» можно использовать как сокращение.       — Нельзя. За это я могу загрызть тебя до смерти.       — Ладно, — вздохнул Мукуро, поникнув. — В каком кабинете сейчас занимаются наши Вонгольские младшие братья?       — Зачем они тебе?       — Хаято предложил мне обращаться к нему за помощью в математике.       Травоядные всегда сбивались в стада, и почему-то Мукуро тоже к ним лез. Хибари единственный понимал его характер и силу — Мукуро не нуждался в ком-либо ещё.       Гокудэра тоже приехал сюда из Италии — похоже, Мукуро общался с ним то ли из солидарности, то ли из ностальгии по родине. Как глупо.       Имя Гокудэры Мукуро почему-то легко запомнил.       — Давай сюда тест. Тебе не придётся искать Гокудэру Хаято.       Поймав самодовольную улыбку, Хибари принял из рук Мукуро его недописанную работу. До конца занятия оставалось меньше десяти минут. Из интереса Хибари окинул лист взглядом — некрасивый почерк, фамилия «Дзюдицэ», имя почему-то не катаканой, Мукуро не справился с предпоследней задачей — и без жалости порвал его пополам.       Иллюзионист. Разберётся.       Раздался долгий и нервно-озлобленный смех.       — Не слишком ли много ты себе позволяешь, Хибари Кёя? — с истеричными нотками спросил Мукуро. Его эмоции будто наполняли Хибари энергией.       — Тебе не придётся искать Гокудэру Хаято, — повторил он, стараясь не показывать удовольствие, — Теперь у тебя есть дела поважнее.       Мукуро напрягся, сжал кулаки, наклонился вперёд и оскалился. Если бы он подошёл в начале занятия, контрольная резко бы усложнилась — своим воинственным видом он спутал все мысли.       — Я убью тебя, — пообещал он с гневом.       Расправив плечи, Хибари откинулся на спинку стула.       — Я буду ждать.       Впервые за последние дни Мукуро не пришёл обедать на крышу, и Хибари наконец-то вновь насладился своим одиночеством, к которому он так привык.       Из-за ветра волосы щекотали лицо, и почему-то Хибари вспомнил о том, как смешно Мукуро морщился и крутил головой. Он, слишком обидчивый и слабый, не заслуживал эту крышу. Правильно, что он уступил место достойному.       Бэнто Хибари съел без особого аппетита. Нужно было заглянуть в график и выяснить, кто из комитета приготовил такой пресный обед. Этот человек определённо заслужил наказание, а Хибари как раз хотел выпустить пар.       Малыш подкараулил его на следующий день в кабинете. После Конфликта Колец он стал гораздо более общительным, это немного радовало.       — Здравствуй, Хибари.       — Здравствуй.       Хибари сел за стол. Кто-то другой, пробравшийся в его кабинет, уже лежал бы на полу в коридоре.       — Скажи, — малыш поднял голову, и Хибари увидел его глаза, до этого закрытые шляпой, — у тебя всё в порядке?       — Да. Я написал все тесты, и я много тренируюсь. Вонгола нуждается в моей помощи?       Как раз вовремя.       — Можно и так сказать. Я хотел бы поговорить с тобой о Мукуро.       Слегка резковато Хибари взял карандаш и, сжав его сильнее, чем нужно, пододвинул к себе одну из бумаг. Он не мог одновременно разговаривать и писать, поэтому от первого занятия он захотел избавиться как можно скорее.       — Тогда ты выбрал неудачного собеседника.       — Вы с Мукуро довольно похожи. В конце концов, туман — это то же облако. Думаю, ты лучше всех подходишь для этого разговора. Тем более, я несколько раз видел, как вы поздно вечером вдвоём уходили из школы.       Хибари без труда удержал на лице беспристрастное выражение. Он понял, что драка с малышом в конце этого года ему уже не светила, но ежедневные бои с Мукуро стоили нарушенного запрета. Хибари ещё надеялся побороться с малышом на словесном ринге — Мукуро ведь ни разу не попадал в больницы, — но уже не рассчитывал на результат.       Если бы они только подумали, что в темноте им тоже стоило закрываться иллюзиями — но им и в голову не пришло, что в такое время за ними кто-то следил.       — Мы довольно похожи, — согласился Хибари. Малыш вкладывал в слова нормальный смысл. — Поэтому днём мы дерёмся на крыше, а не изливаем друг другу души. Я не знаю Мукуро.       Малыш усмехнулся.       — Где ещё можно узнать человека, если не в драке?       Он будто не злился.       Хибари отложил карандаш.       — Хм. И о чём ты хочешь поговорить?       — Девятый Вонгола хочет, чтобы Мукуро вернулся обратно в Италию, но я считаю, что ему стоит остаться в Японии. Его попытки дружить с остальными выглядят жалко, поэтому я решил обратиться к тебе. Думаю, ты сможешь удержать его, если продолжишь проводить с ним время. У него тоже никогда не было близких друзей.       У Хибари, если говорить начистоту, никогда не было никаких друзей. Те, кого малыш мог в них записать, не считались.       — Что я получу взамен?       — Равного соперника, конечно.       Несправедливо.       Хибари не видел смысла откладывать разговор, и если бы он не опасался явным интересом развязать Мукуро руки, он бы пошёл к нему домой — комитет давно выяснил адрес. Вместо этого Хибари дождался следующего дня.       Мукуро улыбнулся, когда Хибари подошёл к его парте в начале обеденного перерыва, — но улыбнулся как-то озлобленно. Вот так Мукуро выглядел, когда по-настоящему, не играя, показывал клыки?       Хибари молча сжал его запястье.       — Тебе что-то нужно?       Так угрожать невинным вопросом. Красивые интонации.       Не собираясь ничего объяснять перед всеми, Хибари потянул его за руку. Мукуро закинул оставшиеся на столе свои вещи в сумку, встал и пошёл следом.       Когда они оба оказались в приёмной, Хибари закрыл её дверь.       — Почему мы пошли не на крышу?       Мукуро прозвучал гораздо спокойнее, чем минуту назад. Любой другой ученик, кроме разве что парочки самых тупых или невозмутимых, на его месте уже бы выл и трясся от ужаса.       — Там ветрено сегодня.       — Какая забота.       Мукуро окончательно расслабился — вместо того, чтобы скалиться и всячески показывать недовольство, он с интересом оглядывал незнакомое помещение. Хибари не удивился бы, начни Мукуро трогать стены и поочерёдно залезать в ящики письменного стола.       Быстро удовлетворив своё любопытство, Мукуро сел на мягкий диван и положил на колени сумку. Вытащив из неё бэнто, он ещё раз встал, поставил сумку на пол возле стола и вернулся. Пока Хибари вешал пиджак, откреплял от него повязку комитета и прикалывал её к рубашке, Мукуро снял обувь и забрался на диван с ногами, даже не спросив разрешения. Кого-то другого — кроме Реборна — Хибари уже выгонял бы тонфами. Мукуро заслужил привилегию сидеть здесь ровно на один день.       Сохраняя хотя бы какую-то дистанцию, Хибари сел на дальний от Мукуро подлокотник. Как Реборн представлял этот разговор? Наверняка он знал правильные слова, Хибари зря его не спросил.       Чем раньше Мукуро поймёт ключевую идею, тем быстрее этот позор закончится.       — Ты не поедешь в Италию.       Мукуро, уже снявший крышку со своего бэнто, с щелчком надел её обратно и поднял на Хибари полный недоумения взгляд.       — С чего ты решил, что я вообще собираюсь туда вернуться?       — Ты приехал сюда по приказу Девятого, но даже если он скажет тебе вернуться, ты не поедешь в Италию. Если придётся, я заставлю тебя здесь остаться.       Девятый обладал рычагами давления, но, несмотря на его положение, сейчас Хибари обладал большими возможностями. С ним Мукуро был физически рядом.       — Я польщён тем, что ты не хочешь меня отпускать, но у Девятого нет причин звать меня обратно.       — Ты не слабый.       — И что? — Мукуро рассмеялся, скрестив предплечья поверх бэнто. — Сильных бойцов ему хватает и без меня. Для всего остального я довольно неопытен, а официальную церемонию ещё не провели. Я пока ещё даже не считаюсь Хранителем, чтобы у меня появились какие-нибудь особенные права.       Хибари помолчал, прикидывая, через сколько времени он сравняется с малышом по силе и сможет его наказать.       — Я не очень на тебя злюсь, — признался Мукуро. — Мне нравится с тобой драться, а твоя выходка на тесте — ерунда, ты мне почти не помешал. Меня смутило то неуважение, которое ты проявил, но теперь я вижу, насколько ты мною дорожишь. Пожалуй, я засчитаю твои слова за извинения.       — Когда будешь уходить отсюда, создай иллюзию, будто я ещё раз тебя побил.       — А ты куда?       — Я предпочитаю обедать на крыше и в одиночестве.       Открепленная от пиджака повязка выдавала его ложь, но Хибари держался невозмутимо. Он собирался медленно, давая Мукуро время, чтобы поднять с пола сумку и убрать в неё бэнто. Мукуро не почувствовал этого — или нарочно показал раздражающую независимость. Впервые навязавшись к кому-то с общением, Хибари очень хотел успокоить себя мыслью о том, что Мукуро дорожил им сильнее. Тот безусловно проигрывал по очкам за всё время, но именно сейчас — победил. Бесило.       Хибари возлагал на урок искусства большие надежды — и не ошибся. Очередная порция комплиментов — очень явной лести, чтобы добиться расположения — его успокоила.       Мукуро словно боялся воды — или холода, или сумрака. В среду накрапывал мелкий дождь, и Хибари кое-как понял нежелание Мукуро обедать под открытым небом, но в четверг небо всего лишь затянули тучи, которые не мешали. Может, не стоило показывать Мукуро приёмную — слишком уж ему понравился диван, ради которого он предал свободу и простор крыши.       В среду Хибари поддался уговорам, и они пообедали вместе, но в четверг — опять разделились. Хибари немного привык к компании Мукуро, но не настолько, чтобы её полюбить. Что важнее, со всеми этими тренировками и драками он упускал привычную жизнь, а ведь это был его последний год в роли ученика средней Нами. Чтобы ещё раз увидеть огненную листву с этой крыши, ему придётся нарочно сюда прийти, и это будут уже не совсем его владения. Хибари не мог просидеть всю последнюю осень в скучной приёмной.       Тем более, Мукуро того не стоил.       В очередной раз пересекшись с Савадой, его друзьями и малышом, Хибари вызвал последнего на личный разговор: он очень хотел узнать, зачем был нужен тот обман про Девятого. Безмятежно и снисходительно малыш объяснил, что его по-настоящему отвращали вымученные попытки Мукуро завести новых друзей. Некоторым людям, по его мнению, просто не стоило появляться в обществе — притворяясь нормальными, они выглядели жалко и неестественно. Ещё он считал, что по столь незначительному поводу Хибари бы не захотел помириться с Мукуро, и тот продолжил бы позориться и унижаться. Чтобы не видеть этих сцен, малыш и пошёл на обман.       Хибари и до этого разговора считал, что Мукуро зря пытался общаться с кем-то, кроме него, но обоснования для этого мнения не имел — теперь же за него засчитывались слова малыша, тонкого психолога и просто внимательного человека. Хибари было приятно услышать его мысли, и он пригрозил ему очень мягко: даже мягче, чем планировал изначально. В сущности, Хибари лишь выразил надежду, что в дальнейшем он сможет полагаться на вызывающие доверие факты, и это позволит ему не принимать неправильные решения. Малыш сказал, что для мафиози было нормально не знать общей картины и просто выполнять приказы, но затем назвал Хибари умным и пообещал в дальнейшем посвящать его в свои планы.       Изначальный обман, пускай и незначительный, подорвал доверие Хибари достаточно серьёзно, чтобы он решил впредь относиться ко всем словам малыша с подозрением. Пока что его ложь навредить не успела — но чувства она вызвала неприятные.       Ощупав границы дозволенного, Мукуро понял, что Хибари не собирался за ним бегать, и снова зачастил на крышу. Иногда он картинно морщился от лезущих в лицо волос или ёжился, но вслух о своём дискомфорте не говорил — только изредка горько вздыхал. Хибари улавливал в этом манипуляцию, но наказание видел излишним: всё равно трюки Мукуро не пробуждали в нём совесть.       Если ближе к вечеру начинался мелкий дождь, их драки серьёзно затягивались. Вода холодила кожу, и они не сдавались до тех пор, пока одежда не становилась тяжёлой и мокрой. Последняя осень, которую Хибари проводил в средней школе, постепенно приближалась к концу, и это оставляло гнетущее чувство — но, по крайней мере, Хибари чувствовал, что он не мог проводить свои дни лучше. О том, что его ждало в следующем году, он задумывался ещё с июня, если не с мая. Впервые он отключился от смутной тревоги, когда тренировки с Дино не оставили на неё времени; теперь же плохие мысли окончательно сменились размышлениями о том, где и как он мог бы сражаться с Мукуро по застойной жаре. Вариант со спортивным залом выглядел неплохим; после занятий его обычно занимали спортивные клубы, такие же порядки наверняка были заведены и в старшей школе, но об этом Хибари не беспокоился: всех лишних людей он легко мог прогнать. Его отталкивало другое: опасения, что в спортзале он не будет чувствовать окрыляющую свободу.       Теперь он неожиданно для себя понял, что опасаться ему было нечего. Прохладный осенний воздух, порывы ветры и тонкие острые росчерки дождя лишь дополняли картину. Хибари трогали не они, а злобный взгляд из-под мокрой чёлки.       Прижатый спиной к стене, Мукуро тяжело дышал, но молчал, не признавая своё поражение. Его алый глаз будто горел: не Туманом, такое Хибари уже не раз видел, а как у сидевшего возле дороги кота, на которого блеснули яркие фары.       В его глазах отражалась Луна.       Хибари повёл тонфой, сильнее нажав на тонкую шею, и Мукуро сглотнул.       — Хорошо, — тихо выдавил он. — Ты победил.       Отстранившись, Хибари сразу пошёл к выходу с крыши: обе их сумки лежали внутри здания, где им не угрожал дождь. Достав из своей бутылку с водой, он жадно из неё отпил. Мукуро за спиной рассказывал что-то про волосы, помешавшие ему увидеть движение и среагировать на него, про ветер, про ужасную погоду и про то, как его всё бесило, — стандартная речь проигравшего Мукуро, ничего большего. В первый раз, когда они закончили не ничьей, он так же болтал про ослепительно яркое солнце и про невыносимую по сравнению с итальянской жару — в ноябре. Хибари, впервые проиграв, молча ушёл домой, чтобы весь оставшийся день тренироваться, — принял своё поражение с честью.       Вполуха слушая возмущённый щебет, Хибари наслаждался моментом.       На следующий день ветер почти не дул, но во время обеденного перерыва Хибари всё равно протянул Мукуро свой подарок вместе со скупым «держи». Утром заглянув в круглосуточный магазин, Хибари выбрал самые простые и практичные заколки, которые там нашёл: тёмные, тонкие, металлические, едва заметно украшенные маленькими плоскими хризантемами того же чернильного цвета.       Мукуро рассмеялся будто бы удивлённо и сразу же исправил причёску, потеряв при этом изрядную долю загадочности.       — Спасибо, — поблагодарил он, радуясь сдержанно, но вроде бы искренне. — Думаю, тебе сегодня тяжело придётся. Мне ведь нужно отблагодарить тебя за заколки и взять реванш за вчерашнее. Да и погода располагает.       У Хибари так углубилось дыхание, словно они уже начали драку.       — Нет нужды в разговорах, — оскалился он, вставая на ноги и одновременно доставая тонфы.       От предвкушения и восторга он почти задыхался.       Мукуро попробовал что-то возразить — но быстро согласился прогулять оставшиеся занятия.       Глаз Мукуро засиял ярче, и в шквале атак Хибари потерял пространство и время. Он сбился с ритма, не понял, что до ограды оставался последний шаг — и проиграл. Мукуро не стал издеваться: он отшатнулся назад, развеял трезубец и обессилено опустился на крышу.       Если бы только Хибари выдержал его отчаянную атаку, он бы победил сразу после неё. Он сел напротив, не желая даже идти на другой конец крыши за бутылкой воды. В отличие от Мукуро, он ещё мог держаться на ногах — просто не хотел пока что вставать.       — Пропустим завтра день? — предложил Мукуро жалким голосом. — Кажется, я потянул мышцу.       — Посмотрим.       Если он действительно пострадал, его слова имели смысл — скучной драке Хибари бы предпочёл работу на благо комитета и школы. У него как раз скопились дела: присутствие Мукуро сбивало все планы, потому что невозможно было заниматься чем-то полезным, когда это чудище подходило после занятий и звало драться на крышу. Хибари с избытком хватало силы воли, но он не видел смысла лишать себя драк и освобождать потенциальному хулигану Мукуро свободное время. Хибари видел таких людей насквозь, они легко становились нарушителями, если переставали чувствовать хватку на горле.       — Даже не знаю, считается ли это моей победой, — продолжил Мукуро задумчиво. — Я ведь пострадал сильнее, чем ты.       — Считается.       Разговоры утомляли, а Хибари и без них прикидывал, не вздремнуть ли ему прямо сейчас на крыше. Он и раньше так делал — в одиночестве. Мукуро уже имел возможность его убить, спать рядом с ним было не опасно. Хибари закрыл глаза, но пока не расслабился окончательно.       — А когда ты стал главой Дисциплинарного комитета?       — Как только перешёл в среднюю школу. Тебе не с кем поговорить?       — Все мои знакомые остались в Италии.       Мукуро до смешного жаждал общения — как ни странно, это даже не злило. Куда сильнее Хибари не понравилось то, что Мукуро едва уловимо поставил его на уровень этих «знакомых из Италии». Очевидно, они не дотягивали до него по всем параметрам.       — Меня не волнует, что у тебя там в Италии.       — Ты не боишься, что я захочу вернуться?       — Нет.       — Тогда ты очень непоследовательный.       — Если ты уедешь, меня это не устроит. Почему меня при этом должны волновать ещё и твои желания?       Мукуро толкнул его рукой в плечо — несильно, будто опасаясь равноценного ответа.       — Ты немного разочаруешь меня, если решишь поехать в Италию, — признал Хибари в качестве первого в своей жизни компромисса.       — Почему?       — Потому что ты не найдёшь более интересного противника, чем я. Глупо на это надеяться.       Смехом Мукуро превысил лимит допустимого неуважения и заслужил тычок: тоже несильный.       — Извини, — спокойно сказал Мукуро. — Ты прав, но я хочу поехать туда не ради противников. Мне нужно будет кое-что сделать. Скажем так, за мной есть один должок. Никто не обязывает меня его возвращать, но я сам хочу с ним разобраться.       Хибари его понимал — даже когда люди прощали ему долги на словах, он чувствовал себя скованным, пока не отдавал их по-настоящему.       Понимал — но отпускать не хотел.       — И много времени это займёт?       — Не знаю. Я могу начать здесь, но закончить я смогу только там. Мне может повезти, может не повезти. Думаю, я справлюсь за неделю, если всё пройдёт хорошо.       Мукуро наговорил слишком много ненужного. Вычлененная из потока сознания информация — «займёт неделю как минимум» — Хибари не понравилась. Впрочем, Ямамото Такэси неплохо показал себя во время битвы Дождя — если он и с меньшей мотивацией сражался не хуже, то отъезд Мукуро толком ничего не менял: любой сильный заинтересованный противник годился для хороших боёв. Такэси проводил с травоядными ещё больше времени, чем Мукуро, и попытка самоубийства навсегда заклеймила его неудачником, но Хибари и не собирался принимать его в комитет или обедать с ним вместе.       На случай отказа Хибари уже придумал, как он мог вынудить Такэси сражаться в полную силу. Страх за друзей открывал его для угроз.       Слегка опустив голову и отведя взгляд, Мукуро робко улыбнулся. Хибари уже приготовился услышать какую-то просьбу — или известие о том, что Мукуро уезжал уже завтра, — но, ничего не говоря, тот встряхнул головой, потом снял заколки, позволил прядям упасть на лицо и встряхнул головой ещё раз. Порой волосы Хибари, когда он забывал стричься, достигали почти такой же длины, и всё равно он не понимал смысл этого жеста. Мукуро будто любил, когда волосы лезли ему в глаза.       Дотронувшись до них, Хибари наверняка бы разгадал мучившую его тайну — так ему подсказывала интуиция, которую он не собирался слушать. Умом он понимал, что одно прикосновение вряд ли бы ему что-то дало.       — Это так странно, — заметил Мукуро, всё так же отводя взгляд. — Когда мы только познакомились, я думал, что ты один из тех людей, которых я ненавижу. Но ты совсем не такой.       — Каким ты меня представлял?       — Беспринципным. Трусливым. Слабым, — с паузами перечислил Мукуро и ненадолго умолк. — Это сложно объяснить. Многие люди ведут себя примерно так же как ты, но обычно они ничего из себя не представляют. У тебя слова не расходятся с действиями.       Иногда Хибари даже нравилось его слушать — не потому что он легко вёлся на лесть. Рассчитывая на пощаду, обычно что-то подобное ему говорили местные хулиганы, но это их не спасало. Мукуро совсем по-другому выбирал выражения, по-другому звучал. Он рассуждал искренне.       Хибари не умел принимать такие слова.       Какое-то время они сидели молча, и Хибари думал, что ему пора было уже отсюда уйти. Если бы он хотя бы на миг почувствовал себя неуютно, он бы так и поступил, но ему нравилось сидеть на крыше, слушая тишину. Обычно он расслаблялся так в тишине, а присутствие Мукуро — присутствие Мукуро делало спокойное неяркое удовольствие острым.       Иррационально.       — Ты никогда не хотел уничтожить всех, кто тебе не нравится? — спросил вдруг Мукуро так небрежно, будто ответ его вовсе не волновал. Хибари задумался на пару секунд, ища в словах ловушку, — вероятно, Мукуро к чему-то вёл.       Или он просто вёл себя странно — он часто так делал.       — Если уничтожу, появятся новые.       — Я не про это. Что если на Земле останемся только мы с тобой и ещё немного нормальных людей?       — Тогда встанут все производства.       Если Мукуро к чему-то и подводил, то разве что к своей полной бездарности в экономике. Хибари легко мог парировать любые его слова. Это расслабляло.       — Зато все те товары, которые уже произведены, достанутся нам. Многие из них не так быстро портятся, нам хватит их до конца жизни.       — Я люблю стейки по-гамбургски, и для них нужно самое свежее мясо. Ты будешь разводить коров и свиней?       Обиженно-возмущённо выдохнув, Мукуро отвернулся и сел к Хибари спиной.       Он будто напрашивался на укус.       Не выдержав долго, он повернул голову и посмотрел через плечо — с гневным выражением на лице.       — Неужели ты правда готов променять идеальный мир на какие-то гамбургеры?       Этими интонациями он тоже нарывался.       — Мир, который ты описываешь, не похож на идеальный. Придумай что-то поинтереснее.       — Я предлагаю хотя бы что-то!       — Ты предлагаешь глупость.       Хибари встал лишь для того, чтобы обогнуть Мукуро и снова сесть лицом к его лицу. Мукуро подтянул к груди колени и положил на них предплечья: то ли замёрз, то ли по-прежнему изображал обиду. Не зря Хибари остался на крыше — когда бы он ещё увидел такое представление. Ему захотелось драться: обычно его раздражал жалкий вид, но сейчас он развеселился, и в его крови снова заплескалась энергия.       Мукуро поднял взгляд и с неожиданно серьёзным видом спросил:       — Тебя устраивает Савада в качестве босса?       — Мне он не мешает.       — А чем он мог бы тебе помешать?       — Если бы он ограничивал меня или навязывался, я бы загрыз его до смерти.       — Он будет тебя ограничивать. Подожди немного.       — Тебе не нравится Савада?       Крепко зажмурившись, Мукуро выдохнул. Даже когда Хибари видел чужие эмоции, он не пытался их понять — из нежелания, из неумения. Теперь ему не хватало практики, чтобы в них разобраться, и это бесило.       Мукуро потёр лоб и устало улыбнулся.       — Дело не в нём. Ты никогда не представлял себя в роли Десятого босса?       — Нет. Мне это неинтересно. Ты хочешь, чтобы я стал Десятым?       Криво усмехнувшись, Мукуро выпрямил одну ногу.       — Да. Думаю, я легко бы признал тебя лидером, и меня бесит, что лидер не ты.       Даже если Мукуро этого хотел, Хибари не собирался брать на себя ту ответственность, в которой он был не заинтересован. По этой же причине же он, несмотря на просьбы, не возглавлял разом несколько комитетов. Мукуро зря на что-то рассчитывал.       Недолго подождав, он опёрся двумя ладонями на крышу и встал. Хибари тоже поднялся на ноги и стиснул его плечо.       — Он человек, который возьмёт на себя всю скучную работу, пока мы будем драться с врагами. Воспринимай это так.       Мукуро остановился и снова обернулся через плечо. За то, с каким презрением он посмотрел вниз, Хибари на миг захотел сломать ему ноги. Это была лишь секундная вспышка, но если бы они сейчас дрались, Мукуро бы горько пожалел о своём мимолётном взгляде.       — Разберусь, — с надменной ухмылкой заверил он.       На миг сжав ладонь на его плече сильнее, Хибари с досадой ослабил хватку, отпустил Мукуро и холодно посоветовал:       — Отдохни завтра получше. Я даю тебе ровно один день, потом я возьму свой реванш.       Не имело значения, насколько жестокие фантазии вызывал Мукуро своими жестами и поступками. На деле Хибари даже не мог ударить его по лицу — каждый раз он колебался и упускал возможность, — и изнутри его подгрызала неприятная мысль: даже если бы Мукуро открылся, решимости могло не хватить.       Послезавтра Хибари рассчитывал не только победить, но и проверить кое-что важное.       Ещё до боя Хибари решил, что сегодня Мукуро получит по своему смазливому личику. Он ни на миг не заколебался перед атакой: отвёл руку до самого бедра и выбросил её вперёд. Мукуро уклонился от удара, и Хибари на миг поймал его новый взгляд: испуганно-удивлённый.       Хибари стиснул ладони на тонфах до потери чувствительности. Мукуро не ожидал этого удара, на его лице это читалось явно, а значит он заметил слабость и привык к ней. Ещё, и это ранило даже сильнее, Хибари почувствовал облегчение, когда промахнулся.       Если бы Реборн спросил, кого Хибари считал своим другом, он бы тут же услышал ответ: никого. Если бы малыш поинтересовался, кто из знакомых Хибари больше всего напоминал его друга, Хибари бы скривился и потребовал награду за честность. Если бы малыш пообещал драку, он бы услышал: Мукуро.       Малыш не расспрашивал Хибари на тему друзей в лоб, но подталкивал его к неприятным рассуждениям. Что делать с выводами, Хибари не знал.       Он мог бить Мукуро по лицу каждый раз, когда представлялась возможность, — рано или поздно удар бы попал в цель. Ничем хорошим это бы не закончилось: Мукуро бы обиделся, Хибари бы не удержал спокойное выражение на лице. Никто другой не имел права вредить его лучшему врагу, а сам он этого уже давно не хотел.       Он мог избегать Мукуро, прогуливая занятия и закрывая крышу на ключ; особое положение в школе позволяло ему очень многое. Этим бы Хибари лишь опозорился, никак не решив проблему.       Он мог броситься на поиски нового врага, никого не найти и привязаться ещё сильнее к единственному человеку, подошедшему под жёсткие требования.       Он мог делать вид, что ничего не случилось, — и, в сущности, у него не было другого выбора.       Хибари думал, что ему станет легче, если он систематизирует свои мысли. Когда он понял, что Мукуро вызывал у него неясное расположение, он разозлился на себя и разочаровался в этом дурацком неправильном мире, где даже самый независимый человек на планете к кому-то мог привязаться.       Местами они были до боли похожи — только Мукуро, испытав те же чувства, избрал другую стратегию. Он решил, что лучше будет сразу признаться.       Хибари сидел рядом с ним и молчал, но не уходил. Он с трудом выдерживал взгляд: когда Мукуро пытался давить, у него ничего не выходило, зато страдальческий вид давался ему лучше. Не прошло и минуты, а Хибари уже захотел толкнуть его в плечи и сказать: «хватит на меня так смотреть, сейчас я не издеваюсь — я правда думаю над ответом».       — Что ты подразумеваешь под дружбой? — наконец не выдержал он, проиграв в терпении. Мукуро расслабился то ли от победы, то ли потому что он ошибочно истрактовал вопрос как первый шажок к согласию. На деле Хибари ещё ничего не решил.       — Это такие отношения, когда тебе приятно проводить вместе с кем-то время, и ты готов помогать этому человеку, если придётся.       Хибари и так состоял в подобных односторонних отношениях: Мукуро уже стал его лучшим врагом. Внутренне смириться с этим было гораздо сложнее, чем равнодушно сказать:       — Я называю это иначе, но меня устраивает твоя формулировка.       — Теперь мы друзья?       — Если ты этого хочешь.       — Я хочу.       От того, как Мукуро радостно улыбнулся, Хибари стало неуютно — их маленькое соглашение толком ничем не меняло, а эти эмоции придавали ему фальшивую значимость.       Подхватив сумку, Хибари встал и направился к выходу с крыши.       — Ты куда?       Мукуро так удивился, будто Хибари не подружился с ним, а поклялся сидеть здесь до ночи. Не обернувшись, он подошёл к двери и открыл её.       — Подожди!       Сзади послышались шаги, и Хибари слегка замедлился.       — Пожалуйста, подожди, — попросил Мукуро гораздо мягче.       Одной ногой Хибари уже шагнул на третью сверху ступеньку. После более вежливой повторной просьбы он не только замер, но и всё-таки посмотрел на Мукуро. Тот стоял перед дверным проёмом с широко разведёнными руками, показывая какой-то неясный жест.       — Извини, — виновато отозвался он через пару секунд и с тоскливым видом опустил руки. — В Италии есть такая традиция — обнимать своих новых друзей. Не подумал, что у вас здесь так не принято.       — Сказал бы сразу.       После того, как Хибари признал его своим другом, опуститься до недолгих объятий было несложно. И ещё он давно хотел как-нибудь незаметно дотронуться до волос Мукуро. Хибари поднялся на вторую ступеньку.       До неприличия обрадованный, Мукуро резко подался вперёд и как-то неожиданно быстро оказался рядом. Хибари почувствовал себя связанным: его руки оказались крепко прижаты к туловищу. С некоторым усилием — легче было бы оттолкнуть, — он освободил их из хватки и поднял к плечам Мукуро — а значит и к его шее. Теперь Мукуро, того не замечая, находился в опасности.       — Куда я могу положить руки? — спросил Хибари, не нуждаясь, на самом деле, в подсказке.       — Куда хочешь, — отозвался Мукуро как раз в тот момент, когда Хибари дотронулся до волос. Мягкие.       Хибари перевёл взгляд на лицо Мукуро и запоздало понял, что тот спустился до третьей ступеньки — и позволил смотреть на себя сверху вниз. Хохолок, зигзаг пробора, детские черты лица, невинная улыбка. Мукуро отлично выглядел в таком ракурсе — и, наверное, он об этом знал. Впервые в жизни Хибари подумал, что ему не помешали бы лишние сантиметры роста: тогда бы он всегда смотрел на Мукуро вот так.       Секунд десять они неподвижно стояли, и всё это время Хибари старался поменьше думать о том, что будет потом. Долгие объятия и вообще любые нежности, выходившие за рамки коротких прикосновений, даже не казались ему чем-то запретным: он просто никогда не задумывался, что такое было возможно конкретно с ним. Он не разбирался в иностранных обычаях, но внутреннее чутьё, тренированное сотнями драк, шептало ему: даже если в Италии существовала такая традиция, никто ей не следовал. Слишком долго и тесно.       Хибари никогда не чувствовал себя так, как сейчас. Как будто он несколько суток подряд сидел на скучных уроках — а потом поднялся на крышу и подставил лицо под солнечные лучи.       Ради этого чувства люди дружили?       От тела Мукуро исходило тепло, а от его волос слабо пахло цветами. Его правый глаз, который он называл проклятым, выглядел трогательно, а не опасно. Как будто он мог навредить только владельцу.       Мукуро стоял рядом, и Хибари чувствовал себя странно. Всё сходилось. Дружба была ни при чём.       — Ты держишь на мне иллюзию.       — Что? — спросил Мукуро сквозь смешок, наигранно удивлённо. — Для человека, обладающего Туманом, ты на удивление неправильно представляешь себе иллюзии.       Хибари оттолкнул его, разрывая объятия, и шагнул назад.       — Пойдём, — кивнул он вверх, на дверь.       — Опять?       Мукуро вздохнул, но подниматься начал.       — Ты объяснишь мне, что такое иллюзии.       Предельно сосредоточившись, Хибари закрыл глаза. Мукуро советовал ему разобраться сначала с Облаком, но в глупом «вложи решимость, усиль атаки», про которое рассказывал Дино, не было особого смысла: Хибари ещё не встречал тех, кому не хватило бы одного точного удара. Ускорение и масса — он не нуждался ни в каких других составляющих силы.       Во время Конфликта Колец Мукуро использовал своё Пламя на удивление бездарно: столб он расплавил только благодаря помощи Маммона, а его крепкие зелёные стебли быстро исчезли. Из-за неудачного первого впечатления Хибари разочаровался в Тумане. На фоне остальных видов Пламени тот выглядел церемониальным одати среди катан: эффектным, красивым, даже применимым в бою оружием — но, если не обманывать себя, всё равно слабейшим.       Мукуро на повседневной основе использовал какие-то иллюзии, делавшие его незаметным для большинства школьников, но Хибари его в такие моменты видел — способность, на которую велись лишь слабаки, не впечатляла. По негласной договорённости они не использовали в боях Пламя, и Хибари считал это необходимой честностью: без неё, если Облако действительно усиливало атаки, Мукуро каждый раз бы проигрывал.       Правда вскрылась почти что случайно: Хибари заинтересовался тем, каким образом Червелло так быстро отстроили школу, и тогда малыш рассказал ему про иллюзии немного подробнее. Способность, позволявшая воплотить в жизнь буквально всё и обмануть любого, выглядела соблазнительно — просто Мукуро, в отличие от талантливых Червелло, не владел ею в совершенстве. Малыш объяснил кое-что и про ограничения, после чего посоветовал обсудить их с Мукуро, но Хибари к нему не прислушался. Он уже увидел безграничный потенциал иллюзий: весь окружающий мир выстраивался органами чувств, поэтому влиявший на них Туман заменял и превосходил все прочие виды Пламени.       Мукуро, им обладая, специализировался на холодном оружии. В какой-то мере Хибари его понимал: настолько сильный инструмент, требовавший от владельца лишь уверенность и концентрацию, превращал бои в серую рутину. Хибари не завидовал и даже подозревал, что его жизнь вообще бы не изменилась, если бы он родился с Туманом — как и Мукуро, он предпочёл бы развиваться физически. Сейчас же, узнав правду, он чётко понял: если он и не собирался использовать иллюзии, он хотел досконально их изучить. Они были его частью, и он предпочитал знать о себе всё.       Почему-то раньше никто не рассказывал ему, что он обладал этой мощной скрытой способностью. Несмотря на подозрения, Хибари старался верить, что Мукуро не лгал и не ошибался. Он сидел напротив, совсем рядом, но даже с такого расстояния Хибари едва различал его лицо в темноте. Может, им стоило уйти с крыши в приёмную.       — Ты когда-нибудь видел иллюзии? — начал Мукуро с вопроса.       — Малыш говорил, что ими прикрывали школу.       — Да. Я говорил не совсем об этом, но, впрочем, неважно, — Мукуро наклонился вперёд. — Пожалуйста, отсядь немного назад. Я тебе кое-что покажу.       Скрывая любопытство, Хибари степенно выполнил просьбу — и более резко качнулся назад, когда впереди запылал огонь. Теперь их с Мукуро разделял костёр — настоящий высокий костёр, пахнувший смолой и дымом.       Ненастоящий, конечно.       От него шло тепло.       С лёгкой тревогой Хибари осознал, что всё это время Мукуро мог его обманывать. Может быть, он и обманывал.       Выпрямив руку, Мукуро погрузил её в огонь. Он поводил ею внутри, но языки пламени не замечали его — не перебрасывались на одежду, не отклонялись в сторону. Хибари тоже подался к костру.       — Стой!       От боли Хибари сдавленно выдохнул, и тут же Мукуро толкнул его в плечи, повалил на спину. Костёр исчез. Хибари ударил рукой о крышу, сбивая с одежды пламя — и ударил ещё раз, ещё раз, пытаясь делать что-то полезное. Боль не поднялась по предплечью выше, и он к ней приспособился, но смотреть на обожжённую руку ему было страшно. Внутренне он уже оценил свою маленькую ошибку в пару недель без драк, пока кожа и мышцы не восстановятся.       Идиот. Что мешало ему спросить.       Хибари растерялся, когда сквозь боль и жар явственно почувствовал прикосновение, от котороо неприятные ощущения тут же схлынули. Сжав запястье, Мукуро поднял его абсолютно целую руку на уровень глаз.       — Вот, посмотри, — взволнованно потребовал он. Даже раньше, чем он заговорил, от этого вида исчезли остатки боли.       Вырвав руку из хватки, Хибари потёр предплечье через рубашку.       Мукуро с явным облегчением выдохнул.       — Это и была иллюзия.       Он снова вернулся к своему уверенному менторскому тону. Переведя на него взгляд, Хибари сухо отметил:       — Я понял.       Он не до конца осознавал, в какой именно момент реальность сменилась иллюзией и что теперь ждало его руку. Мукуро не стал объяснять.       Между ними распустился большой светло-розовый цветок. От него исходил белый свет, позволивший разглядеть нижнюю часть толстого короткого стебля: тот переходил в корни, торчавшие прямо из крыши, и это выглядело довольно странно.       — Не ломай, — попросил Мукуро будто насмешливо. — Всё равно не выйдет.       Хибари не заработал фобию иллюзий, но понял, что с ними стоило вести себя осторожно.       — Я и не собирался.       — Когда ты не веришь в иллюзии, ты их ослабляешь. Мне несложно поддерживать этот цветок, но ты пытаешься его сломать.       — Я верю в него.       — Значит ты думаешь о том, что это иллюзия.       — Потому что это иллюзия.       Мукуро пожал плечами.       Силой воли Хибари иногда заставлял своё тело двигаться на пределе, но поверить во что-то абсурдное, тем более зная правду, он не мог. Чтобы хоть как-то прислушаться — хотя недавняя просьба и не вязалась с тем, как Мукуро выделывался, — Хибари перевёл взгляд на цветок и сосредоточился на лепестках вместо стебля. Они выглядели реалистично — только свечение их выдавало. Впрочем, некоторые животные флуоресцировали; может, похожие растения правда существовали.       Но даже они не смогли бы расти на этой крыше.       — Я могу дотронуться до цветка?       — Конечно. Я специально создал то, что ты сможешь потрогать.       — Сам по себе Туман не горячий?       — Нет. Сам по себе он безвредный.       На ощупь лепестки больше напоминали ткань: с прожилками, мягкую и вместе с тем плотную. Потерев один из лепестков двумя пальцами, Хибари склонился к тому, что он просто давно не трогал настоящие цветы. Мукуро специализировался на ближнем бою, но его иллюзия вполне точно воспроизводила реальность.       — Всё, что связано с иллюзиями, происходит у тебя в голове, — певуче заговорил он и вдруг поморщился. — Извини, я сильный иллюзионист, но слабый педагог. Во-первых, иллюзии могут скрывать что-то реальное, например оружие или камни. Во-вторых, из Тумана можно создавать по-настоящему материальные объекты, но об этой технике ты пока можешь не думать, она очень сложная. Если ты хочешь эффективно сражаться с иллюзионистами, тебе нужно одновременно и не верить в то, что они показывают, и защищаться от их выпадов, как от реальных угроз. Тебе придётся много практиковаться, чтобы привыкнуть к этому.       Они ещё толком не начали, а Хибари уже устал от объяснения.       — Что если я сам хочу стать иллюзионистом?       Мукуро фыркнул, как маленький зверёк. Почти наверняка он подавил смех.       — Неэффективно, — объяснил он спокойно. — Ты сможешь что-то создать, но ты потратишь много сил, и тебе придётся полностью на этом сосредоточиться.       Даже Конь не играл в ментора настолько явно. Мукуро в открытую упивался своей ролью опытного наставника — даже если бы Хибари решил побороться с природой за право быть иллюзионистом, он бы выбрал себе менее самовлюблённого учителя.       Когда Конь рассказывал, что в скором будущем Пламя станет решающим фактором в боях — его мнение подкреплялось анализами нынешних технологий, рынка колец и общих тенденций мафиозного мира, — Хибари толком его не слушал. У Коня не было причин лгать, и он, вместе со своими людьми, изучил эту тему глубже, чем Хибари смог бы при всём желании, если бы оно у него появилось. Хибари не волновали доказательства: он просто доверился словам, пускай и не придав им особенного значения. Про Туман Конь не сказал ни слова — наверно, на то имелись причины; малыш тоже умолчал о дополнительных способностях и обязанностях. Даже если Мукуро сейчас обманывал, чтобы остаться единственным иллюзионистом в семье, не ошибались же одновременно с ним и все остальные.       Из любопытства Хибари спросил:       — У всех профессиональных иллюзионистов такие глаза?       Червелло носили маски, жадный Аркобалено натягивал капюшон.       — Конечно же нет.       — Тогда почему у тебя они такие?       Сложив руки в замок, Мукуро выдавил натянутую улыбку. Без неё Хибари поверил бы, наверно, в его спокойствие.       — Я могу рассказать тебе, если ты пообещаешь всегда быть на моей стороне.       — Я не могу этого обещать.       — Значит тебе не нужно знать.       Хибари встал.       — Ты ошибся дважды. Во-первых, ты не ответил на мой вопрос. Во-вторых, ты попробовал решить что-то за меня. — Хибари зевнул и потянулся. — Хочу спать. Может, мне стоит отложить твоё наказание на потом… — В притворной задумчивости он замер на пару секунд. — Нет. Я займусь им прямо сейчас.       Хибари прогуливал школу редко: с тех пор, как в неё перевёлся Мукуро, он посещал почти все занятия, а раньше он пропускал большую их часть, но освободившееся время всё равно проводил на крыше или даже буквально в здании. Своими ответственностью и заботой о школе Хибари уже давно заработал право на одну небольшую поблажку.       По-хорошему он должен был встать, собраться, выйти из дома, дойти до школы, закрыться в приёмной комнате и уснуть на диване. Впервые за последние почти что три года — ему не хотелось. Заигравшись с Мукуро, Хибари пришёл домой даже не совсем ночью — скорее утром. Сон не шёл, и тогда он сел за дела комитета. Работа с документами затянулась, и, покончив с ней, Хибари даже не поставил будильник. Утром он проснулся вовремя и без него, но закрыл глаза и заставил себя расслабиться.       Хибари ещё успевал на последние два урока, но вместо этого он решил воспользоваться моментом и устроить внеплановый рейд. За пределами школы хулиганов тоже хватало, и они, подобные насекомым, быстро привыкали к новой среде. Наверняка они почувствовали, что в последнее время Хибари выходил на охоту ближе к вечеру или по выходным. Теперь его ждал большой улов, а значит — много веселья.       Так и вышло.       Мукуро шёл в настоящей толпе — это понял бы кто угодно, не только Хибари. Сасагава Рёхэй, Ямамото Такэси, Савада Цунаёси, Гокудэра Хаято — и Мукуро. Даже то, что он держался с краю, его не оправдывало. Он, с собранными в низкий хвост волосами, активно жестикулировал и бодро что-то рассказывал.       Малыш говорил, что у Мукуро не получалось дружить с остальными, но то ли его информация устарела, то ли он изначально солгал — Хибари склонялся ко второму варианту.       Не желая даже пересекаться с толпой, Хибари хотел обойти её по дуге, а уже потом, наедине, высказать Мукуро все претензии, но тот замахал вдруг рукой.       — Кёя! — окликнул он, собрав внимание, кажется, всех в школьном дворе. Не замедлив шаг, Хибари оглянулся. Никто другой на Мукуро не среагировал — видимо, он применил иллюзию.       Отдалившись от остальных на пару шагов, Мукуро неглубоко поклонился, что-то сказал, развернулся и сорвался на бег. Уже совсем скоро Хибари недовольно повёл плечом, сбрасывая с него руку.       — Кёя, — с укором обратился Мукуро.       — Ты мог бы не утруждать себя этой погоней.       — Должен же я узнать, почему тебя сегодня не было в школе. Мы волновались.       «Мы».       — У меня были дела.       — Пожалуйста, в следующий раз предупреждай меня о них заранее.       — Я не буду отчитываться.       Мукуро с недовольством выдохнул, и Хибари, всё так же держась впереди, слегка улыбнулся.       Традиция с объятиями касалась исключительно свежезаведённой дружбы: так Мукуро объяснил её сам. Хибари не возражал, что они незаметно стали возвращаться к ней чаще положенного: после ссор они действительно — в какой-то мере — заводили новую дружбу.       Во время финальных экзаменов Хибари сам предложил Мукуро посильную помощь — на словах ради среднего балла класса, на деле ради того, чтобы наконец-то отплатить чем-то за выходку с порванным листом. Объективно Хибари не стал должником, но внутренне он чувствовал себя как-то неправильно. Только одного человека на весь мир он мог назвать своим другом, теперь даже официально, и этому человеку он создал больше проблем, чем кто-либо другой. Даже если Мукуро и рассчитывал на помощь Гокудэры в тот раз, они не дружили. Он понёс наказание за проступок, которого не совершал, и заслуживал компенсацию.       Хибари помог ему дважды, и оба раза Мукуро благодарил его коротко, но очень эмоционально. От его слов и жестов Хибари чувствовал себя героем; помогать оказалось даже интереснее, чем вредить.       В честь окончания второго триместра Савада устраивал вечеринку, и Хибари, слушая неловкое приглашение, даже подумать не мог, что оно как-то отразится на его жизни. Вместо ответа он чуть-чуть погонял Саваду по пустым коридорам и вернулся в кабинет Дисциплинарного комитета. Мукуро задерживался в магазине, и это давало время разобрать отчёты. Они быстро скапливались: стоило Хибари отвлечься на драки, как его стол зарастал бумагами.       К моменту, когда Мукуро вернулся с большим пакетом в руке, Хибари почти довёл до конца свою работу. Стопка неразобранных бумаг похудела раза в четыре, поэтому он решил первым делом закончить с ней, а уже потом пойти драться.       — Ты долго, — отметил он скорее машинально, чем рассчитывая услышать пространные оправдания.       — Да, извини. Сначала задержался в магазине, потом пересёкся с Цунаёси-куном.       Хибари не оторвал взгляд от бумаг.       — И что он тебе сказал?       — Он пригласил меня на праздник и взял мой номер телефона. Наверно, тебя он тоже пригласил, да?       Записи слились в одно чёрное размытое пятно. Хибари больше и не хотел сосредотачиваться на тексте, но он упорно не поднимал взгляд на Мукуро.       — Возможно. Это не имеет значения.       — Ты не пойдёшь?       — Ты меня бесишь. Одним предположением, что я могу туда пойти, ты уже заслужил наказание.       Неудачно упав, Хибари проехал по крыше и разодрал рубашку. Тут же поднявшись на ноги, он встал в боевую стойку, но Мукуро уже развеял трезубец и поднял раскрытые ладони на уровень плеч.       Поморщившись, Хибари опустил тонфы.       — Неужели тебе совсем не больно? — удивился Мукуро, шагнув вперёд — всё ещё настороженно.       — Нет.       — Можно взглянуть на твою руку?       — Нет нужды, — ответил Хибари, но тоже шагнул навстречу.       — Мне интересно, — промурлыкал тошнотворно довольный Мукуро и бережно перехватил его предплечье.       — Я не ребёнок.       Хибари, и без всей этой унизительной заботы готовый наброситься снова, уже напряг мышцы. Самыми кончиками пальцев Мукуро разгладил ткань его рубашки и даже едва уловимо задел открытую кожу. Прикосновение успокоило.       Ни в одной книге Хибари не встречал мысли, что прикосновения друзей ощущались по-особенному. Люди считали этот факт очевидным?       — Да, я понимаю, — согласился Мукуро.       — Тогда почему осторожничаешь?       — Не хочу испачкать руки в твоей крови.       Он сказал это слишком спокойно, выставив Хибари идиотом на своём фоне.       — Ты тратишь моё время. Давай быстрее.       На миг у Мукуро приподнялись уголки губ. Он согнул руку Хибари в локте, повернул её к себе и внимательно осмотрел. На его лице не мелькнуло ни единой лишней эмоции, когда он сказал:       — Было бы неплохо её обработать.       — Нет. — Хибари развернулся и уже пошёл к выходу, но вспомнил, из-за чего они вообще поднялись на крышу ещё до того, как он разобрался с бумагами. — Ты не пойдёшь к Саваде на вечеринку, если ты этого ещё не понял.       — Почему ты так думаешь?       — Потому что там будет толпа. Ты больше не ходишь в толпы.       — С чего ты взял?       — Ты сам решил стать моим другом.       Мукуро за спиной перешёл на быстрый шаг.       — Подожди… — начал он, но Хибари завёл кулак за поясницу и, повернувшись к Мукуро, выбросил его вверх и вперёд. Удар пришёлся на рёбра. С тихим сдавленным вскриком Мукуро отлетел к стене.       — Разговор окончен.       Примерно через две секунды Хибари почувствовал страх. И за то, что Мукуро мог пострадать от неожиданного удара, и за то, что эта выходка могла поставить крест на их дальнейшем общении.       Хибари остановился ступеней на пять ниже Мукуро и обернулся.       — Можешь тоже меня ударить.       Мукуро рассмеялся так, будто Хибари предложил глупость, но подошёл и ударил. Хибари устоял, и Мукуро продолжил. Второй удар уже был нечестным, а после четвёртого терпение лопнуло.       Они сидели на полу лестничного пролёта, совсем рядом, когда Мукуро вдруг опять рассмеялся и сказал:       — Лучше бы ты просто извинился.       — Так проще.       — И неэффективнее.       — Ты всё ещё злишься?       Мукуро скрестил перед собой предплечья и слегка наклонился вперёд, оперевшись ими на ноги.       — Немного. Для тебя неприятнее другое. Я пойду к Саваде, и если ты продолжишь об этом спорить, мы крупно поссоримся.       Хибари не был уверен, что он хотел воплотить в жизнь хоть одну из возможных угроз, и вынужденно молчал. Мукуро бы почувствовал слабость, если бы за громкими словами ничего не последовало.       Недолго посидев рядом, но так и не дождавшись ответа, он встал. Хибари взял с него пример, и тут Мукуро с улыбкой обернулся, широко раскрыв руки. Хибари шагнул вперёд и позволил себя обнять. Мукуро с довольным видом обхватил его под лопатками, постоял так недолго, а затем попытался взять руки Хибари и положить их на свою спину.       — Нет, — отрезал он и сделал шаг назад.       Мукуро скривился. Несколько секунд он пронзительно смотрел на Хибари, потом поднял сумку.       — Уверен, когда-нибудь ты обязательно встретишь человека, готового тебя терпеть.       Он развернулся, взмахнув волосами, и быстро пошёл вниз по лестнице.       Обычно люди, с которыми Хибари общался, легко понимали, что им не следовало распыляться на кого-то ещё, и вели себя прилично. Когда они заблуждались, они принимали свои наказания с честью и исправлялись. Мукуро выбивался из привычной схемы, и это бесило.       Хибари не хотел его сейчас обнимать и не видел ни единой причины, почему он должен был лицемерить.       На каникулы Мукуро улетел в Италию.       Мукуро вернулся из Италии даже быстрее, чем собирался; Хибари сам узнал об этом, пришёл к нему и за оставшиеся от каникул дни они почти что добрали упущенные драки. Казалось бы, на этом история кончилась: Мукуро погорячился, Мукуро признал ошибку, Мукуро вернулся, Хибари принял его без осуждения и без лишних вопросов.       Так только казалось.       Хибари узнал о новеньких в последний момент — они, два итальянца с совершенно непроизносимыми именами, откладывали поступление в среднюю Намимори до самого конца каникул. В этом их решении проглядывала безответственность, но Хибари не стал делать поспешные выводы. Разочароваться в них он мог и потом.       Новенькие, как и Мукуро, попали в его класс. На первом занятии Хибари присмотрелся к ним и отметил их неплохую физическую форму. В другое время он испробовал бы их в бою, раз уж с предыдущими итальянцами ему так повезло, но у него уже был Мукуро. Может, потом; может, сразу против обоих. Наверняка они тоже имели отношение к мафии и умели драться.       Всё оказалось хуже: они знали Мукуро и проследовали за ним в кабинет Дисциплинарного комитета. Хибари игнорировал их всю дорогу и даже на диван сел будто бы безразлично, позволив Мукуро самому объясниться. Тот это почувствовал:       — Кёя, это мои друзья из Италии. Я хочу вас познакомить.       — Я не буду с ними знакомиться, — твёрдо ответил Хибари, с притворным спокойствием открыв сумку. На его территории находились посторонние, и эти посторонние трогали то, что принадлежало ему. — Я пообедаю, а потом загрызу их до смерти.       — Что он себе позволяет?! — возмутился один из них, более низкий, и Хибари решил забрать слова обратно. Отложив сумку, он встал и поднял тонфы.       Тот из друзей Мукуро, что был повыше, схватил другого за плечо и что-то ему сказал.       Мукуро сделал пару шагов вперёд, разделив Хибари с его жертвами.       — Не нужно, — спокойно вмешался Мукуро, выставив вперёд руку. — Я понял, настаивать я не буду.       — Они должны покинуть кабинет       Если бы Мукуро пошёл за ними, он бы заработал самое серьёзное наказание в своей жизни.       — Я понял.       Мукуро бросил короткий взгляд на «друзей», и те — один спокойный, другой сверкающий недовольством, — пошли к выходу. Хибари сел обратно, как только дверь хлопнула; Мукуро устроился с ним рядом рядом.       — Они хорошие, — заверил он вместо того, чтобы извиниться. — Честно. Тебе бы они понравились, если бы вы познакомились поближе.       — Они так же сильны, как и ты?       По одному только разговору Хибари уже увидел, насколько Мукуро отличался от этих людей. Даже если они были сильными, это уже ничего не меняло — и Хибари догадывался, что они были слабыми.       — Нет.       Мукуро начал говорить что-то ещё, но Хибари его прервал:       — Достаточно.       Пока Хибари доставал бэнто, Мукуро молча сидел на диване. Если бы он правда понял, что никакие оправдания сработать здесь не могли, он бы тоже приступил к еде. Как Хибари и предполагал, Мукуро вскоре не выдержал:       — Я не прошу тебя отвечать вслух. Просто попробуй сам для себя понять, почему тебя так бесят все, с кем я общаюсь.       — Потому что ты пытаешься уместить меня в одну категорию с ними. Это раздражает.       — Ты не такой, как они, и я признаю это. Ты первый человек в моей жизни, которого я воспринимаю равным.       Хибари отложил бэнто на колени. Мукуро умел льстить, но сквозь комплимент просвечивала истинная суть его слов.       — Хватит. Если ты хочешь сказать, что я не прав, скажи мне это прямо, и я тебя загрызу.       Обеденный перерыв был короток, но они могли в очередной раз пропустить оставшиеся занятия.       — Я хочу сказать, что я предоставил тебе неверную информацию.       — Какая разница? Ты говоришь, что я неправ.       — Подожди. — Мукуро прикрыл глаза, и этим он тоже наверняка манипулировал: Хибари не хотел пользоваться его беззащитностью. — Я правильно понимаю, что ты хочешь, чтобы наши отношения были особенными? Чтобы я ни к кому не относился так же, как я отношусь к тебе?       — Да.       — Я опять не прошу тебя ни в чём признаваться, но ты сам не думаешь, что это требование предъявляют обычно не друзьям?       Лучше бы Хибари напал сразу.       Из заметного он позволял себе лишь подолгу наблюдать за Мукуро, да и то — подгадывая моменты, когда тот смотрел в другую сторону. Хибари сам ещё не понял, что именно значили его чувства, а Мукуро подталкивал его к решению.       — Меня не волнует, что обычно делают другие.       — Ты прекрасно понял, о чём я говорил, и не разозлился. Я могу считать это исчерпывающим ответом? — Недолго подождав, Мукуро наклонился вперёд и поставил ладонь на диван возле Хибари. — Хочешь стать моим парнем? Тогда ты будешь точно знать, что я отношусь к тебе иначе, чем к своим друзьям.       Мукуро держался спокойно; это злило, удивляло и восхищало. Хибари чувствовал себя марионеткой в его руках и даже не понимал, в какую сторону он должен был дёрнуться, чтобы порвать тонкие нити.       На мгновение он представил, какое выражение появилось бы на лице Мукуро в случае отказа — растерянное, оскорблённое, грустное. Хибари не хотел его мучить, зато хотел присвоить его себе.       — К чёрту твоих друзей, — бросил он небрежно. — Я всё равно буду наказывать тебя за то, что ты с ними общаешься.       С лёгкой улыбкой Мукуро пожал плечами.       — Так или иначе, я рад, что я не ошибся. Поцелуемся?       — Ещё одна выдуманная традиция?       — Вроде того.       Хибари больше кусал его, чем целовал, — зато в этом он точно не допускал ошибок. Раньше он думал, что при поцелуях люди, не занимавшиеся самообманом, чувствовали или ничего, или брезгливость. На деле это оказалось немного приятным: чем-то вроде короткого взгляда вниз на большой высоте.       Когда Хибари надоело, он отстранился. Мукуро — не покрасневший, но чуть более радостный, чем обычно, — предложил:       — Попробуем зайти дальше?       Внимательно глядя в глаза, он опёрся ладонью на бедро Хибари.       — Не знаю.       Убирая руку, Мукуро едва ощутимо — может, даже случайно, — погладил кожу сквозь брюки. Он отстранился слишком быстро.       — Обиделся? — спросил Хибари с лёгким презрением.       — Не вижу смысла спешить. Ты пока не уверен. Не хочу сделать тебе неприятно. Подожду, пока ты захочешь.       Хибари не дал Мукуро повода строить из себя терпеливого любящего партнёра, и тот зря это делал. Даже если бы у Мукуро имелась причина так себя вести, Хибари всё равно бы его не одобрил. Эта привычка изображать из себя взрослых мудрых людей, присущая слишком многим из его окружения, вызывала у него исключительно негативные эмоции. Хибари хотел объяснить Мукуро, что сейчас он не отказался, но сумбурные мысли отказывались принимать форму слов, а то, что он мог сформулировать, слишком походило на оправдания.       — К тому же обеденный перерыв ограничен по времени, — добавил Хибари, думая о крыше и о звоне оружия.       — Да, ты прав.       Заметно расслабившись, Мукуро переключился на свою сумку и начал рыться в ней с фальшивым энтузиазмом. Наконец-то он показал, что ему тоже было неловко.       Не то чтобы отношения сильно изменили Хибари, но, глядя на новых-старых друзей Мукуро, он теперь почти не испытывал злость. Мукуро принадлежал только ему, и эта мысль дарила такое умиротворение, что Хибари не понимал, как он раньше жил без неё.       Прикосновения к Мукуро, на котором и во времена дружбы отключалась привычная брезгливость, по-прежнему успокаивали. Хибари презирал близкие отношения между людьми, но Мукуро, находясь рядом, не путался под ногами — зато на расстоянии портил настроение и мешал думать о более насущных делах. Нельзя было отпускать его в свободное плавание.       Вечеринка в честь оконченного триместра каким-то чудом повлияла на жизнь Хибари, но вечеринка в честь дня рождения Коня точно не могла повлечь за собой последствия. Мукуро с ним, насколько Хибари знал, ни разу не разговаривал: даже если бы его по скудоумию пригласили, он не имел причин идти на праздник к незнакомцу.       Разве что в пику.       — Нет, — спокойно отказался Хибари, уже чувствуя, к чему шёл разговор.       — Почему?       Как будто требовались причины, чтобы не идти в толпу травоядных.       — Потому что я не хочу. Тебе там тоже нечего делать.       — Сколько раз ты бывал на таких вечеринках?       Хибари сжал ладонь в кулак.       — Как ты и сам понимаешь, я никогда на них не бывал, но это не мешает мне иметь о них своё мнение.       — Конечно. — Мукуро кивнул со всей серьёзностью. — Я не призываю тебя сидеть там от начала и до конца, но ты бы мог заглянуть туда ненадолго. Тебя никто не станет удерживать, если ты захочешь уйти.       — В этом нет смысла.       — Насколько я знаю, Дино тебя тренировал. Это ведь правда?       Хибари не нравилась эта формулировка — ученик по определению был неопытнее учителя. Из уст Мукуро он хотел услышать что-то подобное меньше всего.       — Даже если так, что с того?       — Ему будет приятно, если ты придёшь.       Пожалуй, только ради Коня они оба и могли прийти на вечеринку: Мукуро увидел бы на его лице испуг вместо радости и понял, что он неправильно представлял себе обучение.       Хибари не хотел ничего доказывать, не хотел никуда идти. Даже если Мукуро, тщательно скрывая мысли, внутри всё-таки презирал его за роль ученика при опытном наставнике, это была исключительно его проблема.       — Ты напрасно думаешь, что меня это беспокоит, — скучающе заметил Хибари.       Мукуро улыбнулся.       — А если мне будет приятно, если ты пойдёшь туда вместе со мной?       — Тебе там нечего делать.       — Аргументируешь?       Хибари скрестил на груди руки.       — Ты его даже не знаешь.       — Ты думаешь, мне и не стоит с ним знакомиться?       — Да.       — Почему?       Конфликты нужно было разрешать драками, а не разговорами. Мукуро не договаривался с руководством школы о свободном графике посещений, но Хибари уже привык защищать его от наказаний за прогулы.       — Потому что тебе это не нужно.       — Он не последний человек в Альянсе, а мы с тобой, как ты помнишь, Хранители Вонголы.       Хибари задумчиво стянул с пальца кольцо и, покручивая его между двумя пальцами, с притворной отстранённостью заговорил:       — Я думал, наша единственная обязанность — защищать Саваду Цунаёси в боях.       — Если ты сейчас выбросишь кольцо, ты поведёшь себя, как ребёнок.       Даже не скрывая интерес и веселье, Мукуро с улыбкой подался вперёд.       — Я могу отказаться от кольца в любой момент, и это не будет детским поступком. Ты сколько угодно можешь говорить, что твоё знакомство с Дино как-то поможет Вонголе, но это неправда. Дино бывший ученик Реборна и хороший друг Цунаёси. Все вопросы с ним будут решаться не через тебя, — Хибари говорил насмешливо, и лишь его сердце, выдавая волнение, быстро билось. — К тому же, до меня дошли слухи, что тебе сложно заводить дружбу даже с ровесниками, и сам Савада до сих пор тебя не слишком-то ценит. Ты лишь опозоришься.       Хибари ничего не понимал в дипломатии мафии и представлял отношения Мукуро с другими людьми лишь в общих чертах. У того дрогнули губы и сверкнули гневом глаза.       Хибари вернул кольцо на палец.       — Теперь я хочу доказать, что ты ошибаешься, — скалясь, предупредил Мукуро.       — Ты знаешь, что я прав, и поэтому злишься.       — Ты ошибаешься. Ты даже не представляешь себе, какими масштабами я мыслю.       Погладив плечо Мукуро, — тот взглянул недоверчиво, — Хибари отвёл руку и выбросил свой главный козырь:       — Если не пойдёшь к ним, можешь зайти ко мне домой.       Давно пора было его пригласить.       Своей неприкрытой растерянностью Мукуро уже вернул часть долга за то, что он заставил Хибари сделать это предложение напрямую и в неподходящий момент.       — Я подумаю.       После согласия они бы остались в расчёте, но Мукуро решил всё испортить. Хибари пересел, устраиваясь поудобнее, и вдруг сам почувствовал на плече ладонь.       — Я приду к тебе, — заверил Мукуро, несильно сжав пальцы. Наклонив голову вбок, он улыбнулся и начал рассуждать вслух: — Я не понимаю только одно. Ты ведь общаешься со своим заместителем, с Сасагавой, с Реборном, просто с людьми из своего комитета. Ты дрался с тем же Дино на днях. Я уже сказал, что ты для меня особенный. Почему тебе до сих пор так не нравится, что я тоже общаюсь с другими людьми?       Мукуро всё-таки был похож на зыбкий туман: когда кажется, что он где-то совсем далеко, нужно помнить, что вблизи его просто сложнее заметить. Хибари всего пару раз разговаривал в его присутствии с кем-то ещё, причём или по непреодолимым обстоятельствам, или выдавая приказы. С Конём он тоже дрался после того, как Мукуро пошёл домой, — и исключительно из-за того, что Мукуро пошёл домой.       — Ты придаёшь окружающим тебя людям слишком большое значение.       — Я придаю значение не им, а Вонголе.       — Ты с детства в мафии, так?       Плечами и головой Мукуро слабо подался назад, маска радости на его лице дрогнула.       — Да, с детства.       — Заметно. Для тебя мафия — это весь мир, но её влияние не столь велико. Если одна из семей исчезнет, большинство людей этого даже не заметит.       — Вонгола — не просто одна из семей, — задумчиво бросил Мукуро. — Но ты, конечно, прав. Она не представляет особой ценности для этого мира.       Мукуро спокойно ждал четвёртого февраля, не упрашивая перенести поход в гости на более раннюю дату; Хибари сам предложил этот день и по безразличию тоже придерживался своего изначального выбора.       Четвёртого февраля Мукуро после занятий подошёл к его парте, хотя обычно они пересекались возле дверей и уже оттуда продолжали путь под иллюзией. Мукуро молчал спокойно, без явного смущения, но Хибари всё равно развеял его возможные подозрения:       — Сейчас мы пойдём ко мне.       — Здорово.       На фоне того, как Мукуро расслабился, Хибари уловил его недавнее напряжение.       Всю дорогу Мукуро смотрел по сторонам и на ходу рассказывал истории из своей жизни. Хибари изображал безразличие, но слушал его внимательно, ещё и стараясь за ним наблюдать. Если бы все люди показывали эмоции так же красиво и ярко, как это делал Мукуро, Хибари бы всегда следил за их лицами.       — Нам сюда, — вмешался Хибари в поток его речи.       — Ты живёшь здесь? — удивился Мукуро и внимательно осмотрел большой дом, к которому до этого не проявлял особого интереса. — Красиво.       Хибари понимал, что этот дом ни в коей мере не был его заслугой: позволить его себе смогли родители, экстерьером, наверняка и привлёкшим внимание Мукуро, занимался тоже не он, а сад в феврале выглядел скучно — весной, летом и осенью он выглядел по вине Хибари неухоженно. И всё равно он почему-то испытал гордость.       — Да. Можешь снять иллюзию.       — Твои родители сейчас на работе?       — Я живу один.       — Надо же. — Мукуро обернулся на Хибари с улыбкой. — Я сейчас живу в доме поменьше, но зато он двухэтажный. Я сплю на втором этаже, и оттуда открывается неплохой вид.       — На дорогу и на пару ближайших домов? — с насмешкой спросил Хибари. — Я покажу тебе, что такое неплохой вид.       — Что-то я не вижу в твоём доме второго этажа.       — Вторые этажи строят, когда на участке не хватает свободного места. Здесь места достаточно.       — Бесспорно. Ты уверен, что иллюзию можно снять?       — Да. Здесь редко ходят другие люди. Я скажу тебе, если кого-то замечу.       — Хорошо.       Хибари снова почувствовал тепло на своей ладони, ненадолго задумался — и переплёл пальцы.       Из спальни открывался вид на сад. Уже третий год — с тех самых пор, как позиции Дисциплинарного комитета окончательно укрепились, — Хибари подумывал заняться ландшафтом: крупные задумки он планировал реализовать когда-нибудь потом, уже во взрослой жизни и в по-настоящему своём доме, но выдать другим людям инструкции и высадить ряды цветов он мог. До конкретного плана у него никак не доходили руки. Даже с одной только подстриженной травой сад выглядел интересно — но, чтобы Мукуро это увидел, следовало дождаться хотя бы марта, а не приглашать его сейчас.       Мукуро подошёл к Хибари со спины и положил подбородок на его плечо. Обернувшись назад, Хибари с лёгкой неприязнью отметил, как тому пришлось ради этого изогнуться. Он редко задумывался об их разнице в росте: в основном тогда, когда Мукуро пытался её «исправить».       — Красиво, — ещё раз заметил он. Хибари несильно толкнул его локтём. — Я что-то сказал не так?       — Сядь нормально.       Недовольно выдохнув, Мукуро с оскорблённым видом сел где-то в полуметре от Хибари. Сквозь раскрытые сёдзи в комнату проникал холодный воздух — впрочем, и без ветра дом зимой промерзал. Хибари давно привык к этому, а вот Мукуро ёжился, стараясь занимать меньше места. Встав, Хибари задвинул сёдзи и ещё раз взглянул на озябшего Мукуро.       — Весной сад красивее. Тебе понравится.       — Мне и сейчас понравилось. Только… я думал, это у меня в доме холодно.       — Здесь не холодно.       Сев рядом, Хибари сжал его ледяные ладони. Мукуро прижался в ответ, а потом и вовсе забрался к нему на колени.       Ради этого стоило закаляться в детстве.       — Скажи, — Мукуро повернул голову, осматривая комнату, — тебе здесь уютно?       — Да, — не задумываясь ответил Хибари. — Я не люблю лишнюю мебель.       — Здесь так пусто.       Мукуро и выглядел, и звучал отрешённо.       — Разве это плохо?       — Сложно объяснить. Как-то без души, понимаешь?       — Нет.       Улыбнувшись, Мукуро наклонился — опять изогнулся — за поцелуем. Хибари ответил и, почувствовав давление на плечо, одной рукой приобнял Мукуро за талию, чтобы тому не приходилось опираться для равновесия. В ответ Мукуро ещё сильнее нажал на плечо, и тогда Хибари его понял. Мгновение подумав, он разорвал поцелуй и послушно опустился на спину. Мукуро тут же снова прижался к губам, хотя обычно они целовались пару раз в неделю, не чаще.       Хибари догадывался, к чему всё шло, а скользнувшая на бедро рука развеяла остатки сомнений.       — Захотел? — смешливо спросил Мукуро на выдохе.       Точного ответа Хибари по-прежнему не знал: оргазмы, которые он испытывал наедине с собой, ощущались довольно блёклыми — они не шли ни в какое сравнение с удовольствием от хороших боёв. Он не рассчитывал на что-то захватывающее в случае успеха, зато разочарование в случае неудачи могло всё испортить. Сейчас Хибари полностью устраивали отношения: он много дрался, получал условно приятные прикосновения и держал Мукуро на привязи, чтобы тот не лез к остальным.       Когда-нибудь они всё равно бы попробовали.       — Да.       Мукуро ногой вжался в пах, и Хибари, чтобы чем-то ему отплатить, провёл рукой по его позвоночнику. Пока что возня не вызывала у него особых эмоций.       Они так и не разделись до конца: только приспустили немного бельё и брюки. Мукуро навалился сверху; он не был тяжёлым, но поза Хибари всё равно не понравилась: в ней он чувствовал унижение и угрозу. Он не успел оттолкнуть Мукуро, и как-то всё завертелось.       В кармане у Мукуро лежала маленькая упаковка влажных салфеток. Хибари сомневался, что тот заботился о гигиене настолько, чтобы носить её с собой на постоянной основе, — скорее всего, он просто заранее решил, чем они сегодня займутся. Эта предусмотрительность и злила, и веселила, и оказалась полезной. Кое-как Мукуро оттёр белое пятно со своих брюк и даже не стал из-за него ругаться; чуть позже он убрал похожее с живота Хибари.       Лёжа на Хибари сверху, Мукуро тепло дышал в его шею. Отстранённо глядя на странный зигзагообразный пробор, Хибари думал, стоило ли ему погладить Мукуро по спине — или лучше было так и держать неподвижную ладонь на его лопатках. Может, Мукуро вообще уснул.       — Холодно, — промурлыкал тот, развеяв сомнения. Он вроде жаловался, но звучал при этом не то чтобы недовольно.       Хибари бы ещё с ним полежал, но он не хотел слушать нытьё.       Не хотел знать, что Мукуро было не так приятно, как ему самому.       — Если не встанешь, я сам тебя скину.       Мукуро слез, подтянул одежду и передёрнул плечами.       — Пойдём, — сказал Хибари, тоже одевшись, и вышел из комнаты.       Дом был большим, но Хибари даже не появлялся в тех помещениях, которые раньше использовались его родителями. С тех пор, как они переехали, в них лишь изредка убирались люди из Дисциплинарного комитета. В ту часть дома, где фактически жил Хибари, не вмещался ещё один человек — это он понял только сейчас. Удобный заварочный чайник оказался для двоих слишком маленьким; до второй ванной неудобно было идти; котацу Хибари покупал с расчётом лишь на себя. Кое-как они влезли под него вдвоём, но из-за этого он против воли задевал костлявые ноги Мукуро. Это было терпимо, но Хибари не видел ничего хорошего в тесноте.       — У меня день рождения девятого июня, — сказал Мукуро, нарушив молчание.       — Ты думаешь, меня это волнует?       Мукуро пожал плечами и тихо отпил из чашки. Из-за нарушенного ритуала Хибари чувствовал себя неуютно: он привык ровно один раз наполнять чайник, уходить в одну из комнат, как правило в кабинет, и там в тишине неторопливо наслаждаться напитком; его объема как раз хватало на успокоение нервов. Теперь же Хибари поддался приливу неуместной щедрости, хотя он изначально понимал, что из-за этого ему придётся или ещё раз заваривать чай, или довольствоваться меньшим его количеством. Уже испортив традицию, Мукуро ещё и болтал — он мог выпросить почти любой разумный подарок, но не сейчас. Не тогда, когда Хибари и так сделал для него слишком много.       — Не буду даже запоминать, — предупредил он.       — Тогда я сам тебе напомню. Напомню пятого мая, вместе с подарком.       То, что Мукуро добыл информацию сам, через чужие руки, само по себе не бесило. Выбив её, он бы даже заслужил похвалу. Но он, понятное дело, её не выбил.       — Если ты думал, что я похвалю тебя за осведомлённость, то ты ошибся. Кто тебе рассказал? Сасагава?       — Я не скажу.       — Не говори. Мало кто знает, когда у меня день рождения. Если бы ты спрашивал у всех подряд, я бы узнал об этом, и ты не настолько идиот. Тебе рассказал Сасагава.       Едва заметно Мукуро усмехнулся и отставил чашку.       — Он знал, что это великая тайна?       Это вообще не считалось тайной.       — Не имеет значения. Я всё равно накажу не его, а тебя. Прямо сейчас.       Мукуро, до этого нагло расслабленный, в миг собрался.       — Подожди. Я не могу драться в этом.       С возмущённым видом он подцепил края кое-как запахнутой юкаты. Мукуро недооценивал то ли традиционную одежду, то ли себя, и оба варианта Хибари не нравились.       — Ты можешь, но я не хочу, чтобы ты списал своё поражение на неудобную одежду. Я найду для тебя что-нибудь подходящее.       — Кёя, — проникновенно сказал Мукуро. Он сунул руку под одеяло, нашёл лодыжку Хибари и крепко сжал на ней пальцы. Хибари легко вырвал ногу из хватки и встал.       — Постарайся не навредить моему дому, иначе тебе придётся ответить ещё и за это.       На самом деле Мукуро всегда хотел драться, просто иногда он выделывался. Хибари так чувствовал.       Выгнать Мукуро из дома оказалось неожиданно сложно. Он, хотя это не имело смысла, очень хотел остаться на ночь, и обещал взамен много драк — как будто он не соглашался на них без дополнительных условий. Хибари легко уступил бы ему свободную комнату, если бы речь шла о переезде и о полном разрыве связей с друзьями-итальянцами, но одна ночь ничего не меняла, только дразнила.       Несколько раз подряд услышав на свои просьбы отказы, Мукуро решил изменить стратегию. Он напомнил, что его одежда сейчас сушилась, и заранее отказался забрать до завтра что-нибудь из вещей Хибари: взятое пришлось бы потом возвращать, а он и так носил в школу дополнительный комплект формы, так как любил после драк принимать душ и идти домой в чистом. Этот аргумент разбивался о то, что современные стиральные машины умели не только очищать, но и сушить одежду. После драки и совместного мытья настроение у Хибари было достаточно хорошим, чтобы он взял стирку полностью на себя; Мукуро не вникал в то, как она проходила, и поэтому даже не подумал о том, что его одежда могла избавиться от лишней влаги благодаря специальной технике.       Хибари, впрочем, осознанно промолчал об этом. Спор его утомил, и он подумал, что ночи в последние дни были холодными, Мукуро одевался не по погоде легко, гипотермия ослабляла иммунитет, и всё это могло привести к болезни, из-за которой их ежедневные встречи на крыше отменились бы на неопределённый срок. Хибари с трудом удерживал в голове бесполезную информацию, и он уже не помнил, как он жил раньше без ежедневных боёв с достойным противником.       По этой же причине он не мог надолго запомнить, что Мукуро появился на свет девятого июня, и не хотел даже пытаться — в этом он признался честно. Если бы золотую неделю вдруг отменили, Хибари тотчас бы забыл и про собственный день рождения, потому что сама по себе эта дата в его жизни не была значимой. Мукуро мог напоминать, мог не напоминать о своём дне рождения — ничего бы не изменилось.       Чтобы Мукуро не замёрз по дороге в ближайший круглосуточный магазин, Хибари выдал ему свою тёплую зимнюю одежду. В ответ Мукуро разнылся о том, что он не знал дорогу, — ему очень хотелось прогуляться в компании — и получил дополнительный свитер, с которым он мог потратить на поиски сколько угодно времени, не боясь замёрзнуть. Сдавшись, он подчёркнуто тоскливо вздохнул и, снабжённый инструкциями, отправился за нужными ему бытовыми мелочами.       В одиночестве Хибари записал в ежедневник две одинаковых строчки: и в самое начало, куда он в основном заносил номера с адресами, и на одну из июньских страниц. Вместе с датой Мукуро стоило бы оставить список пожеланий: они бы вдвоём от этого только выиграли.       Мукуро завёл разговор будто бы невзначай: сказал, что если вдруг у Хибари не было свободной кровати, котацу ему бы тоже вполне сошло — под ним он не возражал провести ночь на полу, застеленном одной только простынёй. Кровать, если ставить вопрос так, в доме была, но в маминой комнате. Сам Хибари спал на футоне, и такой же футон он предложил Мукуро — тот сразу же стушевался и снова заговорил про котацу: уже не как о терпимом выборе, а как о своей мечте. Глупо. После недолгого разговора Хибари разрешил Мукуро спать где угодно и под чем угодно, но лишил его права жаловаться на ожог, который он рисковал своим решением заработать.       Электрическое одеяло, более безопасное и удобное, выглядело неплохим вариантом подарка на день рождения. Нужно было записать и эту мысль.       Хибари всё-таки постелил ему футон вместо простыни и уже поверх него поставил котацу. Когда Мукуро залез под эту конструкцию, перевернулся на бок и положил согнутую руку под голову — нужно было, наверно, найти для него ещё и подушку, но он не просил — он вдруг показался совсем ребёнком. Хибари присел рядом, чтобы всмотреться в его счастливое лицо, и сказал, чтобы не сойти за романтика:       — Поставь будильник сам. Я не собираюсь тебя будить.       — Хорошо. Спокойной ночи, Кё.       — Кёя, — машинально поправил Хибари. Он понимал, что в этот раз Мукуро сократил имя намеренно.       — Как скажешь.       — Спокойной ночи.       — Спокойной ночи.       Скорее всего, Хибари поправил его не зря — полное имя ему нравилось больше, хотя из уст Мукуро оба варианта и звучали приятно.       Закрыв глаза перед сном, Хибари запоздало понял важную вещь, вытекавшую из даты рождения Мукуро. Если тот ориентировался на свой возраст, когда выбирал подходящий класс, то в этом году ему тоже исполнялось шестнадцать. Получается, он был на месяц младше, но дрались они при этом на равных. Всего того, что Хибари достиг в плане боёв, Мукуро добился быстрее. Хибари легко бы победил самого себя из прошлого, даже если речь шла всего о тридцати пяти днях разницы. Если в таких условиях он обычно сводил бои в ничью — считался ли он на самом деле безнадёжно отставшим?       Простая логика, которой Хибари оправдывал свои неудачи в боях с Конём, сработала против него.       Утром Мукуро долго не выходил из комнаты — по крайней мере Хибари не видел его и не слышал. Если бы не вчерашнее обещание, он бы заглянул к Мукуро сам, но теперь он не мог себе этого позволить. Пару раз Хибари, нарочно создавая шум, прошёл мимо его комнаты — бесплодно.       Мукуро, растрёпанный и будто бы с трудом стоявший на ногах, выплыл на кухню, когда Хибари уже позавтракал.       — Ты был прав, — заметил Мукуро сонно и зевнул, прикрыв рот ладонью. — Под котацу правда лучше не спать.       Правота обрадовала Хибари меньше обычного.       — Тебе нужна аптечка?       — Нет. Я не обжёгся, но заставить себя встать было трудно.       Мукуро опять вёл себя, как ребёнок. Вместе с умилением Хибари почувствовал новый укол подозрений: Мукуро настолько явно был младше, но не слабее.       Хибари пока ещё не выяснил его точный возраст, и в любом случае они дрались не на смерть. Настоящий бой, после которого в живых остался бы только один, закончился бы, вероятно, его победой: от пропущенных ударов он разъярялся и, поглощённый азартом, ускорял собственные атаки; Мукуро же от малейших синяков сбивался с ритма. Ситуация была не такой плохой. Если Хибари и отставал, то всего на месяц — усердие быстро привело бы его к результату.       Даже если он не отставал, ему стоило бы постараться и снова стать первым во всём, в том числе и в безопасных спаррингах — он зря позволял Мукуро разделять титул сильнейшего. Этим решением Хибари рисковал запустить бесконечную гонку, но она его тоже устраивала.       — Тебе стоит поторопиться, — напомнил он с лёгкой улыбкой. — Не рассчитывай на снисхождение. Я накажу тебя за опоздание так же, как любого другого нарушителя правил.       — Тебе не придётся. Ты ведь не против, если я поищу здесь еду?       — Без разницы, но помни, что у тебя уже нет времени на готовку.       Мукуро рассмеялся, будто нарочно провоцируя Хибари на вопрос о причине веселья. Такими темпами опоздать могли они оба.       Ничего не сказав, Хибари вышел из кухни.       Мукуро нагнал его у самой школы.       — Утренние пробежки полезны, не так ли? — спросил он, дыша почти ровно и улыбаясь.       Только после озвученного вопроса Хибари к нему повернулся.       — Твоё неумение планировать время выглядит жалко. Сколько тебе лет?       — Пятнадцать.       Хибари опасался услышать подобный ответ и думал, что он сильно ударит по гордости. На деле вместо боли он испытал прилив решимости и понял, что ему следовало потренироваться ещё и в использовании Пламени. Если Конь правильно объяснил, как работали кольца, то Мукуро не просто был желанной добычей — он был ещё и ключом к неуязвимости в серьёзных боях. Хибари не мог раньше него умереть от чьей-то руки, и одна только эта мысль позволила бы ему бесконечно держать зажжённым сильнейшее Облако.       Усмехнувшись своим мыслям, он сказал:       — Ты отстаёшь в развитии на девять лет.       Не обидевшись, Мукуро насмешливо заговорил:       — Для тебя школа — это весь мир, но она не настолько важна. Если я опоздаю, этого почти никто не заметит.       — Если ты опоздаешь, тебе хватит того, что я это замечу. Но, впрочем, ты не опаздываешь.       — Тогда почему я отстаю в развитии?       — Потому что тебе пришлось бежать, чтобы успеть, — объяснил Хибари с лёгким раздражением. Они уже подходили к школе, и он ещё должен был поговорить с людьми из своего комитета: без иллюзий и без Мукуро. — Ты пойдёшь в класс один. У меня есть дела, ради которых я прихожу в школу пораньше.       — Как скажешь. — Вместо того, чтобы послушно уйти, Мукуро на миг остановился, схватил Хибари за руку и поцеловал в щёку. — Шестилетний ребёнок тебя бы не понял.       Даже хвастался он по-детски.       Мукуро прошёл вперёд на пару шагов, и тут к Хибари подбежал один из подчинённых.       — Глава! Простите, я не заметил, как вы подошли.       Хибари недовольно нахмурился.       — Вот, я…       Молча забрав бэнто, Хибари локтём оттолкнул преграду с пути и прошёл к ещё троим подчинённым. Они уже выпрямили спины, немного разошлись и замолчали, но благодаря иллюзии Хибари подошёл к ним сильно раньше, чем они его заметили.       — Что я говорил насчёт толп?       Мукуро расслабленно упал на диван, плечами устроившись на подлокотнике и поставил на себя сумку. Вдруг замер.       — Кёя, — он звучал будто испуганно.       — Что?       — Я вчера забыл купить бэнто.       Недовольно взглянув на Мукуро, Хибари через стол закинул сумку на своё кресло и выпрямился. Обед откладывался, а Мукуро показывал несамостоятельность, но, по крайней мере, он дал возможность о себе позаботиться: совсем как правильный младший партнёр.       — Я разберусь.       Хрустнув пальцами, Хибари повернулся к выходу. Минуты две, не больше, и он станет героем дня.       — Подожди. — Вскочив с места, Мукуро догнал его возле двери и поймал за предплечье. — Если ты хочешь отобрать еду у кого-то из школьников, то не надо.       — Решил поиграть в благородство?       — Ты же за дисциплину. Не хочу, чтобы ты предавал свои принципы ради меня.       Мукуро себя переоценивал.       — Я найду какого-нибудь нарушителя и заберу еду у него.       — Это ведь взятка.       — Это штраф. Если тебе так больше нравится, можешь голодать.       Вырвав руку из хватки, Хибари вернулся к столу, чтобы на этот раз чинно его обогнуть. Мукуро снова сел на диван, в уже более собранной позе, и демонстративно вздохнул. Отказавшись от помощи и потеряв право жаловаться, он зачем-то начал рассуждать вслух:       — А вдруг тот школьник, у которого ты заберёшь бэнто, обедает какой-нибудь гадостью? Или вдруг он уже начал оттуда есть?       — Что ты мне предлагаешь?       Одно бэнто на двоих, если Мукуро клонил к этому, не выглядело в глазах Хибари чем-то романтичным. Скорее нерациональным: глупым способом остаться голодными вместе.       — Я читал кодекс средней Намимори, — напомнил Мукуро и вдруг встал, направился к столу. — Глава Дисциплинарного комитета имеет право покидать территорию школы в любое время по своему усмотрению. Так же, как и нарушители, чьим воспитанием он занимается.       Он стоял совсем близко, и Хибари предвкушал опасность, надеясь, что Мукуро нарочно отвлекал его перед быстрым замахом.       Вместо атаки тот взял лежавший на краю стола карандаш.       — Я украл его, — объяснил Мукуро. — В качестве штрафа могу угостить тебя суси.       Хибари лениво потянулся к его ладони, но Мукуро резко поднял руку и весь вытянулся. Зря он не воспринимал ситуацию всерьёз — если бы он относился к ней, как к настоящему бою, он бы не подверг себя риску. Хибари встал и вместо того, чтобы вновь устремиться к ладони Мукуро, несильно ткнул его пальцем чуть ниже рёбер. Тот вздрогнул, немного согнулся, снова вытянулся и отшагнул назад, не сдаваясь.       Никуда не торопясь и рассчитывая победить бескровно, такими же короткими тычками Хибари оттеснил его к дивану. Скорый финал был уже предрешён; Мукуро только и делал, что пятился, но вдруг Хибари коснулся его пальцем чуть ниже прежнего — и тут же услышал смешок, которым Мукуро подписал себе приговор. Абстрактно Хибари понимал, что такое щекотка, — ощущение, когда по коже ползёт насекомое или стекает капелька пота, было ему знакомо, — но раньше он не видел вживую людей, способных от неё рассмеяться. Впервые он захотел кого-то пощекотать.       Повалив Мукуро на диван, Хибари придавил его ногу к сидению и прижал кисть с зажатым в ней карандашом к подлокотнику. Отбирать «украденное» Хибари уже и не думал: вместо этого он дотронулся до живота Мукуро и повторил то смазанное движение. В этот раз Мукуро рассмеялся громче, но Хибари, не удовлетворившись, продолжил. Одним рывком он задрал рубашку до рёбер; незатянутый галстук сполз куда-то к шее, совсем не мешая.       Пальцы, мимолётно касаясь, забегали по оголённым животу и бокам. Через пару секунд Мукуро начал вырываться и размахивать рукой, пытаясь ударить и иногда даже попадая. Он громко смеялся, издавал странные звуки и, кажется, пару раз сдавленно крикнул: «Бери!». Судя по стуку, карандаш выпал из его разжатых пальцев на пол, но Хибари уже потерял к нему весь интерес. Лёгкие прикосновения доводили Мукуро до истерики. Он извивался, смеялся, его выгибало — это не шло ни в какое сравнение со вчерашними спокойными притираниями.       — Хватит! — крикнул он совсем громко и жалобно. Хибари остановился, так и нависая сверху. Небольшая передышка его устраивала. Вместо того, чтобы поблагодарить за неё, Мукуро вытер с лица выступившие слёзы и ударил, как мог без нормального замаха, в плечо. — В следующий раз, — заговорил он злобно, тяжело дыша и скалясь, — я призову трезубец.       Передумав продолжать, Хибари отстранился и встал.       — Ты смеялся, — напомнил он холодно, глядя свысока.       — Мне было больно!       — Я не знал. — Хибари подозревал, что Мукуро нарочно строил из себя жертву и сгущал краски, но всё же протянул ему руку, помогая встать. — Могу я угостить тебя суси?       За то время, пока Мукуро диктовал заказ, Хибари как раз подсчитал количество квадратов на расчерченном деревянными балками потолке. Он не прислушивался, и его настроение немного испортилось, когда им принесли неожиданно много еды: похоже, Мукуро нормально не позавтракал и теперь собирался провести в суси-баре кучу времени. В обычный день Хибари без зазрений совести доел бы свою порцию, расплатился за обоих и ушёл, но Мукуро будто всерьёз обиделся на щекотку, и сейчас что угодно могло усугубить конфликт. Отношения, похожие на романтические, и так давались Хибари ещё тяжелее, чем дружба, в конце прошлого триместра истрепавшая все нервы.       Довольно быстро расправившись с едой, Мукуро взглянул на телефон и обрадовал:       — Мы ещё успеваем на последние два урока.       Хибари протянул руку через стол, развернул его кисть к себе, посмотрел на экран и прищурился. Мукуро попробовал сам назвать текущее время, но Хибари намеренно громко его перебил:       — На последний.       — У тебя очень красивый голос, — невозмутимо похвалил Мукуро и вытянул ладонь из некрепкой хватки. — Так мы пойдём на последний урок?       — Не хочу. Мы пойдём к школе, и если доберёмся до неё без происшествий, то сразу поднимемся на крышу.       — А что с нами может по дороге случиться?       — Возможно, сегодня ты получишь ответ.       Пожалуй, только на такое свидание Хибари и был согласен его пригласить.       Никогда ещё Хибари не хотел встретить нарушителей настолько сильно. Он нарочно выбрал маршрут, повышавший шансы на встречу, и попросил Мукуро о небольшой иллюзии. В последнее время хулиганы принимали бои с Хибари лишь тогда, когда их сторона имела ощутимое численное преимущество. Им хватало математических знаний, чтобы оценить его, но не хватало здравого смысла, чтобы понять: не все величины можно было между собою сравнивать. Не догадываясь об этом, они сопоставляли силу ударов с массой добычи. Наивно.       Когда Хибари увидел знакомые лица, он сказал Мукуро снять иллюзию, отойти в сторону и в ближайшие минуты не лезть. Нарушители порядка, не разочаровав, приняли бой; Мукуро же выполнил лишь первую часть просьбы.       Делиться добычей оказалось не так уж и плохо. Хибари не собирался признавать это вслух, но и наказывать Мукуро за своеволие передумал. Тот использовал трезубец как боевой шест, стараясь не вредить врагам, и иногда даже уступал противников, чтобы Хибари меньше перемещался по превратившейся в поле битвы площадке.       На припорошённой снегом земле лежали тела. Хибари обернулся — и замер. На рукаве Мукуро, где-то на середине предплечья, алело вытянутое пятно свежей крови. Если бы он только не снял в начале боя плотную куртку…       — Что это? — спросил Хибари, шагнув вперёд и указав на рану. Мукуро, будто надеясь спрятать свою ошибку, завёл руку за спину.       Хибари сделал ещё быстрых два шага — Мукуро отвернулся, — сжал его плечо и наконец услышал смущённо-недовольный ответ:       — Кровь.       — Я говорил тебе не лезть.       — Я в порядке! — Снова посмотрев в глаза и нахмурившись, Мукуро с раздражением выдохнул. — В нормальном бою я бы не пострадал. Я выделывался для тебя и немного не рассчитал силы. Можешь наказать меня за это.       — Я накажу.       Спустя пару секунд молчания Мукуро резко отшагнул назад.       — Дракой, а не щекоткой, — потребовал он. — Я не шутил, я больше не буду сдерживаться.       Кровь капнула на снег; Хибари не сдвинулся с места.       — Ты не будешь выбирать своё наказание. Дай мне подумать. — Он взял небольшую паузу, будто он правда что-то решал, хотя вердикт был очевиден. — Сегодня ты обойдёшься без драки.       — Этим ты накажешь и себя тоже.       С трудом отведя взгляд от руки Мукуро, Хибари осмотрел тела на земле. Слабые, никчёмные противники — каждый из них ещё мог сражаться, но они предпочли не вставать со снега, опасаясь новых ударов. Страх сдерживал их не хуже цепей. Хулиганов нельзя было даже сравнивать с Мукуро, но основательно за них браться стоило хотя бы раз в месяц — чтобы они помнили о дисциплине и опасались.       — Я найду, чем заняться. Если узнаю, что ты охотился на моей территории, ты получишь ещё одно наказание.       Снова приблизившись, Мукуро приобнял Хибари чистой рукой за плечи и поцеловал его.       — Мы под иллюзией? — уточнил Хибари на всякий случай, когда отстранился.       — Да, конечно.       Пора было самому научиться их различать.       — Не забудь обработать руку.       — Ты такой заботливый. — Подавшись вперёд, Мукуро быстро коснулся губами щеки. Хибари потёр место, куда пришёлся поцелуй, костяшками пальцев. На физическом уровне это прикосновение почти не ощущалось, на психологическом — вызывало неловкость. Хибари пытался уловить момент, когда именно оно становилось приятным, но не мог.       — Или ты быстро оправишься, или умрёшь завтра в бою. Вали.       Он несильно оттолкнул от себя Мукуро. Тот махнул рукой, попрощался, неуклюже надел куртку, будто наивно рассчитывал не залить кровью подкладку, поднял брошенную возле дерева сумку и пошёл в сторону своего дома.       Если бы Хибари был иллюзионистом и хотел драться, он бы спрятал рану на руке сразу, ещё в бою. Мукуро не попросил о поблажке напрямую, но Хибари знал его не первый день. Судя по всему, Мукуро нуждался в отдыхе.        Телефон лежал на другом конце стола, и, услышав звук пришедшего сообщения, Хибари за ним не потянулся. От домашнего задания по английскому языку осталось всего три нерешённых номера — вряд ли сложных, Хибари просто до них ещё не дошёл. Он не торопился с ответом: когда каждая секунда была на счету, Кусакабэ звонил, а не набирал текст.       Второе сообщение, последовавшее сразу за первым, вызвало у Хибари интерес. Кто-то или не умел формулировать свои мысли с первого раза, или не имел возможности сейчас разговаривать.       «Уже скучаю».       «(˘ ³˘)━━━━∈┣(^.^#)».       Дурак.       С опозданием Хибари почувствовал на губах улыбку.       На следующий день Мукуро целовал его в коридоре. Мимо проходили школьники, они ничего не видели, и это заводило: то, что их не могли застукать. Хибари не фанател от публичности, он не стал бы афишировать свои отношения, даже если бы на людях Мукуро появлялся исключительно под иллюзией приличной девушки, но общая тайна грела. И до приёмной не приходилось терпеть.       Обняв Мукуро за талию, Хибари крепко прижал его к себе. Им стоило сделать такие объятия общей традицией.       Не делая скидку на раненую руку, Хибари гонял Мукуро по крыше так, как не гонял никогда раньше. В какой-то момент Мукуро перешёл в глухую оборону, но это его не спасло: Хибари как мог бережно повалил его на спину. В этот же миг он твёрдо решил опробовать стратегию яростного напора ещё раз, когда Мукуро окончательно вылечит руку.       Встав, Мукуро начал отряхиваться от снега.       — Ты сегодня был сам не свой, — подметил он, похлопывая себя по плечу. — Что-то случилось?       Мукуро неловко заводил руку за спину и весь изгибался, хотя мог просто убрать снег другой ладонью. Жалкое зрелище. Недолго понаблюдав за его стараниями, Хибари подошёл ближе и сам стряхнул с его спины несколько мелких налипших комков. Он всё равно опоздал: синяя жилетка из набора зимней формы уже потемнела от влаги. Наверно, Хибари должен был дождаться начала, а лучше середины весны, и только тогда устроить желанную проверку — даже если бы Мукуро оправился раньше.       — Решил наказать тебя за вчерашнее и выложиться на полную.       — Раньше ты поддавался?       — Я не могу драться так постоянно. Это выматывает. Разве ты сам не можешь при желании выйти за рамки?       Хибари почти возненавидел себя за то, насколько он опасался ответа.       — Нет. Я всегда дрался с тобой на пределе сил.       Оказывается, драка-проверка и вовсе была не нужна.       — Ты всё равно сильный, — утешил Хибари и подарил Мукуро крепкие объятия в качестве чего-то похожего на извинение за не самый красивый проступок. Из своего самолюбия Хибари его унизил, хотя фактически их уровни различались умеренно — как раз на тот самый месяц.       