***
Свеча Фиттеха, для изготовления которой нам потребовалась целая куча всевозможной фигни, производила впечатление. Я всю ночь провёл, изучая записи Ло, даже смог хоть что-то понять, несмотря на прискорбную мою необразованность во многих магических аспектах, так что вечером, когда мы оба уладили свои дела, изготовлением этого, не то артефакта, не то инвентаря, мы занимались вдвоём. Изгваздали всю кухню, разве что посуду не перебили, но в итоге сотворённое нами нечто вполне соответствовало описанию. Теперь оставалось только поджечь её, произнести заклинание и наслаждаться результатом в течении примерно суток. Мы сидели друг напротив друга, вдыхали необычный, но довольно приятный запах чуть тлеющей свечи, Ло старательно выговаривал слова заклинания — по счастью, это достаточно было делать кому-то одному, а то я сомневался, что смогу воспроизвести без шпаргалки эту тарабарщину не просто близко к тексту, а дословно. Заунывная монотонность действовала на меня почти гипнотически, и я даже начал опасаться, что усну до окончания процесса. И тут же что-то в глубине меня возмутилось: уснуть, не доведя до конца магическое действие! Да ещё и когда в первый раз участвуешь в этом ритуале! Какая возмутительная безалаберность! Какой бессмысленный повод упустить новый опыт, не говоря уже о том, что в прочитанном мною конспекте не было упомянуто о возможных последствиях такого поведения. Возможно, конспект был слишком кратким, и вместо того, чтобы довольствоваться рабочими записями Ло, которые тот явно составлял для себя, следовало получить пропуск и посетить Орденскую библиотеку самому. Тем более, что я знал, через кого мне это удастся сделать в обход официальной волокиты. — Ну нихуя себе! — озадаченно заявил Ло, оборвав свой речитатив. — Это что, выходит, ты всегда такой? Как пьяный или под какой-то травой? — Когда я пьяный, я разговариваю громче, — справедливо заметил я. — Координация хуже и идеи все сплошь кажутся гениальными. На утро оказывается, что это было не совсем так. — Нормальные идеи, — отмахнулся Ло. Оперся руками позади себя, запрокинул голову к потолку и улыбнулся безмятежно. — По крайней мере я всегда был доволен, а на остальных как-то… Я потянулся за лежавшей рядом тетрадью, устроил её у себя на колене, открыл на чистом листе и записал: «Самое удивительное то, что непосредственного момента обмена моё сознание зафиксировать не смогло. Настолько переход оказался плавным, больше похожим на естественный процесс, нежели на результат магического воздействия, а ведь в старые времена заклинания были прямолинейней, конкретней, чётче, насколько я мог судить по тем образцам, что дошли до нас». Стоило мне заняться записями, как Ло тут же отвлёкся от потолка, подсел ближе и заглянул мне через плечо. — Ещё отметь, что не было ощущения дискомфорта, — заметил он. — Никаких противоречий внутреннего и внешнего, притом что я, например, прекрасно осознаю, что в обычном состоянии так себя никогда бы не повёл. А что в книгах о таком не было, так много ли нашлось желающих использовать что-то подобное просто для расширения личного опыта? Его присутствие рядом теплом растекалось по коже, и та часть моей личности, что оставалась неизменной, несмотря на чужую Тень, с удовольствием отметила этот факт. Значит, именно так меня ощущает Ло? Несмотря на множество ненужных движений, игнорирование понятия личного пространства, он не вызывал раздражения. Его подход к информации — а значит, на самом деле мой, когда мы оба обретём свои Тени обратно — был более чувственный. Как будто бы он пропускал её не через разум, а через всё тело. И, при этом, моё же собственное тело сообщало странные вещи. Оказывается, писать в перчатках неудобно. Нужно прикасаться ко всему голой кожей, иначе нет уверенности в том, что тот или иной предмет