Разбиваясь о воду

По дороге я купил громадный букет и бутылку шабли. Однако, крутя руль и предвкушая, как засияют ее глаза при виде меня, не мог перестать размышлять. Деньги. Все портят проклятые деньги. Когда в игру вступают большие деньги, они влияют на все — на любовь, на ревность, на страсть, на предательство… Я купил бы эту историю, не сморгнув, если бы не большие деньги, которые в итоге достались Рите. Ну, а допустив такие мысли, я уже не мог остановить внутреннее кино. И в этом проклятом кино я видел, как молодая женщина, скованная контрактом и ненавидящая снобскую семью мужа, заставляет — угрожает депортацией или просто подкупает — смазливую горничную соблазнить бесхарактерного мужа. Или организовать такую сцену, как позже организовала с сыном второго мужа сама Рита. Главное — правильно рассчитать время, к которому привести домой компанию друзей. А потом десять лет безбедно жить в Ницце и на озере Комо. Вот и разгадка ее благосостояния. Мысль о том, что она могла устроить все это, отравляла мою радость. Я злился на нее, злился на себя, но не мог долго держать в себе свои сомнения. — Я разговаривал сегодня с твоей бывшей свекровью, — сказал я в ее спину, когда она возилась с букетом. Спина напряглась. Не оборачиваясь, она выпрямилась с ножницами в руке и спросила: — Ты продолжаешь копаться в этом, да? — Да, Рита, да. Не могу оставлять повисшие нити, знаешь ли. И потом, мне рассказали кучу интересного. Зачем я взвинчивал себя? Меня уязвило, что все эти годы мне приходилось пахать, не видя ни сна, ни отдыха, черпать людскую грязь большой ложкой, чтобы продержаться на плаву, а она просто сначала раздвинула ножки, а потом срежиссировала сценку — и вуаля, денежки лопатой гребет? Или мне непременно хотелось, чтобы она оказалась чистой, ни в чем не виноватой, и не сходя с места, предоставила мне доказательства этого? Так ли уж чист был я сам, чтобы проявлять такую щепетильность по отношению к ней? Или это от собственной нечистоплотности я стремился возвести ее на пьедестал? Как бы то ни было, я принялся допрашивать ее, как говорится, с пристрастием. — Что, ты думала, его денег тебе хватит на всю жизнь? — Макс, я привыкла жить, не задумываясь о тратах, а жизнь на юге Франции очень дорога. Это звучит глупо, но когда я опомнилась, денег оставалось совсем немного. — Могу поспорить, ты еще там пыталась охмурить какого-нибудь богатея, а когда не вышло, пришлось искать счастья на родине! Я хотел обидеть ее, но она не обижалась. — Я вернулась потому, что здесь все намного дешевле. Не было никаких планов по покорению мира, уверяю тебя. — С Шерманом ты тоже провернула этот фокус с порезанным пальцем? — Тебе лучше уйти. Я подошел к ней вплотную и обнял так, что ее косточки хрустнули. Уткнулся лицом в душистые волосы. — Прости. Прости. Сам не знаю, что говорю. Эта старая дура сбила меня с толку. — Она рассказала тебе не все. Рита отстранилась от меня и продолжала сухим голосом: — Я была беременна тогда. Все протекало очень сложно, мне пришлось лечь в больницу. Но и до этого нам долго было нельзя… была угроза выкидыша. Эта сволочь не могла потерпеть пару месяцев без секса! Я уже ненавидел его. — Ну вот, я лежала в больнице, и как-то раз ко мне заявилась компания друзей. Они предложили сделать ему сюрприз: отвезти меня на машине домой на пару часов… А когда мы приехали и ввалились в гостиную… — Понятно, не продолжай. — Нет, Макс, тебе не все понятно. У меня случился выкидыш, и мне сказали, что детей у меня больше не будет. Никогда. Возможно, тебе кажется, что я очень радовалась тем деньгам, но поверь, если бы можно было отдать их за моего ре… ребенка… Она плакала, а я гладил ее по волосам и чувствовал себя последним гадом. Я продолжал чувствовать себя последним гадом, когда дозвонился в ту клинику и проверил ее рассказ у врача. Да, он все еще работал там и помнил ее. Сказал, что в том состоянии ей и вставать-то было нельзя, и тем более безответственно с ее стороны было вскакивать и ехать куда-то. Впрочем, он тоже жалел ее. Нет, она не могла это сделать специально, ведь я знал, как она любит детей. А может, и любит именно из-за чувства вины? Лишившись по своей вине собственного, компенсирует заботой о чужих? Я был сам себе противен. Кроме того, на периферии сознания крутилась какая-то недосказанная фраза, постоянно донимало какое-то смутное, зыбкое чувство, какой-то заусенец не давал спокойно жить дальше… Что это было, я понял посреди ночи. И уже едва сумел дождаться утра, чтобы позвонить. Трубку подняла сиделка. Она поздоровалась свистящим шепотом, явно не желая разбудить хозяйку. — Вы давно работаете у нее? — Скоро уже тридцать лет, как я работаю на эту семью. Вы расстроили бедняжку. Она так пострадала! Ее супруг умер за рулем от инсульта после всей этой истории. Она выжила в аварии, но осталась калекой. А ведь она совсем еще нестарая женщина! Как вам не стыдно докучать ей снова?! — Только один маленький вопрос… Почему она сказала: «Лучше бы нас обокрали, как других»? Помните, в самом конце нашей беседы? Какие другие, о чем она говорила? — А, это… Было тогда нашумевшее дело, серия ограблений в их кругу. Грабили один дом за другим, прямо эпидемия. — И? Грабителей нашли? — Да, как ни странно, в кои-то веки наша полиция на что-то сгодилась. Нашли, и кого-то, кажется, посадили… или убили… я уже не помню. А при чем здесь это? — Ни при чем, просто дурацкое любопытство, извините. Я любил Риту, на самом деле любил. Но в мою душу уже вползла отвратительная, холодная и скользкая змея. Эта змея, это ни на чем не основанное, интуитивное подозрение станет безжалостно мучить меня — пока не сожрет совсем. В одной жизни — два случая, когда кого-то застали, как говорится, ин флагранти, и две серии ограблений… какова вероятность того, что это случайность? Ну ладно, особняк родителей первого мужа не грабили, но… черт возьми, эти пули ложились уж очень кучно! То, что вырисовывалось, нравилось мне все меньше, хотя я мог лишь строить смутные догадки. И этого хватило, чтобы снова угостить пивом моего бывшего коллегу.