Таявший снег навевал тоску. Ещё в прошлом году Хибари подумал, что он мог бы остаться на второй год в третьем классе, теперь же эта идея плотно засела в его голове: он вспоминал о ней чуть ли не каждый день, и больше она не казалась ему такой уж абсурдной. Он легко убедил бы Мукуро тоже повременить с переходом в старшую школу, и они бы провели следующий год так же, как этот, только ещё веселее: не тратя время на получение знаний и общаясь друг с другом с самого апреля, а не с конца октября. Этот год они бы посвятили друг другу и дисциплине. Вместе бы они воцарили порядок в городе — Хибари не хотел использовать Мукуро как расходный материал, Хибари хотел с ним за руку двигаться к цели. Савада и его дружки не посмели бы действовать им на нервы вопросами, а чтобы их шум и глупость не мешали во время тестов, Хибари бы лично поучаствовал в распределении классов. Может, он бы даже выторговал у школьной администрации право сдавать экзамены в старшей школе, посещая при этом среднюю и нося её форму, — на крыше и в приёмной он бы разбирал с Мукуро все новые темы, они бы справились. Даже если бы администрация не пошла им навстречу, через три года Хибари бы как-нибудь отболтался от неизбежных вопросов отца по поводу университета. Из-за одного спорного, но взвешенного решения отец бы в нём не разочаровался. Хибари не боялся возможных санкций, он бы сохранил привычную жизнь при любом наказании, и только окончательно разрывать связи с семьёй он не хотел. Он по-прежнему не видел для этого повода.       Как бы Хибари ни мечтал остаться в средней Нами ещё как минимум на год, он понимал, что этим он бы сломал себя окончательно: его привязанность к родным стенам никуда бы не делась, она могла только окрепнуть. Рано или поздно он должен был уйти, а с каждым днём Нами всё глубже врастала в его сердце — и всё равно он не мог отказаться ради неё от будущего.       Снег превратился в ручейки пугающе быстро. Стараясь наслаждаться каждым днём, Хибари стал проводить на крыше так много времени, как он только мог. Сначала он обедал на ней вместе с Мукуро, затем дрался с ним же, а потом они до самого вечера сидели плечом к плечу и болтали ни о чём. Хибари в основном слушал, и в какой-то момент его невольно обнадёжила мысль: даже в старшей школе Мукуро по-прежнему будет рядом.       Во время одного из вечерних разговоров Мукуро спросил про местных врачей: разбирался Хибари в них или нет. Слова прозвучали глупо: Мукуро стоило сформулировать вопрос более точно и уже с ним обратиться непосредственно в больницу. Хибари не мог посоветовать ему что-то разумное, но он заинтересовался тем, что у Мукуро случилось, и захотел вытянуть из него информацию.       — Какой именно врач тебе нужен?       Мукуро подозрительно задумался, будто он выдумывал ответ на ходу.       — Человек, который восстанавливает сломанные зубы, это ведь стоматолог?       — Да. Когда ты успел сломать зуб?       — Не я, друг.       Хорошее настроение слегка испортилось. Не потому что Мукуро опять напоминал о друзьях — потому что он выставил себя идиотом, когда в очередной раз допустил свою любимую ошибку.       — Понятно. В Намимори нет больницы.       — Перестань.       Хибари улыбнулся и скрестил руки на груди, чтобы не потянуться за тонфами. Он контролировал себя и выглядел, как он сам предполагал, мирно, но это ещё не означало, что он не злился.       — В Намимори хороший воздух. Здесь никто не болеет.       — И никто не ломает кости?       — Они у всех крепкие. Ты рискуешь стать первым, кто пострадает от отсутствия травматолога. Хотя… — Хибари улыбнулся чуть шире. — Если кости срастутся неправильно, я помогу тебе сам.       Мукуро замолчал, и Хибари на пробу дотронулся до его руки. Так и не сказав ни слова, Мукуро переплёл пальцы. По крайней мере он научился не обижаться.       — Мне никогда не выбивали зубы, — честно признался Хибари и, собрав волю в кулак, добавил: — Если хочешь услышать совет опытного человека, спроси Сасагаву.       Мукуро крепко к нему прижался и потёрся щекой о волосы.       — Как же я сам не подумал. Спасибо тебе.       Вряд ли он всерьёз решил, что Хибари лучше всех разбирался в имплантологии. Скорее, просто обратился к тому, кому больше всех доверял.       Это было не так уж и плохо.       Хибари сам не понял, в какой момент его психологическая защита «по крайней мере я с ним не сплю» превратилась в «мы просто трахаемся, ничего личного». Отловив это, он крепко задумался и в следующем же разговоре с Мукуро его бросил.       Бросил примерно на шесть часов.       Первый бой, котоый Хибари провёл на одной стороне с Мукуро, кончился нехорошо. Тот ножевой порез не снился Хибари в кошмарах, но и вспоминать о нём он не любил. Когда малыш предложил ему «серьёзную работу с хорошей оплатой», он предвкушал интересную драку лишь первые секунды — до тех пор, пока не услышал имя напарника.       Оказывается, мафия на удивление плохо понимала отказы. Хибари не нравилось, что кто-то, пускай даже сильнейший малыш, диктовал ему правила, но отпускать Мукуро с кем-то другим он хотел ещё меньше, чем принимать неприятные условия.       Один враг, неудобное место, много иллюзий и ничего серьёзного. Манера, в которой Вонгола опускала подробности, Хибари не понравилась тоже.       По крайней мере Мукуро ничего не грозило — он вообще предположил, что этим заданием малыш просто приучал их к лёгкому, но незаконному заработку.       Тонфа попала в висок, и враг отлетел на пару метров к стене. Из его головы текла кровь; Хибари оглянулся по сторонам, не увидел Мукуро поблизости, и подошёл ближе к телу, присел на корточки. Он просто хотел убедиться, что… Дотронувшись до шеи врага, Хибари не почувствовал пульс. Очень осторожно он поднёс ладонь к разбитому носу, и её не коснулось дыхание.       Враг умер. Хибари его убил.       Живые могли объяснить, что они неудачно упали с лестницы, а мёртвые — нет; живые могли исправиться и стать примером для остальных, а мёртвые — нет; живые распространяли слухи о невероятной силе, а мёртвые — нет. Однажды малыш втянул Хибари в шутку над Савадой, и тот даже поверил, что Дисциплинарный комитет привык убирать трупы, но правда заключалась в том, что убийствами нельзя было добиться порядка.       Сегодня враг умер, потому что Хибари его убил. «Вонгола возьмёт на себя все издержки». Только сейчас Хибари понял истинный смысл этих слов — и то, что теперь он не мог взять и уйти из Вонголы. Он сам не знал, зачем он сидел здесь и из-за чего ощущал тревогу. Если бы закон и СМИ стояли на его стороне, а деятельность комитета освещалась бы как почётное вигилантство, он бы использовал это на полную, но сейчас он почему-то чувствовал себя неправильно и немного мёрз. Раньше Хибари думал, что первое убийство надолго утолит его жажду крови и запомнится навсегда. На деле он не получил удовольствия, толком не испугался, и даже тошнота к его горлу не подкатила. Вот это и удивляло: то, что мир оказался простым и скучным.       В мысленных поисках чего-то другого, по-настоящему сакрального, он ненадолго оцепенел.       Сзади послышались шаги. Резко вставать и напускать на себя безразличный вид уже не было смысла.       Мукуро подсел рядом; его ладонь легла на плечо.       — Твоё первое убийство? — спросил он с отвратительной заботой в голосе. — Я тоже чувствовал себя странно после первого раза. Технически не первого, но… Ты в порядке?       — Технически не первого, — повторил Хибари, чувствуя, как он постепенно отдалялся от ситуации. — До того раза ты убивал животных?       — Насекомых. Все убивают насекомых, если они мешают жить, разве не так? И неважно, молят ли они о пощаде.       Хибари усмехнулся, поняв, что он никогда не достигнет звания главного психопата Вонголы — и что ему понравились слова Мукуро.       — Кажется, его кровь попала мне в глаз, — ответил Хибари невпопад, наконец выдумав хорошую причину для ступора.       Мукуро издал удивлённо-сочувственно-жалкий звук, обнял его за плечи и прижался со спины. Непривычно большой и тёплый.       — Не бойся, — попросил он по-детски наивно. — Вонгола возьмёт его кровь на анализ. Даже если он чем-то болел, любую болезнь можно легко подавить в начале.       Стряхнув с себя руки, Хибари настойчиво потрогал свой глаз и посмотрел на пальцы.       — Всё в порядке, — заверил он. — Это была моя ресница.       — Ты уверен?       — Да.       — Можно я тоже посмотрю?       — Как хочешь.       Если бы Хибари правда заподозрил, что на его слизистую попала чужая кровь, он бы не стал успокаивать Мукуро: ограничил бы на время физические контакты, сам бы проверился и закрыл бы на этом тему. Сейчас Хибари не мог так поступить — он нёс ответственность за то, чтобы его обман не причинил Мукуро вред.       Мукуро бережно положил большой палец правой руки ему на скулу. Левой рукой он осторожно потрогал ресницы.       — Поморгай, пожалуйста, — попросил он. Хибари послушался. — Достаточно. Закрой глаза ещё раз.       Хибари послал бы Мукуро к чёрту, если бы изначально перед ним не провинился.       По воздуху поплыл запах мяты, под глазом холодно защипало. Глаз тут же заслезился, и Хибари оттолкнул от себя Мукуро. Иллюзия пропала.       — Ничего похожего на кровь. Кажется, всё в порядке, — обрадовался Мукуро. — Меры предосторожности принять всё равно придётся, но ты можешь не беспокоиться, всё точно закончится хорошо.       Мукуро уже не звучал по-детски наивно — он звучал так, будто успокаивал маленького ребёнка.       — Со мной всё в порядке, — согласился Хибари, поднимаясь на ноги и снова перехватывая рукояти тонф. — Проблемы здесь у тебя.       Испортив бой иллюзиями, Мукуро развёл бурную деятельность: сначала он в кратчайшие сроки добыл антисептические капли для глаз и попросил Хибари ими воспользоваться, а потом договорился с Вонголой, чтобы они не только забрали прикрытый иллюзией труп, но и взяли у этого трупа кровь на анализ. В тот же вечер приняв телефонный звонок с незнакомого номера, меньше всего Хибари ожидал услышать, что Вонгола уже провела все необходимые тесты. Он боялся услышать, что мёртвый враг переносил на себе кучу болезней, — тогда ему пришлось бы обманывать Мукуро и дальше. При желании тот мог и сам выяснить результаты исследований, поэтому самый простой вариант — сказать, что всё было хорошо, — отменялся. Хибари почти смирился с тем, что ему придётся обманывать Мукуро гораздо дольше, отчитываясь о «принятых» для профилактики лекарствах, — но услышал, что опасности заразиться в его случае не существовало.       Отложив телефон, Хибари ненадолго закрыл глаза. Он отвечал за свои поступки, и если он не собирался признаваться в сегодняшней лжи, то сейчас он как минимум должен был позвонить Мукуро и успокоить его радостными известиями.       Где-то глубоко внутри Хибари осознавал: Мукуро предпочёл на время забыть о произошедшем и уже давно занимался своими делами. Хибари просто хотел с ним поговорить. Он подавлял это желание, пока не признал: сам в себе из-за подобных мыслей он уже разочаровался, а Мукуро всё равно не мог ни о чём догадаться.       К концу разговора Хибари понял, что Мукуро почти до фобии боялся врачей и болезней, хотя сам это отрицал, и получил кучу других сведений. Сильнее всего Хибари удивился голым цифрам, когда посмотрел на экран и увидел, сколько длился звонок.       Он точно сходил с ума.       Хибари уделил телефонному разговору неприлично много времени, и то, что Мукуро тоже нашёл свободные часы на болтовню, его удивило. Они находились в разных условиях: Хибари жил один, поэтому никто не требовал его внимания и не отвлекал, а Мукуро жил в одном доме со своими невоспитанными друзьями, до тошноты к нему привязанными. Именно поэтому Хибари по возможности затягивал бои чуть ли не до первых звёзд: чтобы Мукуро возвращался к сожителям как можно позднее.       При всей неприязни к друзьям Мукуро, при тщетных попытках огородить Мукуро от их пагубного влияния и при всём нежелании с ними общаться, намного хуже Хибари относился к тому, что Мукуро всё сближался и сближался с остальной Вонголой. Его старые друзья выглядели скорее неизбежным злом, и с ними Хибари смирился легче.       То, что он увидел со школьной крыши, очень ему не понравилось.       Мукуро учился играть в бейсбол и ради этого собрал вокруг себя почти всю остальную Вонголу. В основном они просто отирались рядом, но Такэси, зарабатывавший наказание за наказанием, то и дело трогал Мукуро, ставя его в правильные позы. Сам Хибари не стал бы тратить время на подобный мастер-класс по бейсболу, но то, что Мукуро даже не попросил его о помощи, слегка задевало. После обеда он просто поцеловал Хибари в щёку и предупредил, что сегодня он придёт на крышу чуть позже обычного, — даже не объяснился.       Теперь Хибари понимал, почему.       За весёлое «если Хибари-сан не возражает», произнесённое на коленях в школьной душевой, Хибари простил ему всё.       Иностранцы были больными на голову — но Мукуро даже среди них выделялся.       Благодаря завоёванному авторитету и вовремя внесённым в устав поправкам Хибари так и остался лидером Дисциплинарного комитета, когда закончил среднюю школу. Ему стало немного сложнее контролировать учеников издалека, но никто другой не справился бы с этой должностью лучше. Главное, что Хибари задавал правильный вектор развития; он и раньше воплощал свои идеи в жизнь преимущественно чужими руками.       В старшую Намимори в основном попадали бывшие ученики средней Намимори, поэтому большая часть студентов помнила Хибари; воспоминания нынешних первокурсников были особенно свежими. Люди, тщательно обученные дисциплине, в большинстве своём не сразу забывали болезненные уроки, а бывшие члены дисциплинарного комитета, перераставшие среднюю школу, дополнительно помогали им помнить правила. В этот раз Хибари не пришлось отвоёвывать комитет — его встретили с почестями, — и не пришлось исправлять школу с нуля.       Он полюбил среднюю Нами за то, как она изменилась под его руководством, и точно знал: старшая никогда не займёт его в сердце такое же место.       Около одиннадцати утра Хибари ответил на телефонный звонок и услышал Мукуро; тот звучал будто взволнованно, когда поздравлял Хибари с днём рождения. Потом Мукуро, разумеется, явился лично — и начал упрашивать осмотреть подарок при нём. Это не предвещало ничего хорошего, и с каждым его словом Хибари всё меньше хотел открыть полученную в подарок бархатную коробочку.       После недолгих уговоров он всё-таки сдался и увидел внутри неё золотистого цвета безопасную булавку. Её широкий конец украшала смотрящая в сторону плоская хохлатая птичка, украшенная россыпью мелких красных камней. Один крупный и чуть более светлый самоцвет блестел на месте её глаза. Хибари ничего не понимал в украшениях и в материалах для них — но он знал Мукуро.       — Из чего она сделана? — спросил Хибари, всё ещё надеясь на его адекватность.       — Золото с рубинами, — ответил Мукуро, будто гордясь. — Её сделали на заказ. По цвету она подходит к твоей повязке, а птица — отсылка к твоей фамилии. Я сам нарисовал эскиз.       Прикидывая, чем равноценным и не идиотским он мог расплатиться, Хибари отстранённо спросил:       — Хохолок — это в честь тебя?       — А ты выясни на досуге, как выглядят жаворонки.       Жаворонки выглядели по-другому.       — Спасибо за подарок, — сказал Хибари, наконец вспомнив о вежливости. — Надеюсь, ты понимаешь, почему я не буду им пользоваться.       — Не понимаю. В чём дело?       — Даже если эта булавка по цвету к повязке, украшения сами по себе не подходят ко школьной форме.       — Да брось. Ты иногда ходишь в форме старого образца, и тебя это не волнует.       — В форме моего комитета, — терпеливо поправил Хибари. «Странная форма», «жаркая форма», «длинная форма». Каждый раз Мукуро называл её как угодно, но только не правильно.       — Хорошо. Что насчёт того, что я ношу серьги?       — Это запрещено. Ты точно читал устав?       — Я знаю, что это запрещено, но тебя ведь это не беспокоит.       — Беспокоит.       Мукуро чему-то обрадовался, хотя Хибари и так не скрывал своего к нему внимания — странно, если лишь этому.       — Замечательно. Давай я перестану носить серьги, а ты начнёшь носить эту булавку? Тогда общее количество украшений в школе уменьшится.       Хибари почувствовал что-то похожее на тревогу: он не одобрял украшения — они противоречили дисциплине и вообще привлекали много ненужного внимания, а значит смотрелись безвкусно, — но почему-то ему не нравилась мысль о том, что Мукуро мог вдруг взять и отказаться от них на три года.       Но было кое-что другое, что ему однозначно не нравилось видеть.       — Лучше начни затягивать галстук, — предложил Хибари спокойно, стараясь не показывать радость от внезапного озарения.       — И этого будет достаточно?       — Ты будешь затягивать его каждый день и по всем правилам. Тебя научить?       Настороженность на лице Мукуро сменилась весельем.       — Я умею, но давай. Научи.       Мукуро правда умел завязывать галстук, но Хибари успел насладиться его обучением до того, как это понял.       Хибари не ожидал от человечества многого, но даже так иногда оно его разочаровывало. Достойный ему принадлежать Мукуро свободно разговаривал на японском, итальянском и английском — а некоторые люди не понимали даже язык силы. Когда он видел, что некоторые ученики до сих пор позволяли себе нарушать школьные правила, он злился, но в таких случаях он быстро приходил в себя под аккомпанемент испуганных криков. Иногда ему везло меньше, и его настроение портилось из-за встреченного где-нибудь граффити или выброшенного прямо на улице мусора — на территории школы ничего он ни разу подобного не видел, но это слабо его утешало. В последнее время он успокаивался в таких ситуациях благодаря Мукуро: тот с удовольствием соглашался и на драки, и на секс, и на их различные комбинации. Любая злость стоила следовавшей за ней в меру грубой награды, и всё равно Хибари предпочёл бы жить в идеальном мире — в мире, где Намимори не нужно было постепенно изменять к лучшему.       Уроки полового просвещения, к счастью редкие, каждый раз напоминали Хибари о том, что ему предстояло ещё много работы. Рассказы о том, как изменялись тела в пубертате, не вызывали у него особых эмоций, но то, сколько раз в средней школе он слышал про передающиеся половым путём заболевания и контрацепцию, намекало: в Намимори тема подросткового секса была актуальной. Хибари относился бы к этому терпимо — с привычной лёгкой неприязнью из-за того, что секс подразумевал толпы как минимум из двух человек, — если бы пару лет назад он не наткнулся бы по случайности на статью о том, как коррелировали подростковые беременности с уровнем жизни. Хибари не нравилось то, что все эти лекции намекали на скрытые проблемы, которые он не замечал — и вместе с тем он испытывал удовольствие от того, что никто другой не решился бы на такую долгую и отчаянную борьбу. Чем больше в Намимори обнаруживалось проблем, тем осмысленнее становилась война за дисциплину. Хибари не сдавался из-за масштабов грядущей работы, но иногда он испытывал из-за мыслей о ней усталость.       После очередного занятия, посвящённого его нелюбимой теме, он поднялся на крышу в глубокой задумчивости. Он рассчитывал сразу подраться с Мукуро и отвлечься от мыслей, но тот первым перехватил его за плечо.       — Всё в порядке? — обеспокоенно поинтересовался он.       — Да, — глухо ответил Хибари.       — Давай поговорим.       Очень быстро — Хибари не успел выставить тонфы, — Мукуро поймал его запястье. Несильно: прося, а не указывая. При этом он всё равно смотрел сверху вниз, и это бесило.       — У тебя две минуты, — холодно отозвался Хибари, выдернув руку, и пошёл к облюбованному месту.       Он так и стоял, не видя смысла садиться на считанные минуты, а вот Мукуро опустился рядом, поднял руку и потянул его вниз за кончики пальцев. Вздохнув, Хибари всё-таки устроился возле него и скрестил на груди руки.       — Расскажи, что случилось, — прошептал Мукуро на ухо и несильно подул на мочку.       Хибари отсел от него.       — Ты прекрасно слышал всё на занятии.       — Слышал что? — Мукуро, будто бы очень довольный, коротко рассмеялся. — Во-первых, мы не практиковали ничего такого, от чего ты бы мог заразиться. Во-вторых, ты правда думаешь, что я чем-то болею?       — Не в этом дело. — Хибари знал, что за таким ответом последует дальнейший расспрос, и без особого желания объяснил причину плохого настроения сам: — Я про то, что сексуальные отношения в нашем возрасте рассматриваются как проблема.       Всё так же посмеиваясь, Мукуро вновь сократил расстояние между ними и положил голову на плечо Хибари.       — Перестань. Никто из нас не может залететь, и это уже избавляет нас от основных рисков. Да, как подростки мы действительно безответственно отнеслись к барьерной контрацепции, но никто из нас всё равно ничем не болеет. — Мукуро рассказывал об этом с лёгким весельем, и Хибари почувствовал себя задетым. Он пренебрегал презервативами не из-за возраста, мешавшего осознать их важность, и не из-за веры в безопасность орального секса, а потому что он точно знал об отсутствии рисков: Мукуро не стал бы от него ничего скрывать. — Это не связано с сексом, но ещё ранние отношения могут навредить психике. Впрочем, до мафии им в этом далеко.       Мукуро замолчал, хотя Хибари готов был слушать его дальше: нравоучения от Мукуро как-то не раздражали. Как Хибари и рассчитывал, вскоре тот решил вновь заполнить тишину словами:       — Я подумал, что если кто-то из нас умрёт, то сейчас это ударит по второму сильнее, чем в более зрелом возрасте. Если бы я был постарше, я бы подумал об этом ещё до начала наших отношений, но мы ровесники в равных условиях, так что извини.       С тем же успехом Мукуро мог попросить прощения за то, что он соглашался на драки. Извинение прозвучало глупо, зато Хибари уловил его позицию насчёт старших и младших партнёров. Он разделял её и сам, а теперь ещё и получил официальное разрешение её применять. Разговор уже прошёл не напрасно.       — Меня бы задела твоя смерть, только если бы ты умер от чужих рук, — с прохладой поправил Хибари. Пока он не мог придумать, как и зачем он мог бы убить своего лучшего соперника и любовника, так что Мукуро, по сути, сказал то же самое — просто не так уважительно.       — Как скажешь.       Хибари погладил Мукуро по голове и уже подумал о том, чтобы перейти к драке, но у него ещё остались вопросы.       — Ты уверенно говоришь про психику. Разбираешься?       — У меня, конечно, нет профильного образования, но я интересовался тем, как у людей всё устроено. С психологическими травмами и прочим.       Иногда Хибари становилось интересно, как Мукуро жил в Италии: чем он занимался, где учился, кто привёл его в мафию. Такие вопросы задавать было сложно и, наверно, бессмысленно. Мукуро умел отмалчиваться, когда хотел что-то скрыть, и явно недолюбливал разговоры о прошлом.       — Теперь-то в чём дело? — с лёгким весельем спросил он, дотронувшись до подбородка Хибари ладонью.       — Ни в чём.       — Я вижу, что ты о чём-то думаешь.       Мукуро так пугающе точно подмечал настроение, будто он по-настоящему разбирался в людях.       — Проблема не в том, что у нас отношения. То, какие темы обсуждают на половом воспитании, зависит от школы. Количество выделенных часов тоже. Если об этом так много говорят, значит в Намимори с этим проблемы.       — Или их наоборот нет, потому что школьникам предоставляют развёрнутую информацию. Да и к тому же, какая разница, что там у остальных?       Хибари слегка воодушевился тем, что местами он всё же обгонял Мукуро по социальным знания — и разочаровался, потому что приятное мнение по этому вопросу больше не казалось ему авторитетным.       — Существует корреляция между уровнем жизни и подростковым сексом. Я хочу, чтобы Намимори был самым благополучным городом, и меня бесит, что сейчас это не так.       — Лично я ещё не видел более спокойного города. Ты зря делаешь выводы, даже не имея толковой статистики. Я уверен, что часы секс-просвета коррелируют с уровнем жизни не так, как ты думаешь.       Хибари недовольно дёрнул Мукуро за длинную прядь, и тот отстранился, сел напротив и напустил на себя оскорблённый вид. Его выразительное лицо сбивало с мыслей.       Недолго подумав, Хибари мысленно допустил, что он, возможно, всё же сгущал краски из самолюбия. Даже если ему нравилось воображать, что со всех фронтов Намимори атаковали самые разные проблемы, и только благодаря его железной руке город оставался всё таким же прекрасным, это — возможно — не совсем точно описывало реальное положение дел.       Хибари любил свой город и даже мысленно не хотел его принижать. Мукуро помог ему увидеть ошибку и этим заслужил лишнее уважение.       В принципе, в благодарность за этот разговор Хибари был готов попробовать кое-что новое.       — Ты ведь уверен, что конкретно у нас с тобой всё нормально? — спросил он, чтобы после согласия сразу перейти к делу.       — Да, конечно. Я бы предложил тебе до конца школы поставить наши отношения на паузу, раз эта тема тебя так беспокоит, но мы принадлежим к мафии. Нам нельзя думать о будущем.       Если бы Мукуро понял, что своей многословностью он только что отказался от минета, он бы, наверно, сразу научился молчать.       — Почему? Если мафия начнёт нам мешать, мы просто уйдём.       Мукуро покачал головой. Заколка съехала; он снял её и снова убрал от лица длинные тяжёлые пряди. Кажется, вопреки школьным правилам, он отращивал волосы. Ему шло.       — Мафия нас не отпустит. Разве что… — Неискренне улыбнувшись, Мукуро поднял печальный взгляд. — Ты пообещаешь мне всегда быть на моей стороне?       То, зачем он постоянно заводил этот дурацкий разговор про «свою сторону», стало вдруг очевидным. Трусливый побег как единственный шанс спастись — Хибари не признавал такое; если бы мафия захотела испортить ему жизнь, он бы принял бой и вышел из него победителем. Убить сотню, чтобы оставшиеся тысячи побоялись к ним лезть.       — Я никогда этого не пообещаю, — хмуро заверил Хибари. — Если ты скажешь, что именно ты хочешь сделать, то мы это обсудим.       Частью души он надеялся услышать, что Мукуро планировал не побег, а восстание.       — Я не могу.       — Ты не доверяешь мне, — заметил Хибари без лишних эмоций. — Так почему я должен тебе доверять?       — Дело не в доверии. Я не хочу тебя в это втягивать.       — Я хочу, чтобы ты мне всё рассказал.       С тоскливым видом Мукуро покачал головой.       — Извини, но ты не понимаешь, о чём ты просишь.       Хибари давно вырос из того возраста, когда кто-то имел право принимать решения вместо него, а Мукуро никогда и не был его родителем. Он вообще был младше.       — Ты хочешь, чтобы мы сбежали от мафии?       — У меня на неё другие планы.       — Ты хочешь разрушить мафию вместе со мной?       Мукуро на миг растерялся.       — Нет. Конечно же нет, это глупо.       Сняв пиджак, Хибари подцепил повязку и раскрыл булавку.       — Держи, — сказал он и кинул пиджак куда-то в плечо Мукуро. Прикреплять повязку к уже надетой рубашке было не слишком удобно, но Хибари привык. — Я старший, и я за тебя отвечаю.       Мукуро рассмеялся, и булавка несильно кольнула кожу.       — Ты старше меня на месяц, я говорил не про такую разницу в возрасте. Спасибо, конечно.       Он даже не подумал надеть пиджак.       — Оденься, — посоветовал Хибари, с равнодушием доставая из сумки первый попавшийся под руку учебник — он планировал использовать его как столешницу, а не как источник знаний, — и бумагу с карандашом. — Что именно ты сегодня не понял?       — Давай лучше подерёмся?       Зря Мукуро отговаривался теперь, когда на обеденном перерыве он сам рассказал о своей проблеме. Может, физически они и были ровесниками, но морально Хибари опережал его минимум на год, если не на все десять.       — Нет. Я ответственен за твой уровень образования.       Почувствовав на плече тяжесть и увидев, что Мукуро положил на него голову, Хибари приложил все усилия, чтобы сохранить хладнокровие.       Когда Хибари поверил, что Мукуро усвоил тему уж точно не хуже большинства одноклассников, он захотел вознаградить и себя, и его хорошей дракой — но Мукуро сбежал: крепко обняв руку, он совершенно бессовестно заснул. Смысла будить его не было — сонным он бы всё равно сражался плохо. Мысленно повторив эту фразу несколько раз, Хибари в неё поверил и тоже решил вздремнуть. Он приобнял Мукуро, мимолётно его перед этим погладив, и закрыл глаза.       Думая перед сном о будущем, с лёгкой обречённостью он снова и снова приходил к выводу, что какие бы проблемы он ни выдумывал, в старшей школе его безудержная борьба за дисциплину была не нужна. Три года он жил, чётко осознавая смысла каждого своего действия, а теперь он снова оказался обычным человеком, жившим без каких-то особенных целей. Вместо свободы Хибари чувствовал скуку.       С другой стороны, у него появился Мукуро. Во время подготовки к Конфликту Колец Хибари отметил несколько удачных мест для драк неподалёку от Намимори. Мукуро ещё их не видел — точно также мимо него прошли местные достопримечательности.       Может, они могли посмотреть на них и без драк. Может, им стоило вместе посетить все сезонные фестивали.       Хибари прикинул план действий на ближайший год, и он, хотя в нём не было ни единого рейда, выглядел интересно.       Хибари отбил все просьбы Мукуро насчёт школьной формы: тот не сразу понял, что «у нас всё серьёзно» — это было не так — не служило поводом забивать на общие правила, а местами означало даже более жёсткие рамки. На втором году старшей школы, когда Мукуро завёл новую дурацкую привычку, Хибари запретил ему упоминать в постели цветы и еду, включая слово «сладкий». Быстро перестроившись, Мукуро заработал новое ограничение: больше он не должен был делать какие-либо сравнения во время секса. Его тоже хватило ненадолго, и вскоре Хибари ввёл последнее, ультимативное правило, согласно которому Мукуро лишался права комментировать свои действия и ощущения до, после, во время, найдёшь-лазейку-пожалеешь-об-этом секса.       Следующий запрет — уже на другую тему и прозвучавший спустя пару месяцев — касался любых неочевидных обращений, напрямую не связанных ни с именем, ни с фамилией: Хибари не считал «на итальянском это звучит естественнее» достойным внимания аргументом.       Дурацкие комплименты интеллекту и творчеству Мукуро по-прежнему делал — Хибари каждый раз не хватало твёрдости, чтобы его остановить.       Со времён обещания Мукуро носил галстук затянутым: ни разу он не попытался «забыть» о своих словах или по случайности завязать слабый узел. Он выпрашивал послабления в другом: ему хотелось каждый день надевать яркие рубашки и вызывающие сапоги. Хибари держался непреклонно, пока не услышал первое по-настоящему безумное предложение. До встречи с Мукуро он и предположить не мог, что сила воли его когда-нибудь подведёт.       Мысленно Хибари извинился перед Дисциплиной. То, что Мукуро, студент старшей Намимори, зимой надел летнюю форму для средней школы, причём женскую, противоречило как уставу, так и здравому смыслу.       Но как же Мукуро шло.       Он сидел на краю стола и покачивал ногой в длинном чёрном чулке, украшенном полупрозрачным узором, — ещё одно явное отклонение от правил, за которое он должен был понести наказание.       — Как их укорачивают? — спросил Мукуро вместо того, чтобы раскаяться. В руках он держал край юбки.       — Ты осознаёшь, у кого ты это спрашиваешь?       — У человека, явно знающего ответ.       — У лидера двух Дисциплинарных комитетов. Нельзя укорачивать юбки.       — И всё же, как это обычно делают? Чтобы я случайно не допустил ту же ошибку.       Как будто Хибари знал — за формой следили его подчинённые.       Ткань прикрывала ноги Мукуро лишь до середины бедра, и открывать их ещё сильнее было уже преступно. Хибари точно сошёл с ума, если он, вопреки высоконравственным словам, хотел это сделать. Раньше он пару раз видел, как кто-то из его комитета делал школьницам замечания по поводу формы, и после каких-то несложных манипуляций юбки быстро возвращались к исходной длине. Получалось, их не ушивали. Сосредоточившись, Хибари попытался вспомнить, какие именно действия он подмечал краем глаза. Жаль, что раньше он не приглядывался.       Шагнув к Мукуро, он твёрдо положил ладони на верх его юбки.       — Я попробую сам, — предупредил Хибари. Мукуро соскользнул со стола и послушно встал. — Не уверен, что будет держаться.       У Хибари явно что-то получалось, и вскоре Мукуро, мягко перехватив его руки, сказал:       — Достаточно.       — Можно сделать ещё короче.       — Достаточно. У тебя нет чувства меры.       Хибари опустил взгляд на бесконечные каблуки, тоже запрещённые школьными уставами как средней, так и старшей Нами. Он не просил Мукуро надевать такую обувь: как минимум она была неудобной, как максимум — наносила вред позвоночнику.       На щёку Хибари легла прохладная ладонь, и он, закрыв глаза, позволил втянуть себя в поцелуй.       После этого случая Мукуро решил, что он имел какие-то особые права на кабинет Дисциплинарного комитета — и заодно на комнату для межкомитетских собраний. Хибари даже не знал, мучился он или наслаждался, когда во время важных разговоров Мукуро держал во рту его член — иногда даже не скрываясь под покровом иллюзий. Чтобы запретить ему это делать, нужна была такая сила воли, в существование которой хоть у кого-то Хибари не верил.       Комнату Дисциплинарного комитета Мукуро использовал ещё и для отдыха после спортивных занятий. Хибари не думал, что тот действительно уставал, но охотно делал для него массаж ног.       Хибари не видел особых различий между мужчинами и женщинами; каждый человек или мог за себя постоять, или нет. Мукуро относился к этой теме ещё проще: даже закреплённые в кодексе Намимори нормы внешнего вида не имели для него особенного значения; на чулки он вообще согласился с удивительной лёгкостью. После их первой игры с переодеванием они лежали на диване в приёмной, и Хибари, ненадолго задумавшись об уместности, спросил, был ли у Мукуро фетиш на ношение женского. Обычно Мукуро относился к вопросам на тему секса снисходительно, иногда иронично; в тот раз он замялся. Сначала Хибари угадал в этом смущение, но быстро понял свою ошибку.       О своём непонимании некоторых предрассудков общества Мукуро рассказал отстранённо и почти что виновато, будто он обязан был разделять мнение большинства. Будто сам Хибари строил свою жизнь от чужих ожиданий, хотя в двенадцать его тоже безуспешно убеждали во многом: например в том, что ребёнок не сможет захватить контроль сначала над школой, а потом и над городом. Наказывая Мукуро за дерзость, Хибари несильно оттянул резинку чулка и отпустил её — та щёлкнула по голой коже. «Дело не в обществе, — ухмыльнулся он. — Дело в том, что подобная одежда непрактична». Спор не завязался — наверно, Мукуро просто поленился в него лезть.       Хибари казалось, что сам он тоже легко относился к любой одежде — он ведь мог сражаться и побеждать в чём угодно, — но на деле, когда спустя время он поменялся с Мукуро ролями, ему стало неуютно. У Мукуро в голове не сидели вбиваемые с детства стереотипы, а Хибари просто умел их игнорировать. Это женская одежда — щелчок, — это ничего не значит, — щелчок, — всё хорошо.       Его спокойствие растворилось, как только он посмотрел в зеркало. Он не почувствовал себя униженным или слабым, но сразу же понял: кто-то в женской одежде выглядел ослепительно, а кто-то — нелепо. Помня, что они уже договорились, Хибари с неохотой вышел к Мукуро в платье, и тот не рассмеялся — он сыпал комплиментами и, наверное, восхищался даже искренне, но Хибари расслабился, только когда разделся. Потом, уже в другой раз, он стоял на коленях перед диваном в обычной мужской школьной форме, пока пиджак с красно-жёлтой повязкой висел на плечах Мукуро, и вот тогда отвратительная игра его завела — Хибари впервые в жизни почувствовал себя непристойным и отказался когда-либо повторять этот опыт, но возбудился он почти что до стонов. Платья, если только они не облегали бёдра Мукуро, и близко не вызывали у него подобных эмоций. Чулки ещё и неудобно натягивались, поэтому в первый же раз с ними Хибари нечаянно порвал их ногтями. «Как ты их надевал?», — удивился Мукуро и быстро добавил: — «Ничего. Так даже лучше». Хибари снова поверил его словам, но энтузиазма они не добавили.       К счастью, Мукуро не требовал справедливости и без споров облачался в женское гораздо чаще — но он мог передумать. Понимая это, Хибари торопливо и жадно пробовал на нём всё, на что хватало его фантазии. Их игры кончились по-другому — не из-за того, что Мукуро устал и навсегда от них отказался. Хибари сам заскучал, когда примерил на него почти все основные модели и убедился, что ничего лучше школьный формы по-прежнему не существовало. Вообще говоря, у него в голове ещё оставались идеи, но эстетические предпочтения Мукуро их ограничивали: надевать то, что совсем не нравилось ему внешне, он отказывался. То ли недоступная добыча всегда казалась самой желанной, то ли им просто не повезло с несовпавшими вкусами, то ли эта прихоть тоже навсегда бы исчезла, стоило её только хоть раз воплотить её в жизнь, но те варианты, которые Мукуро категорично отбросил, вызывали у Хибари особенно яркие чувства. Не думая об этом всерьёз и часто, он планировал как-нибудь и когда-нибудь всё-таки увидеть Мукуро в особенно сексуальных образах.       Только одно прозвище — кроме логичного «Кё», если оно им вообще считалось, — Хибари неожиданно для себя принял: асур. Изначально Мукуро использовал его в шутку и тут же объяснился в ответ на недоумение. Хибари понравились его слова.       Мукуро совершенно не разбирался в буддизме, в его трактовке из уравнения выпадала карма, условно заменявшаяся осознанной местью, а мир людей оказывался худшим из миров — но он излагал своё мнение так вдохновенно, что любые другие источники казались на его фоне куцыми и фальшивыми: даже с учётом того, что Хибари банально знал, где именно Мукуро допускал грубые ошибки. Из всего учения Мукуро выбирал только то, что ему нравилось, и даже к этим постулатам он добавлял что-то своё. В асуры он записал их обоих, вычленив из всего списка характеристик тройку самых приятных: гордые, воинственные и не люди. Это звучало забавно.       Мукуро не хватило наглости — вряд ли фантазии — записать себя в ряды дэвов: это за него сделал Хибари. Сильный, умеет творить иллюзии, определённо не человек — по их правилам ничего большего и не требовалось. Хибари воспринимал особый язык просто игрой — не более серьёзно к этому относился и сам Мукуро. Они отличались от остальных людей, и в том, что они это подчёркивали, не было ничего удивительного.       Хибари не рисовал со школьных времён, но, кажется, навыки он не растерял. Глядя на готовую картину, он думал о том же, о чём и тогда: понятно, что изображено, даже соблюдены основные правила — но некрасиво.       Мукуро сидел за подключенным к сети ноутбуком; он купил штук пять запасных аккумуляторов, но всё равно забывал их заряжать. Он повернул своё крутящееся кресло так, что его спинка упёрлась в столешницу, и мягко улыбнулся.       В руках Хибари держал лист плотной бумаги — рисунком к себе. Мукуро не выражал никакой тревоги по этому поводу — он и заинтересованным-то не выглядел.       — Ты говорил, что я хорошо рисую, — напомнил Хибари и перевернул лист: — Что я нарисовал здесь?       Мукуро с напряжённым видом уставился на рисунок, помолчал и растерянно посмотрел Хибари в глаза, будто не понимая, должен ли он был на самом деле ответить или просто нарвался на глупую шутку. Он так внимательно, так напряжённо разглядывал почти что пустую комнату с залитым кровью столом возле стены, что Хибари окончательно убедился: сегодняшний кошмар Мукуро серьёзно задел.       — Моё воспоминание, — медленно ответил он после паузы. — Где ты его увидел?       — В твоей комнате утром. Пока ты спал.       Опустив голову, Мукуро тихо хмыкнул.       — Когда мне было лет восемь, я увидел фильм о том, как забивают коров, — объяснил он слегка отстранённо. — Думаю, его создатели несколько преувеличивали. Сейчас я отношусь к этому спокойнее, но мне до сих пор иногда снятся кошмары. Вчера я устал, и мой самоконтроль ослаб. Надеюсь, это не повторится.       Хибари пару раз снились неприятные сны, и ненужная жестокость к животным тоже вызывала у него дискомфорт. Это почти не считалось слабостью.       Мукуро редко ночевал у него дома, но Хибари не раз замечал в его комнате клочки Тумана. Эпизоды увязались в картину.       — Понятно, — сказал он задумчиво. — Я не начал относиться к тебе из-за этого хуже.       Заметно расслабившись, Мукуро встал и потёрся носом о нос Хибари.       Хибари не понимал, что он должен был сказать: что он всегда знал о грядущем ударе в спину — и терпел ложь, терпел неуважение; или что он не ожидал ничего подобного — и был наивным идиотом. Хибари даже не понимал, какой вариант больше походил на правду.       Может, он должен был догадаться. Семь лет подряд Мукуро открыто ненавидел этот мир, презирал людей и изо всех сил отделял себя от их уродливой массы. Ему часто снились кошмары, он любил убивать и убивал каждый раз жестоко, он уходил от вопросов о детстве. Однажды он попался с таблетками; Хибари поискал в интернете, в каких случаях они применялись, и выяснил, что лекарство относилось к сильнодействующим нейролептикам, к тому же устаревшим. Список побочек и любопытство заставили его спросить у Мукуро, кто и почему назначил ему это средство. Мукуро «успокоил» его отсутствием диагноза: к специалисту, по собственному заверению, он не ходил. Хибари уважал психиатров меньше, чем остальных врачей, а к их клиентам, не способным без посторонней помощи справиться со своими проблемами, и вовсе относился с лёгким презрением — но в тот день он пересмотрел свои взгляды. То, что Мукуро сам прописал себе таблетки, взбесило его ещё сильнее, и он отобрал блистер, и он сделал внушение, и он с тех пор следил за тем, чтобы Мукуро не начал снова пить какую-нибудь дрянь, особенно без предварительной диагностики. О том, почему Мукуро вообще назначил себе лечение, Хибари почти не задумался, удовлетворившись глупым ответом про кошмары по ночам и болящую голову, — в те дни им обоим не хватало времени на нормальный отдых, а Мукуро и без недосыпа творил херню. Если бы Хибари хоть раз сосредоточился тревожных признаках и чуть-чуть надавил, он бы обо всём догадался. Если бы он не начал подыгрывать с асурами, дэвами и никчёмным тупым человечеством — может, Мукуро и сам бы выбрался из пучины обиды и злости на Эстранео.       Как бы то ни было, Мукуро сам решил ему не довериться — Хибари простил бы ему уничтоженный мир, но не это.       Когда Ямамото признался, что он всегда видел сквозь иллюзии лучше, чем Мукуро предполагал, Хибари не сразу вспомнил о том, что они вдвоём творили в школе под покровом Тумана. Потом до него дошло, и он не разозлился на Мукуро ещё сильнее лишь потому, что любое чувство имело предел.       Ямамото знал об этих отношениях со времён средней школы — и всё это время молчал. И посмел на собрании сказать, что предателя нельзя было оставлять в живых.       После того, как они подрались, Хибари немного успокоился и нашёл в себе силы на то, чтобы обсудить ситуацию словами, а не оружием. Он сам ещё не знал, что делать с Мукуро, но зачем-то его выгораживал — наверное, потому что Ямамото выдумал какую-то нелепую историю про обманщика и его до сих пор не способную открыть глаза жертву. Хибари ещё раз подрался с ним и снова перешёл на слова. Кажется, в этом цикле, иногда совмещая фазы, они кружились пару часов.       В итоге Ямамото поверил, что в пятнадцать Мукуро не рассчитывал извлечь пользу из отношений, и даже пообещал поговорить с Гокудэрой.       Хибари так и не знал, что ему делать.       На вопрос о том, что он ещё скрывал, кроме навыков, Мукуро какое-то время честно перечислял остальные свои грехи. Он просил помощи на тестах, хотя мог искать ответы в учебниках; не носил заколки, чтобы выпросить этим подарок; вообще обращался за мелкой помощью, потому что так он использовал какой-то глупый психологический трюк. Нейролептики он пил не один раз, во время курсов он с трудом возбуждался и совсем не мог кончить, да и вообще чувствовал себя немного зомби — из-за этого, а не из-за дел, он иногда избегал встреч. Мелкие зрительные галлюцинации его, иллюзиониста, всё равно пугали сильнее, чем побочные эффекты от самоназначенных лекарств. Ещё Мукуро часто держал оскорбления при себе, боясь поссориться и лишиться рычага влияния на Вонголу. «По крайней мере этим я успокаивал свою гордость», — уточнил он сразу после признания.       «Если бы я предложил, а ты отказался, это был бы конец для кого-то из нас», — от этих слов в груди Хибари вспыхнула ярость, потому что он видел другие исходы; Мукуро просто не подумал о них, и всё этим испортил. «Если бы ты согласился, я бы никогда не простил себе этого. Я был готов положить на войну с мафией свою жизнь, а не наши», — и Хибари почти ударил Мукуро ещё раз: за то, что он принял решение в одиночку, и за то, что он хотел расплатиться за борьбу жизнями — а не очистить планету одним быстрым победоносным рейдом. Вдвоём — они бы смогли.       Хибари хотел убедить себя в своей правоте, и он даже получил подтверждение, что Мукуро плёл свою паутину лжи осознанно, не под влиянием момента, но в тот день Хибари понял ещё кое-что важное. Со школьных времён он догадывался, что если он навредит Мукуро всерьёз, им обоим это не понравится — так и вышло. Мукуро вскрикнул от перелома, это резануло Хибари по сердцу, и он сдался. Мукуро нужно было или простить, или добить, причём для второго весь этот предварительный разговор не требовался, а Хибари ненавидел вести себя непоследовательно.       — Поедем на базу, — сухо сказал он. — Займёмся твоей рукой.       Он старался не думать о том, что сначала ломать кость, а потом заботиться о лечении перелома было настолько же глупо. Разрывавших на части сомнений ему хватало и так.       Пытаясь не думать о произошедшем и просто жить дальше, они относились друг к другу до нелепого осторожно, и Хибари тошнило от этой фальши. Он чувствовал, что одно неловкое слово могло теперь всё разрушить, — и всё чаще задумывался, что так, может быть, вышло бы даже лучше.       С презрительной усмешкой Мукуро смотрел на труп в цветастой одежде.       — Иногда мне кажется, что у некоторых иллюзионистов нет чувства меры. Может, даже у всех иллюзионистов, кроме меня.       Хвост Мукуро можно было три раза обернуть вокруг ладони, и даже тогда её ребро ещё не упиралось в затылок. Мукуро на постоянной основе носил больше серег, чем среднестатистический мужчина примерял за всю жизнь. Его любимые сапоги закрывали колени.       Он надевал кожаные брюки три-четыре раза в неделю.       Хибари не то чтобы скрывал своё мнение о его стиле — как правило он просто не думал о том, что именно Мукуро носил. Как и Кэн с Тикусой, как и Вонгола, как и все остальные из числа тех, кто молчал. Всеобщее безразличие, повальная вежливость и страх перед свойственной иллюзионистам несдержанностью оставляли Мукуро в неведении. Кто-то должен был сказать ему правду.       Раньше его разговоры про стиль и чувство меры очень напоминали самоиронию, но та уже давно перешагнула разумную грань.       — Мукуро, — обратился Хибари, положив руку ему на предплечье.       — Да?       Хибари скользнул по предплечью вниз, пальцами дотронулся до обрезанной перчатки и коротко погладил сквозь неё ладонь, то и дело задевая прохладный металл нашивок. Мукуро не должен был воспринять слова как брошенную в запале грубость, плохо соотносившуюся с реальным положением дел.       — У всех иллюзионистов нет чувства меры.       Недолго Мукуро помолчал, глядя внимательно и с подозрением.       — В смысле — у меня его тоже нет? — на удивление спокойно уточнил он.       — Ты одеваешься как бунтующий против родителей подросток с отвратительным вкусом.       Мукуро широко улыбнулся.       — Ничего страшного. Знаешь, даже не обидно слышать это от человека, с окончания школы не вылезающего из костюмов.       Развернувшись, он застучал металлическими набойками по каменному полу. В такт шагам покачивались цепочки его ремня.       Он что-то говорил про костюмы.       Когда они снова начали шутить друг на другом, Хибари наконец-то понял, что они вернулись к былым временам. Он на пробу ещё раз мысленно перечислил грехи Мукуро, и убедился, что он всё ещё мог почувствовать из-за них боль — но уже мог на них не зацикливаться.

