I'll shiver like I used to.

       « — У каждого человека есть похабные желания и нету ни одного, у которого светлая душа. Слишком очевидная истина, прикрытая тонкой пеленой лжи » — так, собственно, всегда размышлял один из представителей старшей школы «Кунугигаока». Будучи довольно проницательным юношей, буквально видящим любого человека на сквозь — он знал когда врут другим, ему или себе, когда боятся чего-то или кого-то, а то и вовсе его, когда искренне ведут себя, что естественно, было настолько редкостью в этом совокупном непроглядном мраке, полном лицемерия мире, что совершенно не являлось новостью для Кармы. Сколь бы не было смешно, он умел с должностью полюбоваться и попользоваться сими слабостями этих жалких людишек, взяв в счет несколько насмешек, в последствии которых показывал свою любимую черту характера, которую некоторые же в свою очередь очень опасались, ссылась на такие словечки в его адрес: «Монстр!», «Да он зло в человеческом обличии!» — именно. И ведь это совершенно не задевало красноволосого индивидуума — напротив, он этим забавлялся, с удовольствием слыша и наблюдая каждый раз страх в нотах этих голосов и выражении лица. Разве ли не прекрасно? Главное в садистских наклонностях — это стремление к абсолютной власти. Воистину, Акабане был настоящим садистом. Для некоторых, привычное понимание садизм, как причинение физических страданий кому-либо — было лишь всего одним из способов достижения этой власти. Сему юноше, чтобы стать абсолютным повелителем, не столь нужна была сила — ему было достаточно человека сделать абсолютно беспомощным, покорным, то есть превратить в свою живую вещь, сломив его дух, посредством унижения и порабощения. « — Острый язычок » — сказал бы кто-то вроде Асано Гакушу, которого сломить хотелось Карме больше всех. Собственно, не ради этого ли он остался в «родной» академии? « — Напыщенный папенькин сынуля, выставляющий себя господином всея и всего » — думалось самому юноше. Раздражал? Относительно. Интересовал? Возможно. Слишком гордый, слишком высокомерный, чрезвычайно вычурный, спокойный, но такой … «достойный» — да, да, именно достойный. По сравнивнению с серой массой того стада учеников — воистину уникум, с коим действительно хотелось соревноваться, коего хотелось, черт подери сломить. Никак иначе ли забвение. Маниакальная необходимость. Сумашедшая потребность: — Абсолютная одержимость, — раздался едкий шепот посреди коридора здания учащихся. Он закончил свою мысль и это был слишком напряженный момент, потому что в следующую секунду Карма резко махнул ногой в сторону стоящего ведра с водой уборщицы, из-за чего-то немедля и с грохотом повалилось на пол, выливая все содержимое. Ученики со страхом озирались в его сторону, на что Акабане наплевал с высокой колокольни, оскалившись и сложив руки в карманы, медленно побредя в противоположную сторону от класса. Звенел звонок — в скором времени должен начаться до невозможности скучный урок. Но кто сказал, что Карма на него явится? Чтобы снова зайти в аудиторию «А» класса и увидеть это лицо, напоминающее ему о желании, которого в априори не должно быть? Не значит ли это то, что он бежит? Бежит от собственных убеждений? Не значит ли то, что если он снова посмотрит в глаза уважаемого председатела студенческого совета, то не не сможет сдержаться? Нет, это не просто интерес, не поосто влечение … не то, ради чего он остался в «Кунугигаоке». Тут иное. Асано Гакушу. Хм, у многих студентов старшей школы «Кунугигаока» — мнение по поводу этого юноши сложилось разное. Для кого-то он был чистым идеалом, коему в действительности хотелось поклоняться, а для некоторых своенравных личностей он являлся папеньким сынком. Но на самом деле сей рыжеволосый мальчишка с высокой манией величия — являл собой просто концентрат превосходства, идеализма и манипуляции от рождения — большое спасибо старшему Асано, хах — гены, что с них, собственно, взять. Главный ученик, представитель своего класса, просто эталон апрятности и чистолюбия. Были ли у него друзья? Смотря лишь на то, что вы подразумеваете под этим словом. Сам паренек не считает, что у него есть люди, коим можно будет довериться. Нет, он