существует в реальности. Когда я снял перчатки, Ло протянул руку, и я вложил их в его ладонь. Потому что всё ещё помнил, насколько много информации в каждом прикосновении, и как сильно это отвлекает. Мне же теперь именно этого не хватало. Я повертел в пальцах карандаш, почувствовал подушечками пальцев шершавость бумаги. Мои перчатки Ло оказались не по размеру, и он вопросительно взглянул на меня, мол, не возражаю ли. Я только пожал плечами. Немного магии запросто справятся с такой незначительной проблемой, а перчаток у меня много, пусть берёт хоть половину, хоть все — для него мне ничего не жалко, хоть луну с неба даже того, чего у меня нет. Ло же теперь задумчиво рассматривал свои руки: — Не могу понять, что удивляет меня больше: то, что любое прикосновение может быть интенсивным вплоть до дискомфорта, или то, насколько удивительна магия. Способность менять мир исключительно силой своего сознания! Ты каждый раз так реагируешь на любую мелочь? Любое заклинание, даже банальное бытовое — воздействие не только на сам предмет, но и на весь мир! Не удивительно, что ты вечно путаешься в степенях: если подходить к вопросу с такой точки зрения, нет никакой разницы между тем, чтобы приготовить завтрак и вывернуть весь мир наизнанку! И это делает тебя воистину ужасным противником, надо бы запомнить на будущее. А ещё лучше записать. И он отобрал у меня свою же тетрадь. Забавно, что и почерк наш тоже изменился: свои наблюдения я записывал быстро, сливая буквы и слова в единую строчку, а Ло теперь сосредоточенно выписывал почти печатные буквы. — Я думал, раз ты много пишешь от руки, это доставляет тебе удовольствие, — заметил я. — Интересно было узнать, что соль не в удовольствии от процесса, а в том, чтобы вынуть мысль из головы. — Когда используешь самопишущие таблички, — не отрываясь от записей ответил Ло, — то наоборот, чётче думаешь. Это не сложно, но отнимает время. Письмо от руки всегда было для меня более быстрым способом что-то зафиксировать, я и не думал о нём, как об удовольствии. Какое же издевательство над тобой мой почерк — никакой эстетики! — Не так уж всё и страшно, — не согласился я. — Я почти сразу придумал себе красивую теорию и наслаждаюсь ей каждый раз. Пожалуй, рассказывать её тебе я не буду, а то ещё опровергнешь и придётся сочинять что-то новое. Решив не трогать занятого делом человека, я встал и собрал всю испачканную нами посуду. Беспорядок не то чтобы сильно мешал, но не давал полностью расслабиться. Незаконченное дело не позволяло даже подумать о чём-то новом. Разговор и записи не в счёт — и то, и другое вполне можно совмещать с чем угодно. — Давай я помогу, — тут же вскочил с пола Ло, заложив тетрадь карандашом. — Немного бытовой магии, доступной каждой домохозяйке, — чуть усмехнулся я, положив в раковину последнюю тарелку. — Ты ведь сам меня учил. — Точно, — широко улыбнулся он. — Всё это знаю, и всё равно кажется, что тратить силы и мыть посуду колдовством как-то… Как сложно подобрать слова для чувств и эмоций! О! Будто от частого употребления магия «застирывается» и перестаёт радовать, как прежде. Широкая улыбка на его лице — гостья редкая, я любовался им с такой сосредоточенностью, будто это тоже дело, требующее отдельных усилий. Но при этом не чувствовал напряжения. Никак не мог понять, что впечатлило меня больше: способность Ло настолько полностью концентрироваться на чём-то одном, или как удивительно изменилось производимое им впечатление от одной только мимики и манеры двигаться. А потом где-то внутри меня, в самой глубине сознания что-то колыхнулось и сказало: «Если он тебе так нравится, почему ты ничего не делаешь? Ты же сильнее, ты можешь взять, даже если он не хочет». Странное ощущение голоса в голове, не постороннего, но и не моего собственного, само по себе