***

      Недосып, перемешанный с нагрузкой на мозг от иллюзий, быстро выливался в чёрную пустоту по ночам. Даже если Мукуро что-то снилось в последние дни, он не испытывал к видениям никаких эмоций и, проснувшись, мгновенно о них забывал. То ли от необычного места, то ли от тепла под боком он увидел во сне что-то мягкое, уютное — и привычно ускользнувшее под утро.       Он скучал по пробуждениям без головной боли.       Хибари не дал хорошему настроению продержаться долго. Строгое «иди сюда» — и всего лишь поцелуй; «я тут подумал» — и мысль о том, что Мукуро нужно было купить новый просторный шкаф в комнату; «уверен, что сегодня вечером ты будешь свободен?» — и напоминание о том, что Мукуро иногда путался в датах. Всё утро он невыносимо близко подходил к тому, чтобы загадать желание, и каждый раз делал вид, будто Мукуро это лишь чудилось.       Мукуро из последних сил скрывал своё волнение. Он стоял в полушаге от того, чтобы сдаться и попросить о снисхождении. У Кё, конечно, отсутствовала совесть, но если он издевался намеренно, то издевался ради веселья. Может, проще было дать ему увидеть то унижение, на которое он рассчитывал.       В бою Хибари привычно бросил взгляд на Мукуро. Тот, зажатый в угол тремя противниками, не кричал просьбы о помощи и не паниковал. Хибари посмотрел на него как раз вовремя: методично, без лишних движений, Мукуро нанёс три удара почти без амплитуды: его трезубец едва заметно отклонялся назад и тут же качался вперёд. Враги, один за другим, падали с пробитыми животами.       Тоже привычно, Хибари залюбовался, и это почти стоило ему пробитого бока — он сражался не совсем против ничтожеств. Если всех этих людей синдикат иллюзионистов использовал в качестве пушечного мяса, то что из себя представляла верхушка?       Предвкушая дальнейшее, Хибари быстро облизал нижнюю губу.       Поняв, что защититься по-другому уже не выйдет, Мукуро выставил барьер: заметный, полупрозрачный, блестящий. Два сгустка Ураганного Пламени на лету вытянулись в двух восточных драконов, врезались в барьер, на миг исчезли — и полетели обратно.       У врага было слабое сердце: он упал до того, как встретил свою же атаку.       Мукуро оглянулся на Кё, убедился, что тот уже заканчивал, и позволил себе опереться на трезубец. Тот исчез раньше, чем Кё обернулся.       Когда Кё подошёл ближе, Мукуро уже выровнял сбившееся дыхание.       — Новая техника?       Мукуро натянул улыбку.       — Обычный барьер и немного спецэффектов.       — Красиво, — без восторга признал Кё. — Почему ты не позвал меня?       — Я и сам справился.       — Хм.       Мукуро готов был поклясться: Кёя использует своё выигранное желание прямо сейчас. Как-нибудь унизительно.       Однажды Хибари слегка ошибся. Обычная мантра — «я принял лучшее решение из возможных» — в тот раз не сработала: иллюзионисты как-то исторически нарушали привычный ход вещей, хотя в этот раз дело даже не касалось Рокудо Мукуро.       Сам Мукуро не понял, что дело его не касалось, и полез в него со всей настойчивостью. Сначала он убедил Хибари подробно выговориться, а потом — правдой, неправдой и запрещёнными методами затащил его в бар. Хибари не собирался пить, и Мукуро, как выяснилось, тоже. Как только он, «извиняясь от лица всех иллюзионистов», встал посреди толпы на колени, Хибари понял, что ему, в принципе, повезло упустить цель. В школьные годы Мукуро, конечно, делал похожие вещи, но как-то менее нагло.       Чуть позже он даже решил: людям, не встречавшимся с Хранителями Тумана, можно было лишь посочувствовать.       Когда Мукуро рисковал собой из-за излишней самоуверенности, Хибари забывал о тех своих выводах — в такие моменты он всем сердцем ненавидел иллюзии. Если бы он уважал Мукуро чуть меньше, он бы давно запретил ему лезть в бои настоящим телом.       Чтобы сдержаться и не сказать ничего лишнего, Хибари направился вперёд. Мукуро в пару шагов нагнал его и пошёл рядом, почти что плечом к плечу.       — Я всё думаю над названием для этой техники, — признался он таким тоном, будто они вышли на прогулку, а не охотились на его врагов. Сейчас молчание было уместным, даже когда затягивалось, но Мукуро этого не чувствовал. — Может быть, «Барьер Ада»?       — Ты втягиваешь меня в разговор.       — Конечно. Твоё мнение для меня многое значит.       — «Отражающий барьер», если тебе правда не пришло это в голову.       — Спасибо.       Мукуро даже не скрывал недовольство — его проблемы. Хибари прощал ему любовь к риску, независимость и даже желание всё делать по-своему — все те привычки, которые он когда-то позволял только себе. Если Мукуро рассчитывал ещё и на открытое одобрение, то он чего-то не понимал.       Забавно, что ядром организации считались иллюзионисты: бой с Ураганами создал больше проблем. Иллюзионисты попытались скрыться, но у них ничего не вышло. Сначала Мукуро поймал в ловушку одного, потом, угрожая ему, нашёл остальных.       Комната превратилась в джунгли: пол покрылся зеленью, и вокруг врагов обвились лианы. Толстые стебли удерживали их на месте, затыкали им рты, сковывали руки — Хибари почти взревновал. Не поддавшись глупому желанию уйти в нахлынувшие воспоминания — даже Мукуро редко так делал во время боёв, — он осмотрел кисти врагов. Пальцы лишь одного из них украшали неплохие кольца, прочие же довольствовались мелочью, которую ни к чему было даже подбирать.       Хибари ожидал услышать стандартную долгую речь: о том, почему Мукуро идеален и почему ничтожны все остальные. Вместо этого тот рассказывал о своих Путях. Хибари словно попал на нудную лекцию, материал которой он давно уже знал. Сам он не мог вынести из слов что-то новое, а врагам всё равно оставалось жить считанные минуты — да и то лишь потому, что Мукуро не спешил.       Как же долго.       Тонфы привычно легли в ладони, и Хибари выставил руки вперёд. Одно только слово — или даже молчание, — и он бы раскидал врагов за секунды.       — Хибари-кун, — совсем тихо сказал Мукуро с лёгким укором. Отстранённое обращение хлестнуло пощёчиной — он бы не нашёл оскорбления, сработавшего лучше.       Хибари помнил план, но этот спектакль одного актёра его утомлял. Представление шло для него: не для тех же, должен был умереть в ближайшие пятнадцать минут. Хибари имел право менять его ход.       — Ускорься, — потребовал он.       Чужая добыча. Не трогать. Кодекс чести.       Совсем немного Хибари просто хотел увидеть красивую казнь — ту, которую придумал Мукуро. Без этого предвкушения он бы в очередной раз перестроил систему правил под себя.       — А теперь я покажу вам то, что вы так старались изобразить.       Алая радужка спряталась за ладонью, и почти сразу Мукуро развёл пальцы, чтобы выглянуть из-за них.       — Мой Первый Путь вы уже видели. Это иллюзии.       Мукуро повёл рукой, и лианы пришли в движение, сильнее пережимая конечности, выкручивая суставы.       — Второй Путь я покажу ближе к концу. Третий Путь.       Вокруг ног врагов обвились змеи — прямо поверх лиан. Мукуро сделал шаг вперёд и призвал трезубец.       — Четвёртый Путь.       Молниеносно. Хибари едва уследил за серией движений: один из мужчин освободился от иллюзий, попытался перегруппироваться, не успел — и по его шее мазнул трезубец. Хибари не приглядывался, но даже так он заметил обман. От удара трезубцем мужчина правда упал, но кровь из шеи хлестнула ненастоящая. Пока он не умер, просто…       Мукуро показал не только Четвёртый Путь — ещё Шестой и Первый.       Змеи тоже были ненастоящими.       — Я могу стать сильнее и по-другому.       С ласковой улыбкой Мукуро наклонил голову, и у Хибари перехватило дыхание. Или сейчас, или не сегодня.       — Мне не нравится мой Пятый Путь, — признался Мукуро и погладил пальцами закрытый проклятый глаз. Не надавив на него, он отвёл руку к поясу. — Поэтому его я не покажу.       Двумя фразами Мукуро разрушил всю интригу. С разочарованием Хибари понял, что он не мог увидеть в его сегодняшнем представлении хоть что-нибудь интересное, но больше он и не опасался. При нём Мукуро выходил с Пятого Пути только благодаря Саваде — Хибари не был уверен, насколько легко Мукуро становился нормальным без помощи Гармонии Неба.       — Он даёт мне удивительные боевые способности. У моего друга они есть всегда. Покажешь им, что такое сила?       Наконец-то ему тоже наскучила эта игра. Хибари охотно перехватил тонфы и тут же почувствовал твёрдую ладонь на плече.       — Не всех, — тихо попросил Мукуро.       — Тебе не надоело?       — Нет. Убей, пожалуйста, этого, — Мукуро указал рукой на того же мужчину с сильными кольцами, которого заприметил сам Хибари, и освободил его от иллюзий.       Без шансов. Хибари справился бы и со всеми разом.       От большой скуки Хибари иногда выдумывал новые правила для боёв: бить только одной рукой, не пересекать воображаемую линию или, банальнее, не использовать Пламя. Пока Мукуро находился в пределах часа езды, Хибари предпочитал драки с ним, а не игры с жертвами.       Техничное убийство его лишь раззадорило.       — Ещё? — предложил Хибари. Если бы он искренне жаждал крови, никакие запреты его бы не остановили, но бить слабаков в лианах, да и без них, было скучно.       Только Мукуро развлёк бы его по-настоящему.       — Потом.       Хибари недовольно нахмурился.       Зачем-то закрывшись иллюзией, Мукуро почесал его подбородок снизу, и Хибари поднял голову, подставляясь. Он и без иллюзии не обращал особого внимания посторонних людей: всё равно они доживали последние свои минуты. Подраться с Мукуро, потрахаться с ним, отвезти его домой и повторить первые два пункта — может, в другом порядке. Хибари вело от одних только мыслей.       Снова опустив руку и обернувшись к зрителям, Мукуро заговорил:       — Мне любопытно. Всё это время вы понимали, насколько наши уровни отличаются?       Мужчина с разрезом на шее встал, словно зомби из фильма: медленно, дёргано, опустив тяжёлую голову. Мукуро переигрывал. На миг правый глаз мужчины засветился алым — не успел Хибари к нему присмотреться, как вспышка осела на зрачке красно-чёрной печатью.       — Или вы правда верили, что я тоже не умею контролировать чужие тела?       Мужчина по-прежнему двигался, как марионетка в руках неопытного кукловода: дёргано, неестественно, неуклюже. На вкус Хибари жертвы контроля выглядели неприятнее, когда полностью копировали свои привычные движения. Сейчас Мукуро скрывал часть своего могущества.       Зато он не щадил тело: убивая своих друзей, мужчина ломал и себя. Красиво.       Мукуро подошёл к мужчине с кольцами, сел рядом с ним на корточки и поднял его ладонь.       — Этот был способнее остальных. Он пытался с кем-то связаться.       — Ты умеешь такое чувствовать?       — Да. При некоторых условиях. — Мукуро стянул с пальцев мужчины кольца и убрал их в карман. — Я дал ему достаточно времени. Надеюсь, он успел.       — Не хочешь разбираться с остальными?       Поднявшись и выпрямившись, Мукуро пожал плечами.       — По моим прикидкам их много. Я не хочу отказываться от своих Путей, поэтому сейчас моя первоочерёдная цель — остановить этих людей. Если среди мафии распространятся слухи о том, что пути Ада — это слабая техника, мне тоже станет сложнее побеждать с её помощью. Никто не любит иллюзионистов, даже мы сами.       — Забавно.       Слухи не навредили бы Мукуро настолько, чтобы он это почувствовал. С его навыками и скоростью реакции он уже не полагался целиком на обманы.       Иначе как бы он отразил удар тонфой.       В детстве Хибари казалось, что любые отношения тянули людей ко дну. В зависимости от возраста он жалел то отца, жившего со скучной матерью, то мать, терпевшую вспышки гнева отца.       Мукуро разбил его убеждения: из-за него Хибари улучшил английский, выучил итальянский, стал экспертом в иллюзиях и не бросил университет, когда дела мафии неожиданно оставили его с максимально испорченной статистикой посещений. Мелочи давно уже не шли в счёт.       Хибари не размяк из-за отношений, но кое-что в нём Мукуро всё же испортил: музыкальный вкус. Хибари ничего не имел против музыки из Европы, ему и до Мукуро нравилась фортепианная классика оттуда. Другое дело, что в машине играла отнюдь не она, и в последнее время Хибари даже ради проформы не напоминал, что Мукуро слушал отвратительную попсу с максимально шаблонными текстами и примитивными ритмами. Изредка Хибари ловил себя на позорном «интересная мысль», ещё реже он невольно запоминал удачные строки.       Когда Мукуро убавил громкость почти до тишины, Хибари напрягся, ожидая услышать что-нибудь важное.       — И стоило оно того?       Что-нибудь важное — не этот бессмысленный вопрос.       — О чем ты?       — Об этой поездке. Ты правда верил, что их способности будут сравнимы с моими?       — Нет. Это бред. Мне просто было скучно.       Мукуро ответил что-то невнятное и, подперев подбородок ладонью, посмотрел в окно. Хибари опустил стекло, и в салон ворвался шумный холодный ветер.       — Подними, — с недовольством потребовал Мукуро.       Цели Хибари добился: Мукуро опять на него смотрел.       — Не отворачивайся.       — Когда ты стал таким обидчивым?       — Целеустремлённым, — с улыбкой поправил Хибари. — С детства такой.       — Упрямый и самовлюблённый.       Как будто Хибари с этим когда-нибудь спорил. Такая беспомощная попытка задеть.       — Это тоже. Тебе стоит внимательнее следить за словами. Ты ведь помнишь про моё желание?       — Достал уже с ним, — бросил Мукуро насмешливо — он то ли устал трястись из-за неизбежного, то ли наконец-то взял себя в руки. — Если не определишься на днях, я его аннулирую. Как-то же я должен скомпенсировать моральный ущерб.       — Я думал загадать его сегодня, но теперь я хочу ещё подождать.       Мукуро положил на плечо Хибари руку.       — Кё.       Хибари бы скорее удавился, чем признал: это обращение из этих уст ему нравилось. Из-за какого-то дурацкого фильма они заговорили о сокращениях имён, и тогда «Кё», изначально попавшее под запрет, вернулось. Хибари уже давно не опасался, что Мукуро оговорится и назовёт его так на людях: тот умел менять своё поведение в зависимости от ситуации — иногда даже слишком успешно.       — Может, я передумаю, если ты будешь вести себя хорошо, — признал Хибари, немного слукавив: он собирался в любом случае потратить желание уже сегодня.       — Тогда припаркуешься где-нибудь по дороге?       Одновременно со словами оглаживая предплечье, Мукуро спустился ладонью до локтя.       — Нет.       У Хибари были другие планы на сегодняшние оргазмы.       Мукуро поймал на себе внимательный взгляд. Не подав виду, он вернулся к телефону, набрал сообщение, скосился на Кё ещё раз и снова обнаружил себя под его наблюдением. Это было уже любопытно.       — Хочу сделать тебе другую причёску, — наконец-то признался Кё.       — Ты так долго решался, — миролюбиво заметил Мукуро. Он почти умилился.       — Я думал, пойдёт тебе или нет.       — Мне идут любые причёски. Так какую ты хочешь сделать?       Мукуро согласился просто так — даже не ради того, чтобы задобрить Кё и как-то от этого выиграть.       — Два хвоста.       А Кё умел удивлять.       Причёска Мукуро не совсем подходила к этой просьбе, если он её правильно понял, но он уже придумал примерный выход.       — Я не против, но у меня есть только одна резинка для волос.       — Не проблема.       Расстегнув пуговицу на манжете и задрав рукав рубашки, Кё продемонстрировал две простых чёрных резинки, натянутых на его руку чуть выше запястья.       — Получается, ты готовился, — отметил Мукуро. Снимая тонкую резинку с хвоста и разделяя волосы на две части, он продолжил: — Хорошо. Мне закрепить волосы повыше, пониже?       — Повыше.       Выдав пожелание, Кё куда-то ушёл. Без зеркала и расчёски Мукуро не смог собрать волосы идеально, но он изобразил на голове что-то задорное — по крайней мере так ему казалось, пока он не видел результат со стороны.       Кёя вернулся с прямоугольным пакетом в руке — на вид полупустым, — и поставил его на татами.       — Отлично. Теперь я хочу, чтобы ты надел это.       Мукуро подошёл ближе и достал из пакета…       Если в многослойных юбках при должной фантазии можно было увидеть подобие водопада, то нижняя часть этого короткого чёрно-синего платья больше напоминала маленький речной порог: такой, что даже самый слабый и больной карп легко бы его перепрыгнул. Даже для секс-шопа платье слегка выходило за рамки — где только Кё его нашёл. Мукуро ничего не имел против игр с переодеванием, но атавизм в виде человеческой морали шептал ему: любая приличная одежда как минимум прикрывала член.       Зато чулки без рисунка на таком фоне смотрелись почти целомудренно.       Мукуро не смущался, он просто не хотел облачаться в подобный наряд — по крайней мере до тех пор, пока Кё не предлагал в ответ что-нибудь равноценное.       — Я не ношу такое, — вежливо напомнил Мукуро, глядя на бирку — надо же, кто-то заботился о самых высоких любителях вызывающих мини. И это в Японии.       — Ты хотел сказать, не носил раньше, — невозмутимо поправил Кё. — В следующий раз ты будешь думать, прежде чем бросать мне вызовы.       — Ты о покере?       События последних дней промчались перед глазами Мукуро.       Не показывать радость.       — Да.       — Карточный долг — дело чести, — кивнул он, изображая смирение.       Платье — мистика — выглядело совершенно приличным.

Мифические существа

      Феникс — какая-то внешне похожая на феникса птица — бесновался под потолком, разбрасывая по комнате брызги Урагана. Туманный барьер легко их поглощал.       — Мукуро, — позвал Кёя вкрадчиво-заговорщицким тоном. Как будто он неожиданно решил свергнуть Саваду и теперь набирал союзников. — Твоя сова изначально была совой Дождя, я прав?       — Прав, — осторожно отозвался Мукуро, не желая выслушивать незаслуженные упрёки. — Если бы я мог использовать её изначальный атрибут, я бы уже это сделал, поверь.       — Дело не в этом. Мне нужно, чтобы он стал питомцем Облака.       — Но…       — Стал им прямо сейчас.       — И почему Кёе не попался котёнок или щенок? — Мукуро перевернулся на бок и потянулся ладонью к розовым перьям, приподнял одно, без интереса осмотрел. — Ты даже сове моей не нравишься. Мне — тем более.       Лежащий на соседней подушке феникс неласково клюнул его в запястье.       — Да-да-да, ты всё понял и обиделся. Дай угадаю, тебя создали из курицы?       Феникс возмущённо каркнул.       — Из ворона?       И недовольно замахал крыльями. Прохладные искры Облачного Пламени осели на ладонь; Мукуро их стряхнул. С привычным Ураганом, возможно, этот питомец и бывал полезен, но теперь он только услаждал глаза Кёи.       Мукуро феникса терпел. Самую малость и совсем в глубине души — одобрял его появление, но совсем незаметно, это почти не считалось. В конце концов, даже это полуразумное существо было бы жестоко оставить в лаборатории, из которой оно появилось.       А ревность — ну, к Хибёрду и Роллу Мукуро тоже сначала ревновал. К новому питомцу он тоже мог постепенно привыкнуть.

Нестандартная поэзия

      До тридцати лет Хибари даже не задумывался о потенциальной возможности когда-нибудь завести ребёнка; он и сейчас не хотел воспитывать нового человека — только решил, что он мог бы пойти по стопам отца. Пускай Хибари и догадывался, что у него бы тоже не получилось вложиться в ребёнка эмоциями, это не имело значения, пока лучшие наёмные учителя без проблем вписывались в его бюджет. Он бы даже усовершенствовал ту схему, по которой воспитывали его самого: ради «социализации» он ходил в детский сад, но взрослые люди, профессионально занимавшиеся его развитием, давали ему — ожидаемо — больше. Лишнее звено следовало исключить из цепи.       Мукуро в задуманном плане выпадала роль матери — человека, способного давать ребёнку ощущение любви и нужности. Он бы справился с ней идеально, а ещё — перестал бы рисковать жизнью. Ему нравились дети, иначе бы он не возился столько со своими учениками и ученицами, и если бы у него появился по-настоящему свой ребёнок, то его родительский инстинкт заработал бы в полную силу и заставил бы его пересмотреть взгляды на свою безопасность. Больше никаких одиночных миссий, Италий и крупных конфликтов ради «веселья и тонуса» — или, по крайней мере, он начал бы рассказывать о своих делах заранее, а не постфактум, и обращаться за помощью. Ребёнок же получал бы от Мукуро внимание и никогда бы не узнал, что такое финансовые проблемы. Может, он жил бы в неидеальных условиях — но в лучших, чем у абсолютного большинства.       Улыбнувшись намеченным планам, Хибари вернулся к делам — но ненадолго. Отлистнув ежедневник на одну из прошедших недель — другой бумаги у него под рукой не было, — он начал писать то, что никак не относилось к его работе.