не был каким-то там параноиком, хоть и предпочитал ни к кому не привязываться. Да и не привили ему подобные чувства и потребности, особенно учитывая, через какое воспитание прошел паренек. Никто не был ему ровней в превосходстве. «Никто». Однако, соперник у него все равно был. Соперник высокой категории и он прекрасно знал о нем. Ни один из виртуозов, не смог бы противостоять этому пацану с явными кровожадными навыками — лишь Асано, лишь он видел то, как смотрит на него «Он». ощущал себя мишенью киллера, убийцы, зверя в человеческом обличии. Каждый день для него — это, как минное поле. Каждый, черт подери, день. А Карма наслаждается. Карма Акабане. Да, то был бывший ученик загадочного класса «Е». Больше известные, как неудачники. Но на последнем году обучения, они доказали, что не все то золото, что блестит. Они выигрывали, раз за разом, и что больше всего раздражало, так это то, что благодаря этим отбросам, подшатнулся авторитет главного класса. Да и авторитет самого главы студенческого совета. Это ведь он, Асано, это он попытался ими манипулировать, он все время хотел загнать их в ловушку и дергать за ниточки, словно марионеточник. Он просто жаждал узнать, что этот чертов класс скрывает в своем шатком кампусе в далеке от главного отделения. Рыжий даже как-то обратился к своему главному сопернику с словами полыми стали и холода: « — Акабане. Слышал ты остаешься в Кунугигаоке. Знай, когда вся эта шумиха закончится, я прижму тебя к стенке и заставлю все рассказать. Ты не отвертишься так просто. » На это Карма лишь смеялся. Чертов идиот. За все это время, как начался первый семестр, не выходило исполнить обещание. Карма лишь смеялся. Вновь и вновь. Шел с ним бок о бок и насмехался. Больной. Нет, Гакушу не забывал об этом обещании ни на секунду. Просто так, наверное, сложилась судьба. — Асано — кун, — парень вдруг вылетел из своих мыслей и поднял голову на молодую практикантку, что ведет у них иностранные языки. — Прости, я забыла диск в другом кабинете. Ох, совсем завертелась с предстоящими экзаменами. Не мог бы ты сходить и принести? Что же, Гакушу не мог отказаться и кивнув головой, встал из-за парты, а затем вышел из кабинета, направляясь ровной походкой в сторону назначенного места. А вскоре увидел предмет своих долгих раздумий — он как раз таки направлялся в класс, на что Гакушу тихо хмыкнул и хотел было спокойно пройти мимо, как вдруг этот чудик взял и без каких-либо на то оснований пнул ведро уборщицы. Ни одна мускула на лице председателя не дрогнула — он был холоден, как и всегда, хотя невольно закатил глаза и скрестил руки на груди, после чего громко и четко кинул: — Карма Акабане, — с самого начала, когда красноволосый ублюдок остался в школе, отношения были натянутые, словно струна гитары. — Убрал то, что натворил. Немедленно. Глава знал, что он может проигнорировать приказ учителя, но тот всегда оборачивался на «Его» голос. Впрочем, так же делал и сам обладатель фиолетовых глаз. Стоило только этому садисту открыть рот, как Асано повернется и будет с интересом слушать все, что сболтнет Акабане. Этого не отнять. Ни в коем случае. Карма же больше всего, в данный момент времени, осознавая всю бесячую жалость сея ситуации, хотел к херам послать абсолютно все: эту прогнившую на сквозь академию, учеников, шепчущих всякие гадости о нем и давно отмененом классе «Е», ту кричащую бабу, вещающую о том, что, якобы: «у нынешних детей нет ни то чтобы ни капли толерантности, но и совести, как таковой!», в чем-то ведь она была права, но что-либо говорить против, а то и вовсе посмеяться над ней, у Кармы желания не возникло. Слать. И только. Сейчас это было наилучшим вариантом из всех. Сколь бы парень не старался, но какая-то режущая изнутри слабость, коей и не должно быть буквально прожигала его до хруста костей, заставляя с силой сжимать скулы и кулаки до побеления и скрипа костяшек. А это слишком раздражало, из-за чего юноша не сразу услышал до боли режущий слух голос своего врага номер один прямо тут, в «Кунугигаоке». Он остановился. Сразу на первых нотах произнесения собственного же имени со стороны Асано. Не смел пока поворачиваться к нему