показалось мне настолько занятным, что я даже не сразу осознал, что именно он мне советует. А когда понял, то удивился: вот уж не думал, что Хирург Смерти, которым так грозился Ло, будет озабочен нашей с ним личной жизнью, а не, к примеру, смертью всего живого или, на худой конец, бесчеловечными опытами над людьми. Можно было проигнорировать столь сомнительный совет, но привычка Ло к рациональному анализу взяла своё. Я не отмёл чужую мысль, как ненужную, а начал её оспаривать! Мало того, что я никогда не стал бы принуждать к близости, и уж тем более того, к кому испытываю столь сильные, сложные и многогранные чувства, так ещё и кто из нас сильнее — вопрос спорный, и не хотелось бы проверять на практике, что победит: моя грубая и почти необузданная сила, или его опыт, точный рассчёт и хладнокровие. Вот уж чего мне в обычном состоянии точно не хватает: скольких проблем удалось бы избежать, умей я вовремя остановиться и подумать о последствиях. Но и скольких прекрасных безумств я бы тогда не совершил! — Я всегда такой скучный молчун? — поинтересовался Ло. — Извини, немного задумался. Наверное, надо поинтересоваться, строил ли ты какие-то конкретные планы на время действия обмена? — Ничего такого, — пожал он плечами. — Ряд экспериментов, которые теперь не кажутся мне интересными. Кроме разве что идеи наколдовать что-нибудь сложное. Сила и знания всё равно останутся мои, но уже всего лишь меняя размер перчаток, я почувствовал отличия. А о чём ты так сосредоточенно думал? — О том, почему Хирург Смерти советует трахаться, а не убивать, — честно признался я. Скрывать что-то друг от друга, когда совершенно не ясно, где заканчиваешься ты сам, а начинается этот «другой», казалось бессмысленным. — Это он тебе ещё никого сожрать не предлагал пока, — усмехнулся Ло, довольно потягиваясь. — Здесь и сейчас только мы вдвоём, вот и советы соответствующие. А стоит выйти на улицу… Слушай, а ты всегда на любой разговор о сексе реагируешь желанием заняться им немедленно? — Если партнёр меня привлекает, то да. А если говорят о ком-то другом, то появляется желание найти партнёра и реализовать с ним. Или когда тема на самом деле не про секс, но моё воображение решило иначе, — старательно припомнил я все возможные варианты. Сейчас подобная невоздержанность казалась несколько расточительной: столько эмоционального напряжения из-за каких-то мыслей! — Я вообще люблю заниматься сексом. Думал, ты это заметил. — Мне кажется, ты переигрываешь, я такие громоздкие ответы на простые вопросы не выдаю, — чуть поморщился Ло. — Что же до секса — это было очень сложно не заметить. И хорошо, что всё именно так: сам бы я ходил кругами, высчитывая степень взаимного интереса, уместность знаков внимания и не помешает ли страсть дружбе. Сейчас это кажется таким глупым, ведь все сомнения можно решить одним единственным вопросом: «Ты меня хочешь?» — Хочу, — не стал скрывать очевидное я. — Не думаю, что ты в этом сомневаешься, но всё же. А что до громоздкости формулировок — я просто ещё не привык к твоей Тени, вот и проговариваю вслух всю цепочку рассуждений. — Теперь меня крайне интересует — если мы займёмся сексом в таком состоянии, это должно считаться актом нарциссизма или нет? — задумчиво произнёс Ло, потерев подбородок. — Блин, чем дольше думаю, тем больше хочется! Как ты с этим постоянно живёшь? — Привык, наверное. Человек — такая полезная скотина, которая ко всему привыкает, — постарался улыбнуться я. Даже подходящую фразу вспомнил, грубоватую, но точную. — Но приятно знать, что и ты не так безразличен. — Это если считать тебя человеком, — справедливо заметил Ло. — Тема для разговора интересная сама по себе, но если применительно к тебе, мне и нашим отношениям, то мне всё равно. Подумаешь — Вершитель из другого мира, как будто это