***

      Драки и секс похожи:       Жизнь лучше, когда после них       Землю не топчут ноги       Ненужных людей. Но к тебе       Применять правила — глупо.       Хибари несколько раз перечитал свой набросок. На день рождения Мукуро подарил ему несколько подарков — в их числе был сонет на итальянском, из-за которого Хибари последние пару недель задумывался над равноценным ответом; несколько раз он даже садился за стол с твёрдым намерением что-нибудь уже написать, но каждый раз он лишь смотрел на белый лист и злился.       Конкретная идея, которую можно было воплотить в жизнь, пришла к Хибари, когда он размышлял совсем о другом деле — хотя тоже связанном с Мукуро. Неожиданно для себя Хибари понял, как можно было привязать романтику — то, что он не хотел по-настоящему вредить Мукуро во время боёв, — к ещё одной захватившей голову мысли. Черновой вариант он набросал за считанные минуты.       От одного только секса в их паре не мог появиться ребёнок: если Мукуро хотел уйти от темы, он мог отнести слова только к дракам — но Хибари сомневался, что это произойдёт.       Составив план действий на ближайшую неделю, Хибари вернулся к стиху и зачеркнул его одной диагональной чертой — сделал для себя пометку, чтобы больше к этой идее не возвращаться. Оценив, сколько всего ему предстояло сделать в ближайшие дни, он подумал, что Мукуро работал лишь немногим меньше. Большую часть времени за ребёнком могли следить нанятые учителя, а график, при всей нестабильности, не помешал бы Мукуро проводить с ним достаточно много времени лично; в этом плане управиться с домашними животными было бы гораздо сложнее.       Вот только Мукуро частично говорил правду, когда рассуждал про отвратительный мир мафии. Им обоим он подходил лучше, чем любое другое место, — но обрекать на связь с ним нового человека, чей характер мог оказаться любым, было слишком рискованно.

Омегаверс

      Мукуро принимал Кёю таким, каким тот был: с повязками и красными галстуками до конца школы, со слишком соблазнительными дразнящими юкатами, с короткими волосами. Иногда Мукуро представлял его другим — более свободным в стиле, раскованным, — но он никогда не хотел, чтобы Кёя по-настоящему изменился.       Выбранный Кёей новый парфюм не вызвал у Мукуро аллергию, поэтому любые споры о нём он заведомо счёл глупыми. От сильных древесных нот у него немного щипало в носу, когда он наклонялся к коже, но лишь по утрам: потом аромат рассеивался и уже не вызывал каких-то особенных чувств. С расстояния запах нельзя было уловить даже утром.       Теперь, когда они решили провести целый день вместе, ситуация изменилась. Во-первых, всё утро Мукуро планировал находиться неподалёку от Кёи, иногда даже очень к нему близко; во-вторых — дома он мог использовать любимый аромат неумеренно.       Кёя потянулся к флакону, но Мукуро мягко перехватил его руку.       — Можешь, пожалуйста, не пользоваться сегодня своим парфюмом?       — Тебе он не нравится?       Иногда ради счастья приходилось бороться, и Мукуро приготовился к бою.       — Он слишком резкий.       Посмотрев очень неласково, Кёя всё-таки не напал.       — Ты должен был сказать мне об этом сразу.       Приложив руку к сердцу, Мукуро изобразил вину в голосе:       — Извини, что подвёл.       — В качестве наказания ты подберёшь для меня новый парфюм. До тех пор, пока он у меня не появится, я буду пользоваться твоим. — Кёя ухмыльнулся. — К тому же, это ведь я его для тебя выбрал.       В тот раз Мукуро не мог сделать последний шаг и выбрать из где-то пяти парфюмов лучший — купил он, конечно, все. Желая услышать совет о том, какой из запахов стоило сделать основным на ближайшее время, он обратился к Кёе — после этого три аромата оказались заклеймены приторной дрянью. Оставшиеся два, очень разные, Кёя назвал одинаковыми, и предложил выбрать между ними самостоятельно. С большой натяжкой — он сейчас сказал правду.       Кёя подбросил флакон в воздух и легко его поймал. Мукуро поморщился, словно это на его ладонь упал тяжёлый стеклянный куб со скругленными углами. С помощью своих действий будто бы почувствовав и оценив аромат, Кёя улыбнулся.       — Спасибо.       — Ты не хочешь открыть его?       — Такой нетерпеливый.       Оставив влажный след парфюма на своём запястье, Кёя поднёс руку к лицу.       — Пойдёт.       Он мог бы похвалить парфюм и не так скупо. Мукуро осуждающе покачал головой, на самом деле совсем не расстроившись. Его вкус был безупречен, и даже Кёя наверняка признавал это внутри. Главное, что он не отказался от запаха из чистого упрямства и вредности. Аромат жасмина, тонкий и своенравный, подходил ему идеально.

Злобный автор

      — Замут с запахами есть, пейринг есть, в последнем абзаце первые буквы предложений складываются в слово «омега». Если это не омегаверс, тогда что?

Первый раз

      Всё началось с того, что Мукуро предложил заснять их секс на камеру. Хибари взял время на раздумья, а потом, вместо устного согласия, подготовил комнату к грядущему развлечению. Они оба довольно быстро расслабились и забыли о съемке; этим они без усилий добились естественности, но, как честно заметил Мукуро чуть позже, естественность выглядела отстойно.       Хибари выбрал бы слово «скучно», но спорить об оттенках смысла не стал: затея в любом случае провалилась. Иногда Такэси пересылал ему записи боёв, которые он получал от Сквало; от чувств, динамики и накала в этих видео захватывало дух, а вот камера в спальне запечатлела лишь два красивых тела — даже выразительное лицо Мукуро, способное вытянуть на достойный уровень даже самую унылую запись, толком не попало в кадр.       Наверно, сам Мукуро думал примерно о том же, когда модифицировал свою идею. Он предложил новый её вариант небрежно, как-то глупо скаламбурив на Хибари-сибари. Хибари покачал головой, а потом до него дошло. По форме Мукуро шутил — но по содержанию он говорил всерьёз.       Мукуро насмешливо наклонил голову и несколько раз щёлкнул пальцами перед лицом Хибари.       — Кёя, — насмешливо позвал он.       — Я думаю.       — Именно это меня и удивляет. Ты должен был просто согласиться.       Хибари отчаянно искал, что именно вызывало в его душе смятение. В прошлом он несколько раз представлял, как боящийся за свою жизнь Мукуро делает ему разбитыми губами минет, и возбуждался от этого быстро — но его отталкивали мысли о том, чтобы допустить малейшую грубость по отношению к настоящему живому Мукуро: даже если в рамках игры, даже если без боли.       Наконец Хибари нащупал то, что мешало ему получить удовольствие от затеи: он не хотел, чтобы Мукуро был в чём-то ниже его. Многие люди сами втаптывали себя в грязь, и Хибари не хотел пачкать редкого в своей чистоте человека.       — Твоя идея унизительна.       — Для меня или для тебя?       — Для тебя.       — Тогда просто не думай об этом.       Чтобы не раскрывать свои настоящие мысли окончательно, Хибари свысока сказал:       — Решишь добровольно унизиться — окажешься на уровне остальных травоядных.       — Ты ведь не мстишь мне за то, что я отказался пороть тебя до кровавых полос, правда?       Хибари просил всего лишь не нежничать, и даже с этим Мукуро не справился — но удовольствие доставил и особой злости не вызвал.       — Не мщу.       Закрыв глаза, Мукуро вздохнул и покачал головой. Потом он посмотрел на Хибари с лёгкой улыбкой.       — С тобой иногда сложно. Что именно тебе кажется унизительным?       — Ты будешь выглядеть слабым.       Мукуро почти не задумался над ответом:       — Если во время съёмок я буду выглядеть так, будто я выжидаю удачный момент, тебя это устроит?       Хибари вообразил новую задумку — Мукуро в подчинённом положении, но всё такой же гордый и непокорный, — почувствовал, как к члену прилила кровь, и кивнул.       — Да.       Фотографии получались отличные. Мукуро прижимался к руке, тёрся щекой о бедро, брал в рот пальцы, просто стоял на коленях; верёвки тем временем лишь украшали его тело, не сковывая на самом деле движения. На некоторых фотографиях казалось, что его запястья были зафиксированы рядом друг с другом по-настоящему, но фактически Хибари использовал два отдельных тонких жгута. Пока Мукуро сам держал руки сведёнными вместе, а фотографии делались с правильного ракурса, это не бросалось в глаза. Поддерживать этот обман помогало и лицо, оттягивавшее на себя всё внимание. Весь вид Мукуро кричал: как только игра ему надоест, он её оборвёт.       Хибари думал, что он почувствует основное удовольствие тогда, когда просмотрит готовые фотографии — сам процесс съёмок казался ему скорее работой, причём с непривычным инструментом. Он ошибался: ему всё нравилось уже сейчас, и он был готов перейти к финальной сцене — Мукуро отсасывает на коленях в одних верёвках, — в любой момент. Пока что держался.       Носить в кабинете кожаную обувь, даже идеально чистую, было непривычно. На ней настоял Мукуро: для ещё пары кадров.       — Раздвинь ноги.       Мукуро послушался так быстро, будто Хибари приказывал по-настоящему и мог наказать его за промедление или ошибку. Удивительно, что Мукуро тоже возбудился, хотя он не видел себя со стороны. Стоявший член, иногда попадавший в кадры, тоже подсказывал, что «жертва» была не так уж проста.       Сделав ещё одну фотографию, Хибари отложил камеру на стол. На нём, на крутящемся стуле и на полу — за сегодня по-разному украшенный верёвками Мукуро уже побывал везде. Хибари сел рядом с ним на пятки и погладил его по щеке.       — Не устал?       — Нет, — отозвался Мукуро, вопреки словам, до смешного устало. — Мне хорошо.       Он двинулся вперёд, схватил Хибари за плечи и забрался к нему на колени. Голый. Горячий. В верёвках. Горло стянуло. Наклонившись к уху, Мукуро шепнул:       — Может, в следующий раз я позволю связать себя по-настоящему.       — Ты хочешь мне подчиниться? — с лёгким удивлением переспросил Хибари.       — Нет. Показать доверие.       Нужно было срочно перейти к финальной сцене. Хибари ухмыльнулся.       — Я сказал «может», — напомнил Мукуро встревоженно. Похоже, со своим предложением он лишь играл, но это уже ничего не меняло. Всё тело гудело от возбуждения.       Хибари медленно выдохнул, надеясь растянуть удовольствие до последнего, и поцеловал Мукуро, одновременно ощупывая его ладони. Иногда они бывали прохладными без особых причин, но сейчас Хибари почувствовал только тепло. Значит в них стабильно поступала кровь, он не пережал вены. Хорошо.       Мукуро не торопил его с продолжением, сидя на коленях и улыбаясь. Заразившись его спокойствием, Хибари погладил торс, украшенный сложной узорной сеткой из грубых верёвок. Он возился с ней так долго, упорно и нудно, что от одной только шутки в процессе он бы обязательно вспыхнул и потерял весь настрой — к счастью, Мукуро нашёл в себе силы молчать. Результат стоил терпения.       Это определённо считалось искусством: и сибари, и Мукуро, и Мукуро в сибари. Хибари почти наверняка знал, что следующий, уже настоящий раз, будет лучше. Потому что Мукуро ему доверял.       — Давай сделаем фото с минетом, — предложил Хибари, предвкушая не только сам процесс, но и то, как они в обнимку полежат после.       — Давай.       Мукуро облизал губы.       Они собирались оставить снимки исключительно в личной коллекции, и этим совершали преступление против всего человечества.       Хибари тоже собирался взять в рот, но Мукуро, остановив его, попросил о дрочке — и кончил за пару движений. Чтобы вытереть ладонь от спермы, он предложил свою же рубашку, но Хибари, поцеловав его в щёку, сходил до ванной. Мукуро мог избавиться от верёвок сам и всё же дождался его возращения.       Хибари повернул кресло и откинулся на спинку. Раньше, чем он попросил, Мукуро сел к нему на колени — и прижался.       — Ты мешаешь, — лениво осудил Хибари. Мукуро слегка отстранился и подставил руку, избавив от выбора, с чего начать. Узел поддался легко, Хибари распутал верёвку — и крепко сжал её в обеих ладонях.       Запястья Мукуро покрылись мелкими красными точками, верёвка местами окрасилась в бордовый. Местами на руке алели тонкие ссадины.       Мукуро поднял кисть на уровень глаз и нахмурился. С трудом переборов желание обхватить его запястье и закрыть следы своей ладонью, Хибари замер. Мукуро потрогал царапины сам и размазал выступившие капельки крови. От этого мелкие ранки будто бы стали внушительнее.       — Ты не говорил, что тебе больно, — тут же ощетинился Хибари, больше не в силах смотреть молча. Ему можно было доверять; если бы он услышал хотя бы слово о боли, он бы тут же остановился. Внутри проснулось дурацкое, детское желание предложить Мукуро восстановить справедливость: чтобы тот ударил, порезал в ответ. Так было бы проще, хотя и неправильнее. Хибари выдохнул и собрался. — Я не хотел тебе навредить. Если хочешь, я позову Рёхея, чтобы он тебя подлечил.       — Да ладно. — Мукуро улыбнулся как-то натянуто. — Я, конечно, ужасно ранен, но это само пройдёт.       Хибари осторожно поднёс его кисть к своему лицу и спросил:       — Можно?       — Конечно.       Хибари широко лизнул солоноватые раны, и Мукуро вздрогнул.       — Думал, ты поцелуешь, — объяснился он под пристальным взглядом.       — Не болит?       — Кё, не принимай меня за ребёнка. Ты и сам понимаешь, что это мелочь.       Если бы Хибари сам так поранился, он бы заметил повреждение лишь визуально, но вне боёв Мукуро иногда казался ему цветком с мягкими тонкими лепестками, способными порваться от малейшего прикосновения. Очень чувствительным нежным цветком.       — Дай другую руку.       Второе запястье под верёвками выглядело примерно так же. Машинально, почти не думая, Хибари лизнул и его. Переходить к верёвкам на торсе ему не хотелось: он начинал с запястий, на них ему ещё хватало терпения, и даже с ними он провалился.       — Почему ты не говорил, что тебе было больно?       — Мне не было больно. Мне стало немного больно, когда ты снял верёвки.       Мукуро ещё не понимал, что его ждало впереди, под оставшимися верёвками. Стараясь его не пугать, Хибари держал лицо и не показывал беспокойство.       — Встань, — попросил он. Аккуратно убирая жгуты, он мог хотя бы не навредить Мукуро ещё сильнее.       Под верёвками на его торсе залегли параллельные линии, украшенные мелким рельефным узором. Хибари не задумывался о таких следах, но если бы Мукуро изначально спросил «Как ты думаешь, останутся полосы?», он бы услышал в ответ честное «да».       Крови под верёвками не было. Хибари поверил в это, расслабился и чудом не дёрнулся, когда отстранил верёвку от ребра чуть ниже подмышки. Там откровенно содралась кожа; такую рану на себе он тоже бы не почувствовал, но она выглядела страшнее маленьких красных точек.       Мир стал немного проще и понятнее. Если до этого Хибари питал какую-то слабую надежду, то теперь он отчётливо понял: Мукуро никогда не позволит ему повторить — и поделом. Только бы в остальном эта ошибка не отразилась на отношениях: Хибари взял на себя ответственность и провалился; после такого он мог растерять и доверие, и уважение, и интерес.       — Почему у тебя такое лицо? — спросил вдруг Мукуро.       — Какое?       — Как будто тебе не дали подраться. Всё ведь было круто?       — На тебе остались следы.       — У меня тонкая кожа. — Мукуро дёрнул плечом. — Мне почти не больно, а ты как-нибудь переживёшь мой временный внешний вид.       — Тебе идёт, — осторожно признался Хибари. Он правда так думал, но боялся, что слова прозвучат похоже на лесть.       — Тем более. — Мукуро подался вперёд, поцеловал щёку, и только тогда Хибари понял, что он так и замер с верёвкой в руке. — Для первой попытки ты справился отлично. Надеюсь, в следующий раз у тебя получится ещё лучше, а если нет, то можно будет повязать верёвки поверх рубашки. У нас ведь будет следующий раз, правда?       Вся сила воли ушла на то, чтобы не показать Мукуро эмоции. Обычно Хибари легко их подавлял, но сейчас он искренне хотел поделиться своей благодарностью, своим восхищением. Если бы он придумал, как их выразить, он бы точно не удержался, но вместо этого он улыбнулся и кивнул.       — Да, конечно. Столько разов, сколько ты захочешь.       Хибари знал — ему самому это точно не надоест.

Повседневность

      Мукуро не всегда проявлял недовольство открыто. Хибари догадался, что тому не нравилось быть на вторых позициях, где-то после пятого вердикта Гокудэры: ответственный за миссию и главный — опять Хибари, оказывает поддержку и не лезет в пекло — опять Мукуро. Первое время после этого Хибари над ним подшучивал, наслаждаясь яростью на красивом лице; затем перестал — из подобия жалости. В отсутствие насмешек Мукуро снова начал воспринимать несправедливость спокойнее, и сначала Хибари даже поверил в случайную оговорку:       — Как скажешь, Цунаёси, — кивнул Мукуро и тут же поднёс руку ко рту, будто сболтнул лишнее и испугался. — Прости. Я хотел сказать «Хаято».       Лицо Гокудэры исказилось злостью.       — Исчезни, — он приказал это сдержано, но Хибари понял: сегодня Мукуро сорвался.       Не мучаясь от любопытства, Хибари ожидал объяснений. Уже в машине он спросил:       — Почему Гокудэра так разозлился?       Мукуро повернулся и в удивлении поднял брови.       — Не знал, что Хибари Кёя интересуется сплетнями.       — Ими интересуешься ты.       — Мне положено, — ни на миг не смутился Мукуро. — Ходит слушок, что его девушка в постели не тем именем назвала. Потом они поговорили, она расплакалась и призналась в изменах. Платоническая любовь к Цунаёси всегда, конечно, на первом месте, но это всё равно неприятно.       Опять давил на больное. Ничего удивительного.       — Что бы ты сделал, если бы я так оговорился? — спросил Мукуро секунд через десять.       — Зависит от ситуации.       — Правда?       — Да. Или оторвал бы, или отгрыз.       — Я понял. — Мукуро закинул руки за голову и потянулся. — Плохо, если Гокудэра правда болтал об этом по пьяни. Надеюсь, не уйдёт дальше Вонголы.       — Почему?       — Во-первых, среди других семей он держит образ порядочного католика. Все всё понимают, но лучше бы ему молчать о внебрачных связях. Во-вторых — если слухи распространятся и подтвердятся, то ему, скорее всего, придётся убить свою бывшую, чтобы сохранить репутацию. Очередная невинная жертва мафии.       — Невинная? Она ему изменяла.       Мукуро шумно выдохнул.       — Нормальные люди не убивают своих любовниц за измены. Не думаю, что Гокудэра предупредил её о возможных последствиях. Да, я помню, что ты меня предупредил.       Хибари не собирался ему напоминать о тех своих словах. Он искренне ревновал Мукуро к друзьям, иногда маскируя это чувство за более стандартной в обществе ревностью к возможным любовникам, но не думал, что Мукуро действительно мог ему изменить. Впрочем, Хибари не шутил, когда обещал ему в этом случае невесёлое будущее.       Лопатками опираясь на стену, Мукуро едва стоял. Его влажные ресницы мелко дрожали, и он ощутимо напрягся, стоило только Хибари слизнуть выступившую слезинку. Воздух в комнате медленно накалялся, сердца бились всё чаще. Хибари ритмично двигал рукой, когда Мукуро крепче прижался к нему и шумно выстонал не то имя.       Своё.       — Ты идиот, — усмехнулся Хибари и, сжав член Мукуро немного сильнее, накрыл поцелуем припухшие губы.

Попаданцы

      — Тайная организация выкладывает все свои наработки в открытый доступ. Абсурд.       Кёя брезгливо кривился и быстро пролистывал страницы, их не читая. По крайней мере так его занятие выглядело со стороны.       Хотя нашёл же он среди объектов кольцо Ада.       — Я даже больше скажу, в нашем мире это пошло с имиджборд. Я бы не верил во всё, что мы здесь прочтём. Возможно, наши новые знакомые замаскировались под фонд постфактум, — предположил Мукуро без лишней тревоги. Где они с Кёей только не побеждали — параллельному миру, пускай и странному, их точно не одолеть, и неважно, насколько быстро среагировал на них местный фонд по борьбе со сверхъестественным. Мукуро убедил Хибари тактически отступить, потому что сотрудники фонда атаковали так, будто они рассчитывали лишь затянуть время, но вообще — враги не выглядели какими-то особенно сильными, они ведь даже не управляли Пламенем. Лёгкую тревогу Мукуро испытал только из-за календаря в телефоне — дата не только не вязалась со временем их привычного мира, но и отметала вариант с десятилетним будущем. Даже эта вспышка волнения быстро прошла, когда Мукуро списал странность на местные технологии, конфликтовавшие с устаревшими за десять лет моделями телефонов. — Кстати, ты знаешь, почему они называли тебя Кетером? Если тебя положить в коробку и убрать её подальше, то за этим последуют катастрофические разрушения со множеством жертв. Звучит правдоподобно. Раз уж я не дал тебе уничтожить их милый отряд, то я — Анти-Кетер, то есть Таумиэль. Круто звучит, правда?       — Только сейчас прочёл? Ты в их классификации — Скульптор Реальности.       — Мне всё ещё нравится.       — Их нейтрализуют без разбирательств или держат в искусственной коме.       Мукуро сжал ладонь в кулак. Неловко получилось: он рассчитывал устроить побег, даже если их и поймают, но раз враги так серьёзно подходили к своей работе…       — Ненавижу людей. Нам нужно где-нибудь затаиться.

***

      Игнорируя боль в животе, Ириэ твёрдыми шагами приближался к огромному экрану. Его основной план уже провалился, но информация о настоящих Погребальных Венках ещё могла спасти Вонголу от поражения. Нужно было только добыть её и отправить на один из серверов Вонголы — любой ценой.       Однажды Ириэ, поддавшись сомнениям, позволил Бьякурану захватить мир. В этот раз всё будет иначе.       Ириэ с самого начала знал, что этот день наступит, и давно был готов умереть ради победы. Только живот предательски скручивало.       Техника всегда зависала невовремя. Когда экран побелел, у Ириэ стали ватными ноги, но он устоял. Началась загрузка — мучительно медленная. Сердце бешено колотилось.       Ириэ позволил себе выдохнуть лишь после того, как расшифрованный видеофайл оказался успешно доставлен. Теперь и сам Ириэ мог быстро взглянуть на запись того тайного собрания, о котором он случайно узнал, и попробовать утянуть хотя бы одного из Венков за собой — вряд ли, конечно, получится, но…       Запустив видео, Ириэ с первых звуков понял: ему, Вонголе и этому миру — конец.       В бодрую мелодию вплёлся скрежет, и Ириэ с какой-то глупой надеждой обернулся назад. Металлические укреплённые двери наглухо закрывались. Ириэ рухнул на пол, прижался лбом к коленям и обнял ноги. Он попытался зажать уши, чтобы не слышать музыку, но у него опять ничего не вышло.

We're no strangers to love You know the rules and so do I…

***

      Съехав по стенке, Ириэ сел на пол и прижал ладонь ко лбу. Он думал, Бьякуран отбил у него способность бояться — оказалось, не до конца.       — Не беспокойся, — прозвучал сверху голос Хибари. — Я не собираюсь тебя убивать. Мне даже понравилось.       — Да, было неплохо, — поддержал голос Рокудо.       — Я не понимаю, — проблеял Ириэ. — Вы не должны были проходить игру по такому сценарию. Фонд же предложил вам сотрудничество, когда осознал свою ошибку!       — Они держат Скульпторов Реальности в искусственной коме и не гнушаются грязными методами, — напомнил Рокудо. — Мы не могли так рисковать.       — К тому же, они были хорошо вооружены, — подсказал Хибари.       — Именно поэтому вы и не должны были лезть в бой! Это ведь было нелогично!       — Это было весело. Кроме последнего врага. Того, которого долго не брали тонфы.       — Потому что его не нужно было атаковать на первом уровне! Вы даже не знали, что он предатель! Он должен был умереть в концовке!       — Гордость не позволила мне его отпустить.       Шумно выдохнув, Ириэ поднялся на ноги. Мукуро — в его взгляде будто читалось сочувствие — изрёк:       — Нелинейность — зло. Я тоже не люблю, когда люди неправильно умирают от моих иллюзий. Может, стоило дать фонду какую-нибудь нечестную способность? Убивать доктора было скучно, но не то чтобы сложно.       — Спасибо вам. — Ириэ поправил очки и приготовился к новым бессонным ночам. В этом соревновании Спаннер не имел на победу и шанса. — Теперь я знаю, что я должен исправить.

Постапокалиптика

      Держа в руках карту, Мукуро соловело глядел на огонь. В его разноцветных глазах отражалось пламя. Он больше не казался отважным и грозным — только усталым. Круги под глазами, опущенные плечи и прядь на лице, которую Мукуро попробовал убрать за ухо и которая тут же упала обратно.       Крепко зажмурившись, через пару секунд он открыл глаза и снова перевёл взгляд на карту.       Цуна ещё не запомнил, как звали девочку лет десяти со спутанными блёклыми волосами, — видел только, что та ёжилась и встревоженно оглядывалась от каждого звука. Он хотел успокоить её и заодно познакомиться, но, пока он решался, девочка пересела к Мукуро. Тот опустил взгляд, улыбнулся и погладил её по волосам. Девочка доверительно прижалась к нему — и тут Цуна увидел, как сбоку промелькнула чёрная тень.       Странный молчаливый парень не ночевал вместе со всеми — обычно он приходил под вечер с добычей, недолго сидел в стороне, брал свою часть еды и опять исчезал. На второй день Цуна попробовал за ним проследить, но нарвался на ледяной взгляд, от которого у него чудом не подкосились ноги. Промелькнувшая следом улыбка была ещё страшнее.       Странный парень быстрым шагом направился к Мукуро, дёрнул его за рубашку и поднял на ноги.       — Это — моё, — негромко сказал он.       От его голоса по шее Цуны пробежали мурашки. Не в силах отвести взгляд, он с испугом смотрел, как странный парень оттаскивает Мукуро к дереву и усаживает его к себе на колени. Как показалось Цуне, никто из сидевших вокруг костра детей даже не удивился. Странный парень забрал из рук Мукуро карту, и Мукуро ему не возразил — только привалился к его плечу и закрыл глаза.       Впервые за последние два года в Цуне прорезалось любопытство. Обычно он испытывал страх, реже — решимость, но группа Мукуро оказалась сильной, надёжной и удивительной. В основном из-за Мукуро и из-за того странного парня.       Второго Цуна откровенно боялся: тот постоянно молчал, часто отходил от группы подальше и иногда смотрел так, будто втайне всех ненавидел. Мукуро казался улыбчивым, добрым и безопасным, но и от него исходила угроза: другая, скрытая. Цуна видел, как тот сражался; в боях на мягком лице Мукуро прорезалась пугающая сосредоточенность — и злость. Несчастные рабы Пламени выглядели совсем как обычные люди, но Мукуро не срывался на жалость: бил точно, уверенно, насмерть. Цуна бы ни за что не заговорил с ним первым, но они встретились у родника, и Мукуро не упустил внимательный взгляд — не смотреть на него не получалось.       — Всё хорошо? — вкрадчиво полюбопытствовал он. Радужка его правого глаза была красной с чёрными разводами, и он часто закрывал этот глаз ассиметричной чёлкой. Стесняясь своей особенности совершенно по-человечески, он всё равно больше напоминал демона.       Этих мыслей Цуна очень стыдился.       — Да, — с трудом согласился он. Его голос не дрогнул, но Мукуро почему-то усмехнулся.       — Может, ты хотел меня о чём-то спросить?       Мукуро звучал заботливо, но всё равно Цуна боялся ему лгать.       — Да, я… Тот парень…       Мукуро посмотрел так, что Цуна понял: тема для разговора ему категорически не понравилось.       — Извини.       — Всё хорошо.       Повисло молчание — а потом, по дороге обратно к привалу, Мукуро вдруг бросил:       — Парень, о котором ты говорил. Такой молчаливый, он ещё всё время уходит?       — Да, я говорил о нём. Я хотел спросить, почему он ведёт себя… так?       Без подготовки вопрос прозвучал по-дурацки, но Мукуро воспринял его нормально:       — Его зовут Кёя, и у него есть проблемы с личными границами. — Мукуро то ли кашлянул, то ли издал смешок. — С чужими личными границами. Я раньше хотел стать психиатром, но так и не пошёл в медицинский. Не могу сказать точно, но я почти уверен, что у него какой-то диагноз. Ему тяжело общаться с людьми, хотя он на самом деле неплохой парень. Спрашивай, если тебе что-то ещё о нём интересно. Я понимаю, порой он может пугать.       — Он давно присоединился к группе?       — Давай отойдём.       Неожиданно Мукуро оказался вполне общительным и дружелюбным. С каждой секундой Цуна боялся его всё меньше; он даже не задумался перед тем, как согласиться. Они молча прошли метров пятьдесят, потом Мукуро остановился и опёрся спиной о дерево.        — Не было тогда никакой группы. Был я, и был Кёя. Мы встретились и решили идти дальше вместе. Потом я начал спасать людей, ему это не понравилось, и с тех пор он ведёт себя так. Но он не со зла, ему правда трудно.       Постепенно Цуна смелел.       — Вы друзья?       Смех Мукуро, негромкий и деликатный, пугал почему-то даже сейчас.       — Выглядим, как парочка, так?       Он словно читал мысли — и хорошо ещё, что не стал дожидаться ответа:       — Мы друзья. Кёя местами большой ребёнок. Он не очень осознаёт, как его действия выглядят со стороны, и хочет, чтобы я дружил только с ним. Он не злой, но со мной лучше общаться, пока он не видит. Ради его спокойствия. И к нему самому лучше не лезть. Хорошо?       — Да, конечно. Ты так заботишься о тех, кто не выжил бы без тебя!       — Кёя бы выжил, если ты о нём. Ты ведь видел, сколько добычи он обычно приносит. — Слегка наклонив голову, Мукуро слабо улыбнулся. — Он жутко выглядит во время охоты. Иногда он выжидает добычу совсем неподвижно. У его состояния тоже есть свои преимущества.       — У него что-то вроде аутизма, так?       Мукуро нахмурился.       — Я подозреваю, что да, но я не хочу обсуждать это. Надеюсь, с остальными ты тоже не будешь разговаривать на этот счёт. Кёя болен, но он ничем не хуже других людей. Я просто прошу его не трогать. С остальным я разберусь сам.       Его строгость уже почти не пугала — теперь Цуна видел спрятанную в ней заботу.       Цуна очень старался не показать, что он узнал про особенность Кёи. Больше не боясь его гнева, Цуна стал только сильнее опасаться расстроить Мукуро — не разочаровать его и оказаться изгнанным, а именно испортить ему настроение. Мукуро хватало проблем и без этого: он заботился о толпе детей младше него самого, и, хотя он искренне ценил свою дружбу с Кёей, эти отношения тоже наверняка усложняли ему жизнь. Почти каждый вечер, даже когда холод отступал, Кёя прижимал Мукуро к себе перед сном — реже Кёя ночевал вдали от основной группы. Он часто молчал, иногда Мукуро бросал на него печальные взгляды, но Кёя лишь отворачивался, если ловил их. По-настоящему заботясь и беспокоясь о каждом, Мукуро не мог толком поговорить с тем, кого знал дольше всех, — скорее всего, это ощущалось мучительно.       Случайно посмотрев Кёе в глаза, Цуна понял, что с этим человеком было сложно найти общий язык не только из-за его молчаливости. Лёд во взгляде Кёи теперь вызывал у Цуны в основном сочувствие, но вместе с ним — по-прежнему что-то ещё. Что-то колючее, тревожное и неприятное.       — Что Мукуро тебе наговорил?       Мурашки пробежали от шеи к рёбрам, и Цуна вздрогнул. Молния прошила его позвоночник от одного только голоса, он даже не видел лица Кёи. Цуна попробовал развернуться, но почувствовал, как тот схватил его рубашку между лопаток и потянул за неё вверх.       — Что Мукуро обо мне рассказал? — выделив каждое слово, медленно спросил Кёя.       — Я… — Дыхание перехватило, когда он дёрнул рубашку сильнее, и Цуна оборвался. Ему не доставало мужества даже твёрдо сказать, что он ничего не расскажет, поэтому он замолчал.       — Мукуро просил тебя не трогать. Ты можешь меня не бояться. — Не дав успокоиться, Кёя продолжил: — Я буду бить его, пока ты не сдашься.       Цуна не проронил ни звука, силясь угадать, что устроило бы Мукуро больше: молчание или ответ.       — Не ответишь сейчас же, — сказал Кёя, — и я сломаю ему мизинец. Ответишь не то, что ответил он, — тоже.       Тут Цуна не выдержал — понял, что он обязан был хоть что-то ответить. Лгать, когда это тоже могло навредить Мукуро, он побоялся.       — Он рассказал про то, как вы познакомились. И про… Про вашу болезнь.       — Ясно. Жди здесь, я приду минут через пять. Без веских причин не уходи.       Цуна не осмелился спорить.       Мукуро шагал с достоинством, держал спину прямо и улыбался. Кёя вёл его за накрученный вокруг ладони хвост.       — Мукуро хочет тебе кое-что рассказать. Давай. Как мы с тобой познакомились?       Рука Кёи резко рванула вниз; Мукуро скривился от боли и наклонился следом за ней. Он опустил голову до самого бедра Кёи; Цуна очень хотел защитить его, и даже дёрнулся вперёд, не думая о шансах на успех, но Мукуро жестом указал ему не подходить. Кёя выпутал ладонь из его волос и скрестил руки на груди. Мукуро выпрямился, блистая спокойствием.       — Кёя дрался с тремя неразумными, когда я его увидел. Мы вместе разобрались с ними, потом Кёя захотел забрать мои вещи, а я не захотел их отдавать. Я использовал одну свою способность, мы долго дрались на равных, но потом кое-что пошло не по плану.       Кёя толкнул его в плечо. Мукуро вздохнул.       — Мои способности не работают на должном уровне уже давно. Я проигнорировал это и почти лишился правого глаза. Кёе понравилось, как я дрался, и он решил меня выходить.       — Так он тебе рассказал о нашей встрече? — уточнил Кёя.       — Нет.       В груди заныло — Мукуро солгал лишь для того, чтобы обелить Кёю, а тот теперь вёл себя так ужасно. Даже если он злился на обман, это было слишком жестоко.       — Продолжай, — приказал тем временем Кёя. — В каких мы отношениях?       — Сейчас или вообще?       — Рассказывай всё.       — Мы вместе почти год. Я люблю Кёю. Возможно, со стороны это незаметно, но он меня тоже.       — Нет.       — Да. Сейчас я немного наказан, поэтому мы почти не трогаем друг друга, но мы всё ещё вместе.       Цуна растерянно моргал, ничего не понимая. Кёя так жестоко издевался над дорогим для него человеком; Мукуро почему-то его терпел — и зачем-то лгал там, где мог смело говорить правду.       — Какую болезнь ты мне выдумал?       — Расстройство аутического спектра. Без особых подробностей. Мне нужно было объяснить, почему ты странно себя ведёшь, и дать повод с тобой не общаться.       — Угадаешь, почему он не рассказал тебе про наши отношения? — обратился Кёя к Цуне.       — Боялся, что я не пойму?       Кёя усмехнулся как-то устало.       — Рассказывай, как ты начал собирать группу.       Посмотрев на него пару секунд, Мукуро тоскливо опустил голову и заговорил.       — Я примерно представляю, как я могу вернуть свои способности, и для моего способа мне нужен человек с сильным Пламенем Неба. Я попросил Кёю провести нужные действия, но он отказался.       — Потому что у меня Облако.       — Потому что у него Облако. Поговорив об этом, мы решили найти кого-нибудь подходящего с Небом. Ради этого я и собираю группу. Чтобы выжившие находили других выживших, и я получил в руки подходящее Небо. На тебя у меня были большие планы.       — Он бы заморочил тебе голову вместо того, чтобы попросить о помощи, а потом выкинул бы тебя, как отработанный материал. Или я бы убил тебя раньше.       Мукуро покачал головой.       — Я бы нашёл кольцо и попросил тебя о небольшой услуге. Я не самый приятный человек, но и не то чудовище, которым Кёя меня выставляет. Он просто ревнует.       — К нему? — Кёя издал смешок.       — Кёя, — шикнул Мукуро. Цуна уже собирался заверить его, что всё было в порядке, но Мукуро первым повернулся к нему лицом и сказал: — Не принимай на свой счёт, Кёе не нравятся люди.       — Зато они очень нравятся тебе.       — Мне нравишься только ты.       — Заткнись.       На пару секунд Цуне показалось, что от признания Кёя растает и успокоится, но тот лишь сильнее похолодел — в плохом смысле.       — Я, — попробовал вмешаться Цуна, но растерялся, не отыскав нужные слова. — У меня есть кольца, ребята, и мы можем попробовать!       Мукуро заметно воодушевился.       — До тебя мы уже встретили одного человека с Небом, — глухо признался Кёя после секундной паузы.       — Кёя, не надо, — тут же взмолился Мукуро. — Я сделаю, что угодно.       Кёя помедлил.       — Хорошо. В этот раз я не буду его убивать, но если твой план не сработает, мы вдвоём поселимся в ближайшем городе. — Неотрывно глядя на Мукуро, Кёя прождал несколько секунд. Всё это время Цуна мысленно повторял, что Кёя наверняка пошутил насчёт убийства. — Ты и сам понимаешь, что у него ничего не получится.       — Ему просто нужно будет сначала потренироваться. Если он научится контролировать Пламя, он справится.       — Ты сам говорил, что слабое Пламя невозможно усилить.       — Мне так говорили, но я никогда не проверял это на практике.       С каждой секундой Кёя сердился всё заметнее.       — Ребята! — снова привлёк внимание Цуна. — Я никогда не использовал Пламя, но оно у меня, скорее всего, достаточно сильное.       Перед тем, как улыбнуться, Мукуро почему-то поморщился.       — Не люблю мафиози, но сейчас я рад это слышать.       — Я не был мафиози, я был наследником одной крупной семьи. То есть… Там было сложно.       Цуна нервно потрепал волосы на затылке. Он не стал боссом лишь потому, что его уберёг отец, и не любил вспоминать об этой части своего прошлого. Если бы он стал частью Вонголы, он бы попал как раз на войну между семьями.       — Хорошо. — Мукуро кивнул. — Покажешь свои кольца?       — Сейчас!       Перекинув рюкзак через предплечье, Цуна расстегнул молнию и полез к самому дну, где лежала небольшая коробка.       Когда Мукуро её увидел, он сначала растерялся, потом помрачнел, а затем согнувшись, захохотал.       Тринисетте. Баланс. Мукуро объездил всю Японию, но ему не повезло: он так и не встретил будущего Десятого Вонголу. Кёя жил в Намимори, и если бы не переезд, то Цуна познакомился бы с ним ещё в средней школе. Мукуро когда-то хотел уничтожить мир, а теперь, взглянув на уродливые руины, его спасал.       От обилия информации раскалывалась голова.       Цуна неловко потёр палец, украшенный тяжёлым перстнем. Ему оставили только одно из колец, прочие забрал Кёя и не отдал Мукуро даже кольцо Тумана, на которое тот нацелился. Кёя сказал, что сначала они найдут ещё четырёх Хранителей, и уже потом, если Мукуро будет очень хорошо себя вести, а у него самого будет хорошее настроение — здесь он хмуро отметил, что это взаимосвязано, — Мукуро получит своё кольцо.       Только с семёркой Хранителей они могли попытаться спасти этот мир, но и Мукуро, и Кёя относились к ответственной миссии странно: Мукуро уточнил, что добить остатки выживших будет несложно, а мир без людей и неразумных будет прекрасен; Кёя же просто не выглядел заинтересованным или взволнованным.       Кёя улыбнулся потом, ближе к вечеру — не мечтательно, как-то устало. Убрав длинную прядь за ухо Мукуро, он дотронулся до его лба.       — Температура падает, — тихо заметил Кёя. Мукуро, завёрнутый в плащ и пиджак, крепко спал, а Кёя его медленно укачивал. Круги под серебряными в лунном свете глазами угадывались даже в темноте. Лагерь находился в паре минут ходьбы, но Кёя отказался нести туда ослабшего Мукуро — сказал, что полностью доверять он мог только себе.       — Я могу посидеть с ним.       — Нет. — Кёя прижал слабое тело ближе к себе, будто Цуна намеревался его отобрать. Мукуро завозился, едва слышно простонал, и Кёя обхватил его торс осторожнее. — И спасибо тебе.       За сегодня Цуна узнал о них обоих много плохого: например, что в группе выживших под их предводительством не было ни одного взрослого не по стечению обстоятельств — просто Мукуро мог кое-как доверять только детям, а всех остальных он убивал превентивно. После того, как Цуна выжег тьму из Мукуро своим Пламенем, Кёя признался, что он не убил предыдущего носителя Неба — тот умер сам во время попытки, а Мукуро тщательно это скрывал.       Но перед тем, как они приступили к процедуре по очищению Пламени, Мукуро попросил приглядеть за детьми, если он опять отрубится. Он выдал короткие инструкции по всем, кто нуждался в помощи, и хотя он оправдал это «необходимостью, возможно, искать потом новое Небо», — Цуна чувствовал его беспокойство за окружающих.       Когда Цуна разобрался с оставленными Мукуро делами, он вернулся к Кёе — и тот заговорил о Намимори, а потом обмолвился о том, что если в конце пути, собрав всех Хранителей, они не смогут туда вернуться, он попробует превратить другой город во что-то похожее. Цуна поддержал разговор, и Кёя поделился с ним несколькими идеями о том, как он планировал когда-нибудь потом обустроить жизнь в новом мире. Пускай он и планировал использовать других людей как послушную рабочую силу, он думал не про своё, а про общее благополучие, и, кажется, даже осуждал Мукуро за его жестокость ко взрослым — хотя сам называл её лишь «пустой растратой ресурсов».       Эти двое были странными, но не такими ужасными, какими они хотели казаться. Может, Цуна мог бы с ними подружиться. Он бы даже заночевал неподалёку от них, чтобы как можно скорее увидеть оправившегося Мукуро, но Кёя будто прочёл его мысли:       — Если ты останешься здесь, я загрызу тебя до смерти. Нам больше не нужна твоя помощь.       Если бы Кёя правда так плохо к нему относился, он бы не поблагодарил. Успокоив себя этим, Цуна улыбнулся, кивнул и направился к лагерю.