лицом, нормализовывал прерывистое дыхание, восстанавливал потерянное состояние холодности и презрения ко всему живому. Осознание того, что эта рыжая паскуда стоит сзади, да еще и приказывает ему делать что-то, нагло пользуясь своим статусом старосты — еще сильнее гневит и подливает масло в огонь. И снова, время, время, время, после которого Акабане лишь тихо выдыхает, расслабляясь и чуть оскалив свои клыки в привычной кроткой усмешке, оборачивается через плечо в сторону окликающего его юноши, говоря едким голосом, подобным яду озлобленной змеи: — Мм? Гаку — кууун. Ты о чем это? — нарочито строит дурачка, риторический вопрос задавая, а затем щурит ярко золотые глаза без радужки, опуская их медленно в сторону валяющегося ведра и разлитой воды, после чего переводит обратно, обводя эти вычурные, до боли идеальные черты лица, одновременно продолжая. — Ах. об этом, — и ноги ведь совершенно не слушаются, потому что в следующий момент Карма оказывается прямо перед носом своего «достойного», взором хищника всматриваясь в чужие очи, буквально стараясь что-либо там найти.— Хоо, знаешь ли, убирать такую грязь подобает только самой грязе, — повелительный тон и взгляд «сверху вниз», показывающий свое превосходство, и ни намека на прежний гневный настрой — лишь комичная точка. — Так что можешь взять тряпку и сделать это, как и положено, окей? Хах. Асано воистину раздражали эти слухи, про «Е» класс. Он готов был заткнуть каждого, кто хоть раз снова назовет их неудачниками. Ему было наплевать. Абсолютно наплевать, какой ранг имеют родители этих отпрысков. Никто не смел больше называть этот класс бездарями. Никто, кроме самого Асано. Он до чертиков в голове обожает подначивать Карму. Да, именно Акабане, за его темное прошлое. За его прошлую принадлежность. В глазах противника он всегда видит некий блеск, хотя иногда в них ярко выражена раздраженность к персоне Гакушу. Это сводит с ума. Гневит. Он строит дурачка. Снова. Снова эти непонятные игры между ними, из-за которых фиолетоглазый сам расплывается в легкой ухмылке, скаля идеально ровные зубы. И вот сейчас, он слишком близко. Рыжеволосый уже чувствует его обжигающее дыхание на своей коже, чувствует дрожь, явно свою… и некий трепет. — Тц, — однако моментом настраивается и с вызовом устремляет взор на это красноволосое недоразумение. Буквально через мгновение взгляд Асано стал равнодушным, но и с искоркой интереса, после чего тот слегка обойдя Акабане, прошел вперед. Раз шаг. Два шаг. Три шаг. Между ними достаточное расстояние. Нужно держать дистанцию. Нельзя проигрывать такому, как он. — Не думаешь ли ты, что зазнался, быть «королем»? — Он не поворачивался к нему, говоря тем самым, что выше и впереди. Он великий диктатор и манипулятор. Какой-то жалкий Карма Акабане не в силах его опозорить. Не сейчас. Не в этот раз. Не в этой жизни. Спустя недолгую паузу, лидер пятерки Виртуозов, также как и его соперник, обернулся через плечо, расплывшись в куда более широкой улыбке. — Из грязи в князи, да Акабане? Пытаешься сделать из главного корпуса среду своего обитания? Это заметно, — Староста мягко и играюче провел кончиком языка по нижней губе, после чего прикусил ее. Он часто так делал, говоря этим самым жестом, что он намного лучше своего собеседника. — Я смотрю ты идешь с завидной быстротой к своей цели. Только помни, откуда ты выбрался и каким способом. Остальные ученики «Кунугигаоки» стояли и разинув рты слушали их. Асано не особо волновало мнение окружающих. Он как кукловод, умело дергал своих кукол за нужные ниточки. Он манипулятор. Он чертов, прекрасный в своем деле манипулятор. И на данный момент он хотел подчинить себе этого садиста. Это было желание. Жгучая необходимость. Потребность. «Одержимость». Он никогда за всю свою жизнь не хотел ничего больше, чем приручить эту наглую морду из «Е» класса. А Карма с флегматичным видом лишь продолжал слушать и думал о том, как же он раздражал — этот, черт его дери, Асано Гакушу — явно под стать своему не менее раздражающему папочке. Одно только имя рыжеволосого вызывало в Акабане множество совершенно разных эмоций, которые так и хотелось выплеснуть довольно жестокими и своеобразными