меняет моё к тебе отношение. Он ходил по кухне, размахивал руками, и одна часть меня пыталась раздражаться из-за постоянного мельтешения, другая же следила за каждым словом и жестом. Мне нравилось ощущать его присутствие рядом, мне хотелось быть ближе, прикасаться и знать, что меня не отвергнут. Странное дело, вот уж не думал, что он страдает тем же самым, у меня-то хоть причина вполне очевидна: не все люди в восторге от шрамов. Сейчас я помнил, что они меня всегда напрягали; я не думал о них специально, но всегда какая-то часть меня помнила, как надо повернуться, поправить волосы, чтобы шрам от ожога на лице не так сильно бросался в глаза. Помнить-то помнил, но не понимал до конца, и сейчас не пытался ничего скрыть. Зато мысль, достаточно ли я приятный собеседник, достаточно ли интересен, чтобы проводить со мной время, внезапно стала чёткой и почти болезненной. — Мне пришлось стать очень сдержанным человеком, иногда даже слишком сдержанным. Это не плохо — ничего не мешает и не отвлекает от главного, но, когда дело доходит до отношений с другими людьми, плюсы тут же превращаются в минусы, — продолжал Ло, но вдруг резко остановился посреди комнаты и повернулся ко мне. — Будь мне всё равно, я бы с тобой не спал, как бы ты ни был настойчив. — Сейчас я это понимаю, и очень надеюсь, что, когда наши Тени вернутся обратно, я всё равно буду помнить об этом. — О том, как я пришёл петь тебе под окном серенады, ты должен помнить и так, — он рассмеялся, и я купался в тепле его радости, будто это было физическое, а не эмоциональное ощущение. — Серьёзно, сейчас это кажется таким забавным! Но, Сабо, разве это не должно было показать, насколько я ценю наши отношения? — Нашу дружбу, — мягко поправил его я. — Ты пытался выяснить обычаи моей родины, чтобы показать, что принимаешь мою дружбу. Это было очень мило, правда, но имеет мало общего с тем, как я тебя домогался. — Твои домогательства тоже милые, — заметил Ло. — Я тогда много думал о том, как тебе удаётся производить столь двойственное впечатление опасности и доброжелательности одновременно. Надеялся, что твоя Тень поможет мне понять, но очень сложно привыкнуть к такому количеству мыслей одновременно. — Зато я теперь знаю, что ты на самом деле гораздо эмоциональнее, чем выглядишь со стороны. Ради одного этого стоило затевать эксперимент с забытым заклинанием. Мы оба немного помолчали, а потом Ло сказал: — Мы оба сейчас занимаемся приятной, но и бессмысленной вещью — разговариваем каждый сам с собой. А ведь можно провести время гораздо интереснее! — Спальня для этого подойдёт гораздо лучше, чем кухня, — не стал спорить я. Въехав в этот дом, я додумался объявить своим кабинетом комнату на самом верху башни: слишком уж красивый вид открывался из окон, да и на крышу вылезать одно удовольствие. Сейчас я бы ещё добавил, что подъём по длинной спиральной лестнице должен был настраивать на соответствующий лад, но прекрасно помнил, как часто отправлялся туда Тёмным Путём, лишь бы побыстрее. Спальня моя не была настолько хорошо спрятана, но я всё равно мог оценить волнительное предвкушение, усиливающееся чуть ли не с каждым шагом. Предвкушение, становящееся неотъемлемой и одной из важнейших частей предстоящего удовольствия. — Дома ведь никого нет? — спросил Ло, толкая меня к стене на лестничном пролёте между первым и вторым этажом. Архитектура Ехо не признавала минимализма ни в размере комнат, ни в высоте потолков, но не настолько же, чтобы потерять терпение! — Да, ты ведь несколько раз повторил, что никто не должен нам помешать, — ответил я. Его губы у меня на шее мешали думать и чётко выражать свои мысли, но я пока держался, в отличии от Хирурга Смерти в моей голове, невнятно вопящего что-то о коварной мести. И предлагающего наставить Ло засосов, пару-тройку… десятков, причём