Пропущенная сцена

      Весь вред, который Бьякуран нанёс каждому из миров, будет стёрт. Кому ещё верить, если не Аркобалено.       Мукуро не показывал беспокойство перед Тикусой и Кэном. Он не знал, считался ли его побег из тюрьмы таким уж вредом для мира, и верил в лучшее. Даже если свободу, косвенно полученную благодаря Бьякурану, у него хотели отнять — всё кончилось хорошо. Им повезло.       Мукуро не знал, когда именно учёные и Аркобалено собирались запустить механизм, но был уверен, что этот момент он не упустит.       Но в итоге к нему просто пришёл освобождённый из капсулы Кёя, и вместе с облегчением — больше никакой колбы — Мукуро почувствовал на душе тяжесть. Он не знал, какими словами он должен был заговорить с Кёей и стоило ли им вообще разговаривать сейчас о личном. Вонголе предстояло наметить новый курс, и пока что рабочие вопросы стояли в приоритете.       Кёя неподвижно стоял в проходе. Мукуро рассеянно улыбнулся Тикусе и Кэну.       — Мне нужно с ним поговорить.       Приближаясь к Кёе, с каждым шагом Мукуро волновался всё больше. Он даже не знал, хотел ли Кёя контактов вне иллюзий; от медиума, например, он отказался без сомнений и без объяснений — просто сказал их больше не приводить. Он то ли не захотел верить в обман, то ли побрезговал незнакомым телом — то ли банально не смешивал фантазии и реальность. Отношения в голове — сколько угодно; претензии на тело — сразу нет. Раньше Мукуро не хватало времени и нервов, чтобы думать ещё и об этом.       С другой стороны, Кёя пришёл сам — не стал отмалчиваться, не нашёл более важного дела. Даже Мукуро не успел по нему толком соскучиться, а с перспективы Кёи они разговаривали в последний раз совсем недавно.       — Рад, что ты выжил, — почти шёпотом признался Кёя и развернулся. — Пойдём.       Он ведь уступил место младшему себе как раз тогда, когда Мукуро ещё не хватало сил выйти на связь после сражения с Бьякураном.       Мукуро почувствовал на предплечье крепкую хватку и поморщился от боли. Поймав взгляд Кёи, Мукуро виновато улыбнулся и хотел уже объяснить, что он нуждался ещё в паре дней, чтобы окончательно прийти в себя, но не успел. Кёя разжал пальцы, теперь его ладонь почти не давила.       — Я хотел ударить тебя при встрече, но мне сказали, что ты ещё не оправился. Скажешь, когда будешь готов получить по заслугам.       — Обязательно.       Может, Мукуро лишь показалось, что Кёя выглядел как-то устало. Неужели даже он — такой человек, как он! — тоже, как и все остальные, выдохся?       Жар его ладони ярко чувствовался сквозь два слоя ткани, и это немного отвлекало от мыслей.       Пускай Кёя и решил себя временно сдерживать, в прошлом Мукуро не раз видел, как тот взрывал кольца мощнейшим Пламенем и ломал тренажёры для кистей. Последние как-то очень удачно заканчивали свою жизнь в присутствии Мукуро, и это наталкивало на подозрения, но не мог же Кёя настолько глупо выделываться. Даже если Кёя не хотел причинять боль, он всё ещё был опасен — но всю дорогу до своего крыла он вёл себя так деликатно, что Мукуро перестал опасаться его необузданной силы.       Кёя отпустил его руку, чтобы открыть электронную дверь. Он сразу прошёл внутрь; войдя следом, Мукуро огляделся по сторонам, будто он впервые увидел его крыло, хотя на самом деле он всего лишь впервые сюда попал в собственном теле, не более.       В своём доме Кёя обставил спальню пугающе аскетично; на базе Вонголы он чуть серьёзнее подошёл к выбору мебели, но и тут её было мало. Улыбнувшись, Мукуро с ностальгией взглянул на притаившийся возле стены низкий столик. За сколько же синяков он отвечал: нередко Мукуро, ведя тело Кёи в спальню, одновременно заканчивал свои дела на другом конце света — он не всегда мог концентрироваться на дороге и столик задевал через раз. Совершенно не волнуясь о боли в пальцах ног, Кёя пользовался этими случайными ударами как поводами для насмешек — наверно, поэтому он никогда и не требовал вернуть себе контроль над телом на время пути. Перестановку, несмотря на прямую просьбу, он так и не сделал, и если мебель что-то и говорила о своих владельцах, то этот низкий столик выдавал о характере Кёи всё, что о нём стоило знать.       Мукуро уже давно запомнил местоположение дурацкого столика; находясь в своём теле и не контролируя ни единого медиума, он не мог о него удариться, но возле опасного места Кёя всё равно потянул его за рукав. Вынужденно обогнув неудобный угол, Мукуро слегка улыбнулся. Уверенным быстрым шагом Кёя направился к углу, где обычно лежал футон. Он так очаровательно привязывался к местам и ритуалам.       Мукуро подошёл ближе, и Кёя со всей осторожностью взял его за плечо. Он не толкнул, не надавил, не пережал мышцу — бережно усадил. Его сегодняшняя забота — в другое время она наверняка показалась бы раздражающей, — расслабила Мукуро окончательно.       Следом Кёя сам устроился рядом, и они ненадолго замерли, глядя друг другу в глаза. Куда сильнее, чем трахаться, Мукуро хотел обнять Кёю, а потом втянуть его в разговор обо всём, что случилось в последнее время, — потрахаться они могли бы уже потом. Жаль, что Кёя мог не оценить такое желание.       Чувствуя себя нарушителем какого-то негласного правила, Мукуро отмер и потянулся ладонью к шее Кёе. В этот раз он наконец-то он останется без галстука и всей остальной одежды — раньше его вполне устраивали приспущенные брюки и работающий кондиционер.       — Не трогай. — Кёя перехватил руку Мукуро. — Теперь я буду вести.       Если бы он приступил к делу первым и с энтузиазмом, Мукуро почувствовал бы себя то ли трофеем, то ли добычей, но сейчас, после заминки, он перед собой растерянного мальчишку, безуспешно стремившегося к образу уверенного и холодного захватчика.       — Раньше тебе ведь нравилось просто лежать? — переспросил Мукуро насмешливо.       — Я не видел смысла трогать иллюзии.       В выдуманных мирах, где иллюзиями было буквально всё, Кёя тоже почти ничего не делал без предварительных просьб. Не то чтобы Мукуро имел что-то против его инертности — благодаря ней Кёя не мешал, не причинял боль и не отвлекал.       Мукуро потянул руку назад, и Кёя её отпустил. Обеими ладонями оперевшись на татами около бёдер, Мукуро постарался расслабиться и ни о чём не думать. То, что происходило сейчас, было для него новым опытом — и довольно сомнительным.       Приблизившись, Кёя дотронулся до его незатянутого галстука и вместо того, чтобы сразу дёрнуть его наверх, сначала убрал под него длинный хвост. В итоге он снял его так аккуратно, что даже не растрепал волосы Мукуро; следом он перешёл на рубашку и стал неторопливо расстёгивать пуговицы. Мукуро сам разобрался с теми, что были на рукавах; после этого он попытался снять рубашку вместе с плащом, но Кёя придавил его руки обратно к полу и наклонился к ключицам. Он только мазнул губами по коже, а Мукуро уже неловко заёрзал, пытаясь убежать от пронзивших спину мурашек и одновременно — не отдалиться от Кёи.       Рубашка неожиданно оказалась слишком плотной: тяжёлой, жаркой, удушающей, дразнящей своей жестковатостью тканью. Мукуро повёл плечами и шумно выдохнул из-за щекотки, когда Кёя перешёл на живот.       Мукуро очень надеялся, что он шумно выдохнул только из-за щекотки.       Это всё Виндиче.       Оправдав себя этой мыслью, Мукуро почувствовал прилив то ли ненависти, то ли благодарности, то ли восхищения — обычно он понимал свои чувства, но сейчас он мог думать лишь о физических ощущениях; всё остальное, ненужное человеческое, на их ярком фоне меркло и путалось. Если бы не десять лет в Вендикаре, он бы научился контролировать своё тело — да он и умел в пятнадцать, никогда он так себя не сходил с ума во время дрочки.       Забавляясь с собой, Мукуро и не возился целую вечность с прелюдией. Эта идея, прекрасная и жестокая, как и весь он, принадлежала Кёе.       Может быть, он просто мстил за то, что иногда вытворяли иллюзии. Мукуро изо всех сил молчал, демонстрировал фальшивую выдержку и старался не кончить до того, как Кёя прикоснётся к члену. Сначала Мукуро позволял ему вести по душевной доброте, потом в дело вступили упрямство — он мог просидеть всю эту пытку с каменным лицом, точно мог — и желание: желание, чтобы Кёя никогда не останавливался.       В очередной раз спускаясь по животу, Кёя почти дошёл до резинки белья — и отстранился как раз в тот миг, когда Мукуро настойчиво думал «не отстраняйся». Мукуро бы даже увидел в этом совпадении какой-то жестокий заговор, если бы за последние минуты он хоть раз подумал о чём-то другом.       Он не знал, что было хуже: то, что Кёя замер и теперь мирно сидел рядом, или то, что он явно собирался продолжить.       — Как тебе я настоящий? — спросил Мукуро, выигрывая передышку.       — Ты не умеешь завязывать галстуки и боишься боли. — Кёя подался вперёд и ещё раз лизнул его губы, Мукуро уже приоткрыл рот, но Кёя тут же отстранился. — Ты не безвкусный.       В чужих телах Мукуро иногда приходилось завязывать галстуки, и на таких бытовых мелочах он не попадался. О вкусе Кёя мог бы догадаться раньше, а насчёт боли он тоже ошибся: перепутал боязнь с нелюбовью. Он сосредотачивался не на том.       Потому что у него в голове тоже всё горело и плавилось.       — Правильным ответом было «лучше, чем иллюзорный».       — Я ещё не убедился.       Правильным ответом было «я это и сказал».       Мукуро промолчал: отчасти сдавшись, отчасти — потому что Кёя поднёс его кисть к губам и, сдвинув рубашку, поцеловал запястье. То ли нарочно, то ли нет, он приблизил ладонь к своей правой щеке. Пальцами Мукуро дотронулся до неё — целой. Левую щёку Кёи украшала царапина; она уже не кровоточила, но Мукуро заметил на пиджаке, ровно под ней, подсохшие тёмные пятна.       Удерживая запястье Мукуро, Кёя придвинул его руку ближе к себе, стянул с неё перчатку, поднёс кисть к губам и кончиком языка лизнул костяшки. Позвоночник пробило молнией, и Мукуро крепко сжал другую ладонь в кулак.       Поцеловав изгиб запястья, Кёя снова подался назад.       — Я увидел то, что хотел. На этом всё, — невозмутимо сказал он, и Мукуро уже приготовился грубо уронить его на спину — он уважал желания Кёи, но не когда тот настолько откровенно издевался. — Твоя очередь.       Рвано выдохнув, Мукуро улыбнулся. Сильнее, чем саму шутку, он оценил её незатянутость. Азарт, предвкушение и короткая вспышка злости открыли второе дыхание, но Мукуро не сразу перешёл к активным действиям: сначала он, сбросив рубашку и плащ, размял плечи.       Подавшись вперёд, он втянул Кёю в новый поцелуй и положил руку на его ребро. Избавленной от перчатки ладонью он выдернул рубашку из его брюк и скользнул под неё. Исследуя торс, Мукуро неторопливо ощупал кости. Внешне Кёя никак не реагировал на прикосновения, и Мукуро, рассчитывая всё-таки выбить из него пару стонов — обычно это удавалось редко и по случайности, — временно отстранился.       Как бы сильно Кёя ни затягивал свой галстук, лишился он его быстро. Так же бодро расстегнув пуговицы на его рубашке, Мукуро на пару секунд задумался, стоило ли её снимать. Месть прельщала, но мучить Кёю не хотелось. За время недолгих раздумий тот снял рубашку сам, лишив выбора.       В принципе, Мукуро тоже склонился к этому варианту. Раздеваясь, Кёя будто бы невзначай коснулся царапины на щеке ребром ладони и бросил на него быстрый взгляд.       Касаясь проверенных мест — прикусить ключицу, погладить внутреннюю сторону бедра, шлёпнуть, — Мукуро в считанные минуты мог довести его до исступления. Это ждало. Он наклонился вперёд, втянул Кёю в недолгий поцелуй и толком не отстранился, когда оторвался от губ. Один маленький вопрос не мог всё испортить, а вот любопытство и мысли не о том — да.       — Кё, откуда царапина? — Мукуро будто невзначай дотронулся до его щеки.       Присмотревшись, он запоздало понял: её чем-то рассекло сразу в двух местах.       — Как ты меня назвал?       — Кёя.       Мукуро подался вперёд и потёрся плечом о плечо.       — Гэнкиси оставил. Мелочь. — Кёя вдруг посерьёзнел и даже шлёпнул Мукуро по бедру. — Не делай такое лицо, я не мог лишиться там глаза.       Тот самый Гэнкиси, которого спас Бьякуран, — его верный приспешник, неспособный пальцем пошевелить без приказа.       Весь вред, который Бьякуран нанёс миру.       — Я знаю, — Мукуро улыбнулся чуть шире и вывел указательным пальцем бордовый завиток на лице Кёи. — Тебе очень идёт.       — Мы ещё обсудим, как ты почти умер. Не думай, что я забыл.       Не то чтобы Бьякуран сильно навредил лично Мукуро: хотел, но не смог. В сущности, его не волновало восстановление ущерба — так, прикольная фишка, очередной штришок в победу. Как если бы они не просто поставили мат, но ещё и не потеряли при этом ни единой фигуры. Жаль, что Аркобалено преувеличили свои возможности.       Зато дети из прошлого будут спокойно спать. Взрослые и так свалили на их плечи слишком много проблем.

Психология

      — Здесь написано, что хорошие партнёры делятся друг с другом планами. Ты знаешь о моих планах больше, чем я о твоих.       — Кто угодно знает о твоих планах всё. Мне теперь нужно тебя ревновать?       Мукуро знал, как Кёя проявлял ревность, и даже эти полушутливые слова лишь чудом не заставляли его веко дёргаться.       — Нет, не нужно. Лучше обрати внимание на следующий пункт.       — Что там?       — Конфликты нужно решать разговорами.       — Бред.       Представив обсуждение маломальски важной темы, во время которого Кёя бы изредка называл всё сказанное абсурдом и не предлагал ничего взамен, Мукуро кивнул.       — Это пропустим. Как считаешь, мы с тобой умеем друг друга прощать?       — Две недели назад ты обиделся из-за неправильного мороженого.       — А ты вспомнил об этом спустя две недели, — отметил Мукуро. — А я укорил тебя в этом. Мы ужасны.       Статья ещё даже не близилась к концу, а Кёя уже выхватил планшет и отложил его в сторону.       — Не читай херню.       — Там было про то, что хорошие партнёры не мешают своим половинкам развиваться.       — Заткнись, — Кёя не угрожал, даже не злился. Он подался вперёд, оттянул зубами нижнюю губу Мукуро, отпустил её, начал поцелуй — и тут Мукуро резко уронил его на спину, а потом, оторвавшись от поцелуя, вкрадчиво спросил:       — Ты меня хочешь?       Кёя прогнулся, подставляясь под руку, но Мукуро замер пальцами на рёбрах, не опустившись ниже. Тогда Кёя ненадолго закрыл глаза, выдохнул и без особого раздражения уточнил:       — Осознанное согласие?       — Конечно.       — Если бы я не хотел, ты бы уже это понял. — Спустя пару секунд Кёя с холодным недовольством спросил: — Долго ещё будешь думать?       — Ты забыл спросить у меня.       Оказавшись на спине, Мукуро попробовал возмутиться, но Кёя зажал его рот ладонью.       Одеяло лежало под спиной, совсем не грея. Мукуро потянулся, зевнул в плечо Кёи и лениво изрёк:       — У меня для тебя плохая новость, Кёя. Наши отношения не выглядят здоровыми.       Живота коснулась тёплая влага. Мукуро тут же открыл глаза, понял, что опоздал, и скривился: Кёя вытер об него руку. Нужно будет поставить его на колени в следующий раз, чтобы меньше наглел.       Интересный разговор вышел бы у Мукуро с психологом. Да, мой парень меня бьёт, но это ничего — я его тоже. Нет, не могу перестать: если я перестану, то он пойдёт к тому, кто согласится его бить, и пострадает сильнее, чем от моих любящих рук. Нет, не склонный к изменам мазохист — просто больной на всю голову.       — У меня есть новость похуже. Ты из них никогда не выйдешь.

Романтика

      — Не отворачивайся, Кёя. Это трусость.       — Я не хочу тратить лишнее время. Ты уже победил, к чему этот фарс?       Кёя совершенно не умел проигрывать — не только в настоящих боях, но и в боулинге. Ближе к финальному раунду он сдал совсем немного и из-за этого лишился всех шансов выиграть. Последние два броска оставались за Мукуро. Четыре кегли — и всё, конец.       — Я хочу победить красиво. Пожалуйста, посмотри.       Вздохнув, Кёя обернулся. Он опёрся лопатками о колонну и скрестил на груди руки       — Этот удар я посвящаю тебе.       Отсалютовав, Мукуро выбрал ярко-фиолетовый шар на удачу, без разбега подошёл к дорожке, остановился, повернулся вокруг своей оси, описав в воздухе дугу волосами, и отправил шар в полёт. Тот скатился в желоб и не сбил ни единой кегли.       — Красивая победа.       Мукуро закатил глаза.       — Проигрывай молча. У меня есть ещё одна попытка. — Он вернулся к стойке и взял очередной шар. — Давай я хотя бы закончу это избиение младенца страйком.       — Спэром.       — Да какая разница. Я просто выбью все десять.       Он разбежался и, неотрывно смотря на Кёю, приложил все усилия, чтобы отправить шар по нужной траектории.       Упали только две кегли.       — Это шутка, да? — растерянно спросил Мукуро. Теперь он глядел на Кёю неверяще, уже без насмешки. На лице Кёи расцвела ухмылка, и Мукуро встряхнул головой. — Я не знаю, что сейчас произошло, но я ведь всё равно считаюсь победителем, так?       — Посмотри на табло, ему лучше знать.       В итоговом рейтинге Кёя стоял на первом месте.       — Да это всё потому, что ты говорил мне под руку! Я-то тебе не мешал!..       — Пойдём. В другой раз отыграешься.       — Если бы я не выделывался, я бы победил.       — В следующий раз подумай об этом заранее.       Мукуро скривился, внутренне ликуя: Кёя поверил. Не заслуживая победу, но заслуживая нормальное, не испорченное свидание, он поверил. Ещё пару лет назад Мукуро бы с удовольствием его одолел и поставил на место, но сейчас кое-что другое радовало его сильнее. Плевать, что Кёя никогда не узнает, каких трудов стоило правдоподобно изобразить столь неудачный удар — главное, что он улыбался.

Соулмейты

      Имя, которое назвал Фута, почти ничего не изменило, но благодаря нему Хибари окончательно убедился, что его болезненная привязанность к Мукуро была заведомо обречена. Чуть-чуть потерпеть — и она пройдёт.       Только вот это «чуть-чуть» слишком уж затянулось. Уже который год рядом с Хибари ошивалось всего три интересных человека: крошечный Малыш, слабый вне боёв Зверёк и Мукуро. Чёртов сильный и желанный Мукуро.       Ради информации Хибари стал чаще работать с Конём — тот проводил в Европе значительную часть времени, поэтому мог случайно наткнуться на искомую Габриэль. Только вот о работе Конь почти не говорил — даже когда они ездили вместе в машине, он предпочитал болтать о любой ерунде, но не о мафии.       — Ты знаешь кого-нибудь с именем Габриэль? — не выдержав, напрямую спросил Хибари, когда они возвращались с очередной тренировки.       — Габриэль… — задумчиво повторил Конь, потерев подбородок. — Нет, не могу никого с ходу вспомнить. Ромарио, ты не?..       — Забудь, — приказал Хибари и демонстративно отвернулся к окну. Секундная слабость, не больше.       — Ты ищешь кого-то конкретного? Если да, я могу помочь.       Хибари промолчал и боковым зрением поймал такой обеспокоенно-жалостливый взгляд, что Коня сразу захотелось избить до смерти. Остаток пути они проехали в тишине.       По лестнице пришлось едва ли не бежать. Хибари вошёл в зал за пару минут до начала собрания — позже, чем обычно, — и усилием воли не вздрогнул. Развалившийся на диване Мукуро на на вытянутых руках какую-то бумагу. Его улыбка мешала сердцу Хибари биться в правильном ритме; с ней же он обернулся на дверь.       — Ты пришёл очень вовремя, Кёя.       — Да хватит уже, — буркнул Гокудэра.       — А ты знаешь, как меня на самом деле зовут, Кёя? Габриэль Эстранео, — с неприкрытым весельем продекламировал Мукуро, даже не зная, что он только что случайно разрушил мир. Или, ещё страшнее, зная. — Как будто имя из титров к дешёвой порнухе. Ламбо, не слушай. — Он вроде бы успокоился, но всё же продолжил: — Я определённо заслуживаю второй день рождения, раз уж теперь я знаю настоящую дату. Хаято, мы можем вынести этот вопрос на повестку дня?       Хибари почувствовал себя преданным: его защитный амулет обернулся вдруг источником проклятья. Внутри у него что-то сломалось. Он не просил Футу составлять рейтинг самых подходящих для него партнёров — тот сам настроился на нужную волну и не смог промолчать. Хибари не знал, какое имя стояло на первом месте в похожем рейтинге для Мукуро, так что никаких гарантий быть не могло, но… Но он собирался хотя бы поговорить об этом, поэтому подошёл к Мукуро и дёрнул его за плечо:       — Мне нужно тебе кое-что рассказать. Идём.       — На эту уловку я не попадусь, — самодовольно ухмыльнулся Мукуро, поведя плечом, — Ты хочешь, чтобы я опоздал на собрание, а у тебя опять появился повод для драки?       — Это важно.       Мукуро закатил глаза и без капли интереса согласился, вставая:       — Ладно, как скажешь.       Ведя Мукуро к своей комнате, чтобы поговорить без свидетелей, Хибари бросил:       — Ты переигрывал.       — Это ты меня слишком хорошо знаешь.       Не показалось: малейшее напоминание о прошлом по-прежнему его задевало. И даже эту слабость Хибари без колебаний ему простил: Мукуро неплохо держался.       — Думаю, мне придётся узнать тебя ещё лучше, Габриэль Эстранео.       Отступать было некуда.       — Вот так эта способность и работает. В сущности, она ничем не отличается от иллюзий, но, видимо, Вонгола считает иначе.       Хибари чётко помнил, что он узнал о существовании непроизносимого имени «Габриэль» две минуты назад. Это имя сразу показалось ему мужским, хотя после слов Футы он бы на всякий случай это уточнил. Узнав, что мужчину вполне могли назвать Габриэлем, Хибари бы не стал расслабляться — он ещё в первую встречу воспринял «Рокудо Мукуро» скорее псевдонимом. Кроме того, никакое названное Футой имя не помешало бы Хибари забрать Мукуро себе: он сам вершил свою судьбу, а если бы «Габриэль» попал в его руки позже и оказался лучше — что ж, он в любой момент мог бросить Мукуро. Ещё и Конь упоминал мафию и преданность семье каждый раз, когда мог, — Хибари бы не пришлось склонять его к разговорам на эту тему. Вся эта ситуация от начала и до конца была бредом — но Хибари о ней будто бы помнил.       Если бы он не знал про обман, он бы не сразу о нём догадался. От иллюзий эта техника действительно мало чем отличалось. Найти несостыковки, уцепиться за них, вернуть контроль над реальностью. Просто.       Хибари зевнул, прикрыв рот ладонью.       — Не хочу читать дальше.       — Да ладно тебе. Вдруг они знают ещё что-то, чего не знаю я?       Совсем как со злополучным «Габриэлем» — Мукуро использовал в том числе и это имя, чтобы запутать следы, но про то, что оно было настоящим, он сегодня прочёл впервые.       — Или, лучше, давай почитаем про тебя и твои способности? — предложил Мукуро заговорщическим тоном.       — Я не распускаю про себя лживые слухи. В моём личном деле неоткуда взяться подобному бреду.       Мукуро уже открыл другую страницу.       — Думаешь? И после тренировок с Дино ты правда умеешь обращаться с кнутом?       После тех тренировок Хибари окончательно убедился, что любое оружие было хуже тонф: особенно то, которое становилось бесполезным на ближней дистанции. Цепи отлично дополняли тонфы, но заметить их не могли.       — Ты зря веселишься. Если Вонгола располагает недостоверными сведениями даже о своих Хранителях, то чем занимается наш отдел разведки?       — Не знаю. Надо же, здесь и про аллергию на сакуру есть.       Кретины.       Отодвинув кресло на крутящихся ножках вместе с сидевшим на нём Мукуро, Хибари наклонился вперёд, сменил пользователя и ввёл свой пароль: с ограниченными правами он не мог даже исправить ошибки. Составителям досье стоило бы начать его не с выдуманного «настоящего» имени, а со строки крупным шрифтом о том, что Мукуро, единственный среди совершеннолетних Хранителей, до сих пор не имел полного доступа к базе данных Вонголы, — это была его исчерпывающая характеристика.       Как оказалось, отдел разведки всё же справлялся со своими обязанностями. И ни слова про сакуру.       — Забавно, — сказал Хибари. — В базе данных есть и нормальная информация, но ты видишь версию с ошибками.       — Что? Я очень надеюсь, что это происходит за спиной у Савады, потому что иначе я в нём разочарован. — Судя по голосу, Мукуро всерьёз взбесился, но его руки легли на плечи Хибари со всей нежностью. — Покажешь, что там на самом деле про меня написано?       — Конечно. — После пары щелчков мышью Хибари его огорчил: — Ты всё ещё Габриэль. Зато твои способности нормально описаны.       — Хоть что-то. — Мукуро отстранился и, кажется, выпрямился. — Если Вонгола мне не доверяет, значит я всё делаю правильно.       Если Вонгола ему не доверяла, значит ею управляло идиоты. Пока Мукуро оставался зависимым в плане информации и не слишком из-за этого расстраивался — Хибари был готов смотреть на это сквозь пальцы.

Стёб

      — Кёя, пожалуйста, — тонфа рассекла воздух, — успокойся.       С раненым плечом, с разорванной рубашкой, с царапиной на щеке — Кёя рвался в бой так, будто от этого зависела его жизнь. Мукуро больше не атаковал, но менее напряжённой их драка не стала.       — Мы можем продолжить в другой раз, — осторожно напомнил он. В обычное время он сказал бы это с насмешкой, но сейчас он всерьёз беспокоился.       Две трещины, бесчисленные синяки, кровоточащие губы и ало-бордовая рубашка. Мукуро не пострадал.       — Ты ранен, Кёя! — в отчаянии воскликнул он, уклонившись от очередного удара. Кёя не успел вовремя остановиться и врезался в стену.       С разбитым лицом он заторможенно обернулся, не опустив тонфы, и тут Мукуро не выдержал.       — Хватит, я сдаюсь. Моё тело… ещё не оправилось, — выдавил он, переступив через гордость, и развеял трезубец. Едва живой Кёя медленно поднял голову.       — Я всегда знал, что ты слабак. Загрызу тебя до смерти, когда ты станешь сильнее.         Фран с недоверием посмотрел на учителя.       — Так вы поэтому сдались?       — Да, только поэтому.       — Мудро, — отметил Фран. — Я бы не догадался так поступить.       Когда учитель понял, что ту его реплику услышал не только Хибари, его лицо смешно вытянулось — но Фран чувствовал, что он мог добиться большего.       — Если бы я убил его, я нарвался бы на проблемы с Вонголой. Для меня это было невыгодно, поэтому мне пришлось импровизировать.       Учитель держался слишком самодовольно.       — Вы заботитесь друг о друге, потому что вы — одна семья?       — Я забочусь о нём, потому что иначе я никогда не получу доступ к телу Савады, — с раздражением поправил учитель. — А Хибари Кёя заботится разве что о своих птицах.       — Но он сказал мне не приставать к вам в ближайшие дни и пообещал иначе загрызть меня до смерти. В его-то состоянии, скрытом только иллюзиями.       Учитель оскалился.       — Вот как. Знаешь, я решил освободить тебя от сегодняшней тренировки с иллюзиями.       — Может, ещё и от завтрашней?       — Ещё и от завтрашней, — согласился учитель. Фран очень хотел проверить, как далеко он мог зайти с шантажом, но не успел. — Лучше попроси Кэна заняться твоей физической подготовкой, потому что иллюзии против Кёи тебе всё равно не помогут. Когда он узнает, что ты растрепал мне его угрозу, он будет в ярости. Думаю, это научит тебя держать рот на замке. Или этому ты уже научился?

Ужасы

      — Я, допустим, готовлюсь захватить его тело, — рассеянно признался Мукуро и кивнул на стоявшего где-то посреди толпы Саваду, — но зачем сюда пришёл ты?       — Хибёрд улетел. Нашёлся здесь.       Кёя говорил мёртвым, отстранённым голосом, и выглядел он не лучше. Мукуро похлопал его по плечу.       — Хорошо, что мы выше этих формальностей.       — Да.       На миг Мукуро подумал, что он мог бы поспорить с Кёей из чистого принципа, на следующий — что в европейском свадебном платье Кёя смотрелся бы восхитительно, а потом толпа забурлила. Мукуро злило обилие мафиози вокруг, Кёя бесился из-за любых людей рядом, и решение они, не сговариваясь, приняли одно на двоих: молча переглянулись и вместе ушли, оставив Цунаёси и Кёко праздновать свадьбу без них.       Мукуро уже как полгода заходил в этот дом без приглашения. Он не всегда даже отзванивался перед визитами: даже если Кёя куда-то уезжал, к вечеру он обычно возвращался, а занятие на пару часов Мукуро при необходимости находил себе без проблем. В этот раз ему повезло — Кёя сидел за рабочим столом в своём кабинете. Вглядываясь в монитор, он неторопливо прокручивал колёсиком какой-то длинный текст и постукивал пальцами свободной руки по клавиатуре. Он отпустил мышку, когда дверь отворилась, и внимательно посмотрел на вошедшего Мукуро. Атмосфера повисла какая-то напряжённая. Подойдя ближе и оперевшись бедром на стол, Мукуро взглянул на Кёю в ответ и едва заметно нахмурился. В глазах Кёи будто читалась вина — впервые Мукуро увидел на его лице это выражение. Он хотел спросить, что случилось, но промолчал, давая Кёе время собраться с мыслями и начать разговор самому. Наконец тот нехотя заговорил, разглядывая то ли край столешницы, то ли уложенные на колени ладони:       — Похоже, нас тоже ждёт свадьба.       Повисла неловкая пауза: Кёя шутил редко и в другой манере. Мукуро не хотел ни смеяться, ни верить, что слова прозвучали всерьёз.       — Почему ты так думаешь? — осторожно уточнил он.       — Потому что иначе наш ребёнок родится вне брака.       Сердце пропустило удар. Пропустило ещё один. На пару мгновений Мукуро забыл, как дышать; только сейчас он изнутри понял, почему в некоторых фильмах ужасов главные герои замирали на месте от страха. В нём самом от любой серьёзной угрозы сразу открывались внутренние резервы.       Так было раньше.       — Какой ребёнок? — никогда ещё Мукуро не звучал так беспомощно.       — Я беременный, — равнодушно ответил Кёя, подтвердив худшие опасения, и добавил: — Седьмая неделя.       Мукуро опустил голову, встряхнул ею и снова взглянул на Кёю. На его лице так и не появилась улыбка. Немного взяв себя в руки, Мукуро неверяще потянулся к его животу, забрался ладонью под рубашку, погладил. Слабо, едва заметно — живот выпирал.       — Ты уверен, что от меня?       — А я с другими не сплю. — Кёя нахмурился и, неубедительно изобразив спокойствие, тихо заговорил: — Успокойся. Я всё равно пойду на аборт.       Шумно и с облегчением Мукуро выдохнул.       — Почему сразу не сказал?       — Хотел увидеть твоё лицо.       Увидел. Мукуро чудом не скривился от самого себя: от того, насколько открыто он показал свои чёрные мысли. Неприятие. Недовольство. Надежда сбежать и не ввязываться. Кто бы после такого согласился на роды? Кёя, помимо прочего, ещё и нуждался в поддержке, чтобы утаить своё положение от Вонголы. Фальшивые документы — будто ребёнок появился из детского дома — он бы добыл, но кто-то должен был его прикрывать. Большую часть беременности ему бы пришлось избегать сложных миссий, на поздних сроках он бы не смог больше появляться в обществе без иллюзий. Кёя не был настолько наивным, чтобы рассчитывать на необходимую помощь теперь, когда Мукуро так явно продемонстрировал ему все эмоции. Ни капли радости, лишь страх перед семейной жизнью.       Пускай Мукуро и боялся такого будущего до дрожи, но за свои ошибки он умел отвечать. Ещё и Кёя был ему не чужим — Мукуро предавал людей без зазрений совести, но только не тех, кто многое для него значил.       Смешно — сегодня он впервые признал это хотя бы для себя. Кёя действительно значил для него многое. Очень.       — Ты уверен, что пойдёшь на аборт?       — Конечно, — хмыкнул Кёя. — Я не собираюсь терять год на беременность, а потом ещё и воспитывать ребёнка вместе с тобой.       Мукуро одобрял его выбор, но всё равно почувствовал обиду — слова прозвучали так, будто он был хуже любого другого партнёра. Скрестив на груди руки, Мукуро с недовольством заметил:       — Я бы справился. Если ты считаешь меня мудаком, из которого не выйдет хорошего отца, то ты ошибаешься. Я бы помогал тебе во всём. Не так уж это и сложно.       — У нас двойня.       Удержать лицо было непросто, но Мукуро лишь натянул улыбку. Новая жизнь надвигалась на него с неумолимостью танка; он не мог её избежать, не потеряв самоуважение, зато он мог смотреть на неё, как на битву. Как на сложное, но посильное испытание.       Живот Кёи, до этого слегка выпиравший, показался ему вдруг огромным.       — Вот и отлично, — кивнул Мукуро. — Такой шанс даётся раз в жизни. Двое-то детей.       — Трое. — Это сказал уже не Кёя. Писклявый голос прозвучал где-то возле двери, Мукуро с удивлением обернулся и увидел Франа — совсем мелкого, даже в первую встречу он был постарше. — Я тоже буду жить с вами.       — А ты-то… — начал Мукуро, но Фран его перебил:       — Базука сломалась. Мне не к кому больше идти.       Слова застряли в горле — хорошо, что ответил Кёя:       — Я не возражаю.       Наверно, положение повлияло на его характер в лучшую сторону.       — Посторонись, коротышка. Я буду четвёртым.       За годы, прошедшие с избавления от проклятья, Верде подрос, но теперь он снова выглядел мелким.       Кёя встал, подошёл к нему ближе — Мукуро приготовился разнимать драку, — и потрепал Верде по голове. Вот тогда Мукуро и захлестнула настоящая паника: он кое-как смирился с одним ребёнком, причём не до конца и весьма условно, но четверо детей точно ставили крест на спокойной жизни. Он тоже направился к Франу и Верде, чтобы, вложив в голос всю ласку, мягко их попросить:       — Сходите погуляйте. Нам с Кёей… — «надо кое-что обсудить».       Он не закончил эту фразу, потому что прямо за дверным проёмом ровными шеренгами стояли дети — банда Кокуё, Вонгола, Вария, Аркобалено и даже Бьякуран. Возглавлял процессию Реборн, который заговорил первым:       — Базука сработала, пока мы были на переговорах, и сломалась. Теперь мы все…       Мукуро вздрогнул и очнулся на кровати. Сердце колотилось так сильно, что его удары эхом отзывались по всей грудной клетке; дыхание сбилось, во рту пересохло. Крепко прижав Кёю к себе, Мукуро зажмурил глаза, пытаясь успокоиться. Это Саваду ждала судьба примерного семьянина со всеми её минусами, не его. Гормоны не сделают Кёю ещё более раздражительным, Хикид1 и Хикид2 не сломают им обоим жизнь на ближайшие двадцать лет, а орава чужих детей не захватит дом. Никакой беременности, никакой двойни — этот бред казался правдоподобным только во сне. В том, что жертвы базуки пошли бы за помощью куда угодно, но не сюда, Мукуро тоже не сомневался.       — Что у тебя стряслось? — сонно отозвался Кёя на прикосновение. Он просыпался и от меньшего, но Мукуро не подумал об этом, когда от избытка чувств сдавил его талию: мысли сбились и перепутались.       — Холодно в комнате, — солгал он. Так и не убрав руки, он ослабил хватку.       — Так возьми ещё одно одеяло.       Грубовато его оттолкнув, Кёя отодвинулся и перевернулся на другой бок. Он не щадил нарушителей своего спокойствия, так что по рёбрам от толчка разлилась умеренная боль. Не думая о ней, Мукуро совершенно счастливо улыбнулся — его прекрасная жизнь оставалась прежней.

Учебные заведения

      — Экстремально поздравляю с победой!       Обменявшись рукопожатием с радостным Сасагавой, Такэси неловко улыбнулся, закинул руку за голову и растрепал волосы.       Цуна, на миг замявшись, осторожно поддержал Сасагаву:       — Да, вы выступили отлично!       Только Гокудэра буркнул:       — Это не ты виноват, что вы заняли второе место.       Сасагава его, кажется, не услышал. Бодро жестикулируя, он громко рассказывал, как они будут праздновать: сначала — в суси-баре, потом — в боксёрском клубе.       С трибун на них медленно надвигалась чёрная тень.       Такэси инстинктивно сделал шаг вперёд, загораживая друзей от Хибари. Тот улыбался, и это было не к добру. Его радовали не слишком приятные для остальных людей вещи.       — Что-то случилось? — непринуждённо спросил у него Такэси. Хотя он и закинул одну руку за голову, другой рукой он крепко сжимал бейсбольную биту.       — Да. Твоя команда не оправдала мои ожидания, поэтому, — сверкнули тонфы, — я расчищу место для новой.       Недолго покопавшись в школьной сумке, Гокудэра вытащил из неё четыре листа бумаги и разложил их на столе. На трёх из них были нарисованы какие-то графики, последний лист отводился под длинный текст. Нависнув над первым графиком, непишущим концом карандаша Гокудэра начал водить по двум линиям — чёрной и светло-серой.       — Это число людей в комитете Дисциплины, а это — число людей в комитете Ликвидации. Пока Адельхейд набирает в свой комитет новых учеников, Хибари только и делает, что выгоняет из своего комитета его старых членов. — Такэси приподнял брови и издал удивлённый звук. Гокудэра тем временем перешёл к следующему листу; его украшало много столбцов различной высоты. — А это — то, сколько дисциплинарных взысканий делает Хибари за день. Я собрал данные за последние три недели, и, как ты видишь, с каждым днём Хибари становится всё невыносимее. И наконец, — Гокудэра указал на последний график, — зависимость числа взысканий от отношения количества людей в комитете Ликвидации к количеству людей в комитете Дисциплины. Связь очевидна.       — Какое забавное совпадение! — радостно согласился Такэси и, похлопав Гокудэру по плечу, рассмеялся. — Наверно, ты долго работал над этими графиками. Хочешь, я угощу тебя суси?       — Эй, ты вообще понял, о чём я тебе говорил?       — Ну да. Ты проделал большую работу, но я думаю, что мы должны ещё чуть-чуть последить за Хибари. В конце концов, Цуна ведь ему доверяет. Так что, ты хочешь суси?       — Хер с тобой, давай.       В последнее время Хибари и правда разбушевался. Теперь, когда об этом говорили сухие цифры второго графика, Такэси окончательно понял: ему не показалось. Он должен был разобраться с ним сам — и не дать Гокудэре влезть в дело первым. Он мог пострадать.       Такэси замер перед дверью, будто за ней его поджидал разверзшийся ад — или капкан, или уже разъярённый Хибари. Нервно усмехнувшись, Такэси выдохнул и раскрыл дверь.       Крыша встретила его лёгким порывом ветра в лицо. Такэси сразу заметил впереди тёмный силуэт — и тут же ему поклонился. Поздороваться словами он не успел.       — Я слышал твои шаги, — сказал Хибари, плечами опиравшийся на сетчатую ограду. — Ты помялся перед тем, как открыл дверь. У тебя нет достойной причины тревожить меня.       — Наверное, так и есть. Я хотел поговорить с тобой как с членом семьи.       — Вот как. — В руках у Хибари появились тонфы. — Я прав.       — Тише, тише! — попросил Такэси, отшагнув назад. Хибари остановился на расстоянии, пригодном для рывка и атаки. — В последнее время ты сам не свой. Может, тебе нужна помощь?       Замахнувшись, Хибари помчался вперёд — и увяз.       — Я не хотел тебя оскорбить! — Такэси едва успел договорить: Хибари вытеснил его Дождь своим Облаком.       Не выиграв тех секунд, на которые он рассчитывал, Такэси провалил бескровное отступление, и ему пришлось достать заготовленный меч.       Блокируя выпады, Такэси медленно спускался по лестнице. Позади его ждала закрытая дверь, это было плохо, но он заранее прикинул, как он мог быстро открыть её локтём, и приготовился к этому. Он не испытывал ни страха, ни азарта, ни гнева.       Хибари остановился, когда очередной его удар почти задел школьную стену, и приказал:       — Уходи.       Такэси вздохнул.       — Знаешь, многие замечают, что последний месяц ты не в настроении.       — И что с того?       — Ну. — Такэси замялся, как будто подбирая слова. На деле он обдумал их ещё дома. — Я знаю, что у тебя не всё в порядке. Так почему бы мне тебе не помочь? Взаимовыгодное сотрудничество, понимаешь?       Своего отношения к долгам Хибари не скрывал. Такэси помог бы ему и просто так, но, парадоксально, договориться об этом было бы гораздо сложнее.       Хибари медлил, даруя надежду.       — И что ты хочешь взамен? — решился он секунд через пять.       Такэси в притворной задумчивости потёр подбородок.       — Когда я об этом попрошу, ты закроешь глаза на какое-нибудь нарушение дисциплины. Моё или моих друзей. Ты согласен?       — Да. Мне нужно, чтобы Мукуро появился на территории школы. Если ты не справишься до конца недели или если расскажешь ему, что это я тебя попросил… — Хибари многозначительно улыбнулся.       Если бы он захотел увидеть Мукуро в своём доме или на нейтральной территории, Такэси бы крепко задумался, а стоило ли ему исполнять эту просьбу. К счастью, Хибари берёг школу, а значит в ней он бы не допустил масштабную драку.       — Я понял. Ты не подскажешь, как мне это лучше сделать?       — Нет.       После того, как Такэси выполнил свою часть сделки, Хибари временно перестал появляться в школе. За порядком в ней по-прежнему следили комитеты Дисциплины и Ликвидации, но их рядовые члены всегда относились к нарушителям гораздо лояльнее, чем беспощадные лидеры, поэтому в средней Намимори настали счастливые времена. Даже Адельхейд не дотягивала по суровости до уровня Хибари.       Тот вернулся в школу в следующий понедельник. Как назло, в этот же день Такэси опоздал вместе с Цуной и Гокудэрой; увидев в окне знакомую фигуру, он уже приготовился лишиться единоразовой привилегии, но Хибари к ним даже не спустился.       Теперь же Цуна прижимался спиной к стене, а на его горло давила тонфа. Такэси уже готов был броситься ему на помощь, как вдруг поймал вопросительный взгляд Хибари, — и, не найдя решения лучше, кивнул. Хибари отшагнул назад, одновременно с тем опустив оружие. Ничего не объяснив, он направился дальше по коридору.       Убедившись, что Цуна не пострадал, Гокудэра повернулся к Такэси, сияя удивлённой улыбкой.       — Чёрт, как ты это сделал?       Такэси надеялся, что кивок заметит только Хибари и объясняться не придётся.       — Я помог Хибари в одном деле, вот и всё. Теперь он исполнил свою часть уговора.       — Так это ты заставил его уйти? — шумно удивился Савада. — Спасибо!       — Да ничего, это мелочь.       Гокудэра заметно расслабился.       — Я всегда говорил, что ты просто бейсбольный придурок. Ты ведь мог попросить у него что-нибудь большее, — снисходительно сказал он. — А что ты для него сделал?       — Так, организовал ему одну встречу. Неважно. Пойдём на урок?       В сущности, просьба Хибари почти не отняла ни сил, ни времени.