способами: желательно, чтобы старосте Академии было явно больно не только физически, но и морально. Сломить чужую волю, поработить рассудок, подчинить… и приковать к себе, словно жалкую собачонку — не это ли воистину яркое наслаждение? Да. « — Только этого ты и заслуживаешь, жалкий мальчишка. Я уж постараюсь — ты навсегда останешься лишь Вторым, Асано — кун » — думается юноше, который расплывается сейчас в довольной усмешке, следя за «смелыми» выпадами со стороны собеседника. Проявляет жалкие попытки как-то поставить на место красноволосого? Пф, смешно. Мгновение, два и он отдалился. Неужели боится находиться так близко? Или же наоборот — противно? Плевать. В любом случае, как бы то ни было — надменную улыбку Карма не стер, лишь расширил ее, оскаливая буквально звериные клыки, хищно прищурившись и чувствуя, как зрачок медленно, но верно преобретает вытянутую форму змеиного глаза — наливается кровью… как тогда — с Нагисой. Ой, не стоило ему злить его, не стоило. Так и сейчас Акабане злится, выходит из себя внутренне, хотя внешне остаётся все тем же высокомерным ублюдком с высокой манией величия. Руки медленно сжимаются в кулаках прямо в карманах брюк, а затем золотоглазый выпрямляется, начиная причитать. — Гакушу — кун, ну чтооо за стереотипы? Знаешь ли. Можно вытащить человека из грязи, но нельзя вытащить грязь из человека — тебе ли не знать об этом лучше всего, м? — протягивает Карма нарочито растягивая слова, с удовольствием прокручивая этот сладкий момент, когда младший Асано совершает это кроткое действо кончиком языка — так провокационно с его стороны. Так. « сладко «? Черт, да. именно сладко, желанно. И Акабане это явно нравится, из-за чего юноша прерывисто выдыхает, полностью наплевав на собравшихся учеников и это гребаное ведро — мысленно подчиняется! От осознания этого резко становится жарко, а обстановка накаляется, вследствие чего тот плотно сжимает зубы аж до самого скрежета, продолжая. — Твоя жизнь, Асааано — кун, старательно делала тебя сволочью все эти годы в глазах тех, кому ты не удосужил свое «великое внимание». Слишком уж мало от тебя зависело, а грязи было слишком много. Так что, хах. — парень делает паузу, а затем вновь подступает мягким шагом в сторону рыжеволосого на непозволительно близкое расстояние, буквально прошипев в свойственной себе манере в чужие губы: — … один, один, — слишком приятно находиться сейчас в таком контакте, особенно, когда ты видишь абсолютно все эмоции собеседника по его глазам. Такие холодные, фиолетовые… манящие, воистину знающие себе цену. Красноволосый щурится, не упуская ни одной мелочи на чужом лике, вдруг повторяя совершенное недавно Гакушу, действие — сам проводит языком по собственной губе, продолжая скалиться. Что поделать? В этом весь Карма. А вот Асано явно чувствует, как красноволосый дышит ему в затылок, чуть ли не забирая его трон. Его людей. Все то, что он строил несколько лет. Вся эта пирамида, начиная от мелких сошек и заканчивая его отцом. Она могла рухнуть, только из-за этого садиста. Рыжеволосый ощущал это неприятное чувство. Он не мог описать это, хотя, если быть точнее… Из-за него, из-за Кармы Акабане, председателя бросало, то в жар, то в холод. Каждый «невинный» разговор с учеником, вводил его в некий ступор. Да, именно, ступор. Он хотел зажать этого красноволосого ублюдка в первом попавшемся кабинете. Асано хотел, нет, желал, чтобы Акабане перед ним извинялся, просил о пощаде. Стоял на коленях! Молил. Роль хорошего мальчика этого не позволяла. Черт, эта роль не позволяла почти ничего. Гакушу часто задумывался, а если бы его отец не был бы тем, кем он является? Если бы он был простым рабочим? Был бы он, глава студенческого совета, тем, кем является сейчас или же другим? Когда начался этот чертов переломный момент? Естественно, после расформирования «Е» класса, а этого чудика перевели в его класс. Блять, нельзя было придумать что-то другое? Как никак есть множество других классов. Переселять двух вожаков на одну территорию слишком опасно! Директор должен был это понимать! Вожаки. за свою стаю они готовы глотки перегрызть. Закрыть их телом. Разве были эти двое такими? Нет. Они готовы