***

— Послушай, я знаю, что надоел тебе, но, в конце концов, это дело десятилетней давности, к тому же раскрытое. Тебе ведь ничего не стоит узнать, кто занимался им тогда… — Что, ты нащупал связь с убийством Шермана? — мгновенно насторожился капитан. — Да нет, то дело я уже оставил, это для другого, — попытался было схитрить я, но не тут-то было. — Ты не вылезаешь из ее постели, чтобы сподручнее было копать под нее? Ну ты и жук! Да, именно так это и выглядело. Черт, конечно, они приглядывают за домом. Я вдруг поставил себя на ее место — на место человека, который выглядит кругом виноватым, при том, что все не так, как представляется на первый взгляд. И в очередной раз мое заскорузлое сердце сжалось от сострадания к ней. — А теперь рассказывай все немедленно, что ты там навынюхивал! Поможем друг другу, или черта с два я скажу тебе хоть слово! Да, с капитана как с гуся вода... где вскочишь, там и слезешь. А ведь он прекрасно знает, что на моем тогдашнем увольнении политиканы отыгрались по полной. Черт побери, я пострадал за весь департамент, и никакой человеческой благодарности! — Дружище, я сам пока ничего не понимаю. Но даю слово: если накопаю что-то — поделюсь с тобой. Он не поверил мне и был прав. Но пару звонков все же сделал и назвал мне фамилию следователя по делу. Бывшего следователя. — Не советую ждать от него многого. Говорят, он пил горькую, его вышибли, и он, как водится, покатился по наклонной. Последнее, что я о нем слышал — работает сторожем на лодочной станции.

