Солнце поднимается, солнце садится. Я тащу себя в город. Всё, что я делаю, я хочу разделить с тобой…
Это были игры разума. Больше, чем простой вынос мозга. Насмехающаяся, дразнящая, она всегда была на два шага впереди него. Наглый, высокомерный, ему всегда удавалось застать её врасплох и насторожить. Они были грубыми, спонтанными. Их страсть, в связи с отсутствием более удачного слова, не знала границ. С каждым разом он хотел её всё больше и больше. Тайна её характера казалась гораздо понятней, когда её одежда была в углу его кровати или разбросана по комнате, как это часто бывало. Между ними не было любви. Едва ли это была привязанность. Их отношения были грубыми, жестокими. Кусаться, царапаться, бессмысленно трахаться каждый раз, когда было настроение. Держаться друг от друга подальше со временем становилось всё сложнее. Им было достаточно лёгкого прикосновения, чтобы кинуться друг на друга, прижаться ртом друг к другу, пока языки борются за доминирование. Постоянная борьба между ними. Бесконечная борьба, которая никогда не приносила удовлетворение.***
Она была истеричкой. Её склонность к высказыванию своего мнения делала их встречи ещё более захватывающими и напоминала им о связанном с этим риском. Возможно, трахать её на капоте его машины было не самой лучшей идеей, тем более, что они были на полицейской парковке. Но их возбуждала опасность: острые ощущения от того, что они будут пойманы, делали секс ещё более насыщенным и заставляли их желать большего. Хоффман никогда не забывал, что, кончая, она стонала его имя независимо от того, как быстро всё заканчивалось. Он знал, куда надавить и как, чтобы получить реакцию, которую он хотел. Ему нравилось думать, что он знает её тело лучше, чем она сама, и зачастую он был уверен, что это так. Её стоны и крики под ним были для Хоффмана доказательством того, что день закончился хорошо.***
Он ненавидел её. И он был уверен, что она тоже его ненавидит, но это их никогда не останавливало. В некотором роде секс был их способом выместить свои чувства друг на друге, именно поэтому Аманда часто ничего не чувствовала ниже пояса после парочки особо жестоких раундов и поэтому его спина была вся красная от длинных, глубоких царапин. Они кусали, царапали и избивали друг друга до такой степени, что приём аспирина после секса стал более чем обычным явлением. Он метил её как свою, его зубы впивались в её слабое, бледное тело. Он презирал её, но это не помешало ему владеть ею. В тот момент, когда она отдалась ему в первый раз, Аманда Янг стала собственностью детектива Марка Хоффмана. Она не осознавала этого и, скорее всего, никогда не поймёт, но она принадлежала ему, телом, разумом и душой.***
Он любил её. И он знал, что она тоже его любила. Это были сложные отношения, вызванные их похотью и общей зависимостью. Он нуждался в ней так же, как она нуждалась в нём, если не больше. Это сводило его с ума. Она сводила его с ума. Но у него не было бы другого выхода. Он возьмёт её, как захочет, похотливо и распутно, с её трусиками, неподвижно свисающими с одной лодыжки, или спокойно и скучно, прижимая лезвие ножа к её бедру. Он полностью вылижет нож, а затем раны. Её кровь на вкус сладкая и пикантная, отчётливый медный привкус ударил в голову в полную силу. Он поглотил её во всех смыслах этого слова. — Не останавливайся, — прошипела она. — Никогда не останавливайся. Он поднял голову, его губы были в её крови. — Никогда. Он никогда не остановится. В этой вселенной не было силы, которая могла бы остановить его от ненависти к ней. Бог ничего не может сделать, чтобы он перестал любить её. Его сердце знало всё и ничего о том, что он чувствовал к ней. Это было слишком сложно понять.***
Она любила иногда задавать ему вопросы, прежде чем он её трахнет. Дразня его, она сбрасывала свою одежду, когда он отвечал ей, медленный стриптиз, который ещё больше возбуждал его. — Какая твоя самая грязная фантазия? — спросила она его, снимая рубашку через голову и аккуратно повесив её на стул в своей спальне, затем разворачивается и смотрит на него из-под длинных тёмных ресниц. Он твёрдо стоял у стены, его губы изогнулись в кривой улыбке. — Ты моя фантазия, — прошептал он в ответ, расстёгивая галстук и сбрасывая его на стол. Аманда усмехнулась, наклоняясь, чтобы распустить волосы, тёмно-каштановые волны упали на спину и опустились чуть ниже лопаток. — Лжец. Ему нравилось, когда она распускала волосы, ему нравилось наматывать их на кулак, откидывать её голову назад и кусать в ключицу. — Зачем мне тебе врать? — спросил он, снимая свою полицейскую куртку и бросая её на пол. Издав слабый звук удовольствия, Аманда наклонилась, расстёгивая ремень и позволяя своим штанам сползти вниз, чёрная ткань скомкалась вокруг её лодыжек. — Потому что ты просто хочешь меня трахнуть, — ответила она небрежно. Её нижнее бельё было неподходящим, нижняя часть тела была одета в чёрные трусики, а грудь была обтянута алым бюстгальтером. Чёрный и красный. Это были её цвета, и он любил, когда они были на ней. — И нахера мне для этого врать? — спросил он, приподнимая бровь и скидывая рубашку, обойдя комнату, он встаёт с ней лицом к лицу. Он был значительно выше неё. Она невозмутимо посмотрела ему в глаза. — Если ты соврёшь мне, то ничего не получишь. — Ты действительно думаешь, что у тебя есть выбор? — Хочешь сказать, что изнасилуешь меня? — Думаешь, это будет изнасилование, Аманда? Честным ответом будет «нет», он многое о ней знал. Она захлопала глазами, её темные глаза остановились на нём, прежде чем она опустила взгляд, цепляясь пальцами за пояс его брюк, и потянула его назад к кровати.***