в очень неожиданных местах. Некоторые идеи даже заслуживали рассмотрения. Ло оторвался от меня, заглянул в лицо, крепко держа за плечи. — Я всегда такой… холодный? — почти с горечью спросил он. — Это так со стороны выглядит? — Ты же знаешь, что нет, — как можно мягче сказал я, обнимая его. — Ты же знаешь, что на самом деле тебе, мне — нам хорошо. И я научился различать выражения твоего лица, когда ты кажешься спокойным, но на самом деле это не так. И всё же, узнать, что на самом деле происходит в твоей голове, узнать, что ты чувствуешь — и было целью нашего эксперимента, по крайней мере, для меня. — Стать тобой, — согласился Ло, утыкаясь лбом в мой собственный. Так близко и так далеко. — Чтобы узнать, как именно ты сходишь с ума, как можешь быть таким, что с ума схожу я. И вместо этого сойти с ума ещё раз. — Спальня, — твёрдо сказал я. — Не так уж далеко туда идти, а на лестнице всё-таки неудобно. Не разжимая рук, Ло провёл нас Тёмным Путём, споткнулся о валявшуюся на полу подушку и уронил меня на кровать. Я должен был предвидеть что-то подобное, но отчего-то его поступок застал меня врасплох. Тюрбаны наши остались на лестнице, Ло стащил с себя перчатки и принялся сосредоточенно разматывать на мне одежду, но я был твёрдо уверен, что у нас осталась важная проблема. — Разве я настолько не сдержан? — Не помню, — пробормотал он, пробираясь руками к голой коже. — И потом, ты привык к этому, а я — нет, для меня всё внове: и интенсивность ощущений, и невозможность контролировать себя, и… Он сбился и чуть посерьёзнел. — Я ведь помню, что мне всегда было приятно знать, насколько я привлекателен в твоих глазах; каждый раз твоё поведение было необходимым подтверждением, что всё, что между нами происходит — всерьёз. Или я сейчас делаю что-то не так? — У меня есть предложение, — сказал я, поправляя неудачно подвернувшуюся под спину подушку. — Давай сначала снимем сапоги, а уже потом продолжим, чтобы больше ни на что не отвлекаться? Ло упал на кровать рядом со мной, заливисто смеясь и раскинув руки; он был настолько прекрасен, что я не мог отвести глаз от него. Но чёртовы сапоги никак не давали мне полностью сосредоточиться. Я снял свои, поставил их у края кровати и принялся снимать сапоги с Ло. Он смеялся уже тише и смотрел на меня из-под полуприкрытых ресниц так, что я едва мог контролировать свои движения. Как только я закончил с обувью и отодвинул подальше булавки, скалывающие полы нашей одежды, Ло притянул меня к себе, и мы продолжили целоваться. Я заново изучал пальцами его лицо и тело — они не изменились, в отличие от моего восприятия, и каждое прикосновение было ярким, как в первый раз. Мы перекатывались по кровати, снова и снова меняясь местами, будто не могли решить, как будет удобнее всего, пока я не понял, что прелюдия слишком уж затянулась, особенно, если считать ей и разговор тоже. — Ты помнишь, где лежит смазка, — сказал я, откидываясь на спину. Хотелось расслабиться и получить удовольствие, отключить мозг и перестать думать. Ло не глядя пошарил рукой у изголовья, откинул крышку шкатулки и достал флакон, плеснул на ладонь густой и тягучей жидкости, волшебным образом не протекающей между пальцами и не оставляющей следов на одежде и одеялах. Я смотрел на его руки, как он размазывает по ладоням смазку, прежде чем обхватить мой член, и ждал, что он будет делать дальше. Какой же он был красивый! Возбуждённый, запыхавшийся, смотрящий с такой жадностью и нетерпением. Пару раз проведя пальцами по члену, Ло придвинулся ближе, оказавшись между моих ног, обхватил оба наших члена и хрипло пробормотал мне в ухо: — Надо бы записать для памяти не делать такое непроницаемое лицо во время секса. Я закинул ногу ему на бедро, зарылся пальцами в волосы, заставив чуть повернуть голову, и долго