***

И вот я сижу перед грязным стариком с мутными глазами алкоголика. Он непрерывно жует мокрыми губами и смотрит на воду, на лодки, на свой сарай — куда угодно, только не на меня. — Я хочу поговорить об одном деле, которое вы вели. Это было примерно десять лет назад, серия ограблений богатых домов на востоке столицы. Мне сказали, вы раскрыли это дело. Вы помните детали? Взгляд его наконец перестал бегать; впрочем, зафиксировался не на мне, а на чем-то слева от меня. — Еще бы. Еще бы. Я помню это дело, дело Орба… — Орба? Расскажите! — А с чего это я должен тебе рассказывать? — Я заплачу. Я частный детектив, расследую нечто похожее. — Заплатишь, говоришь… А бутылочку поставишь под это дело, а? Я говорю, бутылочку, а? Я был готов к такому повороту и без промедления принес из машины бутылку виски. Я предвидел, что придется пить с ним, и купил то, что охотно пью сам. Он оживился, засуетился, принес из своего сарайчика какую-то снедь, и мы расположились в беседке у воды. — …итак, Орба… — Орба-цыган звали его. Орба и его банда отморозков были не местные, поэтому найти их было поначалу невозможно. Никаких следов, невероятно наглые и дерзкие, и что интересно, ни одного прокола — все продумано и расписано как по нотам. Я сразу понял, что кто-то очень грамотно их наводит. Они знали, когда хозяев не будет дома, и знали, где что лежит… Он надолго замолчал, продолжая жевать губами. — Ну, и как вы вышли на него? Но старый пьяница как будто на забор натолкнулся. Было видно, что он не хочет рассказывать об этом. — Я нашел информатора, — наконец выдавил он. Догадка молнией пронзила меня. — Информатора из его банды… Наводчик?! Он неохотно кивнул. И вдруг, хлопнув еще одну стопку, забормотал, что устал, что уже ничего не помнит, что идет спать и прочую ерунду. Он уже не вязал лыка, и я понял, что ничего больше не добьюсь. — У вас что-то сохранилось от того дела? Материалы? Хоть что-нибудь? — Материалы? Да, материалы — да… Я сделал себе копию дела… когда уходил. Это было мое последнее дело… Орба-цыган, да… — Дайте мне посмотреть, я верну! — Вернешь… Конечно, вернешь… Покачиваясь, он отправился к себе и через какое-то время вышел с замусоленной папкой. Я засунул обещанные деньги в нагрудный карман его старой куртки и попрощался. Садясь в машину, увидел, как он сидит в беседке и разговаривает сам с собой. Жалкое зрелище — бывший полицейский, бывший мужчина, бывший человек. Прежде чем завести мотор, я не удержался — заглянул в папку. На первой странице была фотография. Миро Орба. Ломброзо возликовал бы, увидев в нем ярчайшее подтверждение своей теории. Орба родился в семье преступников, вырос бандитом и вором, и выглядел ровно так же — как бандит и вор. Маленькие, глубоко посаженные злые глазки мрачно посверкивали из-под нависающих надбровных дуг. Низкий лоб, выдвинутая вперед тяжелая челюсть, жесткие смоляные волосы цыгана — весь его облик излучал звериную силу и бешеную злобу. Год рождения, место рождения… И тут мое сердце покатилось в пропасть. Он был из того же крошечного захолустного городка, что и любовь всей моей жизни. Меня выбросило из машины, к этому пьяному ублюдку, от которого зависела сейчас моя жизнь. Впрочем, зачем лгать себе — я знал ответ. Но я не знал, что все будет еще хуже, чем я ожидал. Кажется, я сгреб его за шкирку, тряс и колотил о стену сарая… Впрочем, не помню. А еще я орал ему в лицо: — Это Рита?! Это была Рита?! Рита сдала их тебе?! Говори, сволочь, это Рита?! Я ожидал, что он будет запираться, и придется бить его всерьез. Или расколется и подтвердит. Еще слабо тлела в глубине души дурацкая надежда на чудо — это не она, совпадение случайно. Мало ли кто где родился? Но я никак не ожидал, что он засмеется. Сначала захихикает дробно и мерзко, потом громче и громче, закатываясь, не в силах остановиться. Я брезгливо отпустил его и ждал, когда все это закончится. Наконец он затих, постанывая, и спросил меня с иронией, которой не ожидаешь от такого опустившегося существа: — О, да вы знакомы… Вижу, и тебя зацепило — так же, как меня тогда… — Что ты мелешь, свинья? Отвечай, а то я из тебя все дерьмо вышибу! — Тебе — отвечу, — вдруг сказал он совершенно спокойно и трезво, и я впервые увидел в нем следователя. — Ну?! — Конечно, это была она. Я вычислил ее постепенно, методом исключения… долго рассказывать. И потом, она поменяла фамилию, терлась около них… с чего бы? Простая девчонка из провинции и эти мажоры. Ну, ничего определенного у меня на нее не было, только предчувствие… и я стал разрабатывать ее. А потом втюрился как дурак. Ну, ты-то знаешь. Он криво усмехнулся. А меня с души воротило иметь что-то общее — такое общее! — с этим животным. — Дальше, — только и мог сказать я. — А дальше она тоже влюбилась в меня, вот что. И призналась, что наводила банду Орбы на виллы своих приятелей. Она взяла с меня слово исключить из материалов дела всякое упоминание о ней, если сдаст банду. Да я и так бы не стал светить ее — сам понимаешь. Я был без ума от нее… вот как ты сейчас. Мне нестерпимо было слушать этот бред. Рита?! Любила вот эту рваную галошу? Рита прикасалась к этому обмылку? Он правильно истолковал мой взгляд и проговорил: — Ты не смотри… Тогда… я был другой. Совсем другой. — Дальше, — нетерпеливо понукал его я. Судьба мне сегодня выслушать это до конца — и чем скорее, тем лучше. — Да дальше ничего особенного. Она назвала мне цель и время следующей кражи. Мы устроили засаду. Они вдруг стали отстреливаться, идиоты. Положили мы всех, Орбу повязали раненого. Он взял все на себя и сел на десять лет. О ней не сказал ни слова. Ну, а я — я бросил жену и троих детей, чтобы жениться на Рите. А она вышла за другого, представляешь? Вот в это самое время — взяла и вышла за того сопляка! Ну, а дальше я начал пить, ну и… сам видишь. Сначала я все не верил, что она могла так поступить со мной, потом хотел отомстить… А потом она уехала куда-то… Про это я слушать не хотел. Во мне все будто замерзло. Я сел в машину и поехал к моей возлюбленной.