Иногда по ночам ему нравилось смотреть, как Аманда спит, когда её не мучают кошмары. Её лицо ничего не выражало, оно было идеально мягким и безмятежным, как у статуи, а губы часто были опухшими и избитыми. Но когда она была такой, то Аманда, которую он знал до этого, исчезала. Она выглядела моложе, как будто тяжесть всего мира ещё не превратила её душу в прах. Если внимательно присмотреться, то можно увидеть её шрамы в уголках рта, слишком бледные, чтобы заметить их издалека. Медвежий капкан наоборот. Даже сейчас она относилась к этому устройству с опаской, которое он понимал слишком хорошо. Он не смог даже мельком взглянуть на себя в зеркало после своего «испытания». Он разрушил всю свою квартиру от ужаса. У него были кошмары, в которых приходил Джон и стрелял ему в голову этим дробовиком, в течение нескольких недель. Они утихли. Со временем. — Перестань глазеть на меня, — проворчала она, открывая глаза и смотря на него. — Нелегко уснуть, когда ты пялишься на моё лицо, идиот. На его лице появилась самодовольная ухмылка. — Я не могу уснуть, так что извини, что я пытаюсь чем-то занять себя. — И таращиться на меня — это всё, что ты смог придумать? — спросила она, приподнимая бровь. Хоффман усмехнулся, протягивая руку, чтобы убрать чёлку с её глаз. — Ты невыносима, — он провёл пальцами по её лицу. — И ты невыносим, — она отстранилась, переворачиваясь на бок. — А теперь отъебись и дай мне поспать, хорошо? Покачав головой, Хоффман наклонился и обнял её за талию. — Сука, — прорычал он ей в ухо. — Ублюдок, — пробормотала она в ответ и снова задремала.***
Он не знал, зачем поцеловал её. Обычно поцелуи были лишь прелюдией к сексу и были такими же грубыми, как и последующий акт. Тогда всё было по-другому. Он застал её в душе, обнажённую, кроме трусиков, насквозь промокшую, в бедро вонзался нож, кровь стекала по ноге алыми струйками, которые стекали в канализацию еле тёплыми каплями. Она не подняла глаза, хотя знала, что он там. Он недолго рассматривал её, прежде чем принять решение пойти в кабинку и сесть рядом с ней. — Дай мне нож, — сказал он. Она даже не взглянула на него, но послушалась, бросив оружие ему в руку. Он был рад, что на этот раз ему не пришлось драться с ней. — Сколько? — тихо спросил он, убирая подальше нож. — Сколько ещё раз ты собираешься сделать это с собой? — Я не знаю. Её ответ его не удивил, как и то, что она плакала. — Ему становится хуже, Марк, — жалобно проскулила она. Она использовала его имя только тогда, когда была такой. — Он умирает. Джон. Её наставником был тот, кто всегда причинял ей так много боли, даже если это была боль, которую она заставляла себя чувствовать. — Он давно умирает, Аманда, — возразил он. — Ему не станет лучше. Она ударила его. Он поцеловал её. Она не боролась с ним, не в этот раз. Она вцепилась в него, сжимая его так сильно, как только могла. Он позволил ей, одной рукой запутываясь в её волосах. Хоффман не знал, как долго они так сидели, но к тому времени, как они отстранились, вода была холодной, а его одежда промокла насквозь.***
— Зачем ты это сказал? — Я не знаю. — Почему ты врёшь мне? — Это не ложь. Она выглядела такой уязвимой. Бледная, дрожащая, с широко раскрытыми глазами и слегка приоткрытыми губами. На мгновение он пожалел, что сказал это. Может быть, она не была готова услышать это, он сам всё ещё приходит в себя. Но он сказал это, и пути назад не было. Она вцепилась зубами в нижнюю губу. — У нас всё было хорошо, — сказала она. — Зачем тебе, блять, было всё портить, Хоффман? — Я ничего не испортил, и ты это знаешь. Она посмотрела на него, её глаза наполнились слезами. Ей больно, несмотря на то, как счастливы другие; он порезал Аманду до самых костей. Он должен сказать. Он чувствовал то же самое. — Я думаю, всё кончено, — сказала она. — Что ещё осталось у нас, кроме этого? — Я не знаю. Это чувство, которое нельзя предсказать. Я понятия не имел, как это изменит ситуацию. — Конечно, это, блять, всё изменит! — прокричала она, от злости у неё покраснели щёки. — Ты понятия не имеешь, что из этого выйдет! — Нет, не имею. — Хоффман был поражён тем, насколько спокойно звучал его голос. — И мне плевать. Аманда долго молчала, думая, что сказать. Ей стоит накричать на него? Сказать ему, чтобы убирался отсюда? — Почему? — в итоге спросила она, по её щекам скатились слёзы. — Почему ты любишь меня? Хоффман покачал головой. — Я не знаю, почему. Я просто… знаю это. Вопреки всему. Вопреки всему. — Скажи, что ненавидишь меня. — Я ненавижу тебя. Она сделала шаг навстречу ему, поднимая голову. — Скажи, что любишь меня. Его не разжалобили её заплаканные глаза. — Я люблю тебя. — Ты когда-нибудь бросишь меня? — Никогда. — Пообещай мне. — Я обещаю. — Ударь меня. Он без колебаний ударил её по лицу, оставив на щеке красный след. — А теперь поцелуй. Марк схватил Аманду и поцеловал, его руки сжали её плечи. Даже будь у него выбор, он бы всё равно её никогда не отпустил.