***

      Рокудо бесшумно оказался сзади, словно выплыв из тени. Такэси не видел его, зато отлично чувствовал остриё трезубца, кольнувшее между лопаток.       И слышал голос.       — Я не люблю, когда посторонние вторгаются в мою обитель. Надеюсь, у тебя есть достойная причина, Ямамото Такэси.       Местами эти двое были похожи.       — Думаю, есть. Она связана с Хибари.       Металл отстранился, послышался смех. Не выпустив из рук трезубец, Мукуро медленно обошёл Такэси и повернулся к нему лицом.       — Забавно. Что он просил передать?       — Ничего. Когда вы с ним в последний раз виделись?       Рокудо мимолётно нахмурился.       — С ним что-то случилось?       — Я хотел то же самое спросить у тебя! Он странно ведёт себя в последнее время. Может, у тебя есть какие-нибудь догадки?       Прикрыв глаза, Рокудо одними уголками губ очертил улыбку.       — Он не отчитывается передо мной, и мы довольно давно не виделись.       — Где-то месяц?       Рокудо улыбнулся шире — расслабленно и безмятежно.       — Где-то месяц.       — Расскажешь, из-за чего?       — Это он тебя подослал, я знаю. Передай ему, что этим поступком он уже проиграл.       Такэси использовал всю свою выдержку, чтобы не показать страх: если бы он проявил хотя бы намёк на него, Рокудо бы сразу всё понял. Он и так приблизился к правде.       — Он уже месяц ни на кого не нападает. Ему как будто всё равно стало. — Такэси задумчиво почесал затылок. — Я слышал, он выкладывается на кэндо, но мне сложно в это поверить.       — На кэндо?       — Говорят, возится с каким-то первокурсником из клуба, — продолжил Такэси всё так же задумчиво. — Но я только слышал, ни разу не видел. Если бы он хотел драться, он бы приходил к тебе, а не на кэндо, ведь так? Может, у Хибари депрессия?       Воздух как будто загустел. Заглотивший крючок Рокудо помрачнел, — и почти сразу натянул на лицо довольное жизнью выражение.       — Я бы поговорил с ним, раз дело серьёзное. Он сейчас в школе?       — Наверно. Тебя проводить? Мы могли бы обсудить его проблемы все вместе!       — Спасибо за предложение, но это то, с чем я могу справиться сам.       Такэси не сомневался.

***

      Хибари даже не встал: так и остался лежать на крыше с закинутыми под голову руками. Такэси присел рядом с ним, и лишь тогда Хибари лениво скосил на него взгляд.       — Ты обманул его.       Хибари сам хотел встречи, а Рокудо, так или иначе, добровольно решил к нему заглянуть. Благодаря небольшой лжи Цуна лишний раз сохранил нервы, а Гокудэра порадовался. Совесть не мучила.       — Ну, мы ведь не обсуждали методы?       — Поэтому я не наказал тебя. — Хибари усмехнулся и сел. — Тебе повезло, что результат превзошёл мои ожидания. Иначе бы ты нарвался.       Что бы ни связывало его с Мукуро, они явно наслаждались друг другом — и Такэси даже не волновало, что именно между ними происходило. Главное, что они не сбрасывали злость на остальных, если регулярно развлекались вдвоём.       Семейные узы Вонголы помогали жить даже таким одиночкам.

Фантастика

      Верх живота сильно чесался, а потом, когда Мукуро дёрнулся, ещё и заныл. Под рёбрами жгло и давило. Резко выдохнув, Мукуро распахнул глаза и медленно сфокусировался на чистой и просторной палате. Рядом — в глубоком кресле — сидел Кёя, весь сосредоточенный на ноутбуке. Сбоку Мукуро не видел, чем именно тот занимался, но его впечатляющее спокойствие отметил — как и вернувшееся на палец кольцо Облака.       — Ты же не хотел втягивать в наши дела Вонголу? — прошипел Мукуро. Он рассчитывал, прогоняя страх, заговорить громко, но не смог физически из-за пересохшего горла. Плохо: он должен был встать на ноги и вырезать всех вокруг, а сил ему едва хватало на речь. Кажется, он упускал величайший шанс в своей жизни.       Кёя лениво перевёл на него взгляд — и, заговорив, снова вернулся к экрану ноутбука:       — Ещё я обещал загрызть тебя до смерти. Я предпочитаю охотиться на живых.       Мукуро помнил, с каким звуком нож мягко рассёк кожу и плоть, — слишком хорошо помнил. После удара он на миг потерял чувствительность: живот заболел, когда он развернулся для выстрела, и ещё сильнее, до тошноты — когда побежал к кораблю. Ему повезло, что он держал Кёю в наручниках лишь по ночам: закованный в цепи, тот бы не смог…       Мукуро даже не представлял, как Кёя спас его из той патовой ситуации. Осознав это, он с недоумением спросил:       — А как ты успел?       Кровь тогда хлестала так, что даже без ласкового удара в ответ на «не лезь, сам разберусь» он бы потерял сознание очень быстро: при великом везении он бы протянул полчаса, не больше. Он, способный запустить корабль своим подходящим Пламенем, в той ситуации не знал, что ему делать — а Кёя отыскал выход и, в электрическом-то ошейнике, не побоялся атаковать. Если бы кольцо-передатчик на миг вспыхнуло Туманом, он бы тут же упал замертво от удара током — но он предпочёл рискнуть. В сущности, Мукуро просто не успел собрать свою решимость в единую точку — на миг он задумался о том, не стоило ли ему из благородства оставить Кёе жизнь, раз уж его смерть уже ничего не меняла, и лишился инициативы.       Теперь Кёя сидел напротив с равнодушным видом — и полностью владел положением.       Что-то напечатав, он соизволил ответить:       — Медицинский корабль Вонголы был рядом.       — Около Примо? Прости, но, боюсь, мне будет больно смеяться. Шутку я оценил.       — Он был там на случай, если я пострадаю.       — Работаешь на Вонголу, но ходишь на Примо. — Мукуро усмехнулся и покачал головой. — Давай, скажи, что ты участвовал в первых экспедициях, и с тех пор у тебя такая традиция.       Кёя наконец-то сложил ноутбук и посмотрел на Мукуро — но с таким жалостливо-презрительным выражением, что лучше бы он и дальше вглядывался в экран.       — На твоём месте я бы не веселился. Ты две недели не видел у себя на хвосте корабль.       Какой нахер корабль.       Через пару секунд ступора Мукуро повторил вопрос вслух.       Половину рассказа Мукуро списал на бахвальство, но история Кёи всё равно звучала невероятно.       — Так, давай по порядку. Ты один побеждаешь троих и при этом разносишь в хлам свой корабль. Каким-то чудом после боя у тебя остаётся Пламя. С неработающим всем ты уходишь под купол, хотя это невозможно, и шлёшь сигналы о помощи, рассчитывая физической силой забрать чужой корабль. При этом Вонгола постоянно отслеживает твои перемещения и держит рядом с тобой свои корабли. Я правильно тебя понял?       — Вонгола держит рядом со мной корабли, когда я в опасности. Я бы пару суток просидел под куполом, если бы не ты. Потом да, за мной следили.       — То есть тебе просто прикольно было сидеть в заложниках, так?       — Я не хотел втягивать в наши дела Вонголу, и мне было интересно, что ты будешь делать дальше. Мукуро.       Услышав своё имя, Мукуро устало вздохнул.       — Уже пробили, да?       — Я изначально знал, что тебя так зовут.       Кёя несколько раз использовал выдуманное «Витторио», и ни разу он при этом не показал осведомлённость — ни улыбкой, ни оговоркой. Мукуро и не подозревал, что слава о нём добралась даже до Хранителей Вонголы. Он вредил Альянсу больше чужими руками, но его всё равно вычислили — похоже, он был той ещё занозой для мафии.       — Ты узнал меня в лицо или же по способностям?       — Я не видел твоих фотографий, но я слышал о твоём правом глазе и о твоих волосах.       — Неужели обо мне ходят легенды?       — Легенда ходит о том, что один мудак, который в розыске с пятнадцати лет, не может изменить даже причёску, но почему-то считает себя неуловимым.       Тихо рассмеявшись, Мукуро мечтательно прикрыл глаза. Необычная радужка досталась ему в наследство от Эстранео — ещё пара лет, и они бы, поддавшись веяниям, с живого оружия переключились на подводные корабли, — а вот волосами он гордился.       От недолгого смеха у него заныли лёгкие.       — Что ж, лучше такие легенды, чем ничего. Напомни, какое наказание меня ждёт за то, что я тебя обидел?       Мукуро старался звучать непринуждённо, но внутри у него билась тревога. Ему сохранили жизнь, но надолго ли? Он натворил дел не на одну смертную казнь, и Кёя уже дал ему понять, что Вонгола знала о нём достаточно. Сейчас, находясь в её власти, Мукуро мог лишь надеяться на снисхождение — но сам он никогда не проявлял к врагам милосердие. Он не понимал, какими словами в таких обстоятельствах он мог добиться хотя бы временной отсрочки приговора, а без неё он не успел бы оправиться и сбежать. Его единственный шанс на спасение сидел прямо перед ним — и молчал, кажется, уже целую вечность.       С Кёей на одном корабле было весело, и Мукуро обращался с ним лучше, чем мог бы. Сам бы он, наверно, обеспечил Кёе возможность побега, если бы они поменялись местами — но это он.       — Твой корабль теперь принадлежит мне. И сам ты тоже принадлежишь мне. — Кёя посмотрел на Мукуро холодно, но не как на свою вещь. На свои вещи, только-только выбранные из огромного моря альтернатив, смотрели не так. — Я не в восторге от этого решения, но ты теперь мой помощник. — Недовольство на его лице вдруг сменилось ухмылкой. Мукуро ничего не понимал: получалось, что от наказания за грехи его спас даже не Кёя. Со стороны похищение выглядело ужасно; кому вообще пришло в голову не только простить опасного преступника, но и приставить его к одному из лучших пилотов? — Не знаю. Посмотрим. Может быть, мне и понравится.       — Тебя что, так ненавидят в Вонголе, что берут каждого, кто тебя изобьёт?       — Я поручился за тебя. Планировал оставить тебя для спаррингов и навещать раз в пару месяцев, но не сложилось. — Кёя оборвался, и Мукуро тоже затих: ему показалось, что Кёя ещё не закончил. Поморщившись, тот и правда продолжил: — Всё равно ты узнаешь. Ты почти угадал. У меня была договорённость с одним человеком, которого я уважаю. Что я приму любого напарника, которого он для меня выберет, если этот напарник хоть раз одолеет меня в бою. Ты, формально, меня победил.       Мукуро просто его победил — безо всяких формальностей. Поставил на колени, отобрал кольцо, ненадолго связал лианами, ушёл, вернулся и надел электронный ошейник. Захотел бы — убил одним нажатием кнопки.       — И что же ты будешь делать, если я решу ещё раз тебя избить и забрать твой корабль?       — Мы будем драться не на твоей территории, — резко посерьёзнел Кёя, — и ты не будешь знать обстановку лучше, чем я. Больше ты никогда не выиграешь, хотя бои у нас будут каждый день. — Помедлив, он добавил: — Это не афишируется, но у Вонголы нет Хранителя Тумана. Сегодня ты пройдёшь проверку на то, можешь ли ты им стать.       Мукуро не верил, что ему могло так повезти. Его сердце пропустило удар.       — Мне хотят доверить кольцо?       Оживившись, Кёя с гадкой улыбкой наклонился вперёд и негромко, будто делясь тайной, начал рассказывать:       — Тебе дадут кольцо, оно тебя не примет, и у тебя начнётся сильное кровотечение. В это время зверёк будет бегать вокруг и извиняться, но ты вряд ли его услышишь. Потом тебя окончательно отдадут мне.       Глупости он говорил. Но про Хранителя, если Кёя правильно воспроизвёл чужие слова…       Боль в животе постепенно отступала; Мукуро даже попробовал сесть, но Кёя оборвал его:       — Не двигайся.       Мукуро и сам понял, что ему пока что не стоило двигаться.       — Тебе будешь лежать здесь ещё полчаса. Я как раз расскажу тебе правила поведения на моём корабле.       — Как пожелаешь, — согласился Мукуро и, слегка поменяв позу, тут же скривился от якобы боли. — Сейчас, подожди… — сдавленно попросил он.       — Если ты будешь мне лгать, ты не проживёшь со мной долго. У тебя сильное Пламя, и у тебя неплохой стиль, но ты не нужен Вонголе из-за своей ненадёжности. Ты немного интересен лично мне, и это твой единственный шанс выжить.       Лёгкая благодарность, нежелание лгать и разумная мысль о том, что Кёе изначально понравилось не фальшивое дружелюбие, — всё это подталкивало Мукуро к честности.       — Ты горько пожалеешь о своём интересе, Хибари Кёя.       — Это не твоё дело. Твоё дело — запоминать правила. Пункт первый. Всё, что находится на моём корабле, принадлежит мне. Включая людей. Это понятно?       Это было понятно, но мерзко. Мукуро не собирался опять становиться чьей-то вещью; роль любимой игрушки выглядела ещё унизительнее, чем роль оружия. Затаив внутри набросившиеся воспоминания и ассоциации, Мукуро мирно спросил:       — Насколько это законно?       Кёя будто не услышал вопроса.       — Пункт второй. Законность моих правил не обсуждается.       — Ты выдумываешь свои правила на ходу.       — Пункт третий. Ты или слушаешься меня, или спишь в грузовом отсеке.       На лице Кёи не появилась и тень улыбки. Он говорил это с таким серьёзным видом, что от контраста его слов и эмоций Мукуро слегка развеселился — но его смущало то, что раньше Кёя шутил с другим видом.       Да нет же. Никто не мог излагать такое всерьёз.       — А у вас нет более сговорчивого пилота, нуждающегося в напарнике? Мне для друга, ты не подумай.       — Тебе запрещено общаться с людьми, кроме меня, без моего разрешения.       — Так ты ещё и ревнивый. Неужели ты правда смог бы жить на одном корабле с человеком, следующим всем твоим правилам?       — Да.       — И ты бы не убил его за то, какое он ничтожество?       — Тебя самого ничто не защищает от этой участи.       — Лжёшь. Ты здравомыслящий человек, и ты понимаешь, как тебе со мной повезло.       По-настоящему злиться не получалось; Кёя мог бы следовать своим же выдуманным правилам и испортить Мукуро жизнь, но они провели вместе достаточно времени, чтобы чуть-чуть разобраться друг в друге. Мукуро не верил его дежурным угрозам.       — Обсуждать мой характер — запрещено тоже.       — Кто-то из моих относительно новых знакомых кажется мне довольно милым.       — Ты передумаешь.       Кёя улыбнулся так, что Мукуро понял: не передумает.       Проверка на Хранителя ждала, но Кёя как мог приближал её миг. Сначала он ненадолго ушёл, чтобы «поговорить насчёт кольца», потом вернулся и сказал, что Савада Цунаёси, он же Небо Вонголы, освободится через пару часов. К тому моменту Мукуро, уже отсоединённый от проводков и чувствовавший себя сносно, успел заскучать. Кёя не стал развлекать его лично, но вместе с новостью он принёс планшет — без выхода в интернет, зато с играми и парой фильмов. Потом кто-то незнакомый принёс одежду, и Мукуро без восторга сменил больничную рубашку на строгий костюм.       Снова заглянувший к нему через какое-то время Кёя чуть ли не за руку привёл его в нужный кабинет. Там на диване сидели двое — шатен и блондин, оба не очень высокие и не то чтобы накачанные. Даже худощавый Кёя на их фоне смотрелся крепким.       И который из них — Небо?       Мрачноватый блондин раскрыл большую резную коробку и буркнул:       — Кольцо.       Мукуро старался дышать ровно. Подумать только, сейчас решалась вся его жизнь. Он неторопливо подошёл ближе. Шесть прорезей на подложке уже пустовали; из последней торчало кольцо с щитком и гравировкой в виде — Мукуро сказал бы, что перистых облаков, но по логике щиток украшался схематичным туманом.       — Бери, — приказал блондин: то ли нервный, то ли чересчур агрессивный.       — Если тебе станет больно, сразу сними его, — посоветовал шатен. — Пожалуйста.       Как-то незаметно Кёя отошёл к стене. Мукуро посмотрел на него, не поймал ответный взгляд и потянулся к кольцу. Он чувствовал трепет и одновременно будто знал, что всё кончится хорошо.       В палате Кёя упоминал про кровотечение, но Мукуро надел кольцо, и ничего не случилось. Он посмотрел на шатена и блондина, ожидая от них хоть какой-то реакции.       — Мукуро… — заговорил шатен, но блондин положил ладонь на его предплечье, и тот замолчал.       — Зажги, — приказал блондин.       Мукуро уловил краем глаза движение: Кёя скрестил на груди руки. Он волновался, и от этого — доказать ему, что он ошибался, успокоить, зубами вгрызться в место не помощника, а полноценного второго пилота — решимость выбросилась на кольцо Вонголы сама. Кёя смотрел настороженно — совсем как в тот раз, когда Мукуро подошёл к нему, скованному лианами, и начал оттирать кровь с его лица мокрым холодным платком.       — Охренеть, — отозвался блондин и вдруг просиял. — Это Первый почувствовал его потенциал!       Шатен — неужели тот самый то ли Первый, то ли Десятый лидер Вонголы, с какой же погрешностью эти мафиози считали, — смущённо улыбнулся.       — Это Хибари-сан оказался прав.       — Мне не нужны чужие заслуги, — бросил Кёя, смотря в сторону.       — Извини, — шатен улыбнулся шире и, встав, протянул Мукуро раскрытую для рукопожатия ладонь. Слегка недоверчиво Мукуро её принял. — Тяжело давать людям надежду и потом её отбирать, поэтому мы стараемся поменьше разговаривать с кандидатами до проверки. Меня зовут Савада Цунаёси.       — Если переживёшь общение с ними, зайди ко мне.       Кёя направился к двери, и Мукуро даже захотел сразу пойти за ним — кольцо он уже получил, дружить с остальными Хранителями не обещал, свою независимость ценил, — но удержался. Хорошие отношения с верхушкой Вонголы ему ещё пригодятся, а Кёя, после заботы, беспокойства и приглашения зайти к себе, и так уже никуда не денется.       Мукуро заскучал по нему почти сразу.       Первые минуты Мукуро подумывал о том, чтобы сослаться на плохое самочувствие и поскорее уйти, а потом у него действительно заболела голова и мышцы налились слабостью. Подозревая, что про обязанности Хранителя ему оставалось узнать совсем немного, Мукуро терпел недомогание — а потом, когда разговор о Вонголе закончился, блондин, Гокудэра Хаято, пригласил его на личную беседу о Кёе. Мукуро поколебался и решил всё-таки заранее получить информацию от человека опытного.       Гокудэра начал с того, что Кёя не любил ждать, и пообещал выдать сведения в сжатой форме — из-за прозвучавшей недавно просьбы зайти.       С точки зрения силы Кёя не нуждался в напарниках: ему хватало Пламени, чтобы и без поддержки заходить на глубочайшие участки дна. Сам по себе он предпочитал одиночество, и на сушу, где по его мнению существовало слишком мало безлюдных мест, он выбирался реже всех остальных — к тому же, наверху его никто не ждал, и в свободные дни он всё равно или занимался делами Вонголы, или создавал Вонголе проблемы.       Большую часть серьёзных решений Кёя принимал, как калькулятор с функцией ненависти: быстро и точно оценивая последствия, он в считанные секунды выбирал среди оптимальных решений самое жестокое. В менее важных делах он напоминал скорее ребёнка: упрямого, капризного и постоянно забывавшего о возможного рисках. В интересах Мукуро было как-нибудь осторожно его контролировать: ради веселья Кёя пренебрегал правилами безопаности, и если корабли он ломал редко, то кессонку в лёгкой форме ловил регулярно. Обычно решения Кёи приносили пользу Вонголе, но Савада Цунаёси — на этом моменте Мукуро затошнило от фальши — якобы заботился о своих людях больше, чем пёкся о выгоде. Из-за того, что Савада очень переживал, некий Реборн трижды договаривался с Кёей о напарниках; все три раза ими становились люди, которые тоже искренне волновались за Кёю, но каждого из них он за считанные дни выживал со своего корабля.       Мукуро, не желавший слушать сказки про хороших донов, вежливо дослушал эту часть речи и попытался уйти под предлогом ждущего Кёи, но перед этим Гокудэра выдал ему несколько конкретных советов: не разговаривать с Кёей менторским тоном, не курить рядом с ним, не употреблять алкоголь, не навязываться с общением вне корабля. Не понимая, почему Кёя обогнул тему вредных привычек в своём списке правил, Мукуро решил пока что прислушаться к Гокудэре. В принципе, он и так не имел зависимостей.       Сил по-прежнему не хватало. Мукуро и не рассчитывал устроить резню в первый же день, но его удивило то, с каким трудом он дошёл по коридорам до комнат Кёи. Гокудэра объяснил дорогу понятно, и только поэтому Мукуро не решил всё-таки отложить визит на потом.       Хотя он не был уверен, стоило ли ему появляться перед Кёей в таком жалком виде.       Мукуро иначе представлял двери, в которые он упёрся в конце пути: не ожидал, что те будут металлическими и шириной-высотой где-то два на два метра.       На электронной панели Мукуро не увидел ничего такого, через что он мог бы связаться с Кёей, да и вообще о её наличии Гокудэра почему-то умолчал. Мукуро толком не успел обдумать свои дальнейшие действия, потому что двери раздвинулись сами. За ними стоял Кёя, как будто заспанный.       — Я пришёл, — на автомате уточнил Мукуро, проходя мимо него.       Пока он снимал обувь, двери за его спиной закрылись, и этот жест не показался ему гостеприимным. Кёя будто захлопнул ловушку.       Ничего не ответив, Кёя развернулся и первым прошёл по небольшому коридору. Мукуро последовал за ним; комната, в которую вёл коридор, напоминала гостиную — по крайней мере Мукуро не видел для неё иного применения. Низкий широкий столик с разложенными вокруг него подушками оставлял для фантазии не так много пространства; другой мебели внутри не было.       Странно, что даже у себя, по сути, дома Кёя не выбрал вместо костюма более свободную одежду.       — Ты хотел о чём-то поговорить? — подсказал Мукуро с улыбкой, садясь на подушку.       — Да. Сейчас мы поговорим.       Вопреки словам, Кёя не сел напротив, а сдвинул в сторону ещё одну тонкую дверь, прошёл в следующую комнату и там закрылся. Вскоре дверь снова пришла в движение; возвращаясь, Кёя держал руку за спиной, и Мукуро хотел было уже укорить его в глупом нагнетании — но чутьё подсказывало ему, что на его глазах происходило что-то важное и нехорошее.       — Вонгола навела справки о твоём прошлом, — начал Кёя ещё на ходу. — Оно неидеально, но Савада не увидел в нём ничего такого, за что тебя нельзя было бы простить. Однако с твоим именем связаны и другие, менее известные инциденты, я прав?       — Разумеется.       Мукуро не знал, что именно выяснила Вонгола, но она не могла узнать о его делах всё.       Никуда не торопясь, Кёя сел на голени в совершенно неанатомичную позу, а потом вывел из-за спины руку и положил на центр стола пистолет. Мукуро сразу его узнал. Он криво усмехнулся, и его рука сама сжалась в кулак. Так нелепо: Кёя нашёл на корабле заряженный пулями подчинения пистолет, определённо навёл справки и теперь, зная всю правду, просто положил опаснейшее в мире оружие на стол.       Чокнутый. Всегда таким был.       — Оправдывайся или попробуй выстрелить, — равнодушно предложил Кёя. Он расслабился так, что у Мукуро сразу закрутились в голове мысли — наверное, он правда мог резко податься вперёд, схватить пистолет, выстрелить из него, подчинить тело Кёи и его же устами отвести от себя подозрения.       Бессмысленно.       — Сколько людей об этом знает?       — О том, что ты наследник Эстранео? — припечатал Кёя, смотря прямо в глаза.       Пересилив себя, Мукуро кивнул.       — Да.       Кёя усмехнулся.       — Лишь я. Я не договаривался ни с кем о паролях и прочих сигналах, ты можешь не волноваться.       Мукуро сцепил пальцы в замок и опустил взгляд.       — Даже если ты говоришь правду, я не такой дурак, чтобы проверять это.       — Я знаю. Именно поэтому я и не стал ни с кем договариваться.       Чувствуя, что Кёя говорил чистейшую правду, Мукуро всё равно не мог полностью довериться интуиции. Сомнения, жадность и здравый смысл рвали его на части, пока он упускал единственную возможность всё разом исправить.       — Не сжимай зубы так сильно, — посоветовал Кёя, и Мукуро с неприкрытой злобой посмотрел на его светлую улыбку. — Это вредно.       Мукуро расслабил челюсть, медленно вдохнул и выдохнул. Разговор, по-хорошему, не должен был его нервировать — наоборот, он давал надежду. Пока что Кёя не сдал его Саваде.       — Давай сразу перейдём к делу, — предложил Мукуро со всей доброжелательностью. — Что ты потребуешь от меня за молчание?       Кёя молчал и улыбался. С тревогой и раздражением Мукуро думал о том, что этим представлением Кёя лишь издевался, рассчитывая в любом случае раскрыть Саваде всю правду.       — Во-первых, больше ты не будешь пользоваться запрещённым оружием. Во-вторых — ты поможешь мне кое с чем. — Улыбка на лице Кёи стала шире. — Ты разозлишься, если я скажу — поучаствуешь в моём эксперименте?       — Это было так давно, что я едва помню те дни, — покривил Мукуро душой.       — Хорошо. — Кёя слегка посерьёзнел. — Я не лгал тебе в палате. Тебя приставил ко мне человек, которого я уважаю. Сам бы я не стал этого добиваться, так что не переоценивай свою значимость.       Мукуро был не в том положении, чтобы смеяться, но его забавляло то, как Кёя хотел одновременно и заручиться поддержкой, и выставить себя независимым. Он ведь ещё и наверняка стыдился того, что в прошлом он уже трижды проигрывал.       Скрестив перед собой руки, Мукуро расслабленно подался вперёд.       — Ты говорил, что в напарники тебе назначают лишь тех, кто тебя победил. Получается, я буду первым?       Он заранее приготовился, чтобы не рассмеяться над жалкой ложью.       — Ты второй, — насмешливо поправил Кёя, будто гордясь тем своим поражением. — Не только ты дрался со мной нечестно. Тот человек не продержался на моём корабле и часа. Он упал с лестницы и сломал ногу.       Кёя рассказал эту историю без капли сочувствия, и по его злорадству Мукуро сразу понял, что ни с какой лестницы тот человек не падал. Моральное удовлетворение он всё-таки получил: Кёя в три раза преуменьшил число своих былых поражений.       — Раз уж ты заговорил об этом, на моём корабле запрещена неуклюжесть.       Не то чтобы его слова разрядили обстановку, но Мукуро кивнул и попросил:       — Расскажи мне побольше о своём эксперименте.       — Может быть, потом расскажу.       Мукуро не любил работать вслепую, но сейчас не он выбирал правила.       — Чем я буду заниматься на твоём корабле? — зашёл он с другой стороны.       — Ты будешь пытаться выжить, — отстранённо заверил Кёя и ненадолго прикрыл глаза. — В основном ты будешь просто использовать Пламя. Кроме того, мне пригодятся твои знакомства на Примо.       — Те самые знакомства, из-за которых меня там хотели убить?       На лице Кёи не дрогнул ни единый мускул.       — Раньше у тебя получалось там торговать. В любом случае ты знаком с обстановкой на Примо лучше, чем кто-либо из Вонголы.       Кёя думал о своих людях чересчур хорошо: Мукуро готов был поспорить, что чёрный рынок процентов на восемьдесят существовал благодаря поддержке Вонголы. То, что Вонгола не пыталась вернуть себе захваченную базу, уже говорило о многом: торговля, приносившая ресурсы её соперникам и даже врагам, ей не мешала, а значит какая-то скрытая польза перевешивала весь причиняемый вред.       — Наивно, — расслабленно отметил Мукуро и вдруг оцепенел. Он с трудом опустил голову и кивнул на пистолет, поражённый догадкой. Кёя сыграл на эмоциях, использовал свою репутацию — и победил. Он увидел все метания, ничем не рискуя, и наверняка сделал выводы. — Ты же разрядил его, так?       — Долго до тебя доходило. — Наконец-то устав сидеть на пятках, Кёя вытащил из-под себя ноги, подтянул к себе одно колено и сцепил ладони поверх него. — На самом деле он заряжен.       Толком не посидев в новой позе, Кёя лениво взял пистолет и начал бессмысленно его крутить.       Не разочаровывал — его эмоции по-прежнему считывались до смешного легко.       — Ты нервничаешь, — негромко сказал Мукуро. Он даже не издевался — правда хотел поговорить и помочь. — Я вижу это по твоим движениям.       — Нет. — Кёя отложил пистолет за спину. — Если бы ты был здоров, мы бы уже пошли драться. Ты почти позволил себя убить на Примо, и поэтому теперь я вынужден разминаться иначе.       — Я поторопился из-за того, что ты был на моём корабле. В обычное время меня бы не ранили.       — Да? Тогда в следующий раз всё пройдёт нормально, ведь я пойду на Примо вместе с тобой. — Очень быстро Кёя вернулся с небес на землю и спросил: — Это возможно?       — Зависит от того, сколько Пламени потребуют твои эксперименты.       — Я предпочитаю в одиночку поддерживать свой корабль, так что от тебя я возьму совсем немного. Пока будем добираться до Примо — нисколько.       — Тогда без проблем.       — Спасибо тебе. Давно хотел узнать, как теперь выглядит Примо.       — Неужели ты боялся побывать там в одиночку?       Кёя взял пистолет, неторопливо встал и одной рукой поправил галстук. Что бы он ни говорил, он или нервничал, или умышленно изображал нервозность. На пороге той комнаты, из которой он вынес пистолет, Кёя размеренно объяснил:       — Некоторые грызуны роют норы, больше похожие на лабиринты. Даже сильным хищникам бывает сложно найти и раскопать их гнездовые камеры. Да и зачем, когда рядом всегда есть другая добыча.       В этот раз он не задвинул дверь. Это ничего не изменило: угол обзора всё равно не позволил Мукуро толком рассмотреть соседнее помещение. Кёя не торопился, и Мукуро даже подумал, что открытая дверь, похоже, считалась безмолвным приглашением, но опоздал с действиями.       — Ты спрашивал, следую ли я традиции посещать Примо, — высокомерно сказал Кёя ещё в дверном проёме. Мукуро с трудом понял, о чём тот завёл речь, а когда вспомнил про разговор в палате, то не успел объяснить несерьёзность тех слов. — Если тебе так интересно, я участвовал в первых экспедициях, но на Примо впервые побывал незадолго до консервации. Я всегда говорил, что за Намимори-два будущее.       Неудивительно — должен же был и Кёя сделать в своей жизни хотя бы одну удачную ставку.       А ещё он откровенно выделывался. Мукуро даже умиляла эта его манера, благодаря которой он мог будто невзначай добыть лишние сведения.       — Кстати, а почему вы начали нумерацию с двойки? С Намимори-один у вас что-то не получилось?       — Ты увидишь Намимори-один, когда выйдешь наружу.       — Секретная база. Я так и думал.       Кёя достал телефон, словно у него появились дела более важные, чем разговор, но очень скоро оторвал взгляд от экрана.       — Вонгола ещё недели три не отпустит тебя на дно. Я лично не отпущу. Несколько дней ты будешь привязан к медицинским процедурам, но потом у тебя появится свободное время. Если хочешь, ты можешь провести его в своей палате, как маленький трусливый зверёк. — Кёя встал, подошёл к Мукуро и, сев рядом, показал открытое приложение-навигатор. Если оно отображало правдивую информацию, они находились на материке. — Или я покажу тебе свой родной город.       Кёя совсем не выглядел как человек из характеристики Гокудэры.       — Не понимаю, как я выносил тебя две недели. — Мукуро слегка наклонился в сторону, отстраняясь от Кёи. — Ты такой скучный.       Кёя без спешки убрал телефон в карман и сложил руки на коленях.       — Или нас веселят разные вещи. — Вроде бы пригрозив, он всё-таки не напал. — Не мог бы ты, пожалуйста, прояснить свои слова?       Вежливость не создавала иллюзию безопасности, и Мукуро адекватно оценивал риски — что бы он теперь ни сказал, он рисковал получить за это удар.       — Ты хочешь, чтобы я сидел здесь ещё пару дней, хотя мы могли бы прогуляться уже сейчас. Я прекрасно себя чувствую.       Кёя помрачнел.       Не впервые язык Мукуро оказался его врагом.       — Понятно. Значит, мы пойдём сейчас. Если придётся, я потащу тебя за волосы.       Чёрные высокие небеса горели яркими звёздами. Прогулка явно затянулась. Кёя неактивно проталкивал мысль о том, что они могли отправиться на дно и пораньше, раз уж Мукуро так хорошо себя чувствовал, но позорно слился, как только речь зашла о конкретных датах. Мукуро не стал за это над ним насмехаться, опасаясь всё же лишиться отдыха. Он соскучился по суше. По лёгкому прохладному воздуху, от давления которого не приходилось защищаться Пламенем. По приятному шуму. По свету и красоте.       Мукуро знал, что сентиментальные мысли не задержатся в его голове надолго, но сегодня ему нравился даже треск цикад. Почему-то записи звуков природы, в том числе и воспроизводимые на самой качественной аппаратуре, неизменно царапали его слух. Может, сказывались привычки иллюзиониста, из-за которых любая искусственность выглядела в его глазах опасной.       В Намимори-один — точнее, просто в Намимори, — Мукуро чувствовал себя по-особенному живым и свободным. Подобно Кёе, нередко он тоже месяцами оставался на дне — из финансовых соображений, а не из любви к морю, — и обычно, возвращаясь в крупные города, он не меньше трёх дней привыкал к людям повсюду. Здесь, в Намимори, было свежо и просторно; за последние часы, проведённые на окраинах, они не встретили ни души. Сначала Мукуро удивился, что Кёя предложил ему буквально прогулку на свежем воздухе, и пообещал, так уж и быть, оплатить для них обоих билеты в музеи — но Кёя даже не разозлился: спокойно объяснил, что людные туристические места, в которых он уже бывал раньше, интересовали его меньше всего на свете, и посоветовал посетить их в одиночестве. Мукуро сдался, и они быстро ушли от домов.       Кёя говорил, что территории, которые они обошли за день, по всем документам принадлежали городской черте — и пляж, и заброшенный парк, и холмы. Не пытаясь утаить свои любимые места для прогулок, он охотно показывал всю красоту Намимори. Мукуро ценил его щедрость и благодарил за неё разговорами, Кёя отвечал ему, иногда даже развёрнуто, и они почти не молчали.       Днём Мукуро считал медицинские процедуры пустой тратой времени, сейчас же они смотрелись в его глазах скорее удобным излишеством. Он мог без них жить, и за пару недель он бы точно вернулся к своему прежнему состоянию, но пока что ранение ему немного мешало.       Ещё до того, как они выбрались на поверхность, Мукуро резковато встал с подушки в комнате Кёи, и от этого его бросило в пот. Секундное недомогание быстро развеялось, а от нескольких глотков холодной воды Мукуро и вовсе почувствовал себя самым здоровым человеком на свете. Слабость и усталость навалились на него лишь сейчас, после долгой прогулки, но ему не стало настолько плохо, чтобы он попросил о передышке всерьёз.       Другое дело, что его интересовала реакция Кёи на подобную просьбу.       — Ты знаешь, я не очень хорошо себя чувствую, — виновато сказал Мукуро, рукой оперевшись на ближайший забор. Он наклонил голову вперёд, пряча глаза под волосами, и скосился на Кёю.       Кёя молча подошёл ближе и обернул конец хвоста Мукуро вокруг ладони. Мукуро резко выпрямился, его голова по-настоящему закружилась, и он быстро поднял обе руки, сдаваясь.       — Я понял.       Отпустив волосы, Кёя повернулся к забору спиной, положил предплечья на верхнюю его часть и посмотрел на небо.       — Темнеет, — заметил он так, будто солнце ещё только заходило за горизонт, а не скрылось за ним часы назад. — Я как раз собирался пойти домой, но теперь я хочу наказать тебя. Что мне с тобой делать, Мукуро?       Даже в профиль, даже в темноте — на лице Кёи легко читалась улыбка.       — Ты можешь наказать меня завтра.       — Не откладываю дела на потом.       В пару шагов Кёя снова приблизился. Мукуро не ожидал от него ничего плохого, поэтому не напрягся и не отскочил — и даже руки, обнявшие талию, воспринял как-то не сразу.       — Мне не противно, — осторожно признал он, поняв, что Кёя и не думал отстраняться. — Для тебя это хороший знак, но вообще я не люблю людей.       — Да, — мгновенно ответил Кёя. — Я тоже.       Он имел в виду совсем другое, и Мукуро, говоривший не о какой-то там абстрактной замкнутости, почти разозлился.       — Я хотел сказать, ненавижу. За всю жизнь у меня было всего два близких друга.       — Ты общительный. У меня не было ни одного.       Кёя наверняка или лгал, или использовал особое определение дружбы.       — Всех остальных, кроме этих двоих, я воспринимаю как своих врагов, — с нажимом добавил Мукуро.       — Стать моим врагом непросто. Я воспринимаю большую часть людей просто помехами на пути.       Слегка наклонив голову, Мукуро рассмеялся — не от веселья, а показывая отношение к глупым словам.       — Тебе правда мешают все эти ничтожества?       Бок кольнуло несильной болью от щипка. Кёя твёрдо сказал:       — Хватит.       — Ты признаёшь себя проигравшим?       — Нет. Ты и сам знаешь, что означает мой титул Хранителя Облака.       — Нечестно. — Мукуро мимолётно нахмурился и тут же ухмыльнулся. — К тому же, это ведь ты сделал первый шаг.       — Потому что для меня это был даже не риск.       Причинив ещё меньше боли, чем недавним щипком, Кёя шлёпнул Мукуро по бедру и отстранился.       — Не рассчитывай на что-то серьёзное, — предупредил Кёя и зашагал вперёд, не оглядываясь.       — Я ни на что и не претендую.       Кёя шёл вперёд очень быстро: кажется, он отчаянно хотел хоть как-то наказать Мукуро за побег от врачей. Какое-то время Мукуро не отставал, но вскоре у него появилась отдышка, и он замедлился. При необходимости он бы легко заставил себя побежать, но он захватил с собой деньги и карточку, поэтому мог переночевать в отеле даже без возни с иллюзиями.       Когда разрыв увеличился метров до десяти, Кёя остановился и обернулся. Мукуро спокойно к нему подошёл.       — Мне потащить тебя за волосы? — спросил Кёя учтиво.       — Сначала скажи, тебе нравятся звёзды?       — Нравятся, но сегодня у меня не то настроение, чтобы ими любоваться.       Мукуро протянул руку, положил ладонь на макушку Кёи и начал её массировать. Первые осторожные движения быстро сменились более сильными и уверенными.       — И всё же, давай сегодня мы насладимся видами, — негромко сказал Мукуро. — Взамен я пока могу предложить тебе не так много, но вдруг ты согласишься чуть-чуть подождать? Тогда в следующий раз, когда мы выберемся со дна, я опять приеду сюда. Мы хорошо подерёмся.       Кёя задумался, и на его лице расплылась мечтательная улыбка. Немного собравшись, он уточнил:       — На корабле мы тоже будем драться.       — Конечно.       Наклонив голову, Кёя сам подставился под массирующую руку, замер так ненадолго и отшагнул назад.       — Хочу, чтобы ты скорее поправился. Можешь на меня опереться.       — Не нужно. Нам туда?       — Да. Обычно я хожу быстро. Не рассчитывай на поблажки, когда выздоровеешь.       — Хорошо.       В обычное время Мукуро в поблажках и не нуждался.       Первые минуты они шли в тишине, потом Мукуро непринуждённо спросил Кёю о том, как тот чаще всего проводил свои дни на поверхности, Кёя ответил, и они снова заговорили.       Звёзды всё ярче сочились светом, и в эту ночь Мукуро почти что нравился мир. Может быть, Намимори, Кёя и тот же Гокудэра, обманутый харизмой Савады, — все они заслужили право существовать. Без них этот кусочек вселенной не стал бы лучше.       Хотя бы пару дней Мукуро решил об этом не думать — всё равно он не мог перейти сейчас к действиям. Пока он лишь выжидал, но когда-нибудь потом — заворожённый рассказом о том, как снег украшал местные улочки, Мукуро перенёс конец света ещё как минимум на год вперёд — этот мир обязан был утонуть в крови. Непременно.