биться ради развлечения и подчинения другого. Вся холоднокровность ушла на второй план, а во взгляде рыжеволосого читалась заинтересованность. И Карме это понравилось. Он наблюдал. Вновь наблюдал со стороны и изучал каждую капельку изменений в данном человеке, мысленно записывая это все в ментальный блокнот. Нужно знать наперед, о чем думает враг, читать его, подобно раскрытой книге, предугадывать все ходы, дабы добиться нужного результата. Так легче подчинять чужую душу своей воле. Так легче быть лидером во всем — и его оппонент знал об этом ровно настолько, насколько и сам Акабане. Но хороший игрок — это тот игрок, который всегда видит границу в любой игре, а чтобы не переступить ее, может с легкостью отодвинуть в сторону. Принцип довольно известный, а особенно этим двум лидерам, что совершенно не удивляет красноволосого, который лишь слушает собеседника. Гакушу не отстает, продолжая чесать своим грязным языком уже в сторону его друзей и товарищей — это непозволительно, учитывая, через что прошли эти ребята и называть их после всего отбросами — равносильно тому, чтобы тыкать взрослого пса в его же лоток. Но что поделать? Придется продолжать игру и ни в коем случае не поддаваться на провокацию. — Моя жизнь, хотя бы не была связана с отбросами, вроде тебя и твоего убогого класса, — он старается задеть за живое. За близких и друзей. Гакушу, не был бы собой, если бы не напомнил, откуда выходит этот чертов садист. — Один, один? Смешно. Я не ребенок, в отличии от тебя. Асано усмехнулся, подняв с пола ведро, после чего проследовал к женщине в возрасте и поклонился. Снова начал строить из себя примерного мальца, который заботится о других, это лишь подтверждало его имидж. — Кривишь душой, Асано — кун, ой как кривишь. Не стыдно ли в мгновение ока менять точку своего зрения? Не ты ли хотел уложить меня на лопатки в любом виде наших «соревнований»? Хм… смешно, смешно. Воистину пай — мальчик, которому никогда не превзойти тех, кто идет вперед, не боясь прыгать выше своей головы. Особенно будучи «собой», до сих пор остающимся в тени своего папочки. Хэй. это так ожидаемо от «Вас», уважаемый глава студенческого совета, — голос не меняет своего повелительного баритона и высокомерия. Нет. Высокомерие — есть пресыщение, а Акабане просто напросто знает себе цену, что яро демонстрирует поведением. « — Ох, Гаку-кун, а я ведь уже тебя убиваю. Ты так просто позволяешь мне это делать. Жалкое зрелище, ты ничтожество, которое уже на волоске от смерти. Мне остается только пальцем шевельнуть и все … твоя смерть неизбежна «. Тихий смешок вырывается из уст парня, который с удовольствием следит за каждым движением своего собеседника, что вот уже подает даме ведро, после чего снова подходит к Карме и потянув за ворот черного пиджака к себе, шепчет на ухо, обжигая холодную кожу своим приятным дыханием: « — после уроков, ты и я — здание твоего бывшего класса. Без опозданий, Акабане «. Плевать на то, что у других учеников чуть было глаза из орбит не вылезли от увиденного — зато Карму это позабавило. А это ощущение. Так близко… очень близко. Заставляет затаить дыхание от дурманящего запаха дорогого одеколона, исходящего от шеи рыжеволосого, что буквально бьет в нос, дурманя рассудок. Да… blue de chanel. Так тянет, ммм. Этот сводящий с ума трепет внизу живота. Хочется закусить губу. До крови. Поддаться Ему. Прильнуть всем телом, а затем вновь и вновь вдыхать Его аромат. И вот, на миг, Карма чувствует подавляющую аура доминанта со стороны его собеседника, которая много раз возрастает, причем резко, потому что именно сейчас обладатель золотых глаз видит этот огонь в действиях Гакушу. Неужели сдерживается и концентрирует все лишь в словах? Хочет разобраться без лишних свидетелей? Умно, умно. Высокая выдержка и сила воли. Золотоглазый томно выдыхает, так и ничего не ответив на приказ рыжеволосого… «подчиняется» — осознание сего этого момента раздражает. Хочешь, не хочешь, волей, неволей — а придется. Это вызов — и он обязан принять его. В противном случае порушится абсолютно все — а это означает абсолютный крах, поражение, которое принимать подобным образом ни в коем случае не хочется. Нельзя.