поцеловал в губы. Потом чуть отодвинулся и сказал: — Потом запишешь, а сейчас трахни меня. В ответ он зарычал и укусил меня в шею, начав сильнее и быстрее двигать рукой. Больше слова нам были не нужны. Я тонул в удовольствии, переполняющей меня нежности и не мог перестать прикасаться к нему. Мы слились в единое целое, окончательно утратив привычные границы. Был ли это секс с самим собой, потому что у партнёра твоя Тень и он ведёт себя так, как вёл бы себя ты? Или нет, потому что ты сам не ты, ведёшь себя и чувствуешь иначе? Какая разница, если результат принёс столько удовольствия.***
Где-то месяц спустя я скучал на ночном дежурстве, в тайне надеясь на то, что кто-нибудь развеет моё одиночество. На крайний случай, совершит жуткое убийство или, так уж и быть, ограбление, и мне придётся срочно-обморочно бежать на место преступления, опрашивать свидетелей, вставать на след и… Я отложил в сторону скучнейшее творение зануднейшего из магов древности, героически превратившего увлекательную тему путешествий между Мирами в сильнодействующее снотворное. Время близилось к полуночи, в окно нахально заглядывал серп молодой луны, и больше ровным счётом ничего не происходило. Можно было послать зов Ло, и он конечно же скажет, что рад провести со мной время, отведённое на чтение и сон. Я знал, что он откликнется, более того, после наших экспериментов с Тенями, я знал, что ему действительно не в тягость мои внезапные порывы. Но это никак не отменяло того, что наступит утро, и я пойду спать, а он — на службу. И вот это здравое размышление останавливало от порыва немедленно потребовать выгулять меня по ночному городу и накормить мороженым. А лучше, конечно, мясом, и запивать его хорошим вином, а потом предаваться разнузданному разврату. План не оригинальный, но мне уже заранее нравилось. В такое время, если у нас нет какого-нибудь серьёзного дела, из-за которого день и ночь превращаются в ненужную условность, в Управлении практически никого не должно быть. Я, дежурный курьер, пара полицейских на их половине. Иногда, бывает, они заходят ко мне: просят протрезвить кого-нибудь, посоветоваться или просто рассказать что-то любопытное. Стук в дверь меня совсем не удивил, но то, что после моего крика «Войдите» в кабинет вошёл не кто-то из дежурных полицейских, а Ло, было довольно странно. — Ты не занят? — поинтересовался он, обводя кабинет взглядом. Задержался на обложке скучнейшего талмуда и осуждающе покачал головой. Надо полагать, ценные сведения, заключённые в этой пачке макулатуры, были, как минимум, спорны. — Для тебя я никогда не занят, — уверил его я. — Ну разве что конец света способен заставить меня попросить тебя подождать пару минуточек, пока я с ним разбираюсь. — Я так и думал, — невозмутимо сказал он. — Сегодня отличная ночь. Как тебе нравится идея пойти гулять по набережной Хурона, целоваться под кустами, пить вино в дешёвых забегаловках, а потом завалиться домой к кому-то из нас, чтобы заняться бурным сексом? Я моргнул раз, другой, потом всё-таки решил уточнить: — Ло, ты приглашаешь меня на свидание? — Да. Или ты против? — И ты предлагаешь мне бросить дежурство? — всё ещё не мог поверить я. — Всё равно же ничего не происходит, — пожал плечами Ло. — Впрочем, если долг не даёт тебе покинут этот кабинет без веской причины, то мы можем заказать вино сюда, наколдовать достаточное количество одеял… но вот с Хуроном и кустами уже не получится. — Думаю, одеяла мы оставим для следующего раза, — согласился я. — Без Хурона и кустов никак нельзя. Ло улыбался едва заметно, сквозь его привычную маску холодной невозмутимости улыбка просвечивала, как лучи солнца сквозь недостаточно плотные шторы. Каждый из нас оставался собой, но при этом мы знали друг друга почти так же, как если бы на самом деле были одним человеком.