Философия

      Ему не хватило сведений.       Когда розовый снаряд попал в него, Мукуро понял: это конец. Но, очевидно, не умер.       На его лицо сильно надавила ладонь, не позволившая ему открыть рот. Пытаясь от неё отстраниться, Мукуро качнулся назад и бёдрами упёрся во что-то вроде стола. Сквозь странный розовый дым проступили очертания высокого человека — почти сразу силуэт оформился в молодого азиата. Тот стоял совсем рядом; Мукуро обернулся, насколько ему позволяла рука, скосил взгляд, увидел позади себя большой овальный стол и сел на его край. До встречи с непонятным снарядом Мукуро точно находился в другом кабинете — тот отличался от этого даже размерами.       — Не кричи, — негромко попросил азиат на японском. — Ты понимаешь, что я говорю? — Лежавшая на подбородке рука мешала не только ответить, но и нормально кивнуть. Едва заметно Мукуро двинул головой вниз. — Мы на вражеской базе. Я перевязывал раны тебе из будущего.       Азиат медленно и настороженно убрал ладонь.       — Мне из будущего? — переспросил Мукуро вполголоса.       — Да. Ты узнаёшь меня?       — Нет.       — Хорошо.       Тоже сев на стол, азиат обхватил его край ладонями. Его волосы растрепались, а щёки алели. Кажется, Мукуро-из-будущего поранился только что: во время боя на одной стороне с азиатом. Если бы азиат хотел навредить, он бы воспользовался неожиданностью, и Мукуро всё равно не видел другого объяснения тому, что случилось, поэтому на первое время он предпочёл условно поверить в услышанное. Азиат ничего не требовал и не вызнавал полезную информацию — этим он подкупал. Подозрения вызывало только кольцо на его руке.       — Ты ненавидишь мафию? — уточнил Мукуро, повернувшись к нему.       — Да. Иногда, — азиат улыбнулся и потёр глаза ладонью. — Сейчас я объясню. Подожди.       Он затянул галстук и поправил брюки.       — Ты попал под действие экспериментального оружия. Если не усложнять, ты попал в будущее на десять лет вперёд, и теперь ты пробудешь здесь пять минут. Если усложнять, ты находишься в будущем параллельного мира, поэтому не создашь временную петлю. В привычном для тебя мире сейчас находится Мукуро из этого времени. Он ранен, но незначительно, так что он легко разберётся с твоими врагами. Это понятно?       — Да, вполне. Допустим, я тебе верю.       — Тогда я сразу перейду к инструкциям. — На пару секунд азиат задумался. — Тебе нужно будет найти Хибари Кёю.       Азиат замолчал, так и не сказав, что следовало делать с найденным человеком дальше: убить, защитить или использовать.       — Это моя Сара Коннор?       — Это я. Твой лучший друг, твой союзник и твой бог.       Не растерявшись, Мукуро протянул ему руку.       — Приятно познакомиться. Рокудо Мукуро.       — Я в курсе. — Руку Хибари не принял. — Я не самый общительный человек, в прошлом особенно, так что привыкай сразу. Когда ты найдёшь меня в прошлом, тебе нужно будет рассказать мне всё про иллюзии и всё про твои артефакты, включая запрещённые. Не скрывай от него ничего, это важно. Ещё тебе придётся рассказать ему о своём прошлом. Я люблю драться, поэтому, скорее всего, я из прошлого не дослушаю тебя и просто нападу. Дерись честно, и я начну тебя уважать. Если используешь иллюзии, то провалишься. Подожди. — На пару секунд он замолчал. — Дай мне из прошлого напасть, потом останови иллюзиями. Подержи его немного в лианах, посмейся над ним, убери иллюзии и дальше дерись честно. Тогда он точно выслушает тебя, когда вы закончите. Честно отвечай на любые его вопросы.       Хибари не первый пал жертвой дьявольского обаяния: взрослый Кэн или Тикуса из параллельного мира на его месте тоже бы наверняка обеспокоился судьбой других своей версии. Мукуро ощущал, что это было правильно — то, что уже три человека не могли представить свою жизнь без него, — но одновременно испытывал лёгкую брезгливость. Сам от ни от кого не зависел.       — Хорошо, я понял. Ты хочешь, чтобы другой ты тоже встретил своего лучшего друга. Но зачем это нужно мне, Хибари Кёя?       Прикрыв рот тыльной стороной ладони, Хибари зевнул. Он лениво посмотрел сверху вниз, и Мукуро даже захотел встать, чтобы тоже взглянуть на него свысока. Хибари поднялся первым.       — Не кричи, — попросил он насмешливо.       Как будто Мукуро мог.       Его голосовые связки онемели; в горле стало сухо и туго. С трудом он дышал, а вот дёргаться уже не мог: его тело резко потяжелело. Это было больно — то, как Хибари поднял его над головой, одной рукой надавив на позвоночник, а вторую положив под колено.       Пытка закончилась через вечность: почти сразу после того, как Мукуро через силу сглотнул. С той же резкостью, с которой всё началось, Хибари усадил его обратно на стол. Сам он не сел: он так и стоял напротив, смотря сверху вниз. От его взгляда в сочетании с его силой Мукуро очень хотел вызывать трезубец и превентивно ударить его лезвием в живот — на всякий случай. Но, судя по всему, Хибари знал о его способностях всё.       — Наверно, тебе интересно, почему я не боюсь повредить свои мышцы или кости.       «Знаешь, похер».       — Дело в моём Пламени, — продолжил Хибари так, будто он единственный додумался использовать Пламя так. То, о чём он говорил, при определённом уровне сил происходило на автомате — иначе бы сам Мукуро на Пятом Пути отрывал от костей мышцы. — В его защитных свойствах. Для меня не существует причин его экономить. Смотри, сейчас я спокоен.       Он зажёг кольцо с такой решимостью, что Мукуро зажмурился и отвернулся от поглотившей комнату розовой вспышки. Закрыв глаза предплечьем, он выдавил:       — Я понял. Как мне найти тебя в прошлом?       — Ещё кое-что. Если Вонгола предложит тебе сотрудничество, не отказывайся.       — Вонгола?       Мукуро бы с удовольствием вырвал Хибари глотку голыми руками — останавливала только разница сил. Давно его так не оскорбляли.       — Да, Вонгола. Ты не должен отказываться от возможностей из-за своих принципов. Мафия использует любые методы, поэтому не играй в благородство. И не торопись.       А Хибари был ничего — или он просто повторял слова, которые другой Мукуро вбивал ему в голову последние десять лет.       — Хорошо, я это запомню. Как мне найти тебя из прошлого?       Вернувшись в настоящее, первым делом Мукуро поцеловал Кёю в лоб, вторым — потянулся к воротнику его рубашки. Они не успели даже раздеться, не говоря о том, чтобы толком возбудиться, но разумом Мукуро всё ещё хотел большего.       — Извини, что мне пришлось отлучиться, — шепнул он на ухо Кёи и, расстегнув две верхние пуговицы на его рубашке, большим пальцем задел кожу чуть ниже его шеи. — Продолжим?       — Я передумал.       Мукуро прикусил губу, нахмурившись. Базука испортила все его планы на комнату для собраний. Следующее нудное совещание Мукуро мог бы провести в приятных воспоминаниях, а теперь ему ничего не светило. Как же невовремя.       Он послушно отстранился.       — Что я из прошлого тебе такое сказал?       — Ничего. Пока я ждал тебя, я кое-что понял.       — Интересно. — Мукуро подцепил подбородок Кёи двумя пальцами. — И что же?       — Мы выбрали неудачное место. Дойдём до моего крыла.       Кёя что-то недоговаривал. С недовольством он повёл головой, и Мукуро убрал с его подбородка руку.       — Как скажешь. Но ты ведь всё равно о чём-то поговорил с младшим, так?       Кёя очень, очень явно не хотел удовлетворять его любопытство. С таким же упрямством он обычно скрывал свои проблемы или ошибки.       Он крепко сжимал край стола ладонью, а потом расслабил её и без особых эмоций заговорил:       — Я решил изменить нашу первую встречу. Выдал младшему тебе инструкции, чтобы он встретил меня раньше.       — Тебя настолько задело то, что я избил тебя в первую встречу?       Не так давно, прошлой весной, они увиделись ради обсуждения исключительно рабочих вопросов, а потом ветер принёс к ним лепестки, они пощекотали лицо, запутались в волосах, и Кёя, забыв про дела, пригласил Мукуро к себе с задумчиво-ностальгичным «вспомнил, как ты отсасывал мне под сакурой». Мукуро слышал от него и более романтичные приглашения, но в гости заглянуть согласился. Потом, уже после секса, они поговорили об ассоциациях и, как казалось Мукуро, навсегда закрыли эту тему. Кёя сказал, что он уже давно не злился на прошлое — и что ему казалось это очевидным и без разговоров.       Солгал?       — О чём ты? — переспросил Кёя, нахмурившись.       — Ты понятия не имеешь, как теперь изменится чужой мир, но ты вмешался в него, просто чтобы другого тебя не избили. Это довольно показательно, ты не находишь?       — Нет. — Кёя ненадолго умолк. — Я сделал это не ради себя.       — Тогда ради кого?       — Подумай.       Мукуро видел не так много вариантов, учитывая то, что Кёя имел считанные минуты на проработку плана.       — Ради меня?       — Я выдал младшему тебе инструкцию, — зачем-то повторил Кёя, пронзительно глядя в глаза. — Он в подробностях расскажет мне из прошлого про свои артефакты и ответит на любые его вопросы. Знаешь, к чему это приведёт?       Скорее всего, ни к чему хорошему.       — Боюсь предположить. Они используют их удачнее и захватят тело Савады?       — Вот почему я не стал ничего объяснять тебе младшему. Ты даже сейчас не понимаешь. — Кёя откровенно издевался, выдерживая паузу и улыбаясь. — Младший я не допустит, чтобы ты использовал запрещённые артефакты. В том мире ты не попадёшь в Вендикаре.       Даже не изобразив растроганность, Мукуро покачал головой.       — Ничего не выйдет. Мне в любом случае светило пожизненное.       — Ничего страшного. Я сказал тому Мукуро раскрыть своё прошлое младшему мне. Младший я переубедит его насчёт мести всему миру и поможет ему не встретить Вендиче.       Мукуро ненавидел, когда его ограничивали. Может, Кёя действовал из благих побуждений, но он не дал младшему Мукуро возможность выбирать самому — и ладно бы тот просто услышал полезный совет. Вместо него Кёя выдал «инструкцию».       Мукуро сам отобрал у младшего Мукуро его главный козырь: недоверие к миру. Быстро разобравшись с врагами, за оставшееся время Мукуро нашёл бумагу и ручку, чтобы написать единственное доказательство, которое с ходу придумал: про Эстранео знали всего три человека на свете. Теперь получалось, что Мукуро сыграл против себя. Надеясь воплотить свою мечту, тот Мукуро доверится — и попадёт в ловушку. В свои тринадцать Мукуро — даже сейчас эта мысль отзывалась болью и неприятием, — ошибался; его бы не обрадовало выдуманное им идеальное будущее, достигни он его по-настоящему, но он его хотел, он сам решил действовать именно так. В этом мире Мукуро отказался от своих планов, потому что осознал их абсурдность, а не потому что навязанный союзник лишил его шанса их воплотить.       Что было менее этично: позволить тому Мукуро создать себе кучу проблем или насильно затолкать его в допустимые рамки? Что было лучше: подводная тюрьма для тела или безопасный стерильный аквариум, в котором он не мог ошибиться, для разума?       «Свобода воли — причина всех бед», — примерно эту идеологию Кёя насаждал в Намимори, заставляя всех действовать в рамках правил. Младшего Мукуро он тоже лишил свободы — правда, всего лишь свободы сделать неправильный выбор. На него даже толком не получалось злиться, а вот себя Мукуро чувствовал каким-то предателем.       Не должен был, наверное. Или должен.       — Что-то не так? — уточнил Кёя.       — Пойдём. Хочу трахаться.

Пародия

Получив инструкции от своего союзника из будущего, Мукуро вернулся в своё время, где без особых проблем нашёл нужного ему человека. Их сотрудничество, оказавшееся даже слишком успешным, привело к необратимым последствиям — местами полезным для человечества, местами опасным.

      За пять минут взрослый Хибари мог передать Мукуро намного больше полезной информации. Хибари не одобрял себя из будущего, но понимал его. Когда Мукуро был рядом, рациональное мышление обычно отключалось — сразу по ряду причин.       Передавая информацию из будущего, Мукуро посоветовал Хибари втираться в доверие к Вонголе и отдельно упомянул Реборна, которого они на тот момент ещё даже не знали. Пока что Хибари не прислушивался к его словам: малыша он уважал безо всяких просьб. Тот выдавал только интересные задания и всегда предлагал в качестве награды за работу что-то достойное.       — Как скажешь. Кто будет моим противником?       — Гола Моска. Их робот.       Всё изменилось в миг.       — Я не дерусь с человекоподобными роботами.       — Почему?       «Потому что Мукуро местами кретин».       — У меня есть на это причины. — Хибари отвернулся и посмотрел на стену. Он не мог отказать малышу, когда ставкой было могущественное кольцо и место в верхушке Вонголы. Но Мукуро, этот невыносимый заместитель главы Дисциплинарного комитета по вопросам морали и этики, то есть человек, выпросивший абсурдную должность у того, кто и себе-то не давал никаких послаблений… Зря Хибари ему подыгрывал. Не нужно было смотреть с ним «Терминатора», а потом — после того, как Мукуро с ошибками воссоздал иллюзорные документы и загремел в полицейский участок, — не стоило уточнять, выставил ли он себя полным безумцем на допросе. Мукуро явно счёл это индульгенцией на тупые бесящие шутки — до этого он хоть как-то сдерживался. Хибари повернулся обратно к Реборну. — Хорошо. Я займусь им, но Мукуро не должен об этом узнать.       — Хм. Я постараюсь.       — Найди занятие для его друзей. С остальным я разберусь сам.       Обычно Конь обучал их разом вдвоём, но уломать его на одну индивидуальную тренировку для Мукуро было несложно: с каждым днём угрозы Хибари становились только весомее.       — Привет, — сказал Мукуро.       Почувствовав на плече руку, Хибари поморщился и быстро её скинул. Мукуро хватило мозгов нагнать его по дороге, а не лезть с разговором при всех, но он не додумался остаться дома, раз уж его тренировка почему-то отменилась.       Сначала Хибари решил уничтожить Гола Моску, потом Мукуро, потом, возможно, Коня.       — Проваливай.       — Я хочу посмотреть на твой бой.       — Не веришь в мои силы?       Мукуро хихикнул в обтянутый чёрной перчаткой кулак.       — Ты ведь тоже вчера пришёл на мой бой.       — Я раньше никогда не видел дуэли иллюзионистов.       — Я раньше никогда не видел боевых роботов в действии. Тоже хочу посмотреть. — Мукуро вдруг посерьёзнел. — Я не только поэтому пришёл. Я узнал немного про эту модель, и у меня есть подозрения, что это не просто робот. Ему нужно что-то вроде батарейки в виде живого человека внутри.       От злости Хибари почти затрясло. Лучше бы он вчера утерпел и пропустил бой Туманов — тогда бы Мукуро лишился аргумента и согласился уйти.       Верить в это было наивно.       — Наполовину человек, наполовину машина, — холодно сказал Хибари. — Не уходи после боя. Я разберусь с тобой.       — Я не шучу, Кёя. Пожалуйста, будь осторожен.       — Ещё одно слово, и ты станешь единственным моим противником на сегодняшний вечер.       Быстро поцеловав Хибари в щёку, Мукуро резко развернулся и пошёл другой дорогой.       Выплёскивая злость и доказывая Мукуро что-то глупое и совершенно очевидное, Хибари уничтожил Гола Моску первым же ударом. Ему не хватило этой пародии на драку, и он не видел Мукуро, и он не собирался бегать за ним по всему городу. Хибари хотел свой нормальный бой прямо сейчас.       Занзас для этого тоже годился.       Мукуро говорил мало. Он не игнорировал Хибари и вроде бы не обижался, но что-то испортило его настроение настолько, что он не разговаривал даже со своими питомцами. Хибари понимал, в чём было дело, и без особого желания — он не чувствовал вину — к нему подсел.       — Ты расстроен?       — Нет. — Для убедительности Мукуро улыбнулся и качнул головой, но он явно лгал. — Мне просто немного обидно.       Мукуро смотрел за боем с крыши — и не успел спуститься вовремя.       — Я думаю, Червелло не отдали бы нам победу в любом случае.       — Да, я тоже так думаю.       Чрезвычайно сосредоточенный, Мукуро сложил руки в замок. Хибари не забеспокоился лишь потому, что он уже давно отобрал у него запретные пули: худшее, что Мукуро мог сейчас сделать, это навлечь на себя гнев всего мафиозного мира.       — Я должен был догадаться раньше, — изрёк он отстранённо.       — Это бы ничего не изменило. Даже если предположить, что Червелло играют честно, Вария бы нашла повод нас атаковать. Или атаковала бы нас без повода.       — Я понимаю. В этом суть мафии. — Крепко жмурясь, Мукуро покачал головой. — Зато я не понимаю, что будет дальше, и меня это бесит. — Он посмотрел Хибари в глаза и встряхнул волосами. — Я в любом случае более сильный иллюзионист, чем Маммон. Если придётся, ты готов сбежать вместе со мной?       Мукуро настолько плохо умел считать, что только из-за этого он бы уже мог без всяких шуток возненавидеть роботов. Питомцы Мукуро, Конь, два малыша и почти не пострадавшая в боях Вонгола точно могли справиться с жалкими остатками Варии, даже если те тоже хотели задействовать не только Хранителей.       Когда Мукуро утопал в эмоциях, у него вообще не получалось думать — в этом Хибари уже убедился.       — Чтобы потом тайно сопротивляться мафии?       — Вроде того.       — Я уже говорил, что мне это неинтересно. — Хибари прикрыл глаза. Даже сейчас, в пятнадцать, он бы выдал Мукуро из прошлого больше полезной информации, чем тот получил из десятилетнего будущего. Это наталкивало на подозрения — и, кажется, давало разгадку. — Ты слышал, что они говорили насчёт базуки. Если наши миры похожи, значит тот Хибари, с которым ты разговаривал, тоже участвовал в Конфликте Колец. Думаю, он бы предупредил тебя о коварстве Варии, если бы оно имело значение. — Прячась за спиной своей будущей версии, Хибари поступал нечестно — в первую очередь по отношению к себе. Усмехнувшись и посмотрев на Мукуро, он добавил: — У меня есть и другие основания думать, что завтра всё будет в порядке. Хочешь, я объясню тебе, почему мы победим?       Не зря ведь старший Хибари отдал всю ответственность в его руки.

Флафф

      Мукуро лежал на спине с немного раздвинутыми ногами, между которыми мирно устроился Кёя, чьи руки сейчас закрывали несколько разноцветных полос на домашней камуфляжной футболке. Одна его ладонь лежала на другой, и в её костяшки он упирался подбородком; с закрытыми глазами он выглядел совершенно умиротворённым. Уже которую минуту Мукуро массировал и почёсывал кожу его головы, запуская в густые волосы все десять пальцев. Одновременно с этим он без спешки рассказывал про свою последнюю поездку в Италию — Кёя молчал, но внимательно слушал: они обсудили тонкости этикета, когда начали общаться более-менее регулярно, и с тех пор он, по удобной для них обоих договорённости, практически не показывал сосредоточенность на словах кивками, восклицаниями или вопросами. Это не мешало ему каждый раз запоминать, о чём шла речь, иногда до абсурда — так он однажды нашёл в магазине восхитительное мороженое, которое, как Мукуро думал, не продавалось в Японии. Увидев его, Мукуро искренне обрадовался — и сделал мысленную пометку о том, что ему стоило осторожнее выбирать слова, раз Кёя обращал внимание даже на подобные мелочи.       Когда Мукуро закончил мысль и взял паузу — стоило, наверно, сходить за водой, потому что в горле от долгой речи уже пересохло, — Кёя прождал секунд десять, с недовольством открыл глаза и бросил колючий взгляд снизу вверх. Мукуро начал усерднее массировать ему голову.       — Если ты будешь молчать, я усну, — бесстрастно предупредил Кёя, снова закрыв глаза. — И если после этого ты меня разбудишь, мне придётся тебя наказать.       В спокойном настроении Кёя напоминал кота, в боевом — тоже кого-то из рода кошачьих, только более крупного и опасного зверя.       — Я хотел тебя кое о чём спросить.       Кёя издал вопросительный звук, очень — очень — отдалённо похожий на довольное урчание, и Мукуро, умилившись, почесал его за ухом.       — Ты часто придумываешь людям прозвища, но меня ты ни разу не назвал ни травоядным, ни зверьком, ни букашкой. Кто я в твоей классификации?       — Разве это не очевидно?       Мукуро лениво погладил ногу Кёи стопой.       — Мы биологически совместимы, так что, наверное, я тоже хищник?       Неторопливо потянувшись, Кёя поднялся на колени, перебрался через ногу Мукуро и сел от него сбоку.       — Ты усложняешь. — Кёя опёрся ладонью на его плечо, низко наклонился и щекотно провёл по шее кончиком носа. Затем он поцеловал подбородок, отстранился, посмотрел в глаза и не дал озвучить предположение про добычу: — Ты — Рокудо Мукуро.

Фэнтези

      Мукуро потёр глаза. Если бы ему сразу ответили на вопрос, то…       Земля пропиталась кровью. Изувеченные тела лежали повсюду: в дверных проёмах, на грубых скамейках, возле перепутанных толстых корней. Кто-то принял свою судьбу молча, кто-то молил о пощаде, кто-то боролся до последнего вздоха, кто-то ушёл с улыбкой. Всех объединяло одно: они пали. Ветер качнул дверь, подтолкнувшую отрубленную голову. Упав с крыльца, та покатилась вниз.       … всего этого не было бы.       Мукуро жалел разве что о потраченных силах, не о людях. Они сами избрали такого несговорчивого старосту: он молчал даже тогда, когда его дочь захлёбывалась сначала страхом, потом криком и наконец — кровью.       Сзади послышался звук шагов. Наконец-то почувствовав лёгкую усталость, Мукуро обернулся.       — Чудовище, — до странного удовлетворённо заговорил незнакомец, снимая с пояса тонфы. Такое знакомое лицо. — После того, как я закончу с тобой, я сожгу твоё тело, и больше ты никогда не вернёшься.       — Знал бы ты, как часто я это слышу, — улыбнулся Мукуро, — Неплохая осведомленность для деревенщины. Может, ты знаешь, где прячется Савада Цунаёси?       — Знаю. Но ответ придётся заслужить.       — Выбить, — кивнул Мукуро.       Потом началась настоящая драка.       Если бы Фран меньше вкладывался в зрелищность, Мукуро бы дольше продержался в иллюзии. Он погрузился в неё добровольно, но даже так Франа не хватило надолго.       — Неплохо, — признал Мукуро, встав с дивана. — Почему именно Кёя?       — Потому что его вы боитесь.       — Я всего лишь хорошо его знаю. Он опасен, отрицать это глупо, но он опасен не для меня. Он не хочет меня убивать.       Когда Кёя попытался убить его по-настоящему, волна неверия ударила по той ненастоящей реальности: подсказала, что обычно Кёя вёл себя по-другому. Мукуро понял, что он знал его раньше, и тут же вспомнил, с какой игровой локации Фран взял свой пейзаж.       — Учитель, — зловещим тоном заговорил Фран, — а вы давно узнали, что Хибари Кёя не из этого мира?       Мысленно Мукуро перебрал стандартные поводы для таких подозрений: волосы, глаза, одежда, интонации. Ничто из списка не подходило, а про настоящие странности Кёи, которые тот даже не скрывал, Фран пока что не знал. Неужели собирался придраться к оружию?       — Что на этот раз?       — Он не хочет вас убивать.       Мукуро и сам иногда не хотел убивать других людей из-за Кёи — вот это уже больше тянуло на его существенное отличие от всех остальных. Улыбнувшись, Мукуро потрепал Франа по волосам.       Кажется, Кёя был настолько волшебным, что его магия работала даже на расстоянии.

Эксперимент

      Некоторые вопросы стоило решать заранее.       — Что будем делать с детьми? — спросил Хибари, потому что кто-то должен был начать этот разговор хотя бы теперь, в поместье.       На одежду Мукуро не попало ни капли крови; его белая рубашка не смялась. Весь безупречный, он смотрел на Хибари мягко и снисходительно.       — Я психически неуравновешенный иллюзионист. Ты правда думаешь, что ставить передо мной этический выбор — это хорошая мысль?       Он лишь притворялся.       — Обычно, — продолжил Мукуро небрежно, — когда меня ставят в такое положение, я просто убиваю всех, кого только могу.       Он демонстративно щёлкнул пальцами; послышался глухой стук. Из-за кресла, за которым прятался мальчик, теперь торчали две маленькие стопы.       — Мёртв?       — Пока нет.       — Похоже, сегодня этический выбор ты сделал легко.       Мукуро быстро шагнул к Хибари, испуганно схватил его за рукав, нахмурился с очень несчастным видом и заглянул прямо в глаза:       — Дяденька, пожалуйста, не убивайте маму! Не надо, пожалуйста, дяденька!       Отстранившись, Мукуро вернул на лицо безразличие.       — Тех, кого на первый взгляд считаю детьми, сразу усыпляю иллюзией. Всех, кто не спит, убиваем. Выживших отдаём Саваде и смотрим, как он пытается их адаптировать. Я делаю это только ради весёлого зрелища.       Сами по себе убийства, особенно слабых детей, удовольствия не приносили. Мукуро верно подметил, что зверёк суетился гораздо забавнее, и, осознав свою правоту, перестал колебаться. Хибари потянулся к его губам за поцелуем, но лишь почувствовал давление на ключице.       — Потом, — отказался Мукуро, удержав его на расстоянии. — Здесь небезопасно.       Небезопасно. Для них. Смешно.       Своими иллюзиями Мукуро не оставлял шансов даже взрослым и опытным мафиози. Никто из детей не проснулся раньше положенного срока; кажется, потом их забрали из опустошённого поместья люди Вонголы. Хибари не знал наверняка, потому что его не волновали чужие судьбы. Он поступил правильно, а прочее его не касалось — даже если кто-то за спиной у Савады приказал довести кровную месть до конца.       Хибари понял, что ситуация его всё же касалась, почти случайно: когда Мукуро перенёс дату их следующей встречи. Он сослался на занятость и несколько минут игриво уходил от конкретики — потом Хибари решил дорваться до сути в разговоре с глазу на глаз и позволил ему «незаметно» перевести тему.       Хибари предпочитал первым узнавать о любых неприятностях Мукуро. Совершенно непринуждённо Мукуро тот некоторые свои конфликты до той стадии, когда мирно они уже не решались, — и обставлял это так, что Альянс его оправдывал. Хибари дорожил правом брать следовавшие за этим убийства на себя; он и в этот раз привычно рассчитывал, что Мукуро опять перешёл дорогу кому-то впечатляюще сильному. В таких условиях Хибари просто не мог забыть о том незаконченном телефонном разговоре; при личной встрече он вернулся к нему чуть ли не с первых слов. Мукуро недолго посопротивлялся, а потом нехотя, будто бы даже скрывая смущение, признался, что никакого врага он не завёл — просто он опять стал учителем.       На коротком допросе Мукуро так и норовил умолчать о чём-нибудь важном, но в конце концов он перестал уклоняться. Оказалось, что новую ученицу — девочку пяти лет — Мукуро взял из числа спасённых им же детей. Оба её родителя погибли ещё до зачистки — кажется, с этим была связана не очень красивая история, но Хибари её оборвал, — и дальше девочку «воспитывали» усилиями остальной семьи. Мукуро пока ещё не рассказал ученице, что именно случилось со взрослыми, и Хибари догадывался: к тому моменту, когда девочка узнает правду, она будет испытывать к своей бывшей семье лишь отвращение — нужные для этого слова обязательно прозвучат.       — Она что-нибудь умеет? Как иллюзионист.       Услышав об ученице, Хибари устроил допрос, чтобы убедиться: игравшему в благородство Мукуро точно не угрожал удар в спину. После того, как возраст девчонки вскрылся, это потеряло смысл, и последние минуты Хибари просто прикидывал, сколько времени и сил у Мукуро отнимет его возня.       — Пока нет. Она даже не знает о Пламени. Не уверен, почему с ней не занимались. Может, из-за возраста; может, потому что у неё не очень чистое Пламя. У меня есть одна небольшая идея, как сделать её хорошей иллюзионисткой.       — Что именно ты придумал?       На этом вопросе Хибари изо всех сил изобразил безразличие. Ему самому достался слабый смешной Туман, и даже если бы тот был сильным — он всё равно бы не стал использовать его полноценно. Метод всё равно вызвал у него любопытство: если Мукуро нашёл способ превратить слабое Пламя в нормальное, то, может, тот же подход превратил бы мощнейшее Пламя в оружие, способное при необходимости разорвать Землю на части.       — Сила иллюзиониста зависит не только от Пламени. Если она будет верить в себя, то у неё будет всё получаться. Может, мне не стоит объяснять ей правила игры? Я могу солгать ей, что она сильная иллюзионистка, или зайти ещё дальше. Дети любят магию, так почему бы мне не выдать ей, скажем, книгу с заклинаниями? Если я расскажу ей правду потом, она уже будет уверена в себе, и это придаст ей сил.       Когда Мукуро в последний раз решил усилить своего ученика с помощью сомнительной педагогики, ни к чему хорошему его идея не привела. В дальнейшем он вспоминал об этой истории исключительно со словами «зато Фран шагнул на три ступени вперёд», но Хибари помнил его потерянный голос в телефонной трубке, когда он говорил о том, что Фран сбежал. Хибари не любил, когда Мукуро тратил время на скучных людей, и ещё меньше любил водить под ливнем, но интонации не оставили ему выбора: он ругнулся на Мукуро, сбросил вызов, быстро сменил домашнюю одежду на уличную и перезвонил. Облачный радар значительно упростил поиски. Хибари остановил машину метрах в ста от укрытия Франа, и оставшееся расстояние Мукуро преодолел пешком. Не дожидаясь, пока они разберутся со своими задетыми чувствами, Хибари уехал; уже потом Мукуро упомянул, что с Франом он помирился.       Новая идея Мукуро выглядела более мягкой — в прошлый раз он изобразил полутруп и заставил Франа себя «спасать», — но он снова шёл на обман.       — Это проверенный способ или ты опять ставишь эксперименты на детях?       На миг взгляд у Мукуро стал таким, будто Хибари подло замахнулся и до неизбежного удара остался лишь миг.       — Я не уверен, что это сработает, и я пока не уверен, буду ли я вообще проверять свои домыслы, — объяснил Мукуро, плохо изобразив расслабленность. Хибари рассчитывал на более конструктивную реакцию: Мукуро должен был ещё раз обдумать своё решение, а не удариться в эмоции.       — Не загоняйся, — скучающе посоветовал Хибари. — Фран же тебя в итоге простил.       Мукуро болезненно усмехнулся.       — Я только сейчас понял, что я правда хотел поставить на ней эксперимент. Мне давно было интересно, сработает ли такой подход, и я нашёл повод это проверить.       Внутренне признав, что формулировка была неудачной, Хибари не почувствовал себя виноватым. Он не мог всё время думать о том, какие слова Мукуро не нравились.       — Ты правда не видишь разницу между собой и ими?       — Я вижу, и мне это не нравится.       Хибари замер, подбирая правильные выражения. Если бы он меньше привязался к Мукуро, он бы просто ушёл. Мукуро уже спас своей ученице жизнь, а теперь ещё и помогал ей устроиться в жизни — он не должен был корить себя за мелкую ошибку, которую он даже не успел допустить. Его внутренние терзания смотрелись жалко.       — Ты ведёшь себя по-другому. Ты…       — Я вообще об этом думаю, поэтому я лучше. Я могу оправдаться и сам, не утруждай себя.       — Ты лучше, потому что ты не собираешься использовать Агасу в своих целях. Не строй из себя самого умного. Ты хочешь побыть один?       — По-моему, это ты хочешь, чтобы я ушёл, — насмешливо отметил Мукуро и выпрямил ноги. Одной из стоп он упёрся в бедро Хибари. — Но я не уйду.       Пока Мукуро молчал, в этой комнате ему ничто не угрожало — но молчать он не умел. Хибари взял его за лодыжку, сжал ладонь и замер — Мукуро тут же напрягся. Вместо того, чтобы резко поднять руку и уронить Мукуро на спину, Хибари отвёл его лодыжку в сторону, пересел поближе и устроился между длинными ногами.       — Если ты думаешь, что я не хочу тебя видеть, почему ты всё ещё здесь? — негромко спросил он, положив ладонь на рёбра Мукуро.       — Потому что ещё я думаю, что твои желания противоречивы.       — Ты ошибаешься.       В первую очередь Хибари хотел выпустить пар: в одиночестве или с Мукуро. Во вторую — расслабиться, вытряхнув из головы все ненужные мысли. Желания допускали различные пути исполнения, а не исключали друг друга.       Повалив Мукуро на пол, Хибари мягко надавил на его предплечья — отчасти играя, отчасти удерживая. Приняв правила, Мукуро ответил.       Они боролись без оружия, и Мукуро постоянно улыбался, а не держал на лице напряжённую ухмылку. Шутливый контактный бой закончился тем, что Хибари снова повалил Мукуро на пол, только теперь на живот, и надавил ладонью между его лопаток. Стараясь не причинять сильную боль, Хибари заблокировал и его руки, сжав одну из них возле запястья, а другую прижав к полу коленом. Потом Хибари его отпустил, и Мукуро, поправив одежду, лёг рядом на спину. Его грудная клетка тяжело вздымалась, и дышал он немного шумно.       Быстро восстановив дыхание, он бросил:       — Кстати, её зовут Агнеса.       — Мне без разницы.       — Потом выучишь.       — Ты собираешься её удочерить?       Мукуро подчёркнуто удивился.       — Что? Нет. Я не настолько жесток, я буду только учителем. Савада уже подыскал для неё кого-то на место родителей.       — Значит не выучу.       Рассказывая сказки про роль «только учителя», Мукуро несколько раз спасал Франа от гибели. Отдавая его Варии, Мукуро, конечно, изобразил яркую радость, но Хибари ещё тогда ему не поверил. Раньше он считал, что за годы совместной жизни в заброшенном здании Мукуро привязался к Франу, как к младшему брату, но потом догадался: Мукуро банально нравилось возиться с учениками. Больше, чем на интерес к людям, это увлечение походило на очередное проявление самовлюблённости: на желание указывать кому-то, как правильно жить. Наказания оно не заслуживало; Хибари даже мог чуть-чуть помогать Мукуро, чтобы в этот раз тот допускал меньше ошибок.       Хибари позволял ему многое — настолько, что это почти пугало.

Экшн (action)

      — Значит, всё началось вот так? — Мукуро водил по фрескам ручным фонариком, разглядывая картины далёкого прошлого. Семёрка Хранителей, важные сцены, Первый Симон — это ведь он? — и прочие свершения. Красиво. Вонгола сохраняла традиции, словно ценнейший дар, и этот подземный комплекс тоже словно застыл во времени. По его стенам не расползлись трещины, нигде не лежала пыль, и даже воздух казался свежим. Широкое пятно света остановилось на Алауди — так, кажется, его звали. — Смотри, Кёя, а у Первого Облака причёска была лучше твоей.       — И твоей, но это неудивительно.       С натяжкой это считалось свиданием. Ради миссии им пришлось отменить полноценное, но и так вышло неплохо.       Мукуро подошёл ближе к Алауди. Его нарисованную руку украшало кольцо, инкрустированное выступавшим из стены розовым камнем. Мукуро дотронулся до него подушечкой пальца — гладкий и прохладный, — а через миг его отбросило назад мощной волной Пламени. Кое-как он упёрся ногой в каменный пол, но равновесие сохранил лишь на пару секунд. Успев сгруппироваться, он упал на плечо. Фонарь отлетел куда-то в сторону.       От удара о каменный пол у Мукуро на миг сбилось дыхание. Рука пульсировала болью; зажмурив проклятый глаз и сжав руку чуть ниже локтя ладонью, Мукуро медленно поднялся на ноги — и тут же, распахнув глаза, встретил древко трезубца другим предплечьем. В темноте, пока фонарь бессмысленно освещал нижнюю часть стены, Мукуро едва видел врага, но чужой алый глаз со знакомыми чёрными росчерками горел ярким Туманом.       Свечение погасло, и тут же Мукуро почувствовал давление на руках — лозы. Легко уничтожив их неверием, он призвал трезубец и замахнулся сам, но вынужденно сместился в сторону — из-за спины донеслись звуки быстрых шагов. Это мог быть и Кёя, но Мукуро не пошёл на риск и оказался прав: сзади на него напал ещё один клон, попытавший распороть его лёгкое.       Где же Кёя, когда он так нужен. Где же…       — Кёя! — с тревогой позвал Мукуро, опасаясь уже не столько за себя, сколько за него.       Он не услышал ответ, но времени разбираться не было.       Прислушиваясь к стуку каблуков и цепляя взглядом сиреневые огоньки, Мукуро отражал удар за ударом. Изо всех сил он старался верить, что клоны были всего лишь иллюзиями, но внутри понимал: эта техника могла работать иначе. Лозы поддавались неверию сразу; клоны — не исчезали и спустя долгие секунды. Поняв, что мысленная борьба с ними ничего не давала, Мукуро сосредоточился на физической драке. Он должен был перейти в нападение, пока его не взяли взяли измором.       Клоны умело использовали его же приёмы, но у них, кем бы они не являлись, точно отсутствовало сознание — иначе бы они, найдя общий язык, уже бы давно победили. Каждый из них действовал так, будто сражался с врагом один на один, и Мукуро решил использовать это. Он удерживал позицию до тех пор, пока клоны не оказались с обеих сторон, и ушёл от очередных атак назад. Не ошибся: клоны не ранили друг друга, но секундная заминка выиграла время, и точным ударом Мукуро вогнал остриё между рёбер одного из них. Тут же выдернув трезубец, Мукуро отскочил назад и перевёл дыхание. На миг ему показалось, что сложная часть осталась позади — с одним клоном он мог разобраться легко, — и он уже перешёл в атаку, ориентируясь на свет, но тут из темноты появился второй сиреневый огонёк.       Сжав зубы, Мукуро закрылся барьером из Тумана и крепко зажмурился — это точно была иллюзия, никто не мог драться с насквозь проткнутой грудной клеткой. Он пытался избавиться от клонов, но иллюзия, похоже, находилась уровнем выше — всё это помещение являлось, должно быть, иллюзией. Сосредоточиться на чём угодно, кроме драки, забыть о ней, как о дурном сне, и всё кончится. Только так. Мукуро напрягся, сконцентрировался на себе и очнулся.       Бледная ладонь жёстко хлестала его по щекам. В иллюзии Мукуро ничего не чувствовал, а в реальности пощёчины причиняли боль — Кёя избрал на редкость неудачный метод. Лицо горело. Мукуро дёрнулся от незаслуженного удара, и Кёя остановился.       — Ты мог просто снять с меня кольца, и это сработало бы эффективнее, ты ведь понимаешь?       Злиться стоило в первую очередь на себя — Кёя не провинился в том, что Мукуро не сразу уничтожил иллюзию сам. И всё же.       — Мне в голову пришло только физическое воздействие, — объяснил Кёя. — Впрочем, несколько его вариантов. Возможно, тебя бы больше устроил поцелуй.       — Ещё не поздно, — вкрадчиво напомнил Мукуро, рассчитывая на хоть какую-нибудь награду за этот бой.       — Ещё рано. Сначала научишься вести себя в незнакомых местах, — Кёя выпутал ладонь из длинных волос, и запоздало Мукуро понял, что одна рука всё это время его придерживала. — Если тебя это утешит, я сожалею о своём выборе. Нужно было сразу сломать тебе ногу.       Невыносимый.       Мукуро вздохнул и потянулся за поцелуем сам.

Юмор

      Излишний оптимизм, идиотские шутки, чересчур громкий смех — от всего этого несло глупостью и лицемерием. Всё это бесило.       Хибари старался не слушать Мукуро. Тот нёс херню, но этим он лишь провоцировал, и это помогало держаться. Не желая проигрывать и понимая, что на самом деле Мукуро не был кретином, Хибари терпел. Только так он мог победить.       Ладонью Мукуро указал на расплывчатую фигуру:       — Смотри, оно похоже на дерево.       Кёя даже не посмотрел в ту сторону.       — Нет.       — Неровный шар — это крона, а внизу — это ствол.       Не дождавшись ответа, Мукуро подошёл к нему ближе.       — А на что похоже вот это?       — Понятия не имею.       — Это птица, Кёя. — Мукуро коротко погладил его по щеке, будто бы утешая, оглянулся и нашёл ещё один подходящий силуэт: — А это?       Наконец Кёя сдался. Он вздохнул, перевёл усталый взгляд в нужном направлении, недолго подумал и вынес вердикт:       — На облако.       Так и не вспылил. Они второй день работали вместе и за это время так и не подрались друг с другом — Мукуро не то чтобы нервничал, он слегка злился и с каждым часом испытывал всё больший азарт. Даже если Вонгола сейчас существовала в режиме чрезвычайного положения, они точно могли выкроить время, чтобы развлечься. Кёя этого почему-то не понимал.       — Нельзя быть таким скучным. Не на облако, а на черепаху.       — Хорошо. На черепаху. Мы…       — Она спрятала голову. Трогательно, ведь так?       — Я уже согласился с тобой. Заткнись.       Дверь распахнулась, но Мукуро не прервал игру:       — А вот это похоже на белку.       — Вы что, — прорычал вошедший Хаято, — обсуждаете, на что похожи пятна крови на стенах?!       — Он обсуждает, — флегматично поправил Кёя, — я осматриваю трупы.       Больше всего это Облако напоминало зануду.