Звёзды

Вокруг обители Таргариенов всегда было удивительно тихо. Ночь будто обретала полное господство — по её прихоти прекратил свою игру ансамбль сверчков, даже небольшие колыхания прудика на в саду вдруг заглушились, притупились, вместе с мирным покачиванием веточек: хвойных, источавших этот дивный запах сосны и ели, и не очень, тех, что обзавелись пышными листьями, вместо иголочек. Большое, даже огромное поместье, удивительно похожее на паука своими множеством пристроек и башенок, как у настоящих замков не менее настоящих королей, превратилось в одну большую трепещащую, покорную тень. Красноватый, отвратительно кровавый цвет её померк, очертания каменной кладки на высоких стенах, в виде кирпичиков, мягко выделелись в свете полной луны — сыра, что, видно, раскрошился, и на идеальную иссиня-черную скатерть небосвода крошками — рассыпями звёзд, почти созвездий с лёгким ореолом мутной дымки вокруг — попортил. Недалеко от этого царства Селены и Морфея, будто выросшего прямо из холмика, у подножья его, разбросали свои кроны деревья: сосны, ели, просто лиственницы, многовековые дубы. Прогретую добродушным днем землю вокруг них закрыли душистые, густые травы и намеки на какие-то замысловатые кусты. Лишь одна тропинка, напоминавшая своим цветом странноватую смесь почвы и кофе без молока по утрам, от того что тьма сожрала бежеватый оттенок, удивительно неточно, ведь островки поросли иногда все же встречались в ней, словно кочками притворяясь, прорезала разительную зелень в оттенках яркого малахита и хмурого изумруда, таких же оттененных. Пройди по ней и встретишь знаки лесного очарования — тут и сироты-листики, непонятно за что лишенные дома-веточки, и старый пенек, в котором само время проело сердцевину, сметая годичные кольца, чтобы на внутри и снаружи его поселился махровый мох и беловатые шляпки грибов с удивительно-неустойчивыми ножками. А дальше, если все также следовать маршруту тонкой тропинки-единственного путеводителя по своему загадочному краю, то, ради чего топот детских ножек порвал тишь да гладь атмосферы всеобщего сна и покоя, такая светлая, потому что позволила все та же луна. Там, пока задремал ласковый западный ветер, оставляя невысокие травы в оцепенении, подминая эти самые растения своими спинами, среди сладких ароматов синеватых колокольчиков, назначивших эту небольшую полянку своей личной территорией, возлегли две фигурки. Одна — совершенно темный, по своему внешнему виду, мальчишка. И волосы его, и эта наспех накинутая прямо на серую пижамную футболку кофта, слишком колючая, пожалуй, и даже лицо с плавными почти не детскими чертами, затуманенное задумчивостью почти черных в ночи глаз. Другая же — наоборот, девчушка, вся такая светлая-светлая в своих волнах серебристо-золотого безобразия прядей до лопаток, бледная на лицо, как у фарфоровой куколки, в розоватой пижамке. Оба они были заняты созерцанием кричащего своей острожной, покорной красотой далеких светил и милейших планет, что обитали где-то совсем далеко, во мраке загадочного космоса. По крайней мере, об этом девятилетний Джейхерис Таргариен любил читать, вот и знал, например, что это не луна светится, а просто солнце его освещает, а она, эдакая обманщица, просто отражает этот свет и выдает его за свой. Ребенком он был очень любознательным, хоть и удивительно спокойным. «Весь в отца», как говорила дорогая бабушка. Однако именно сейчас он будто бы завис, даже не смел кидать взгляды на шестилетнюю малышку под боком, устроил руки на солнечном сплетении и просто смотрел. Смотрел в гнетущую темноту, не замечая вопиющих красот матушки-природы. Его спутнице это не нравилось просто категорически.  — Дже-е-ейх, — она возмущенно растягивала это сокращение его имени своим тоненьким голоском и в красноречивом недовольстве приподнималась на локтях, чтобы личико ее «взрослого» племянника предстало перед судом аметистовых глаз и нахмуренных, почти не видных бровей.  — Что? — абсолютно обыденным, почти безразличным тоном отвечал он.  — Может уже обратишь на меня внимание? — маленькая непоседа не унималась. Теперь ее худенькое тельце и вовсе уселось по-турецки, тоненькие ладошки, сверкающие белизной в мягком свете луны, тянулись к хрупким стебелькам колокольчиков, чтобы сорвать бедные цветочки. Для чего? Совершенно непонятно. Хотя, поступки Дейенерис в большинстве своем были импульсивными и нелогичными. Конечно, это ведь она затащила их «подышать воздухом» посреди ночи. Но Джейхерис сдавать ее не собирался. Пока что.  — С какой целью?  — Мне нужно задать вопрос, — теперь уже хмурился мальчик. Почему он вообще согласился на эту авантюру? Маленькая тетя своей извечной глупостью его нервировала, сон влек, однако из раза в раз мысль бросить свою родственницу звенела в голове, но перебивалась совестью и полной неспособностью отказать девочке с доверчивыми глазами. Вдруг с ней что-нибудь случится? Вдруг она потеряется, просто перепутает тропу и набредет, например, на медвежью берлогу? Конечно, не факт, что она тут есть, но как же ему после этого жить дальше? Без лимонных кексов по вторникам, без звонкого смеха, без Дени . От мыслей об этом Таргариен и смягчился, как бы снисходительно переведя стальной взгляд на Драконью Принцессу. Для нее же это знак, негласное одобрение для следующей реплики. — Джейх, а зачем на небе столько звезд?  — Ты серьезно? — гнетущую тишину разрывает стрекотание сверчков и тихий смех мальчика, что от звенящей в воздухе конфузности ситуации и красных даже в темноте щечек девочки рядышком, даже закрыл лицо ладонями. Ох, не думал же он, что тетя настолько глупенькая, даже грустно как-то становится, что она в своем возрасте не знает таких элементарных вещей. Ну, или это, как называет его мама, Джон настолько глуп, что свято в это верит.  — Я… Я просто…  — Что? Что ты?  — Я имела в виду… — ее смущение действительно сводило с ума. Ведь брови ее теперь милейшим домиком выстроились, губы поджались, а алые щеки чуть надулись. Дейенерис выглядела крайне озадаченной, даже тоненькие пальчики опустили стебельки с колокольчиками на травку, и теперь ему становилось действительно стыдно. Видно, Джейх и вправду понял все не так, или отреагировал не так, кто ж его знает. Но девочка рядом виноватого взгляда, видно, не замечала. — Нам с тобой ведь нужно всего две, — в ответ на его непонимание и то, как он поднимается, усаживаясь, снова продолжение фразы. — Две личных звезды. Одна — для тебя, другая — для меня. Теперь все становилось ясно. Мальчишка даже призадумался, полностью растворяясь в рассмотрении того, как горят золотом и серебром прядки ее волнистых волос в свете луны. Как полегчали эмоции, выдаваемые ею, и как растягивались розоватые губы в полуулыбке. Она точно отпустила что-то настолько тяжелое, что томило ее детское сердечко уже давно, и расслабилась, отдаваясь своему очарованию с головой. Пока рука Джона, занятая тем самым, несчастным колокольчиком, медленно, будто бы готовая в любой момент отступить, сдать свои позиции и отпустить бедный цветок на упокой среди мягкой травы, заправляла синенький подарочек за ушко замеревшей девочки.  — Ты и есть моя звездочка, Дени.